***
Действия всех сказок, которые я читала в детстве, в большинстве своём начинались утром, ну, или до обеда, в крайнем случае. Поясню, почему так: мы, русичи, поклоняемся Свету солнечному, ибо он даёт силы всему живому, чтоб оно могло расти. Моя же сказка началась посреди ночи, в час Мораны. Куры мирно дремали в своём курятнике, охраняемые боевым Стенькой, огонь в печи тоже спал в ожидании утра, когда его разбудят, дабы он смог помочь испечь белый душистый хлеб, а я валялась на своей кровати, бездумно пялясь в потолок. Сон не шёл. И виной тому не было уханье совы да волчий вой – к ним я давно привыкла. Сердце стучало, как набат, будто предчувствуя, что скоро случится нечто, что, если и не изменит всю мою жизнь, то не сотрется из памяти точно. Предчувствия меня не обманули. В дверь раздался оглушительный стук. Стучали, по всей видимости, деревяшкой. - Ох, Леший, мать твою, что же тебе надо посреди ночи?! – Пробормотала я себе под нос, суя ноги в вязаные тапочки и спускаясь. И действительно, на пороге стоял мой знакомец, двухаршинного роста мужичонка с корявыми ветками-руками и туловищем в виде бревна. Леший кренился вбок под весом какого-то мужика, находящегося в бессознательном состоянии. «Вот так-так… - Мрачно подумала я, припоминая, как намедни все приметы говорили о том, что будут у меня незваные гости». - Чаво стоишь, как засватанная? – проворчал Хозяин леса. – Пусти в хату, занесу энтого… как ты говоришь? … контуженного. Я быстренько посторонилась, пропуская тех, кто по уверению мудрого народа «хуже печенегов» и поспешила провести Лешего на кухню, где было чуточку светлее от тлеющих в зеве печи угольев. Указав Лешему на лавку, куда бы он смог сгрузить свою ношу, я зажгла пару лучин. Тяжко вздохнув и вытерев с шершавого лба обильный пот, лесной старик уселся за стол, сложив перед собой руки. Я понятливо наполнила кружку квасом, подала её труженику, а сама уселась напротив, ожидая пояснений. Несколько минут на кухне стояла тишина, прерываемая лишь звучными глотками Лешего и шипением пепла, опадающего с лучин в воду в плошках под ними. Находящийся в обмороке парень (то, что он молод и одет в какую-то странную одёжку, я уже успела разглядеть) лежал бездвижно. Под его глазами залегли густые тени и в неровном свете безбородое лицо человека казалось выточенным из серого камня. Хоть и был он такой, что краше в гроб кладут, а переживать по поводу его здоровья я не стала - всё-таки дипломированный целитель завсегда сумеет различить смертельно больного и просто пришибленного. - Вот, хозяюшка, - обратился ко мне Леший, - приволок тебе «женишка». – На слове «женишок» мой гость саркастически скривился. Я подпёрла рукой щёку и осведомилась: - Ну, и где подобрал сие «богатство»? Под каким кустом нашёл? Старик хихикнул: - Не поверишь, Парасочка: он на меня упал. Учитывая, что в нашем лесу дедулька жил в дупле, я неимоверно удивилась озвученной им сентенции. - Я жажду подробностей. - Так вот: лежу это я, свернувшись калачиком в прошлогодних листьях, думаю о том, что до созревания малины еще две седмицы ждать, как тут, откуда ни возьмись, на меня ухнуло что-то тяжёлое и зверски матерящееся. Я в ужасе смотрю на него, он на меня. И глядели мы друг на дружку от так бы и глядели, как энтому дурню взбрело в голову заорать, да так, что со старой ели шишки посыпались. А чё орать-то? Вона, у нас ить даже деревенские девки меня завидючи, и те не оруть. - Ага, невоспитанный, – вежливо поддакнула я, не особо сочувствуя нечисти. - Ну, да. Приложил я его по головушке бедовой, дабы не нарушал положенную лесную тишину. Думал, кумейка на место станет, а он - в бессознанку! Ну, я и решил тебе его приволочь, вдруг вылечишь, а он тебе потом в хозяйстве да сгодится. А больше, девонька, я и поведать ничего не могу. Я рассмеялась: - Слушай, дед, ты это… в следующий раз, ежели тебе на маковку упадёт чего, не неси ко мне, лады? Леший притворно возмутился: - Нет, ну что за девки пошли? Ей до перехода по Калинову мосту надобно хочь разок мужней побыть, я ей, как родной, мужика в дом на руках принёс. Готовенького! А она? Э-эх! – И добавил, уже другим тоном: - Параска, ты приведи его в чувства. Пусть лучше у тебя очухается, чем у меня в дупле. А я пойду. Леший встал из-за стола, поблагодарил за угощение и вышел вон. Задерживаться у меня в гостях старик лишний раз не стал бы, зная не понаслышке, что ради экспериментов и повышения лесного урожая ягод я готова поить его самыми разными и забористыми удобрениями, причём не всегда приятными на вкус и со всевозможными побочными действиями.***
Подтащив скамеечку к лавке с больным, я стала осматривать его на предмет незамеченных мною доселе повреждений. Руки-ноги его были целы и даже отсутствовали синяки, а вот на лбу бугрилась редкой красоты шишка, подаренная гостеприимным Лешим. Намазав чистую тряпицу целебной (правда, целебной!) мазью, я пришлёпнула её к поврежденной части тела молодца и стала ждать, когда он придёт в себя. Ничем, кроме как рассматривания его, я не имела желания заниматься, а потому погрузилась в созерцание. - Негодная одёжа! – Пробормотала я. Парень был наряжен в чёрную рубаху с обрезанными по плечо рукавами, на которой была нарисована мёртвая голова с горящими красным огнём зенками. Штаны были не полотняные, как у всех приличных мужиков, а кожаные, украшенные острыми железными нашлёпками. Волосья моего пациента были рыжими, непотребно длинными и торчали, как прутья у метлы - в разные стороны. Мне пришлось разок сменить лучину, ожидая, пока мой гостюшка не очухается. Лохматый тяжко застонал: - О-о.. Где это я? И сделал попытку привстать, однако, схватившись за лоб, на котором ещё лежала тряпица с лечебной бурдой, снова простонал: - Как же башка трещит! И тут же, оглянувшись: - Ёлы-палы, что за дурь мне Ромашкин подсунул?! Эй, подруга! – Обратился странный молодец ко мне. – Где я, блин? И чё это за тряпьё на тебе такое? Ну да, вид у меня был не ахти: коса растрёпанная, глазищи красные и (о, позор!) рубаха ночная, даже не сарафан! Покраснев, я мухой метнулась в свою горницу и, кое-как натянула прямо поверх ночнушки расшитый красными розами синий шёлковый сарафан. Однако моему незваному гостю сей вид также не понравился: - Я не понял, меня что, к староверам занесло? Вот тут-то моё терпение лопнуло: - А ты бы на себя посмотрел, чучело огородное! – Вскинулась я. – На голове воронье гнездо, сам в какую-то непотребщину обряженный. Свалился на голову бедному Лешему, перепугал до икоты, теперь мне тут высказываешь за внешний вид, хотя я тебя, дурака стоеросового, за просто так лечу! Высказала и отвернулась к печке. Тоже мне, царевич-королевич! Ишь, ты! Ну, я тебя полечу - заречешься вести себя, как скотина