— Ты такой придурок, Чон Чонгук

Когда смоченная раствором салфетка последний раз проходится по свеженькому, ещё розовато-раздражённому чернильному рисунку, парень спускает тряпичную маску на подбородок и улыбается девушке. У той глазки влажно сияют и губы расплываются до ушей, она с трепетом ведёт пальцами над запястьем, где распустилась аккуратная лилия её первой татуировки. — Не трогай руками, — мягко предостерегает Чимин и тянется за прозрачной плёнкой. — Помни, пожалуйста, про уход. — Спасибо, она такая милая, - растягивает слова девушка. Пак кивает и кидает ещё одну улыбку глазами, обматывая тонкую руку плёнкой. Волнительное счастье первой татуировки — совершенно особенное чувство. Чимин видел его много раз. Не чувствовал правда сам, но ему хватило множества восторженных слов благодарности, легкой дрожи в голосах, искорок в расширившихся зрачках, чтобы примерно ощутить, каково это — иметь тату. Напомнив девушке ещё раз, что нужно делать, чтобы «побыстрее зажило», Пак провожает её мягким взглядом, в котором только самый внимательный смог бы увидеть кое-что странное. — Чи-ми-ни~ — раздалось внезапно над самым ухом, а затем последовало короткое «вжж». — Ты же хочешь! Я всё-о-о про тебя зна-а-аю, — зловеще протягивая гласные низким голосом, Тэхён снова жужжит машинкой над ухом Чимина с явно нездоровой улыбкой на лице. — Тэхён-а, — Пак делает паузу, закатывая глаза. — Отстань. Спасибо, — четко произносит он, не дожидаясь, когда Ким от него отстранится на достаточное расстояние, чтоб не касаться грани чужого личного пространства (мы говорим о Ким Тэхёне, Пак Чимин, в его лексиконе нет такого понятия как «личное пространство», очнись). Парень встаёт со своего места и начинает снимать барьерную защиту. У него есть достаточно времени до следующего клиента, но хотелось бы подготовить всё заранее и спокойно ждать. — Ты смотрел на неё ТАКИМ завидным взглядом, что у меня в желудке скрутило утреннюю острую курочку, — Тэхён драматично прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу и снова вжикает машинкой по нервам Чимина. — Фу, ты завтракал острой курочкой? - Пак морщится, но друг его благополучно игнорирует, смотрит тяжёлым взглядом и серьёзно произносит: — Я хочу тебя, — пауза, за которую раньше сердце Пака бывало несколько раз чуть не останавливалось. — Разрисовать, - Тэхён резко подскакивает и складывает руки в молящем жесте. - Пожалуйстапожалуйстапожалуйста! Твоя кожа такая чистая! Такая светлая! Чимин-а-а-а, её нужно срочно забить! Пак фыркает. Это повторяется чуть ли не каждый день, и Чимин искренне не понимает, почему Ким действует всегда по одному и тому же сценарию. Так неинтересно. — Может подсолнухи Ван Гога на рёбрах? — друг совсем не собирается униматься. — Или волну в Канагаве на лопатке, м? О! Я знаю! Магдалина, Тициана которая, на ягодице! Это шедевр! Ну хотя бы мишек в сосновом лесу на копчике, ЧИМИНАААА!!! — Я не понимаю, почему у тебя до сих пор есть клиенты. Ты псих. И набиваешь только знаменитые картины или вариации на их темы, — Пак ловко уворачивается от скрюченных пальцев Тэхёна, который тянется к нему через стол. — Потому что это искусство. Высокое и нетленное. Явно лучше твоих бабочек и лилий, — кривится Ким, мгновенно остывая, однако тут же получает колкий взгляд от Чимина, и оборонительно всплёскивает руками. — Шутка. Твои бабочки чудесны. Пак не хочет его слушать. Он может стерпеть много бреда от друга, но, когда тот начинает осуждать его работы, Чимин щетинится и готов враждебно порыкивать. Он никогда не отказывал и планирует не отказывать клиентам в маленьких, незатейливых, абсолютно безыдейных, примитивных татуировках. Потому что зачастую именно такие тату — первые. Тэхён слишком тонкая натура и сразу же поставил на такие заказы своё табу, а Чимину нравится. Искренне нравится видеть все эти трепетные улыбки и подрагивающие от бушующих чувств кончики пальцев. К тому же, у него достаточно клиентов, с которыми он работает над серьёзными и сложными картинами. Кропотливо вырисовывать мелкие узоры, разливать цвета по коже, водить иглой почти по кости, затаив дыхание, безусловно, Паку тоже нравится. Но именно в совокупности свежие дрожащие эмоции и молчаливое закалённое уважение к нему, как к мастеру, от совершенно разных людей дарят Чимину ощущение, что он на своём месте. Любить работу - редкое удовольствие. Звон колокольчика заставляет обоих татуировщиков синхронно повернуться к двери. — О! Юнги-хён, моя любовь! Ты решился на квадрат Малевича на спине? — Ким чуть ли не визжит, налетая на своего постоянного клиента и сразу же забывая о Паке. Под вполне оправданное «даже не мечтай» и слабое отбивание от тэхёновских обнимашек парни скрываются за шторкой. Чимин спокойно заканчивает с уборкой рабочего места и падает на мягкий кожаный диван в углу, устало откидывая голову назад. «Тэхён сегодня забыл про свою короночку: "что за тату-мастер без тату",» - парень хмыкает и поднимает руку над лицом, скользит взглядом по переплетению голубоватых линий вен, что слабо просвечивают сквозь тонкую кожу. Примерно в этом месте, на запястье, он сегодня потыкал иголочкой с чернилами и осчастливил человека. Чимин очень хочет себе тату, до скрежета в зубах хочет. Но не делает. У Пака безумно низкий порог боли: он начинает плакать, даже когда банально порежет палец; не играет с кошками из-за их остреньких коготков; все столы дома с округленными углами, чтобы случайно не задеть бедром, на котором после расплывётся огромный синяк. «Тату это не больно,» — говорит парень своим клиентам и даже сам порой в это верит, но потом понимает, что просто не выдержит. Он так легко гуляет иглой по телам людей и так панически боится подносить её к своей собственной коже. Может, это фобия? Сейчас же на всё можно найти фобию. Чимин не знает, но свой страх никуда не отпускает, держит рядышком и лелеет этого монстрика. Вот такой он неправильный тату-мастер. «А ещё друг неправильный, потому что не хочет быть другом,» — в догонку подсказывает сознание, но Пак очень быстро отмахивается. Отстаньте, пожалуйста. Колокольчик звенит второй раз, и Чимин вздрагивает: кажется, он успел задремать. — Привет, — раздается со входа и вместе с порывом свежего воздуха в помещение влетает парень. Он коротко дёргает головой, откидывая волнистые отросшие волосы с глаз, и улыбается. Пак тянется на диване, прежде чем встать и поприветствовать клиента, а потом ловко подскакивает разминая плечи и отвечая легкой улыбкой. — Заканчиваем сегодня Аполлона? — Чимин берет со стола телефон и вздергивает бровь. — Ты рано, — удивлённо констатирует он. — Да, я освободился пораньше. Чимин, давай добьём Аполлона в другой раз, у меня есть идея, — парень скидывает с плеча рюкзак, по-хозяйски оставляя его в углу. — Смотри, — он подходит к Паку, который уже успел сесть и начал собирать машинку, задирает футболку, зажимая её край в зубах, и приспускает спереди штаны. Перед глазами Чимина возникает бритый лобок с небольшими крапинками свежего раздражения. Пак подвисает, красноречиво переводя взгляд вверх на лицо парня, который всё ещё держит в зубах футболку и ничего не поясняет. — Чон Чонгук, в моей жизни хватает одного психа, — Чимин отводит взгляд в сторону шторки, откуда доносится тихое жужжание машинки, и хмурит брови. — Если это стриптиз, то ты в нём полный лох. Опусти уже футболку, — Пак не хотел, но получилось как-то нервно. — Нет, Чимин, послушай! — белая ткань наконец выпала изо рта, прикрывая слегка смугловатую кожу торса, но Чонгук руки с приспущенных штанов, кажется, убирать не собирался. — Набей здесь «приятного аппетита». Охеренная же идея, да?! Я сегодня как только представил, чуть не заржал в голос на паре. Эта татуха определённо мне нужна! — с энтузиазмом начал вещать Чон и издал странный гогочущий звук в конце. — Я не буду этого делать, — безапелляционно заявляет Чимин. — Снимай футболку и ложись, я хочу сегодня закончить. Чонгук недовольно цокает и закатывает глаза, однако не пререкается и послушно следует указаниям татуировщика. — Я любил тебя, хён, но ты меня разочаровал, — бубнит парень, а Пак старательно пропускает мимо ушей. Однако если Чон назвал Чимина «хёном», то он реально злится или расстроен. Чонгук упрямо смотрит в потолок, поджимая губы, и закидывает руку за голову, открывая обзор на правую сторону своего торса, где на рёбрах голова греческого бога света и солнца от глаза по щеке идёт тонкими трещинами и рассыпается на нежные лепестки, что мягко опадают к кромке джинсов. Одна абсолютная красота перетекает в другую, и всё это на третьей. Чимин скользит взглядом, подмечая мелочи, которые нужно доработать, но на самом деле он откровенно любуется. Красиво. У