***
Я снова лежал на полу и получал ощутимые удары по лицу — уже чувствовалось, как заплывает глаз, опухает щека и кровь льется из носа. Надеюсь, мою белую футболку можно будет спасти, ведь я так и не научился отгадывать дни, когда меня изобьют. Если бы я мог, то надевал бы тогда вещи похуже и потемнее — те, на которых не будут выделяться разводы крови. А уж если бы мне везло совсем, то мог бы и отбиваться. Мне на самом-то деле больно, правда больно. Каждый раз, когда из моего лица делают кашу — сегодня кулаки особо жестоки и неумолимы. Хотя умолял его остановиться даже не я — его девушка, что стояла среди улюлюкающей толпы. Ощутив, что он перестал меня бить, я чуть ли не улыбнулся, но вовремя сдержался — это было бы вообще жутко. Представляете, человека избивают, а он улыбается своей кровавой улыбкой — даже меня дрожь берет. Рано я обрадовался — парень поднял меня за грудки, чуть ли не разрывая на мне многострадальную белую футболку, и резко разжал кулаки. Я рухнул на пол, не знаю, насколько высоко он меня поднял над полом, но было больно до помутнения сознания и звенящей тишины в ушах. Голова сильно ударилась об кафель, и вот тут стон сорвался с моих губ, как только темнота появилась перед глазами. — Педик, — выплюнул парень, тряхнув головой, тем самым убирая с лица непослушную челку — из-за заплывшего глаза я смутно видел, как он обнял свою взволнованную девушку за шею, и они вместе ушли в столовую. Меня, как и всегда в такой ситуации, подняли друзья и отвели в кабинет медсестры.***
Встретились мы в моей комнате или, правильнее сказать, нашей комнате. Да, человек, который регулярно меня избивает, делит со мной — педиком, как он меня часто называет — одну комнату в общежитии. Не знаю вообще, как меня, первокурсника, поселили со студентом третьего курса. Врага в его лице я нажил после того, как решил к нему подкатить в свой первый день — после этого стабильно получаю от него по лицу и не только. В комнате, как обычно, я лег на кровать — мне просто было плохо и хотелось спокойно полежать и подремать после нескольких таблеток обезболивающего. Мой сосед играл в какую-то игру на компьютере и совершенно меня игнорировал — он никогда не трогал меня в комнате, ему всегда были нужны зрители в лице других студентов. Я действительно задремал — проснулся ночью и замер, не решаясь пошевелиться. До моих ушей доносились стоны девушки, скрип постели и тяжелое дыхание — мой сосед буквально втрахивал свою девушку в кровать. Такие ночи я ненавидел больше всего — никто не любит становиться свидетелем такого, но больше всего мне не нравилось то, что я вслушивался в его дыхание и редкие стоны. Улавливая каждый звук, я возбуждался от этого — не потому, что извращенец, а потому что представлял, что он стонет, трахая меня. И почему-то меня не покидала уверенность, что со мной его стоны были бы громче и чаще. Он никогда не стыдился того, что утром я видел их вдвоем на постели — продолжал игнорировать меня. Редко мне удавалось приводить к себе парней и тоже проводить ночи с ними — как правило, его в комнате не было. К тому же, каждый раз после этого я оказывался у медсестры — мои партнеры никогда не успевали уходить раньше того момента, когда мой сосед вернется в комнату.***
Сегодня в душевой он прошел мимо меня, только задев плечом и ничего больше — на моем теле оказалось больше синяков, чем он предполагал. Это я подслушал, пока умывался — его голубые глаза смотрели на меня только после побоев, оценивая проделанную работу. Мне нравилось думать, что он смотрит на меня — пусть даже на россыпь бесчисленным кровоподтекам, им же и оставленных. Зато после его взгляда меня практически не трогали — только толкали или пихали в коридорах, но только до тех пока жуткие узоры на коже не пропадали. После занятий я снова лег на кровать и задремал — мне немного нездоровилось, в этот раз сильно приложился головой. Меня разбудил мокрый поцелуй за ухом — я улыбнулся, непроизвольно мурлыкнул и перевернулся. — Как ты себя чувствуешь? — прошептал он, прижимая меня к себе. — Сейчас намного лучше, — его восхитительный запах окутал меня, стоило мне уткнуться в основание его шеи. Я опустил губы ему на кожу и осторожно лизнул, спрашивая разрешения — он не всегда мог быть в настроении. — Не думаю, что сейчас это будет правильно, — его тело напряглось, и мои руки неосознанно сжались у него на спине, стискивая черную кофту. — Если ты не хочешь, то можешь просто полежать