неблагодарная! - Погоди-погоди, какой Леший? – Опешил молодец. Растормошив спящий огонь, я буркнула: - Известно, какой: самый обыкновенный. Ты что, Леших никогда не видел? - Не-э… - Протянул он и встал с лавки. – А, я понял: ты прикалываешься! - К чему я прикалываюсь? – Не поняла я. – Я не могу быть приколота. Вот таким образом, через некоторое время, а точнее, когда уже за окном светать начало, до нас обоих дошло, наконец, следующее. Нежданно-негаданно свалившегося на мою… ой, то есть, лешачью голову, звали Серёгой. Сокращённо – Серый. Какое отношение имя Сергий имеет к серому цвету, я так и не поняла. Узнав же моё имя, Сергий вдруг расхохотался и, буквально умываясь слезами, спросил: - А Парашей тебя не называют? Я задумалась: Параша, Парашенька, Парашка – звучит ласково, однако ж, что-то подсказывало мне, что в понимании этого странного человека «Параша» - слово неподходящее для честной девушки. До исторической встречи в дупле, жил Серёга в городе Воронеже, в княжестве-не княжестве (там ещё царя нового каждые пять лет выбирают) под названием Российская Федерация. Что такое «федерация» гостюшка объяснить не сумел, но сказал, что Российская Федерация – это огромное такое государство от Европы до Китая. Что такое «Европа» и «Китай» я тоже не знала, хоть и была среди студентов университета самой грамотной. Услыхав от меня, какой нынче год от Сотворения Мира, вредный молодец надолго замолк, а потом попросил сообщить, который от рождества Христова. Ответа на сей вопрос я не знала, о чем и поведала ему. Вот и пришел он к такому выводу: что попал в далёкое прошлое из 2018 года. Однако, я с ним не согласилась, справедливо полагая, что 2018 куда меньше того числа, которое я ему назвала. Одним словом, дурак он! Роду-племени гость из будущего оказался какого-то про-ле-тар-ско-го. Когда я спросила, уточнения ради, мимо чего он и его семья всё время пролетают, он как-то грустненько так ухмыльнулся и сказал: «Это ты самую суть ухватила». Также, Серый воодушевленно рассказывал о каком-то Кише и даже хриплым голосом напел одну его песню, в которой повествовалось о любви простого парня к дочери вурдалака. Вот так, за разговорами и скоротали мы ночку. Ну, что сказать… закинуло ко мне «Ивана-дурака». Ничего-то он и не знал, кроме сказок, да и те, что он озвучивал, были не такими, какие знала я. Баба Яга по его версии была с костяной ногой (однако ж, доподлинно известно, что у старой женщины данная конечность по причине болезни просто отсохла). Кроме того, парень уверял, будто бы Яга – негативный персонаж, вечно строящий каверзы главным героям повествования. Вот тут у нас разгорелся спор горячее драконьего пламени. Ведь баба Яга, по сути, кто? Больная, пожилая и одинокая женщина, ведунья, которая за «просто так» бездельникам помогать бы не стала. А то, что она детей ворует и ест, так то люди врут.***
Как добрая хозяйка я обязана была попотчевать гостя (всё воспитание, будь оно неладно!). А жрал гостюшка «будь здоров» - слава богам, я пожалела ставить на стол разные разносолы, как то: грузди солёные, капустку квашенную с брусничкой и хрустящие огурчики малосольные. Да и так, Сергий умолотил яичницу из пятка яиц, схарчил три четверти каравая, запил это всё моим любимым травяным отваром с душицей и прочими целебными добавками и, напоследок, сметелил целую стопку блинков с малиновым вареньем. Я сделала свои выводы: пока пользы от него ни на грош, а потому: «Не в коня корм». Если и дальше так пойдёт, плесну ему в питьё свою последнюю разработку - весьма удачную, кстати - зелье поносное. В отхожем месте есть он не станет. Сыто икнув и вытерев жирные от блинов губы вышитым полотенчиком, Серёга, блаженно полуприкрыв глаза и облокотившись о стену, мечтательно произнёс: - Ну, после такого хавчика и пошмалить не грех. Я поинтересовалась, убирая со стола остатки пиршества, в котором, имею сказать, поучаствовала сугубо номинально: - Что значит «пошмалить»? - Э-э, это когда дыма много и от него просто летаешь. Дурь, одним словом. Так что, есть у тебя? - Есть, Серёга, есть. – Ласковым, словно мёд, голосом сообщила я. - Только шмалить топай на крыльцо, а то я терпеть не могу дым. Напомню: по образованию я целитель, а это значит, что? А это значит то, что я никому не позволю гробить своё здоровье. Его гробить – моё святое право и приятная обязанность! Уважила я Сергия по-барски: даровала ему полнёхонек мешочек мха толчёного. Сам по себе он относительно безвреден, зато воспитательный эффект превысил все мои (да и Серёгины, надо сказать) ожидания. Я гарантировала курителю «шмали» много дыма – я его предоставила. Гарантировала, что летать от дряни будет – так он и летал. Блевать. От крыльца и до садового домика с удобствами. Аки ласточка, да нет, аки сокол на охоте! А кто сказал, что я – образец милосердия? Заразу надобно искоренять так, чтоб потом даже сама мысль о вредной привычке отзывалась болью во всём теле и мучительными спазмами желудка. В общем, люблю, когда всё получается, как мне хочется. Зелёненького потерпевшего потребителя «шмали» я встречала на пороге, скрестив руки на груди и довольно ухмыляясь. - Ох, до чего ж хорош! Ну, что, понравилась «шмаль»? - Да пошла ты, Параска! - Беззлобно ответствовал Сергий. – И без тебя тошно! Болезный с трудом преодолел ступеньки крыльца и обессилено привалился к резной его оградке. - Полегчало, добрый молодец? – Продолжила ехидничать я. - Ты, конечно, то еще чудовище, Апраксия, но, знаешь, я теперь, если вернусь, даже сигареты курить не стану. Я удовлетворенно кивнула и, бросив Серому через плечо: «Пойдём, я тебе воды приготовила, чтоб умыться», прошествовала в сени. Там, дожидаясь Сергёгу, на высоком табурете стоял глиняный тазик с очень холодной водой, ведь всем известно, что после подобного увлекательного приключения, кое пережил мой непутёвый постоялец в садовом домике, прохладная водица действует на распухшую рожу весьма благотворно. Оставив Сергия умываться, я уплыла хлопотать у печи, однако, стоило лишь приняться за готовку, как на весь терем заверещал (да, именно заверещал, как поросёнок, которого режут!) Серёга. Костеря его на все лады я вбежала к нему, и моим глазам открылось следующее зрелище. Белый, как печной бок, гость (а это он лихо цвета меняет – мне нравится! Не забыть, потом сделать его красненьким), сидел на полу, раскинув ноги и, держась рукой за сердце, пучил глаза на таз, а там… а оттуда торчала перепончатая лапа Водяного и пошло крутила кукиш. - П-параска, - жалобно запищал Серый, - это кто? Оно меня не съест? - А, это? – Беззаботно переспросила я, мысленно выдохнув с облегчением. – Это Водяной. У вас там что, в грядущем, нечисть не водится? - Н-нет… - Мокрохвостый, хватит стращать