Чонгука шикарное тело, и оно заслуживает только эстетичных татуировок. — Ты мог хотя бы придумать что-нибудь менее вульгарное, — уже приступив к работе, Чимин зачем-то сам возвращается к этой теме, но тем не менее морщит нос. — Я уже работал на лобках, там действительно можно набить что-то достойное. Не хотелось бы портить твоё тело глупостями. — Ты набил мне «не курю» на лодыжке, — парирует Чон. — Мне понравилась ирония. Ты чуть ли не спишь с сигаретой в зубах. — Это тоже ирония. — Это пошлятина. Чонгук замолкает, раздражённо вздыхая, из-за чего его грудная клетка высоко вздымается, и Чимина это нервирует тоже, потому что прямо сейчас он кропотливо забивает точками маленький лепесток, придавая ему объем. Пак не говорит, а Чон сам не намерен возобновлять разговор. Обиделся. Машинка в руках Чимина переговаривается жужжанием с машинкой за шторкой, из колонки еле слышно льются звуки радио - и только это разбавляет тишину, не позволяя ей становиться давящей. Вскоре шелест ткани доносится до расслабленного слуха, и парень на мгновение отрывается от смугловатой кожи, оборачиваясь. Юнги и Тэхён тихо (ого, ТэТэ так может?) переговариваются, пока татуировщик провожает клиента до дверей. Мин кивком головы и лёгкой усмешкой прощается со всеми разом, и колокольчик звенит, сопровождая его уход. Чимин спокойно возвращается к работе, благо осталось совсем немного. Чон всё ещё дуется, но Пак думает, что сможет заключить с ним перемирие, когда попросит остаться для маленькой фотосессии, чтобы добавить новую татуировку в своё портфолио. — Я всё слышал, и ты не прав, Чимин-а, это смешно, — Ким прыскает, моментально возвращаясь в своё естественное состояние, будто и не было этого тихого и скромного паренька минутой ранее. Мин Юнги, чёртов маг, вернись, пожалуйста, ты нужен этому миру, а конкретнее, Пак Чимину. — Вот видишь! — Чонгук дёргается, за что получает шлепок по бедру от недовольного татуировщика. — Я говорил. Идея охеренная, — добавляет он уже менее эмоционально. — Хочешь, я составлю список крутых фразочек? Уж что-то да зацепит нашего маленького моралиста, — Тэхён подошёл к Чимину и мягко погладил его по макушке, обмениваясь при этом с Чонгуком лукавыми взглядами. Чон с энтузиазмом кивает, чувствуя в Киме поддержку, но внезапно обращается к старательно игнорирующему их Паку: — Чимин, а что ты уже набивал? И неужели это не было пошлятиной? Татуировщик устало вздыхает, и поднимает глаза на Чонгука, который, приподняв голову, смотрит на него до безобразия невинным взглядом, и у Чимина просто нет контратаки на него. — Лисицу, — Пак хочет закончить на этом, но Чон продолжает на него выжидающе смотреть. — Пришла девушка и попросила набить спящую лисицу на лобке. — А-а-а, — вклинивается Тэхён, наваливаясь на спину Чимина, тем самым мешая ему работать. — Я видел фотографию в твоей папке. Думал, что это за рыжее одеялко её укрывает? Волосы с лобка, хах. Ты взял такую работу в портфолио? Интересно. — Я всё ещё думаю, что ты мог бы просто набить то, что я попросил, — бубнит Чонгук, но, кажется, призадумывается. — Это весело, пока ты молод. Пока гуляешь, не особо задумываясь о чувствах партнёров. А вдруг ты захочешь серьёзных отношений? Я не отрицаю, что ты можешь найти в постоянные спутники жизни отбитого придурка, которому понравится подобная тупость. Но тебе не кажется, что это перестанет быть забавным после третьего минета?! — Чимин сам не заметил, как к концу тирады распалился и повысил тон. Пак резко выдыхает и в полной тишине ставит последний штрих. Он бы давно уже закончил, если бы не этот пустой разговор. Отложив машинку, парень встаёт, стягивая перчатки, и отходит в дальний угол. — Не одевайся, я хочу сфотографировать, — бросает сухо, не оборачиваясь, и достаёт камеру, быстро пробегаясь по настройкам на засветившемся экране. Он возвращается к парням, ставит лампу, чтобы та эффектно подсветила кубики пресса Чона, и щёлкает затвором несколько раз, просматривает фотографии и снимает снова, под другим углом. Изначально на этом моменте Пак хотел помириться, они бы разговорились ни о чём, а потом Чонгук бы подождал, пока Чимин уберёт рабочее место, и они вместе пошли бы за кофе, ведь на сегодня клиентов больше нет. Но Пак чувствует дикую неловкость за свои недавние слова. Он от них не отказывается, но можно было хотя бы не срываться. Чонгук