со мной? — я зажмурился и попытался глубже вдохнуть его запах, готовясь к тому, что он встанет и снова уйдет, оттолкнет. — Я бы хотел, — прошептал он, кажется, не собираясь уходить. — Просто ты не в состоянии, — теплая рука погладила мои волосы, слегка ероша, мне оставалось только кивнуть, чувствуя, как парень шевелится, скидывая обувь. Знаете, он никогда не извинялся за то, что бил меня, и никогда не называл ласковыми прозвищами. Просто однажды в комнате он резко притянул меня к себе за волосы и поцеловал — будто бы проверял себя, может ли быть с парнем. Наверное, тогда я понял, что влюбился в своего соседа — хотя он никогда не показывал мне своих эмоций, лишь свое настроение. Мне оставалось только мечтать получить еще один грубый поцелуй. Даже если потом будет больно — после того рокового поцелуя побои участились, он будто бы с цепи сорвался и вымещал на мне злость от того, что я посмел дать ему усомниться в себе. Единственный раз, когда его кулак опустился на мое лицо в комнате, закончился сексом — и да, стонал парень часто и громко, пока, грубо прижав меня за волосы к подушке, вколачивался в мое тело. Мне было действительно больно — не потому, что он был грубым и называл меня шлюхой и пидором, а потому что в этот день он особенно сильно меня избил. Мы не говорили об этом ни единого раза, даже и словом не перемолвились о том, что произошло — ему даже не нужно было мне угрожать, чтобы я молчал о случившемся. Мы оба знали, что об этом никто не узнает. Эти воспоминания заставляли меня чувствовать себя лучше — ведь он остался со мной, обнимая слишком крепко для человека, который так сильно меня ненавидит. Мне понравилось засыпать ним и спать в его руках — я всегда открывал на ночь окно, и он не возражал, и его теплые руки на моей спине всегда согревали меня по таким особенным ночам. Однако каждое следующее утро приходилось встречать одному — в комнате его уже не было. Сегодня был первый раз, когда мы не занимались сексом, и он спросил о том, как я себя чувствую. Наверное, это был самый долгий наш разговор, и самая первая ночь, когда мы просто спали рядом, и он обнимал меня, согревая в своих объятиях, не потому, что после секса он был уставшим, чтобы идти в свою кровать, а просто потому, что сам захотел.***
Прошло уже больше двух недель — мои синяки уже сошли, голова перестала болеть, и зимняя сессия была почти закрыта. А он все никак ко мне не подходил — не бил, не проводил со мной ночи, не обращал на меня никакого внимания — я даже стал чаще носить белые футболки. Единственное, что он делал — все чаще приводил свою девушку на ночь. И знаете, меня смущало то, что она соглашалась приходить к нему, зная, что в комнате есть посторонний человек. Мне было неприятно слушать это почти каждую ночь — и из-за такой частоты я не мог приводить к себе кого-то. И все-таки мне удалось перестать терзать себя — возможно, он просто остыл, понял, что с девушками ему все-таки лучше. Я нашел себе парня — хотя и не знаю, считал ли он меня своим — и стал проводить у него ночи. Мне было комфортно, потому что мы могли просто смотреть фильмы, обсуждать книги и преподавателей, временами лениво целоваться, а иногда даже заниматься сексом. В комнате я появлялся, чтобы переменить одежду или сделать домашнюю работу — его в это время не было. Очень редко я мог заметить своего соседа в коридорах университета, украдкой кидая на него взгляды — он был всегда в компании друзей со своей девушкой.***
Насовсем в комнату я вернулся после того, как узнал, что мой «парень» обманул меня — он со своими друзьями избил меня, обзывая подстилкой и педиком. Я так и не понял, зачем этот гад обманывал меня и занимался со мной сексом, если ненавидит геев. Он был в комнате, когда я, шмыгая носом, вошел, держа в руках свои вещи — мне было обидно, что со мной так поступили, но больше всего мне было жалко мою любимую белую футболку со «Мстителями». Я даже не заметил, что мой сосед лежал на кровати и читал книгу — просто скинул все вещи на пол и посмотрел на пятна крови на белой ткани. Влажная салфетка не помогла — пятна только грязными следами размазались по ткани — слезы скопились в уголках глаз, нос защипало, и мне пришлось шмыгнуть носом. — Что, не тому задницу подставил, педик? — грубый голос заставил дернуться, вскинуть голову и отвернуться. Я никогда не показывал ему своих слез, никому не показывал, что меня что-то задевает — побои, издевки, грубые оскорбления и даже плохое настроение. Мне пришлось, быстро вытереть слезы и выкинуть салфетку в мусорку — было стыдно, что меня заметили плачущим и таким жалким. Я быстро переменил футболку, скрываясь за дверью шкафа, чтобы он не увидел мои синяки — не потому, что надеялся, что он будет беспокоиться за меня, а потому, что не хотел нарваться на еще большие грубые комментарии и шутки от него.***