Сергия, вынырни, рожу покажь! – Попросила я. Из тазика высунулась усатая сомовья башка и, щерясь острыми зубами, приветливо нам улыбнулась. - Здрав буль-буди, царевич… - Ага-ага, и тебе не хворать, В-водяной. – Стремительно приходящий в себя Серый встал и вежливо (о, диво!) поклонился. – Часто так шутишь? - Да где там! – Печально вздохнул чешуйчатый и, подперев подбородок лапой, облокотился на край тазика. – Вот, как год назад погрозил одному царьку, напоминая о том, что он мне сынка своего должен прислать, так с тех пор и нет у меня развлечений, кроме как с морским царём пьянствовать… А ведь он тоже, несчастный, болеет. Тоска у него зелёная! Мне явственно было видно, как серые глаза Серёги блеснули, словно подожжённый свечной фитиль, уловив за хвост «гениальную» идею. - А что, Водяной, дочку свою замуж выдал? – Задала я вопрос. - Варьку-то? – Голос речного повелителя стал ещё более печальным. – Нет, не выдал. И каких только женихов я ей не приглашал: чародеи, волшебники. Всех отбраковала, засранка, а сама-то: «Тять, я замуж хочу за человека!». Дура, вся в мать! А к чему ты спрашиваешь? – Теперь блеклые зенки Водяного блеснули, но уже с интересом. – Не хочешь ли мою девку за этого доброго молодца отдать? Жемчугов тебе пол-ведра отсыплю за посредничество! Я хмыкнула. Вот жмот! За Варьку с её-то характером всё майно отдавать надо, да и потом в долгах останешься! - Нет, спасибо! - А у меня идея! - Влез в наш разговор Серёга. «Не, ну что за парень!- Подумала я. – В моём тереме без году неделя, а уже идеи у него!». - Ты к тому царю-должнику наведайся, напомни, что за ним долг и, если тебе женишка для дочки не предоставит в оговоренный срок, на проценты его поставь. - А если не захочет? – Заплескалась неуверенность в голосе Водяного. - Так ты ему из умывальника фак покажи, он от страху так обхезается! Недельку его помурыжишь, вот так двух зайцев одной стрелой: и зятька к себе завлечешь и развеешься. - А что такое «фак»? Охальник не только объяснил, как слепить сию комбинацию и что она обозначает, но и наглядно продемонстрировал нам, за что был удостоен благодарного «Бульк!» от Водяного и «леща», но уже от меня, за пошлость. Остаток дня прошёл спокойно, но не без приключений. Заходил поинтересоваться, как наши дела, Леший. Вначале дедок возомнил, что от лесного воздуха Серый собрался выкинуть ветви с листочками и составить лесному хозяину конкуренцию, даже хотел проучить негодника, прикопав где-нибудь среди берёзок, но после того, как я поведала ему поучительную историю «позеленения», охолонул и, ухахатываясь, ушёл восвояси. Как нас учили в Университете, одно действие влечёт за собой иное, а ежели по совсем наукоёмкому выразить сей постулат, то за причиной всегда идёт следствие. В моём случае – последствия. Пока Серый отсыпался, восстанавливая потраченные силы и нервы, я успела сварить гречневой каши, нажарить шкварок и даже сотворить компот. После наведалась в курятник, дипломатично договорилась со Стенькой ссудить мне три яйца, от души поздравить петуха с грядущим пополнением семейства (одна из несушек готовилась стать матерью) и прибраться в доме. Проснувшийся, посвежевший и отошедший от вынужденной голодовки Серёга умял практически всё наготовленное мною. Не погнушался даже нагло залезть в подпол, пока я была занята на огороде и там изничтожить остатки малосольных огурчиков. Мучимый жаждой, гадёныш (прошу простить меня за мой печенежский) высосал весь наваренный компот. Дабы проглот в полной мере осознал свою вину, я не стала утруждать свою персону подготовкой отдельной гостевой комнаты, а запросто кинув на ту же лавку, на которой он еще совсем недавно приходил в себя после лечебных процедур, тоненькую перинку, старое потёртое лоскутное одеяло и набитую овечьей шерстью подушечку, ушла спать. Я же не железная - бодрствовать сутки напролёт! Мне показалось или утро наступило как-то внезапно? Сквозь сон я слышала, как пару раз Серёга падал с лавки, а потом шарил по кухне в поисках съестного (подпол я предусмотрительно заперла) и, чертыхаясь, в конце концов, уснул.***
- Ты, добрый молодец подъел все харчи, которых мне хватило бы ещё на целую седмицу! – Высказывала я, уперши руки в бока и тщетно надеясь пробудить в Сером отсутствующую совесть. - Я – мужик, меня кормить надо! - Да толку с тебя, как с мужика, уж прости, что с козла молока. Ладно, надобно в деревню сходить, закупить недостающего. - Так пошли, я до кучи тебе дотащить продукты помогу, может, узнаю, как домой вернуться. - У кого узнаешь? У кошки Мурки или кобеля цепного? – Иронично поинтересовалась я. – В таком виде тебя сразу же на кол посадят. А потом и сожгут, поскольку ты в моей компании. - Ага, я уже понял, что ты виртуоз по части отравлений. Так что же делать? Не голым же идти! Я молча поднялась наверх, достала из сундука простой сарафан, рубаху и платок, украшенный кисточками, выудила из ларца самые простые зелёные бусы и спустилась к Серёге. - Слу-у-шай, Параска! У меня появился бизнес-план! Ты даже сможешь открыть своё дело! Даже рекламный девиз я тебе придумал; «Вы платите – и жертва умирает в страшных муках!» - Выдал Серый, не стесняясь меня, стягивая с себя одёжку и напяливая принесённое мной. Прямо скажем, баба с высоченного увальня получилась жуткой красоты и даже то, что я заплела парню косу, не спасло ситуацию – на женщину похож он так и не стал. С другой стороны, рослые девки – не такая уж редкость в наших селеньях, а вот плоских и безгрудых – нет, и не было никогда. Пришлось пихать ему за пазуху пару махоньких подушечек-думочек. Сделав шаг назад, чтоб полюбоваться содеянным, я обратила внимание на странную обувку Сергия: белые чуни, которые держались на ногах с помощью ярко-голубых тесёмок. Кроссовки, как он их назвал. - По лесу пойдёшь в этом, а когда будем подходить к деревне, тебе придётся разуться – у нас такое не носят. – Отрезала я. - А сколько телёпать до населённого пункта? - Недолго: два дня. – Ответила я, но, заметив обалдевшее лицо Серого, добавила: - Не боись, мы вначале к Лешему в гости зайдём, я попрошу его тропинку укоротить. За полдня и доберёмся. Леший упирался только для виду. Сам-то он давно сделал правильный вывод, что со мной лучше дружить, и сократил нам с Серёгой путь. Вняв моему дельному совету относительно обувки, гость из будущего спрятал свои кроссовки под кустом ещё незрелой ежевики. Пихать такую вонючесть в корзинку, предназначенную для снеди, я запретила ему категорически. Мы чинно вошли в деревню с живописным названием «Редкие ляди». Пояснить находящемуся «в образе» жеманно хихикающему в крупный кулак гостю значение слова «ляди» я не смогла, потому как сама не знала, что оно значит. Вот, как бывает: «Век живи – век