Капкан

       Гнездилов начинает задумываться, что что-то не так, когда заказывает помимо американо ещё и латте с тремя ложками сахара, а потом относит кофе Лене, целый день сидящей в лаборатории за каким-то особенно важным отчётом. Он списывает это на обычное дружеское сочувствие, не придавая этому почти никакого значения.        Гнездилов замечает неладное, когда не слышит привычного предупреждения-угрозы, дотрагиваясь до цветных пробирок с реагентами. Хотя по-прежнему слышит властный окрик: «Руки!», стоит в лаборатории появиться Максимову или Леонидову.        Гнездилов понимает, что происходит что-то неправильное, когда заходит к ней и вот уже десять минут просто молчит, разглядывая её. Когда Лена оборачивается к нему, он уже исчезает из лаборатории, чувствуя, как краснеют кончики ушей.        Гнездилов делает предположение, что он чем-то болен, но к врачу не идёт — по чистой случайности о всех болезнях в их участке знает лишь один человек, соваться к которому он не решается. Поэтому, оставшись на ночное дежурство, вливает в себя стакан за стаканом, пытаясь согреться, а может, набраться смелости признать глубоко сидящую в себе мысль, не дающую ему уснуть вот уже третью ночь.        Просто признай это.        Найди в себе силы признать. Скажи это хотя бы самому себе. Ты ведь её любишь. Так не ври хотя бы себе. Остальным — запросто, ты ведь это так хорошо умеешь. От этого не спрячешься, не убежишь. Просто признай.        Теперь живи с этим дальше.        Гнездилов понимает, что нарушает что-то важное, когда оставляет у неё в кабинете букет роз. Без записки. без чего-либо, что могло бы его выдать. Он расплывается в довольной улыбке, когда заходит в лабораторию, чтобы проставить нужные подписи, и видит стоящий в вазе на столе букет. Настроение ползёт всё выше по шкале, и он уходит, забывая забрать протянутый Леной отчёт, но тут же возвращается, смущённо улыбаясь. В душе всё ликует настолько, что хочется обнять проходящего мимо подполковника.        Гнездилов понимает, что до крови впился ногтями в ладони, когда Леонидов целует Лену в щёку. Кулаки сжимаются слишком сильно, а взгляд уже примеривается, чем бы таким запустить в Лёшу, чтобы обеспечить, как минимум, сотрясение мозга.        Гнездилов понимает, что это неправильно, когда заходит в лабораторию и останавливается у неё за спиной, наблюдая за тем, как она что-то пишет.        — Гнездилов, не стой за спиной, меня это напрягает, — голос у Лены такой усталый, будто она повторяла это ему сотни тысяч раз.        Конечно же, он не двигается с места.        — Гнездилов, я же тебе сказала, — Лена поворачивается, потирая переносицу. Лучше бы она этого не делала.        Гнездилов понимает, что переходит границы дозволенного, когда прижимает её к её же письменному столу. Одним движением руки сметает всё ненужное, не оборачиваясь на кружащиеся в воздухе какие-то наверняка нужные бумаги. Просто опрокидывает её на стол, глядя в такие красивые, такие нужные испуганные глаза. Прижимает её запястья своими ладонями к столу, возле её головы. Просто любуется ей.        Она такая красивая. Игорь обводит взглядом каждую чёрточку лица. Зарисовывает в памяти, любуется испугом в её глазах. Запоминает каждое мгновение. Ему хочется запомнить всё. До последнего взгляда. До последнего слова. До последней реснички.        Гнездилов знает, видит страх в её глазах и слабость перед ним. Он наклоняется ещё ниже, дотрагиваясь своими губами до её, чуть приоткрытых, дрожащих. Господи, почему эта женщина так на него влияет?        Он попал в капкан, и в отличии от того, в который он угодил на очередной хер-помнит-чьей даче, из этого ему уже не выбраться. Поэтому он целует её. Сильно. Властно. Почти болезненно. Сминает её губы своими, чувствуя остающуюся на языке горький вкус помады. Если он сейчас не сделает этого, он сойдёт с ума.        Гнездилов знает, что Лёша убьёт его за такие выкрутасы, но ничего не может с собой поделать. Он чувствует под собой её тело и все страхи отходят на второй план. Даже не на второй, на последний, дохера-бесконечно-далёкий, самый дальний план, потому что всё в этом мире сейчас замирает на ней. Потому что центром Вселенной давно стало не Солнце, а она. Гнездилов чувствует это. Он это видит.        Он это знает.