О том, что произошло, все быстро узнали — посыпались издевки, мои друзья меня поддерживали, и я был им благодарен за это так же, как и за то, что они позволяли иногда оставаться у них. С одиночеством мы не были близки — среди своих друзей я всегда искал поддержки и получал ее, готовый в любую минуту отплатить тем же. О моем избиении узнали преподаватели и следом вызвали меня к директору — я сидел и улыбался, ничего им не рассказывая — не хотел быть стукачом. Мне не было страшно быть избитым снова — это случалось настолько часто, что я даже со счета сбился, мне просто не хотелось жаловаться. — Я просто не такой, как они, если вы понимаете, о чем я, — увидев мою широкою улыбку, директор меня отпустил.***
Мои синяки с лица и тела не прошли слишком быстро — стали некрасивыми желто-фиолетовыми узорами, и я даже попросил у подруги тональный крем, чтобы убрать это с лица. — Я думал, что ты и так педик, куда уж больше, но всегда есть к чему стремиться, да? — грубый голос отвлек меня от замазывания синяка. — Оставь это, милый, — ответила ему девушка, вошедшая следом, я даже не оглянулся — ощутил себя пустым местом. Они, забыв обо мне, обсуждали то, что он остается на каникулах, и даже не заметили меня, наспех замазавшего синяк и выскользнувшего из комнаты. В библиотеке в самом дальнем углу я сидел на полу и, закрывшись книгой, просто на всякий случай, заплакал — мне стало невыносимо. Не то, чтобы меня сильно задевали побои и издевки относительно того, что я гей — это всегда было в моей жизни. Это задевало меня настолько, насколько я позволял себе быть задетым — побои не стали привычными, просто я не был единственным, с кем так поступают и окунают головой в унитаз. Мои друзья всегда вступались за меня, да и мне удавалось давать отпор, когда я мог это сделать — это было непозволительно быть грушей для битья уж совсем. Но то, что он больше не уделяет мне никакого внимания — ранило очень сильно. Он перестал кидать обидные шутки на людях, не сказать, что я скучал по его кулакам, но даже это заставляло меня чувствовать себя отвергнутым. Больше всего мне хотелось вернуться в ту ночь, когда он лежал и обнимал меня — греться в его руках, чувствовать его дыхание на волосах и слушать его сердцебиение. Мне даже тогда приснилось, что он поцеловал меня в щеку — так сильно я был одурманен его запахом. Тогда все было нормально, если так можно сказать. После этого мы снова не поговорили.***
В новогоднюю ночь я впервые ощутил насколько мне дерьмово — мой бывший «парень» унизил меня на глазах всех тех, кто был на вечеринке. Меня насильно вытащили из компании моих друзей, преградив им путь, не давая вступиться за меня. Называя педиком и шлюхой, меня кинули в толпу желающих выместить злость — они обливали меня алкоголем и кидались едой, пока не опустились до откровенного садизма. Я получал по лицу и телу — даже не скупились и сильно били между ног. Мои друзья кричали, парни пытались выбраться и остановить это — но их чуть ли самих не избили. Я просил, чтобы они не вступались, почти смирившись с происходящим — главное, чтобы их не трогали. Когда ноги уже подкашивались от боли, меня толкнули вперед — я упал на колени, почти сваливаясь на пол, и услышал его голос. — Что здесь происходит? — его голос звучал очень холодно и мне хотелось уползти, чтобы он не видел меня таким жалким. Мне показалось, что сейчас он все прекратит, возьмет меня с собой и уйдет, показав всем, что значит быть человеком. Когда его рука взяла меня за мокрую рубашку, почти разрывая ткань, и я взглянул на него — меня затошнило. Его взгляд был пустым и холодным — он поднял меня, и щека онемела от его удара. Я не слышал, как кричали люди — уши заложило от громко звука разбившейся надежды где-то глубоко внутри. В следующий момент я почувствовал себя ненормальным — отчаяние отступило от меня, когда его кулаки опускались на мое лицо, мне кажется, что удалось даже улыбнулся, ощутив, насколько привычно быть в его руках. Из губы и носа сочилась кровь, но я даже не чувствовал этого — просто посмотрел на него. Он отпустил мою рубашку, и я рухнул на пол, слыша: — С него хватит, — это прозвучало так, будто бы это последний раз, когда меня так унижали и избивали. В этот момент я действительно улыбнулся и закрыл глаза, зная, что он ушел.***