учись!». Местное торжище оглушило меня, а Серёгу не впечатлило. - Три калеки, две чумы полкило сахара продают. – Прокомментировал он пятерых купцов, предлагающих самые разнообразные, по моему мнению, товары: от продовольствия до лошадиной сбруи. Завидев меня, местные жители предпочитали поскорее смыться куда-нибудь, а торговый люд, вопреки привычке, не торговался, норовя побыстрей отделаться от покупательницы. Да-да, со мной здесь были очень хорошо знакомы и, если бы не знали моего папеньку, то давно уже убили бы. - Ну и рейтинг у тебя здесь, Апраксия Игнатична! Я стою и падаю! - Так ты уж определилась бы, Софьюшка, стоять или падать. - Буркнула я, толкая Серого локтем в бок, чтоб языком не молотил почём зря и стала закупаться. - Ай да девица-красавица! Грудями пышна, платьем нарядна! Вот бы мне такую в жёны! – Восхищённо цокая языком, заступил дорогу, прохаживающемуся недалеко от меня молодцу в девичьем сарафане, рослый детина - местный кузнец, Никодим. Мы с продавцом, забыв о купле-продаже, уставились на разворачивающееся действо: он с восторгом от Серёгиных «форм», я – предвкушая, каких ещё «пряников» ожидать от парня. Мда-а, гостюшка мой оказался заправским лицедеем. Тоненьким голосочком он взвизгнул: - Так я что, жирная-а? - Ага, - кивнул Никодимка, - как Мать - сыра земля! - Так я тебя здесь в неё и зарою! Скоморошество надо было сворачивать и немедля, поскольку кузнец от услышанного побагровел от злости. - Эй, Никодимка! – Влезла я. – Чего это ты такой красный? Может, у тебя апоплексический удар сделался? Так давай, помогу. Сонька, отойди, сестричка, дай дорогу целительнице с образованием. Что случилось дальше, рассказывать в деталях не стану. Скажу лишь, что здоровенный кузнец весь как-то уменьшился в размерах и, словно дворовый пёс после взбучки, поджав уши, лапы и хвост, укатился от нас подалее. Я дёрнула Серого за рукав. - Хватит здесь показательные выступления устраивать! – Прошипела ему на ухо, однако поганец слишком хорошо «вжился в роль»: после кузнеца он добрых полчаса строил глазки зеленщику, томно вздыхал в мясницкой лавке (правда, здесь за эти вздохи мы получили скидку) и даже сделал вид, что не заметил, как мельник «невзначай» облапал его «грудь»! В отместку все покупки я сгрузила на попавшее ко мне в гости «чудо природы», а сама шла впереди, как барыня, обмахиваясь сорванным у обочины лопушком.***
Ох, бедная я, несчастная! Думаете, наши приключения того дня закончились? А вот и нетушки! Мало было мне одного малохольного, так Морана ещё одного подкинула. День клонился к закату, все покупки были разложены по местам, а в печке подходили наваристые щи из кислой капусты. Серёга, так и не прощённый мной за безобразие на базаре, матюгаясь, колол дрова у сарая, я же надумала помыть полы. Набрав ведро воды в ближайшей речке, я вымочила в ней половую тряпку и принялась за дело. Протёрла пол в своей спальне, в новой Серёгиной комнате (жалко же его, вдруг от спанья на твёрдом радикулит проймёт?!), как вдруг из ведра высунулась зеленоволосая головка моей подружки, кикиморы Нежданы. - Привет тебе, Парасочка! – Помахала она мне ручкой, разбрызгивая вокруг воду. - И я тебя приветствую, Нежданочка. Ты, как всегда, оправдываешь своё имя. Что за дело тебя ко мне привело, аль чаи, пойдём, погоняем? - Я на минуточку, даже вылезать не стану. – Отбарабанила зелёная и продолжила в том же темпе. – Там к тебе через трясину царевич прёт. Я удивилась и отложила отжатую тряпку в сторону. - А чего вдруг ко мне? Зелёная подружка прыснула в кулачок и ответила: - Этот и-ди-от – я правильно говорю, нет? – идёт и вслух зачитывает тебе приветственную речь. Репетирует, значит. Что-то вроде этого: «Апраксия, свет-Игнатична, здрава буди, краса ненаглядная! Вот и пришёл я к тебе всякой славою овеянный… - Воронами обгаженный и лягушками засиженный… - Продолжила я, вызывав у Нежданы новый приступ прихихикивания. – А вы с сестричками не хотите это «сокровище» себе забрать? - Тю, да он хилый какой-то, а нас двадцать штук – сдохнет же. – Поморщила носик привереда. – К тому же, царевич нынче пугливый да зашуганый пошёл. Представляешь, перед тем, как в болото лезть, он полынью, обвешался, а перед тем не мылся Водяной, знает, сколько! От него та-а-акой дух идёт, что ой-ёй-ёй! Да и к тебе он же прёт, как на ярмарку за бесплатными пряниками. Ой, всё! – Стала она сворачивать нашу беседу. – Пойду я, а то дел невпроворот, лягушки на нерест пошли… - И, хлюпнув грязной водой, исчезла. «Если он идёт через болото, - рассуждала я про себя, продолжая уборку, - значит, у меня в запасе ещё часа три, не меньше. За это время можно измыслить любую каверзу. Правда, батюшка за этакий фортель меня по головушке не погладит, да и петушка сахарного на палочке не подарит… Но лучше нотации от тяти, чем олух какой-то в мужьях!». Выйдя во двор, я выплеснула в кусты использованную жидкость и направилась к Сергию. Как и ожидалось, расколов десяток чурбачков, охламон безмятежно закинув руки за голову, лежал в траве и был до противного счастлив. - Накололся? – С деланной ласковостью в голосе вопросила я бездельника. - Так где же? Наколишься у тебя тут. Прямо лечебно-трудовой профилакторий! - Ладно, сворачивай дело. К нам гость идёт – надо послать его по-сказочному. Как я и ожидала, стоило лишь пообещать гостю из будущего участие в какой-нибудь каверзе, как тот моментально согласился. Серёга обрядился в старую, битую молью душегрейку, которую я обычно подстилала себе под коленки, когда работала в огороде, прорывая сорную траву, закрутил вокруг головы выцветший платок на манер тюрбана, а свои примечательные штаны обильно измазал грязью и прикрыл той самой половой тряпкой, кою завязал узлом на животе. - Была Сонька, стала бабка. – Продекламировал Серый, разлохмачивая торчащие из-под платка космы. Подготовка была завершена аккурат к тому времени, когда в дверь моего скромного жилища постучались. Итак, операция «Пшёл вон отседа, надоеда!» началась.***
