Дети забытого Эдема

Триш очень сильно нервничала, придя на свой первый парад. Она не хотела туда идти, потому что знала, чем заканчиваются подобные мероприятия, но ее друзья настояли — Это будет для тебя полезно. Ты перестанешь стесняться себя, если увидишь, что ты далеко не одна такая, — с умным видом наставляла ее Энн, вручая рукоять флага. — Да и люди, окружающие тебя, будут чувствовать себя комфортно, зная, что их действия помогают людям признаться себе в том, что они такие, какие есть, — добавила Дакота, закрепляя пшеничного цвета волосы Триш ярко-желтой самодельной резинкой в розовую и синюю крапинку. Их слова казались девушке убедительными, а потому после недолгих раздумий она решила обсудить это с родителями. Они были глубоко верующими либеральными протестантами и полностью поддерживали дочь, так что Беатриса решила пойти. Но все оказалось не так радужно... Холодный ветер развевал разноцветные флаги и разносил крики наблюдающих по площади. Беатриса шла медленно и неуверенно. Она прижимала к груди розово-желто-синий флаг, стараясь спрятаться за яркой тканью от этих холодных взглядов. Пронизывающих, словно шипы железной девы. Вслушивалась в шаг и речевки тех, кто шел с ней в одном направлении, стараясь заглушить оскорбления, что выкрикивали те, кому не нравилась сия процессия. Чужие мысли проявлялись на девичьей коже и, словно раскаленное железо, обжигали не тело, но душу. Основываясь на слухах, Беатриса знала, что это еще не самое худшее. Она слышала от тех, кто бывает на этом мероприятии каждый год, что по сравнению с прошлым парадом все проходит довольно гладко, но спокойнее от этого не становилось. Она подняла глаза на людей, что шли рядом. С горящими глазами, смеются, идут в обнимку и «вызывающе» несут свой личный символ свободы. Они не могли больше молчать, а потому кричали, смеялись, шутили, всем своим видом говоря: сегодня их день. Это их месяц. Это их жизнь, которую они хотят прожить, не стыдясь своей натуры, а потому они будут подниматься, будут говорить о своем присутствии. Они будут бороться. Бороться ровно до тех пор, пока не одержат победу. На пару мгновений восхищение затмило ощущение холода и страха, и наполнило сердце Триш. Она расправила плечи и подняла голову... И ей в нос прилетел камень. От испуга и боли она присела на корточки, вновь вжала голову в плечи, сжала переносицу и накрылась флагом. Холод и страх человеческой жестокости вновь правили балом. Жжение от чужих мыслей становилось невыносимее под осуждающим взглядом толпы. От чувства опустошения и беспомощности по щекам Триш потекли слезы. Она посмотрела на свое колено, на котором красовалась надпись: «Ты сгоришь в Аду». Эти слова ударили в самое больное место. Все звуки стихли, и померли краски. Не было ни слез, ни боли, ни порывов ветра. Есть лишь она и пустота. И Беатриса с ней один на один. Не уж то она заслужила место в адском котле лишь за то, что она любит людей? За то, что считает, что любви, заботы и поддержки заслуживают все, вне зависимости от пола, гендера, роста, веса, цвета кожи, глаз, волос? За то, что она возлюбила ближних своих как саму себя? Не уж то Бог отрекся от нее за то, что она познала любовь? — Твоя судьба — единственная вещь, которую контролируешь лишь ты, — словно на яву послышался мягкий, но до боли далекий голос отца. — Переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа. Где-то на периферии сознания Триш вновь услышала толпу. — А что если я сломаюсь? Что если я не смогу больше подняться? — одними губами произнесла Триш, стараясь не спугнуть то мимолетное ощущение тепла и домашнего уюта, навеянное то ли видением, то ли болевым шоком. — Господь поддерживает всех падающих и восставляет всех низверженных, — ответил ей успокаивающий голос мамы. Из своеобразного транса ее вывело легкое касание к ее плечу. Она резко распахнула глаза и посмотрела на «спасителя». — Ты в порядке? — участливо спросила сидящая перед Триш девушка, одетая в футболку цвета флага полисексуалов. Беатриса слегка задумалась, а после дружелюбно улыбнулась. — Да, я в полном порядке. Она поднялась на ноги, и ее взгляд упал на запястье, где не самое лицеприятное слово блекло и исчезало, уступая место новой мысли. «Ты — воин». — Я единственный человек, у которого есть власть над моей судьбой, — шепотом пробормотала Беатриса. — Я решаю, кого мне любить, и лишь я решаю, как мне жить. Все те жестокие мысли и оскорбления толпы начали медленно испаряться, уступая место новым. Мыслям тех, кто ей дорог. Тех, чье мнение для нее важно. «Ты восхитительна». — В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся несовершен в любви, — громко во весь голос продекламировала она стих из библии, на что у тех, кто обвинял их в грехе, пропал дар речи. «Ты прекрасна такой, какая ты есть». — От Иоанна 15:12: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас, — громогласно, не стесняясь, сказала Беатриса, поднимая яркий розово-желто-синий флаг, позволяя ветру раскрыть его, а солнцу осветить. «Ты чертовски вдохновляющая». «Ты заслуживаешь счастья ничуть не меньше окружающих». — Псалом 65:18 и 19: Если бы я хранил беззаконие в сердце моем, то не услышал бы меня Господь. Но Бог услышал, внял гласу моления моего, — с широкой улыбкой продолжала Триш, гордо шагая вперед, словно знаменосец победившей армии. «Ты самое прелестное, самое поразительное существо, которое я когда-либо видела». «Тебе не нужно проживать свою жизнь так, как этого хотят от тебя другие». Она больше не будет прятаться от чужих взглядов, слов и мыслей. Она не будет скрывать себя, лишь потому что она не соответствует чьим-то стандартам. Она любит этот мир. Она любит эту жизнь. Она любит себя, и она точно знает... «Бог любит тебя»