Утром я проснулся в комнате у друга — он сидел на стуле рядом с кроватью и смотрел на меня — глаз на его лице сильно заплыл, над ним была рассечена бровь. — Ты в порядке? — хрипло спросил я, решая сесть, но стало больно. — Это ты у меня спрашиваешь? — усмехнулся Алекс, потерев лицо руками с разбитыми костяшками. — Что случилось? — я аккуратно повернулся на бок к нему, ощущая боль в теле. — Ты не помнишь? — удивился он. — Я про тебя, — я чуть улыбнулся. — Знаешь, если бы я не помнил, что со мной, было бы не трудно догадаться. Прикольно, что я еще не в больнице. — Мы хотели, но ты не разрешил, — нахмурился друг. — И правильно, на мне все быстро заживает. Так что случилось? — Мы забрали тебя оттуда и вернулись, — начал рассказывать Алекс. — И отметили всех этих пьяных ублюдков. Мы решили, что, если еще кто-нибудь посмеет подойти к тебе хоть раз, мы пойдем жаловаться и писать заявление. Я испугался, потому что он точно ко мне больше не прикоснется — мне пришлось закрыть глаза, чтобы не выдать своих эмоций. — Соседа твоего там не было, но я думаю, что до него эта информация дойдет, — пояснил друг. — Мы можем добиться того, чтобы тебя переселили, — предложил он. — Не надо, я не хочу быть трусом, — проговорил я, раскрыв глаза. — Тем более мы почти не пересекаемся, да и в комнате он мня не трогает. — Ты не понимаешь, — с нажимом произнес Алекс. — Давай оставим эту тему, — я поджал под себя ноги. — Все ребята в порядке? — Гораздо лучше, чем ты, — усмешка на губах друга заставила и меня улыбнуться. — Спасибо, — прошептал я и снова провалился в сон.***
Вернулся в комнату я только через несколько дней, когда мог самостоятельно передвигаться — друзья побыли со мной еще немного и оставили лежать на кровати. — Я тебе все сказал, отвали от меня! — меня разбудил грубый голос и звук хлопающей двери. — Придурок! Козел! — услышал я его уже бывшую девушку и перевернулся. Он стоял и смотрел на меня, будто никогда не видел — мне впервые удалось так легко прочитать эмоции у него на лице. Больше всего там было испуга и удивления — он хотел что-то сказать, но лишь надел на себя холодную маску и прошел к своей кровати. Я отвернулся к стенке, стараясь сдержать слезы — меня пробил озноб, и мне с трудом удалось укутаться в покрывало. Ночью я услышал, что он закрыл окно, и испугался того, что на меня опустился еще один плед — мне с трудом удалось притвориться спящим. На утро пледа уже не было. Он так и не заговорил со мной — мы так ничего не обсудили.***
Меня часто навещали друзья — приносили мне еду и фильмы, мы вместе сидели и смеялись, особенно в его присутствии. Ко мне приходил новенький в нашей компании — мне нравилось прижиматься к нему, он был таким большим, надежным и теплым и таким неуклюжим. Коул радовал меня своим присутствием один — приходил с попкорном, и мы смотрели фильмы. Он сажал меня к себе на колени и обнимал — мне тяжело было сидеть так в его присутствии. Его лицо часто морщилось в отвращении, стоило мне засмеяться над шуткой нового друга или покраснеть от случайного или нет касания его губ к моему виску. — Педики! — выкинул он и вышел из комнаты. — Да что он себе позволяет?! — возмутился Коул и хотел было рвануть за ним. — Не надо, все закончилось, — я поспешил остановить его. — Не хочу, чтобы это начиналось сначала, — и положил голову ему на грудь. — Хорошо, — прошептал парень и впервые меня поцеловал.***
Коул стал моим защитником — всегда держал меня за руку, не позволяя никому тронуть меня и даже бросить недобрый взгляд. Я чувствовал себя хорошо — он считал меня своим, но мне все равно было плохо в какой-то степени. Мне хотелось другого — я не мазохист, мне не хотелось снова терпеть избиения, но я страдал без него. У меня практически пропала возможность его видеть — в комнате он почти не появлялся, даже когда я был один, только приходил, чтобы поспать. — Что-то не так, — я целовался со своим парнем, мы явно двигались к чему-то большему в наших отношениях. — Ты чего-то мне не рассказываешь, — он убрал мои волосы с лица. Я закусил губу — во мне кипела буря эмоций. Мне не хотелось его обижать и ссориться с ним, но и обманывать его тоже — мое сердце определенно принадлежало тому, кому оно не нужно. — Расскажи мне, если