Сергий, кряхтя и стогнучи, поплёлся открывать царевичу, а я временно скрылась в коридоре второго этажа. К сожалению, видеть ничего не могла, зато слышала всё происходившее превосходно. Медленно скрипнула дверь и звонкий молодецкий голос вещает: - Здрав буди, краса… - Заминка, и вот уже звонкость делась куда-то и вместо неё появилась неуверенность. – А где красна девица, бабушка? «Бабушка» Серёга прошамкал, как натуральная старушка: - А-а, внученька моя, Апраксюшка? Дык, в светёлке своей сидит, негоже девке незамужней очи всем припёршимся мозолить. Сам-то кто таков? - Я – царевич… - Открыл, было, рот явившийся. - Иван. – Сказал, будто гвоздь забил, Сергий. – Ты проходи, Ванюша, чаю попьём. Голоса стали погромче: действующие лица разыгрывающегося фарса переместились из сеней на кухню. - Бабушка, а откуда вы знаете, как моё имя? Я расслышала, как из самовара полилась вода сначала в одну чашечку, затем в другую. Серый, стервец, держал театральную паузу. - Да ты садись, касатик. – Ласку моего подельника можно было по туескам разливать заместо мёду. – Садись. Вот тебе чай по Парасочкиному рецепту заваренный… - Ещё характерные звуки, означающие, что заварка тоже налита. - Благодарствую, бабушка… - Марыя Кощеевна я. – Представился Серый. И снова в воздухе повисла тишина, нарушаемая шипением опадающего с лучин пепла. - Марыя Кощеевна, а откуда вы знаете, как имя моё? – Вернулся к неотвеченному вопросу зануда-царевич. - Ведьма я, на том и стоим. – Гордо, с чувством собственного достоинства, ответил Сергий. – И внученька моя, Апраксюшка, тоже… и её дочки и внучки ведьмами будут… и как не быть? Тыщу лет своё родовое древо от самого Кощея Первого ведём. Иван гулко закашлялся. - Запивай-запивай, Ванечка. Чай из бледных поганок самое то при чахотке. Ох-ти ж мне, такой молодой, а уже болен смертельно... Царевич, баешь? Ой, да ладный женишок моей раскрасавице будет! – Заохал «бабка Марыя». – Сейчас Парасочку кликну, она и выйдет, и пирожков с пылу, с жару тебе поднесёт… - А, кх-м… пирожки с чем? – Хрипло поинтересовался почуявший неладное гость. - А кто их знает? Сю-приз. Апраксюшка-а, выйди, леблядь белая, на жениха полюбуйси. Ну, всё, мой выход. Топая, как тяжеловоз, я спустилась с лестницы и пренебрежительно уставилась на Ивана, затем исподлобья взглянула на Серёгу и угрожающе прошипела: - Сама ты леблядь, крокодилица старая! – Иванушка аж воздухом поперхнулся и стал белее рушника. Ха! Было из-за чего! Я ж подготовилась: набелила лицо так, что краска грозила вот-вот обвалиться, жирно насурьмила брови и глаза, а к носу приклеила слепленную из воска бородавку, размером с майского жука. Раскраской дело не ограничилось. Наплевав на нормы всякого приличия, вместо сарафана на мне красовалась коротусенькая нижняя рубаха в лазоревый цветочек, подпоясанная на разбойничий манер красным с золотым шитьём платком. Ноги были и вовсе, босыми. А что я сотворила со своими волосами! Надеюсь, домовой меня ночью душить за это не станет. Длинные волнистые пряди были начёсаны от корней и до самых концов и торчали, как сено из копны. Одним словом, увидевший такую красу царевич на добрые десять минут потерял дар речи. - Значит, эти мощи и есть жених? – Деловито вопросила я «родственницу». – Что-то худой он больно… ты больной? - Д-да… - Заикаясь, проблеял согласный на всё, лишь бы убраться поскорее, Иван. - Тогда я согласная! – Радостно взвизгнула я, плюхаясь возле жертвы на лавку и словно случайно, оперлась на нервно трясущегося гостя. – И как же тебя зовут, сокол ясный? - И-иван. - Ва-ню-ша. – Покатала я его имя на языке, словно леденец. - Ты что, девка, себе позволяешь? – Стукнув по столу кулаком, возмутилась «бабка». – А ну-ка, попотчуй гостя, а потом, когда он сытый да добрый будет, хочь на сеновал его тащи! Царевич вздрогнул от надвигающейся перспективы. - Ты что, любовь моя, испугался? Так ты не бойся, всё бывает в первый раз. Я вот, к примеру, и не помню, с кем мой первый раз был… да то и не важно, помер он, наверное, а тебе чего бояться? Ты и так со дня на день по Калинову мосту пройдёшь, так какая разница: завтра или сегодня?! Ополоумевший от страха царевич вскочил, опрокинув меня вместе с лавкой и молнией метнулся на выход. - Ты куда? Свадебку готовить? – Крикнул ему вслед Серый и расхохотался. Я, вставая с пола, поддержала, несмотря на то, что ушибленный зад ужасно болел. - Хорошо это ты придумал! А то я на них только зелья переводила!***
После вышеозначенных событий прошла целая седмица. Ни я, ни Серый так и не придумали способа вернуть его в родное время. В один из вечеров, сидя перед раскочегаренным самоваром и попивая чай, мы на пару ломали головы над проблемой. - Я так и не поинтересовалась у тебя, как ты попал к Лешему? Точнее, что ты делал до того? – Озвучила я беспокоивший меня вопрос. Друг задумчиво почесал затылок черенком от чайной ложечки, которой только что лопал мёд, припоминая: - Сидели в гостях у Ромашкина, приятеля моего, справляли днюху… - Погодь-погодь, - перебила его я, заинтригованная новым словом, - ну, чтоб нужду справляли, большую иль малую, знаю. А что за днюха эта твоя? - День рождения, Параска. - Именины, чтоль? Вот балда ты, Сергий. Вроде ж по-русски говоришь, да не понятно ничего. Ну, далее что? - Далее? Ромашкин такой говорит: «А давайте дунем!» Ну, мы и согласились. Сама понимаешь: «Секс, наркотики, рок-н-ролл». – Серёга запнулся и глянул на меня снисходительно. – Не, не понимаешь. Я имел в виду: «Бабы, самосад, баллады». - А что в состав твоего самосада входило? – Ухватилась я за тоненькую ниточку подсказки. - Что-что? А я знаю? Вроде коноплей несло, хотя эту шмаль разве различишь, не имея опыта?! Я всплеснула руками: - Да что же ты за дитя малое, Серый?! Годков-то тебе сколько? – Оказалось, что двадцать, я возмутилась: - Так ты ещё и старше меня? Ну что за диво: взрослая орясина в рот что попало тянет! - Понял, я понял. Принял, осознал, раскаялся. Больше так не буду, особенно после мха твоего толчёного. Давай, лучше придумаем, как мне домой вернуться. Мать наверняка переживает, а батя семь шкур с меня спустит. - Так, - решительно произнесла я, стукнув ладонями по столешнице, - пока вижу две причины, почему тебя к нам занесло. Первая: ты от самосада помер, а душа твоя по старой памяти к началу вернулась – тут более конкретно тятя мой поведать сможет. Сейчас я его сквозь воду заговорённую спрошу. Вторая и наиболее вероятная: богам необходимо, чтоб ты что-то важное совершил. Подвиг какой иль полезную штуковину изобрёл. Серый заржал: - Параска, я не Пересвет и не Кулибин - я в театральном учусь. Давай, звони папику. Налив в чистое блюдечко кипятку, поставила его на середину стола и, подув на исходившую паром поверхность, мысленно позвала тятеньку. Тот практически сразу откликнулся, видать, тоже чаи гонял и, выслушав нас, выдал: - Я, дочь моя любимая, полностью уверен быть не могу, грешен: да только не мёртвая душа у тебя в гостях сидит. Вот только неясно… - Что, тять, неясно? - Да, так, ничего… - Замялся жрец и его чёрные глаза забегали. - Батюшка, не томи, рассказывай. – Попросила я. Велеть родителю не смела – помнила, небось, розги. Папенька тяжко вздохнул и понеслась старая песня: - Всем-то ты у меня хороша, Апраксюшка: и фигурой дебелая, и лицом румяная, косищу ниже зада отрастила, с мою руку толщиной, и хозяюшка, и грамотная… - Игнатич, ближе к делу, не томите! – Влез со своим пятаком Сергий. – То, что дочка у вас по местным канонам краса-девица, невеста завидная и тэ-дэ, мы и так знаем. - Во! – Подтвердил тятька. – Невеста! Восемнадцать вёсен справила! Так неужто в старых девах останется?! Я никак внуков не дождусь… - Папенька, у тебя три старших сына и внуков восемь душ! – Начиная закипать, напомнила я. – Ты что, ему меня отдать решил? – Кивнула я на ошалевшего Серого. – На кой ляд мне, прости, Перун, этот?! Серёга – это уже к другу, - не обижайся, да только ведь зашибу я тебя и не замечу. - Дядь, Игнат, - взмолился прочувствовавшийся Сергий, - не губите! Не хочу я жениться! Я к маме с папой в Воронеж хочу! - Так, погодите! – Взревела я. – Так это ты, родитель мой уважаемый, подсуропил?! Батюшка заметно смутился: - Я Перуну молился. Просил, чтоб помощника ниспослал мне в деле сём, неблагодарном. Не жениха просил, заметь! У меня ажно от сердца отлегло: ну, и ладушки, а что не этот, а другой, так и на него управу найдём: чай, не впервой мне лошадиную дозу зелья поносного варить. - Игнатич, я чего-то не допетрал: мне надо Параску замуж сдать? - Молодец, лохматый! - Похвалил батенька. - Дошло, наконец! - А где такого приду… прекрасного искать? - А это уж, детки, ваши проблемы. – Сказал и пустил водное зеркало рябью. - Трубку бросил. – Прокомментировал мой собрат по несчастью. – Тащи, подруга, свой мох, я лучше до смерти обблююсь. Я ж в вашем царстве… - … княжестве… - Да по херу! Ни черта не знаю! – Вцепился в свои волосы Серёга в полном отчаянии.***
Ветер гнал по небу стадо пушистых как овечки, облаков. Солнце стояло в зените, а Серёга на центральной площади «Редких лядей» орал во всю мощь лужёной глотки: - Только сейчас и только у нас! Девка красоты невиданной, характеру дивного! Молода, красива… Я стояла, краснея от стыда, стараясь получше слиться со стеной дома, которую подпирала спиной и прятала ото всех глаза. Слава Перуну, до местных пока не допёрло, что голосящий и есть та самая Софьюшка, что не так давно произвела фурор на торжище. Серый вещал ещё что-то о моих прелестях и достоинствах (вот довякается тут у меня, ухватом поперёк хребта почту!), как вдруг из толпы зевак послышался комментарий: - Хорош языком трепать, добрый человек! Мы и так уж поняли: без костей он у тебя! Ты, сват, товар-то лицом покажь! Ну, я и вышла. Боги, а я думала, что показаться мужику в одной рубахе соромно, так то я на деревенскую площадь для «ознакомления» не выходила. Завидев мою персону, люди кинулись в рассыпную: кто причитая, кто матерясь, а кто и просто в шоке. Люди меня знали и связываться не желали. Вмиг вокруг стало тихо и пусто, словно чумой всех повыкосило. - Да, Параска, в президенты тебя не выберут – рейтинг в жопе. - А то я не знаю, зараза ты ясная! – Не осталась в долгу печальная я. И вот странная вещь: страх перед замужеством, терзавший моё сердце, что злой цепной кабель тряпку, более не беспокоил. Больше хотелось Сергию помочь, к мамке в Воронеж возвернуть. Они ж там в будущем взрослеть поздно начинают. Мужиков так вообще только в сорок лет от «сиськи» отлучают, а некоторых и до шестидесяти держат. Попытки сбагрить меня кому-нибудь в жёны продолжились. И вот загадка: раньше царевичи в поисках моей руки табуном по лесам и долам носились, поганой метлой не выметешь, а тут как бабка пошептала! Анти-реклама в полный рост, как говорит гость из будущего.***
За окошком зарождалось утро. Голоса певчих птах, доносившиеся в открытое оконце, славили взошедшее солнышко, стремясь излить большую часть своей любви до того, как оно войдет в полную силу и начнёт жарить почище всякой печки. За столом царил покой и полное взаимопонимание: - Варенья подай, ненажора! – Ласково попросила я. - А ты блины ближе ко мне подвинь, жмотина! – В тон мне ответствовал друг, товарищ и брат. Скотина, словом. И чай эдак хитренько с блюдечка, собака такая, посёрбывает. Так ложкой по лбу и огрела бы, невежу! - Слышь лихо печальное, - задумчиво произнесла я, а может, это тебя надо в семью пристроить? Может, Перун перепутал чего? За окошком резко потемнело, ослепительно сверкнула молния и тут же за ней оглушительно громыхнуло да так, что и дураку стало ясно: главный никогда не ошибается. После позорной «пиар-акции», как обозвал непотребство, произошедшее в «Редких лядях», Сергий, прошёл целый месяц и я наивно надеялась, что местные жители позабыли о нём. А зря… Народ в наших краях не злопамятный, но памятливый. В мой двор сквозь щёлочку в приоткрытых воротах прошмыгнул сельский староста. Первуша, нервно заозирался, наверное, ждал, что на него зверь какой лютый нападёт, однако, завидев, нашу непоседливую парочку, выглядывающую наружу с интересом, малость поуспокоился. Первуша огладил свою густую русую бороду, спускавшуюся почти до самой груди, и вежливо поклонился в знак приветствия. - Заходи, староста. – Пригласила его я. - Чайку отведай. Дождавшись, пока мужик войдёт к нам на кухню, я поставила ему угощение. Комната погрузилась в молчание, а мы - в ленивое созерцание красот за окном. По двору бойко вышагивал Стенька, блюдя порядок среди подотчётного ему хохлатого царства, кур-батальон неторопливо рылся в сору и только неугомонная синяя муха, которой что-то взбрендило в пустую головёнку, настырно билась в стекло. - Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро… - Позитивно продекламировал Серёга и обратился к смущённому визитёру. – Так чего пришёл? Начало разговору было положено и приободрённый заданным вопросом Первуша, наконец, озвучил причину своей явки: - Ох, матушка Апраксия Игнатична, - Серый на слове «матушка» поперхнулся чаем, - беда у нас случилась великая: повадились мертвяки из могил восставать да простой люд пугать до седых волосьев. Вот, с седмицу назад похоронили мы нашего мельника, Гостяту, а он возьми, да на следующее утро и приди на мельницу, муку молоть. Дочка его как папаню свого увидала, так до сих пор заикается и глаз у ей левый дёргается, ровно муха в паутине. Мы слушали внимательно. Сергий со всё разгорающимися от азарта глазами, я – в замешательстве: такого мы в Академии не проходили. Нет, всяких там упырей да вурдалаков, конечно, изучали всеподробнейшим образом, однако ни один вид нежити при солнечном свете ходить не мог да и заниматься тем делом, коим занимался при жизни, собственно, тоже. Первуша же продолжал: - Так не единый случай то был… - А с Гостятой-то что вы сделали? – Перебила я старосту. - Как велит закон Перунов, сожгли. Вот, через день опосля Гостятиного оживления, припёрлися с погосту старая бабка Шанька со своими подружками (мы их, если не помнишь, о прошлом годе всех вместе схоронили – угорели старушки в баньке-то), уселись под яблонькой, что у моего дома разрослась и давай языками молоть и прохожих обсуждать… - В какое время суток это произошло