тебя что-то волнует, — он нежно поцеловал меня. — Пока мы не сделали что-то очень серьезное. — Я не девственник, — фыркнул я и улыбнулся. — В любом случае, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо, — он так искренне беспокоился о том, что я чувствую, что мне стало стыдно. — Мы можем остаться друзьями? — тихо спросил я. — Я что-то не так сделал? — спросил парень и приблизился ко мне. — Нет, все так, просто я… — дверь открылась прежде, чем я успел договорить. Мне пришлось повернуть голову и увидеть его с отвращением на лице — не раздумывая, я поцеловал Коула, чтобы не чувствовать боль, так сильно пронзившую меня. Мы разорвали поцелуй после того, как раздался хлопок двери: — Прости, прости, прости… — зашептал я, опустив голову ему на плечо и пытаясь не заплакать — не получилось. — Серьезно? Он?! — ошарашено выдохнул парень — мы молчали до тех пор, пока его руки не обняли мне. — Не плачь, я никому не скажу. — Спасибо, — ответил я. — Я не знаю, что мне делать… — мой бывший парень просто промолчал.***
Нам удалось сохранить дружбу — Коул все так же был неподалеку и часто приходил ко мне. Теперь я был не один — кто-то знал мою маленькую тайну, и мне было не так тяжело. Последний раз, когда между нами возникла неловкость, закончился долгим и тягучим поцелуем в коридоре около моей комнаты: — Он же ненавидит тебя. Ты надеешься зря, я не хочу, чтобы тебе было больно, — он поцеловал меня в губы в легком поцелуе. — Я знаю, мне всегда больно. Я не хочу быть с тобой, потому что мне это удобно. Я не смогу дать тебе того, что ты хочешь, прости. Я не хочу играть чувства, которые не чувствую. Это плохо по отношению к тебе, — я посмотрел ему в глаза. — Хорошо, это честно, — согласился он. — Мы просто будем хорошими друзьями. Это в последний раз, — он наклонился и вовлек меня в долгий поцелуй. — Блять! Меня уже тошнит от тебя! — услышал я голос справа и покраснел, ощущая, как сердце сжимается. — Потрахайтесь тут еще! — его голос сочился ядом. — Следи за словами! — ему прилетел грубый ответ, и я даже не успел посмотреть на него. Теплая рука теперь уже точно бывшего парня утешающее взъерошила мои волосы и потрепала по щеке. — Если что, звони, — Коул кинул предупреждающий взгляд и направился дальше по коридору. Я боялся заходить в комнату — и правильно. Он зашел в комнату и развернулся с перекошенным от злобы лицом: — Какого хуя?! — заорал он. — Меня заебало каждый раз натыкаться на педиков! — Но ты же трахал свою девушку, когда я был здесь. Почему мне нельзя? — отозвался я. — И меня, кстати, ты тоже трахал, — горькая обида жгла внутренности. — Себя тоже ненавидишь? — Ты!.. — он схватил меня за горло и впечатал в стену, направляя кулак на меня. Я испугался, но глаза не закрыл — мне даже захотелось, чтобы он меня ударил. Но что-то было не так — его рука, зажатая в кулак, не двигалась, пальцы несильно сжимали мою шею, но только для того, чтобы удержать, я даже не чувствовала боли. — Ну, — не вытерпел я. — Ударь меня! — слезы скопились в уголках глаз. — Пожалуйста… — мне так отчаянно захотелось почувствовать от него что-то кроме эмоциональной пустоты — когда он меня бьет я хотя бы ощущаю надежду, что будет как раньше, и у меня будет возможность хоть иногда засыпать с ним. Его взгляд бегал по моему лицу, почти отчаянный взгляд — его рука дрожала и не двигалась дальше, пальцы сжимали мою шею, и я ощутил, как мои слезы стекают по щекам. В следующий момент мои ноги чуть ли не подкосились — он обхватил мою шею второй рукой, зарылся в волосы на моем затылке, и поцеловал, прижимаясь ко мне. Я застонал, ощутив, как он вдавливает меня в стену, и всхлипнул в поцелуй — как-то слишком отчаянно обхватил его шею руками, желая чувствовать его больше. Его руки опустились — он провел по моей груди, обвил мою талию и еще крепче прижал к себе, яростно целуя меня. Цеплялся я за этот поцелуй так, будто бы если не почувствую его губ, умру — я так сильно жался к нему, испытывая головокружение и жар во всем теле. Мне хотелось, чтобы это длилось вечно, чтобы его широкие ладони гладили меня по спине, прижимая ближе, губы так отчаянно целовали меня. Еще я боялся — боялся того, что будет после этого. А он все целовал — кусал и посасывал мои губы, наклоняясь к моему лицу, обнимал, и я просто сходил с ума, сгорая от разрывающих меня эмоций. Я заплакал в поцелуй, правда заплакал — не сдержался от переизбытка своих эмоций и, кажется, этим подписал себе приговор. Он