и сколько ещё случаев было? – Поинтересовалась я ,филейной частью чуя: хлебну я с этим делом горькой. Конечно, я могла бы отказаться, а толку? Рано или поздно дойдут мертвяки и до моего терема, а жечь их огнём да в лесу – занятие опасное: и сама сгореть могу, а оно мне не надо. - Два раза поутру, как только Ярило лик свой показал, три - после полудня и ещё раз ввечери, ужо лавки позакрывалися. - Итого, шесть раз…Они сожрали кого-нибудь или покалечили? – Спросила я, задумчиво теребя кончик косы. - Нет, только пужают – страсть! Кто недавно преставился, вон, как Гостята, ещё ничего, а вот лежалые… - Первуша закатил глаза. - К батюшке моему обращались? - Знамо дело, человека к нему сразу послали, да он в отъезде, через три месяца вернётся. Так что ты наша единственная надежда и спасение. Что называется: «угодила муха в варенье». Что делать и как быть? И главное: кто во всём этом виноват? Я повернулась к другу, застывшему что та гончая, почуявшая добычу и готовая вот-вот ринуться за ней в погоню. - Что скажешь? – Хмуро вопросила его. - Зомби-Апокалипсис… Кру-у-уть! Не поняв ни полслова, я отправила старосту обратно деревню, предварительно дав ему в дорогу снеди (договариваться при нём с Лешим не стала – обойдётся, лишнее для него то знание). Дождавшись, пока Серый придёт в своё нормальное состояние, я принялась за допрос, поняв, что кто-кто, а гадёныш из будущего сможет мне поведать хоть что-нибудь. Что ж, полученная информация не порадовала: зомби – нежить иноземная, призываемая при помощи ритуала злым колдуном. Такого, чтоб зомби эти днём ходить могли он в какой-то там «фильме» видел, но они всех подвернувшихся под руку убивали, а тут… Дослушав сбивчивый рассказ Сергия, я попросила его прибрать со стола и метнулась в лабораторию – готовиться к походу на нежить. Покуда приготовляла зелья, в голове моей встревоженной мушиной стаей носились неотвеченные вопросы: Не могла ли то молодёжь побаловаться: стащили со Святилища запрещённый фолиант и что-то напутали? И не объявлялся ли кто пришлый в последнее время? Леший, завидев нас с подельником, обвешанных всякими колбочками, что яблони яблочками по осени, долго смеялся и успокоился лишь после того, как я доброжелательным голосочком пообещала ему продлить зимнюю спячку. Блефовала, конечно, такого я не умею, да и не в моих это интересах, но дедок прочувствовался и укоротил наш с Серёгой путь. Так что пришли мы с ним в «Редкие ляди» одновременно с Первушей. Увиденное не порадовало, ни меня, ни старосту и только мой неадекватный товарищ попеременно хохотал и восхищался ушлостью нашего народа. Мы аккурат проходили мимо старостиного огорода, когда Первуша, вдруг скинув с себя шапку, стал ругаться, на чём свет стоит и даже порывался ринуться в бой, но был удержан мною за локоть. Дело оказалось вот в чём: на его огороде кверху разлагающимися задами, пропалывала грядки пара «зомбей», а его супруга, подоткнув под толстые бока подушки, барыней сидела на лавке в тенёчке и знай только, командовала: - Любка, ты не репу выдирай, а одуванчики! Куда глядишь стерва эдакая?! Послушная мертвячка тут же исправилась. - А ты, Путята, жуков шустрей собирай, да давить не забывай! Наш человек и Зомби-Апокалипсису не удивится а захочет, так и приладит восставших к хозяйству. Получасом позднее, когда Первуша, всё-таки провёл со своей благоверной разъяснительный разговор, определил нас к себе на постой. А после обеда, поданного удивительно молчаливой и покорной хозяйкой (и куда только барские замашки подевались?!), мы вышли на «инспекцию». Что тут сказать? Не одна старостиха умудрилась приручить зомбей. Я лично видела, как от колодца, перекинув через плечо коромысло с вёдрами, шкандыбал куда-то верзила-скелет; в терем к купцу несколько восставших тащили тяжеленный сундук, а один так вообще, улицу мёл! Первуша матерился всё пуще и пуще, я хмурилась и не знала, как ко всему этому относиться. Оставить, как есть – ведь зомби какую-никакую, а пользу приносили. Или уничтожить? Ведь неизвестно, как они станут вести себя, когда проголодаются… Вот и думай теперь! Дурень-Серёга уже вовсю строил план «научно-технического прогресса» посредством создания «перпектум мобиле» и, по-дружески закинув руку на плечи злющего, как цепной кобель, старосты, красочно расписывал ему преимущества бесплатной рабочей силы. Я решительно остановила шедшего мимо мертвяка полугодичной лежалости и спросила: - Говорить можешь? Зомбяк кивнул, хрустнув шейными позвонками, отчего его левое ухо отвалилось и шлёпнулось в дорожную пыль. Я брезгливо поморщилась. Нет, надо их как-то упокоить, а то так и до мора недалеко – потравимся трупными газами. - Как звать тебя? - Микитой меня при жизни звали. Писарчуком при купеческом обозе трудился, да зимой от лихоманки сгорел, покуда в вашей деревне квартировали. Микита, как оказалось, не тольrj помнил свою жизнь, но и мог совершенно ясно и чётко излагать свои мысли. Я потёрла руки: вот он, мой осведомитель! - Ты знаешь, кто тебя оживил? - Хозяин. – Был короткий ответ. Негусто. - Ясное дело, что не кошка приблудная. – Буркнула я недовольно. – Где его искать, знаешь? - Ищи недалеко от погоста. Там он. Помощь твою ждёт, жреческая дочь. - Опаньки! – Воодушевился непоседливый соратник, отлипая от понурого старосты. – Тут квестом попахивает! И, задёргав меня за рукав, возопил: - Вперёд, «жреческая дочь», пошли, сподмогнём колдуну! Вдруг его под зад пнуть срочно надо, а он не знает? Вы пытались когда-нибудь удержать бычка-трёхлетку? Я тоже не смогла: Сергий рванул к приключениям, и теперь никакая сила не сумела бы его остановить.***
Местное кладбище находилось в полуверсте от самого поселения и имело бы вид вполне благопристойный, если бы не десяток вскрытых могил. После ознакомительного обхода данной территории, Серёга заметил, что их подавляющее большинство находилось ближе всего к лесочку, подпиравшему одним боком место отдыха усопших. - Что там находится? – Спросила я Первушу, самозабвенно осеняющего себя перуновым знаком. Тот отвлёкся на мгновение и почесал макушку под шапкой. - Дык, почитай годочков десять ничего нетути. - А раньше что было? Хата чья? – Влез со своими пятью копейками друг. - Нехорошее то место, молодец, недоброе… - Хорош заводить сказочную пластинку. – Оборвал его Серый. – Давай коротко и по существу. Что. Там. Было? - Изба берендеева. - Ушёл или вы убили? – Теперь уточняющий вопрос прозвучал из моих уст. - Наши, деревенские, пособили к Моране отправиться. - За что? Заломал кого? – Прищурился друг. - Не-е, - легкомысленно отмахнулся Первуша и снова огородил себя сакральным жестом от всякой беды. – Глашку, купцову дочку выкрал. Видать, сожрать хотел. А когда мы пришли, обороняться стал. Кричал чегой-то. Я беззвучно выругалась: ушлость нашего человека всё-таки сильно уступает глупости. Вот не устаю я дивиться непроходимости нашего народа! И вроде мудрости предки наши оставили нам, хоть ладошки под неё, как под воду, подставляй, да пей! Ан, нет: вначале кулаками машем, а потом мозги включаем. Проходили мы берендеев в Академии, на соседнем потоке даже одна девка берендейского рода училась. Не такие они кровожадные, как то про них сказывают. Они те же люди, только перевёртыши, могущие медведями оборотиться. Немного их, сильны сверх всякой меры, но никогда ни за что вред живому не причинят – это против их природы. Медведь – второй после Лешего лесной хозяин. Убиенный же не жрать девушку ту собирался – жениться хотел. Полюбил. - Вы идиоты. – Сплюнув, выдал Серёга после моего рассказа об особенностях берендейской психологии. - Что же это получается? – Растерянно пробормотал староста, сделавший какие-то свои, неправильные выводы. – Десять годочков-то минуло, а откликиваться только сейчас стало? Я отрицательно помотала головой, наблюдая, как смарагдовая ящерка, гревшаяся на солнышке, юркнула в траву. - Пойдём, Первуша, на избу берендееву поглядим. Староста вести нас побоялся. Лишь объяснил, как добраться и стремительно покинул нашу компанию, якобы наводить в деревне порядок. - Зассал. – Прокомментировал поспешное бегство Первуши гость из будущего. Я согласилась: деревенские обыватели пугливы и суеверны чрезмерно, потому и бегут от всякой нечисти? не чуя под собою ног. На свой страх и риск, без предварительно подготовленного плана, мы направили свои лапти в лесок, к предположительному месту обитания колдуна.***
На пороге избушки-развалюшки стоял замшелый скелет и, от нечего делать, хрустел костяшками пальцев. - Хозяин дома? – Коротко поинтересовалась я, внутренне холодея от страха: неизвестно, как примет нас оживитель мертвецов. Скелет молча отодвинулся в сторону, давая нам войти внутрь. Пройдя полутёмные сени, мы зашли на кухню, где прямо на кухонном столе, вытянув вдоль худого тела руки, бездвижно лежал беловолосый мужчина. «Вот везёт мне на раненых и нестандартных! – Мысленно посетовала я». - Он чего… уже дохлый? – Вопросил непосредственный Серёга. - Дохлым ты сам сейчас станешь. – Прошелестело ему в ответ. «О, как! Языкатый. Значит, вычухаем! – Радостно подумалось мне. – Заодно и умерших упокоить попросить будет кого». - Я могу осмотреть твои раны, если они у тебя есть. – Проговорила я. - Зажги лучину, Сергий. Мне нужен свет. - Осмотри. Сам зарастить не могу. Кто вы такие? – Прошептал мой новый пациент. Пока рыжий друг рассказывал, кто мы и за каким надом оказались в здешних местах, я, разрезав рубашку беловолосого, уставилась на «фронт работ». На груди мужчины, резко контрастируя с его белой кожей, цвёл багряный цветок, сердцевиной которого была дыра, размером с мой кулак. Простой человек при таких повреждениях не выжил бы. А этот даже говорить как-то умудрялся. Приложив руку к ране, я удивлённо воскликнула: - Нет сердцебиения! Да ты сам мёртвый! Колдун слабо улыбнулся: - Живой я. – И протянул мне в ладони пульсирующий комок. – Вставь его внутрь. Я содрогнулась от отвращения: я ведь даже кур уже потрошёных покупала, не то, что б живое человеческое сердце в руках держать! Я – зельевар! - И как, по-твоему, я должна это делать? – Спросила, невольно сглатывая тягучую слюну. - Вложи его в дыру. Я протянула дрожащую руку, чтоб взять, но тут же её отдёрнула. - Параска, - заорал Сергий, - да возьми уже! Смотреть на это не могу! И вновь попытка побороть свой страх, и вновь она провалена. Хотите, верьте, хотите – нет, но я до сих пор с содроганием вспоминаю те страшные минуты. Да, нас этому не учили. Спустя некоторое время, я всё же сумела взять себя в руки и сделать то, что от меня требовалось. - Да чтоб я ещё хоть разок в жизни чьи-нибудь потроха в руках держала!.. – Бухтела я, помогая Серому выводить на свет божий слабого колдуна. - Успокойся, подруга. – Хохотнул рыжий. – Он больше не будет! Не будешь, старик? Беловолосый усмехнулся: - Я не старик. Только сейчас, при заходящем солнышке, я рассмотрела своего пациента и ахнула: на вид ему было не более двадцати пяти лет, несмотря на то, что его волосы были белы. А глаза! Мать моя, Макошь! Таких страшных глаз я не видела никогда. Такие же белые, что и волосы, с чёрной вертикальной ниткой кошачьего зрачка. Сам худ, что Кощей, провисевший сто лет на цепях. - Мдя-я, паря. – Задумчиво произнёс мой постоялец. – Прям как настоящий некромант! - Я и есть некромант. – Ответил беловолосый и, несмотря на нашу поддержку, стал оседать на землю. Как обычно, пришлось брать руководство на себя. – Ты, некромант (уж прости, как звать-величать тебя, я не знаю), приказываешь своим мертвякам разойтись по могилам и больше не вставать… - Это называется «упокоить». – Дал справку колдун. - Не перебивай, потом расскажешь. Дедко Леший! – Заорала я. – Сверни дороженьку!***
Через день отмытый, переодетый и накормленный колдун сидел перед нами за столом на кухне и медленно, сказывалась слабость после тяжёлого ранения, повествовал о себе и своей жизни: - Моё имя Зингхаарт ер Терегри. В моём мире некроманты не в чести и нам приходится прятаться. Всех, кто замечен в подобной волшбе, принудительно лишают магических способностей посредством проведения ритуала, в ходе которого у жертвы вырывают сердце. Так случилось и со мной. В последний момент я умудрился построить портал и выхватить у палача свое сердце, но меня выкинуло к вам. - Всё восстало против молодого некроманта, сделав меня мучеником моего таланта… - Жутко немузыкально «пропел» Сергий. Гхаарт улыбнулся: - Ага, как-то так и было… Неосознанно я улыбнулась, глядя на него. Странный колдун, если к нему хорошенько присмотреться, не был так страшен, как показалось вначале. Внезапно по кухне грянул гром и запахло грозой. - Сергей, собирай вещички и дуй к родителям. – Оглушительный голос Перуна раздавался отовсюду. – Здесь ты сделал то, что от тебя требовалось. Рыжий подскочил, чмокнул меня на прощанье в щёчку и рыбкой юркнул в дыру между мирами. Я опешила: - Это что получается?! Так что, Гхаарт и есть…Боже, да ты издеваешься!ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
- Гхаарт, - заорала я мужу, - зелье готово! Теперь твои мертвяки не будут уши по дороге терять! Всё такой же тощий, как и при нашей первой встрече, супруг забежал в лабораторию, таща за собой нашу белобрысую Айсу – маленькую некромантку. - Параска, ты гений! – Заключил он и поцеловал. Мораль сей басни такова: на каждую кастрюлю найдётся своя крышка и не всегда она находится на той же полке. Так что, девочки, ищем и на соседних. И я не о мирах совсем и не о соседних кастрюлях.