ощутил мои слезы на губах и оторвался с мягким хлюпнувшим звуком и посмотрел на меня — его глаза были затуманены. Я настолько испугался, что продолжил плакать, не сдерживаясь — всхлипывал, шмыгал носом и быстро смахивал слезы, размазывая их по щекам, чтобы только видеть его лицо. Он молчал и смотрел на меня — мне захотелось закричать на него, чтобы он сказал хоть что-то или, как обычно, ударил меня. На его лице было столько эмоций, что мне показалось, что мы оба тонем в них — я только открыл рот, чтобы что-то произнести, но вырвался особенно громкий стон. — Боже, — обреченно прошептал он и наклонился ко мне. Я схватил его за шею, когда ощутил его ладони на своих бедрах — он поднял меня и через несколько его длинных шагов я уже лежал на его кровати. Меня окутал запах от его подушки и покрывала — голова закружилась, и я не сразу осознал, что он целует мою шею, оставляя там грубые метки. — Нет, нет, нет… — я отчаянно уперся руками ему в грудь. — Не хочу, не надо, пожалуйста… Он боролся с собой — я ясно это видел и воспользовался моментом, не замечая своих слез, не прекращающимся потоком льющихся их глаз. — Зачем ты это делаешь? Что происходит? — пальцы сжали рубашку на его груди. Он опять молчал — смотрел на меня, внимательно изучая мое лицо, и словно бы снова боролся с собой. Я взглядывали в его лицо, ожидая ответа — он крепко зажмурился и наклонился ко мне после нескольких секунд и прошептал: — Я не знаю, просто дай мне это… Пожалуйста… — он снова припал к моим губам — и я позволил, сдался. После того, как он сказал мне это таким тихим и разрушенным голосом, я был готов отдать ему все и даже больше — даже если ночь станет для нас последней. Он скинул с себя пиджак и позволил мне расстегнуть его рубашку — я путался в пальцах, но все равно пытался, ощущая его язык и губы на коже шеи. Он усадил меня к себе на колени и порвал мою белую футболку, пытаясь ее стянуть — она теперь годилась для всех остальных, что лежали в коробке с подписью «На выброс» около моего стола. Я снял его рубашку и опустил губы ему на шею — меня затрясло от того, насколько его кожа была гладкой и мягкой. Мне хотелось касаться его везде — целовать его идеальные скулы, мышцы шеи, ключицы, грудь, живот, татуировки, что так ярко выделялись на теле, все. Но я так и не смог — его руки отвлекали: гладили мое тело, массировали и тянули к себе. Он обнимал мое лицо и целовал мои губы, иногда осматривая меня, и снова целовал, да так, что я все больше прижимался к нему — мне хотелось запомнить каждое его движение и касание. Эта нежность — не то, что можно было ждать от него, и эти моменты хотелось запомнить, навсегда отпечатать в памяти. Он уложил меня кровать и начал целовать меня всего, иногда покусывая — подбородок, шею, руки, грудь, живот — я лишь мог закатывать глаза от удовольствия, дергаться от щекочущих касаний его губ и пальцев и громко стонать его имя. Он вернулся к моим губам, обняв лицо своей ладонью и начал медленно меня целовать — покрывал медленными и нежными поцелуями мое лицо и шею, пока я в удовольствии откидывал голову назад, давая ему больший доступ. Мои руки обнимали его везде — под пальцами я чувствовал мышцы его спины, рук и шеи, его мягкие волосы. Я плавился под его прикосновениями — сейчас все было иначе. Он не был грубым, но и не был нежным — можно сказать, что нас обоих накрыло отчаяние, с которым мы тянулись друг к другу. И в нем ясно чувствовалось это отчаяние — хотя я и сам был пропитан им. Оставив еще несколько засосов на моей шее, о которых завтра мы оба пожалеем, он еще раз опустил свои губы на мои — я тут же приоткрыл рот, желая получить больше. Он схватил меня за челюсть, распахивая мой рот и врываясь в него языком — мой стон утонул прямо в поцелуе. Я поднял бедра и потерся об него, сжимая его мускулы, и услышал его выдох. Его рука опустилась на мой член и сжала его через ткань — я дернулся и застонал, все также ощущая его язык у себя во рту. Он прижался к моему лбу своим, и мне понравилось, как наше быстрое и тяжелое дыхание смешивалось в одно. Его пальцы медленно расстегнули пуговичку на моих джинсах — я не мог остановить своих стонов — и потянули бегунок вниз. Он запустил ладонь мне в боксеры и сжал мой член — я застонал и выкрикнул его имя. Его рука начала медленно двигаться, заставляя меня просто сгорать от этих прикосновений — слезы снова начали скапливаться в уголках глаз. — Ты плачешь? — он замер и опустил губы мне на висок, сцеловывая соленую каплю. — Мне так хорошо, — сбивчиво прошептал я, толкаясь бедрами ему в кулак. Он усмехнулся — поток воздуха всколыхнул мои волосы. Мне не удалось сдержать разочарованный стон, когда его горячая ладонь пропала. В следующий резкий момент —джинсы вместе с боксерами полетели на пол. Он сел на колени между моих ног и бегло осмотрел меня — мне впервые стало стыдно быть настолько открытым. Ему стоило наклониться ко мне и нависнуть надо мной, чтобы я ощутил, насколько я его хочу — его взгляд был таким затуманенным желанием и похотью, что я невольно задохнулся. Я снова ощутил его поцелуй за ухом — такой мягкий и теплый. Он встал с кровати, заставив меня моментально испугаться и подняться на локтях, смотря на него. Он подошел к моей тумбочке и достал оттуда смазку, и я расслабился, ощущая прохладу комнаты без его тепла рядом. Когда он повернулся ко мне, я сглотнул слюну, оглядывая его подтянутое сильное тело. Его джинсы висели совсем низко, открывая вид на темную дорожку волос над ними, идеальные мышцы живота и таза, накаченный торс с татуировками: надпись прямо под ключицами, больших на руках и россыпь маленьких — так и не удалось их разглядеть. Он расстегнул свои джинсы и скинул их вместе с боксерами на пол, подошел к кровати и снова встал передо мной на колени. Я полностью оглядел его и задрожал — мне снова захотелось прикоснуться к нему. Он снова навис надо мной, целуя мои губы и сминая мои бока руками — я приподнялся чуть выше и коснулся его члена своим. Мы оба застонали в этот поцелуй, и мне пришлось обхватить его шею — он дернулся и чуть ли не придавил меня. — Малыш, осторожнее, — меня буквально пронзило током от того, как он меня назвал. Я уже не мог управлять своими эмоциями и, уткнувшись ему в шею, зажмурился, не позволяя слезам стекать по лицу. Он чуть отстранился и поцеловал меня, беря в руки тюбик смазки — я приготовился встать на четвереньки, но он остановил меня сильной рукой. Его губы прижались к моим — он ничего не сказал, просто развел мои ноги в разные стороны. Я снова обхватил его шею руками, зарываясь руками в волосы и притягивая, чтобы поцеловать, он не ответил — снова начал осыпать мое тело поцелуями. Я не мог ни о чем думать, мечтая ощутить его внутри себя — но мне не хотелось прекращать эти ласки. Он снова встал на колени и распределил смазку по своим пальцам — мне опять стало стыдно. Наклонился, поцеловал мои бедра и ввел один палец — я вздрогнул, застонал и получил поцелуй в тазовую косточку. Он старался не спешить, но все же слишком быстро добавил второй палец — я дернулся, пытаясь избавиться от болезненных ощущений. — Прости, малыш, — мой стон прозвучал на всю комнату, меня тряхнуло будто от разряда током — только от этого ласкового прозвища я был готов кончить. Когда он добавил третий палец, поцеловав меня в бедро, и задел тот самый комок нервов, я застонал и выгнулся — теперь мне хотелось большего. Он нависал надо мной, смотря в мое лицо, и двигал пальцами — я обнял его, прижимая ближе, и отчаянно желал ощутить его в себе, но только стонал — не хотелось торопить его сейчас. Но видимо по моему состоянию он все понял — вместо пальцев я ощутил головку его члена и потянулся к нему руками. Он плавно вошел меня — меня выгнуло, и я сильнее сжал его волосы. — Сегодня ты такой узкий, боже, — он зажмурился и опустился на локти около моего лица. Я покрепче обнял его за шею, развел ноги пошире и обхватил его ими за талию. Он наклонился, опустил губы к моему уху, опаляя его неровным горячим дыханием. Стоило ему сделать первый толчок, и меня словно выбросило из реальности — он попал точно в то место. — Еще… — сорвалось с моих искусанных губ. Он начал ритмично и глубоко двигаться — от каждого толчка, мне казалось, что я все больше утопаю в его простынях. Я сжимал волосы на его затылке, дергаясь от толчков, а он иногда целовал мои губы и подбородок, близко прижимаясь ко мне своим телом. Одной рукой он схватил меня за бедро, заставляя раздвинуть ноги еще шире — я почувствовал, что толчки стали еще глубже. Мне захотелось прикоснуться к нему, и я начал целовать все, до чего мог дотянуться, поглаживая его сильное напряженное тело руками. Он сосредоточенно нахмурившись делал глубокие толчки и тяжело дышал мне на ухо — мне все же удалось поймать его губы. Наше дыхание снова смешалось — я опять обхватил его шею, а он отпустил мое бедро и поставил руку около моей головы. Каждый раз он попадал точно в нужный комок нервов, и у меня начала кружиться голова — мне хотелось кончить, и я потянулся рукой к своему члену. Он остановил мою руку, переплел наши пальцы и прижал ее около моей головы — свободной он потянулся к моему члену. Я задышал слишком часто в ожидании его касаний — его пальцы плотно обхватили меня, и он начал двигать рукой в такт своим толчкам. Перед глазами медленно начала наступать темнота — я громко застонал прежде, чем увидеть яркие вспышки звезд перед глазами. Меня тряхнуло, спина выгнулась дугой — я даже не заметил, как коснулся его тела. Я услышал протяжный стон и толчки стали рваными и самыми сильными — он кончал долго. Его семя наполнило меня и почему-то это сделало меня счастливым — мне даже не было страшно, что будет дальше. Он повалился на меня, целуя мои влажные виски и шею, пачкаясь о мою сперму на животе. Я зарылся руками и носом в его мокрые волосы и, закрыв глаза, пытался привести свое дыхание в порядок. Через мгновения, когда чувство оргазма отпустило, он достал из своей тумбочки влажные салфетки и вытер наши животы. Я, замерев, ожидал, когда он прогонит меня со своей кровати, но он только лег к стенке и прижал меня к себе. Слезы покатились из глаз — на меня свалилось столько разных эмоций, что я снова с ними не справился, это было слишком. Сегодня мне не удавалось это сделать никак — я был так счастлив, что это произошло между нами, что он не прогнал меня, что он был нежным. Я так сильно чувствовал себя нужным ему сейчас — даже если утром будет по-другому. Мы так и не смогли поговорить — он просто лежал рядом со мной, обнимая, успокаивающе гладил по голове и вытирал мои слезы, что капали на его подушку, пока я не уснул. Утром я снова проснулся один.***
После этого я его не видел — почти целую неделю он не появлялся в комнате и университете. Мне стало страшно — я плакал почти каждую ночь, иногда на его кровати, надеясь, что с ним все в порядке, и я смогу снова его увидеть. Однажды после дополнительных занятий я вошел в комнату и увидел на своей кровати стопку новых белых футболок — сверху лежала со «Мстителями». Я тут же надел ее на себя и меня будто бы током прошибло — она пахла его одеколоном. Он вошел слишком неожиданно — уголки его губ дернулись в улыбке, но он сразу же взял себя в руки и прошел к своей кровати. — Где ты был? — спросил я, смотря ему в спину, решив попытать удачу. — Не твое дело, — бросил он, но не так грубо, как обычно — даже не обозвал педиком. — Мы можем поговорить? — попросил я. — Нам не о чем говорить, — отрезал он, но я все равно заулыбался — эти футболки были от него, он не грубил и не оскорблял меня. — Спасибо за футболки, — довольно проговорил я и бережно убрал их в шкаф — лед действительно тронулся. Наверное, я поступил не очень правильно, когда после душа вошел в комнату в этой футболке и своих любимых пижамных штанах и направился к своей кровати. Вроде бы ничего необычного, но стоило мне снять с кровати покрывало, я ощутил его руки у себя под футболкой. — Ты собираешься спать в ней? — таким томным его голос я ни разу не слышал, и волна мурашек побежала по моему телу. — Да, — пискнул я, начиная дрожать от его касаний. Он не дал мне произнести и слова — взял в охапку, опустил на свою кровать и лег рядом, крепко прижав к себе. Стоит сказать, что с этой ночи я всегда спал в его кровати — и мы снова это не обсуждали.***
Мы нервничали оба — я шел и крепко сжимал его руку, он лишь изредка оглядывался по сторонам, сохраняя невозмутимо-грубый вид. Я не настаивал на том, чтобы наши отношения стали официальными — мне наоборот хотелось сохранить наш маленький мир в нашей комнате. Настоял он — взял меня за руку и повел по коридорам общежития, по улице и университету. — Никто не посмеет сказать тебе какую-нибудь гадость, — проговорил он, целуя меня в комнате. — Я ко всему этому привык, — я положил руку ему на щеку. — Я волнуюсь за тебя. — Мне плевать, что они скажут, — он пожал плечами и повел меня. Он целовал меня в столовой, на улице, и я ни разу не слышал шепот за нашими спинами. Он оказался очень открытым и добрым — я даже узнал, что он относился ко мне так, потому что не мог осознать себя. Он всегда боролся с этим — ему было тяжело принять себя таким. Мои друзья сначала меня не поняли, спустя время приняли — даже его приняли, чему я был очень рад. Мы стали не только любовниками, парой, но и друзьями — не вспоминали то, что было. Мы так и не поговорили об этом.