натягивает футболку, Тэхён шуршит за кассой, а Чимин совсем не торопится, безумно медленно протирая дезинфицирующей салфеткой стол. — Ладно, я передумал, — Чон стоит у порога. Он уже натянул кожанку и повесил рюкзак на плечо. Парень исподлобья смотрит на Чимина, нахмурив брови, однако в этой складочке нет раздражения, скорее, разочарованное признание своей неправоты. Уголки губ Пака невольно дёргаются вверх. — Ты ждёшь меня ради кофе, — Чимин не может не сострить, больше утверждая, чем спрашивая. — Нет, я просто жду. — Хорошо, — Пак отворачивается, делая вид, что ему срочно необходимо ещё раз протереть подлокотник кресла, а сам улыбается смущённо. Тэхён возводит глаза к потолку, подпирая подбородок рукой. — Чонгуки, твоя попытка флирта через лобок с треском провалилась. Я говорил тебе, что ты в этом ужасен, — Ким смеётся на брошенный в него строгий взгляд и подскакивает к Паку. — Иди уже, бесите. Я сам уберу, — не церемонясь, парень вырывает тряпку и подталкивает Чимина к выходу, к Чонгуку. На улице безветренно. На небе безоблачно. И Чимин даже может сказать, что на душе безмятежно. Розово-оранжевая яркая полоса облизывает синее полотно у горизонта. В воздухе пахнет сумерками и кофе, что приятно греет пальцы. Они забрались на детскую площадку, которая прилегает к школе, в это время здесь уже никого. Чимин сидит на качелях, медленно потягивая свой латте. Рядом стоит Чонгук, сминая в губах сигарету и мягким тихим тембром баюкая слух очередной историей из вуза. Пак фыркает иногда, иногда понимающе мычит или неодобрительно цокает. Уютно. — Так, в честь чего тебе в голову пришла эта идея? — подает голос парень, когда Чон замолкает. — Я уже всё понял, и мы можем просто свернуть тему, — Чонгук трёт неловко переносицу и щелчком пальца отправляет бычок в полёт. — И всё же, — настаивает Чимин. — На тебя это не похоже. Я до сих пор помню, как ты пищал от восторга, когда я согласился набить тебе бэйби Йоду, — парень щурится и улыбается. — Малыш Йода очаровательный! — Чонгук расширяет глаза и взбудораженно протестует непонятно против чего. — Да. В этом и дело. Милые вещи вполне в твоём стиле, — Чимин хихикает в стаканчик, наблюдая порозовевшие щёки парня. — И всё же, расскажешь зачем оно тебе было нужно? — Пак не любит давить на людей, особенно, на дорогих ему людей, к которым он безоговорочно причисляет Чона, но сейчас гаденький червячок внутри не даёт покоя. — Тэхён уже и так всё сказал, — бурчит Чонгук, отпивая кофе. — Тэхён? — Чимин серьезно задумывается, пытаясь вспомнить, что сказал Ким, а сделать это не так легко, потому что этот засранец говорит почти всегда и порой абсолютно нелепые вещи, поэтому Пак привык иногда просто отключать слух в его присутствии. — Про неудачную попытку флирта, — подсказывает Чонгук и пытается держаться естественно и непринуждённо, но его указательный палец напряжённо постукивает по бумажному краю стаканчика. — Угу, — Чимин вспоминает, но не понимает. — Ты серьёзно хотел флиртовать с кем-то таким способом?! — бровь выгибается дугой, а нос морщится. — Да, — выходит нервно, и Чонгук себя одёргивает. — Но ничего не получилось, забей. — Извини, что обломал тебя, — Чимин фыркает и ни капли не раскаивается. — Это было для кого-то конкретного? — осторожно интересуется Пак. — Да, — Чон смотрит себе под ноги и, замечая маленький камушек, пинает его. — И для кого, — Чимин подается вперед, в то время, как Чонгук, кажется хочет отстраниться от него назад. Чон по-партизански молчит, взволнованно всматриваясь в глаза Пака, веселье которого из-за растерянности младшего постепенно угасает. Чимину становится немного неловко, ему начинает казаться, что он лезет совсем не в своё дело. По идее, он оградил себя от всей этой истории, когда отказался набивать то ужасно тупое тату, поэтому Пак хочет извиниться и поговорить о чём-нибудь другом, уже даже открывает рот, как Чонгук внезапно выбрасывает на него правду: — Для тебя. Рот захлопывается с громким клацаньем зубов. Чимин смотрит на Чонгука и ждёт, когда тот засмеётся, по-дружески ударит в плечо и назовёт всё шуткой. Но Чон молчит, его лицо напряжено, а пальцы, кажется, оставили в стаканчике вмятины. — Ты мне нравишься, — он почти шепчет, — хён, — голос слегка дрогнул. — Уже очень давно, — взгляд Чонгука наполняется болезненной нежностью, отчего у Чимина лёгкие прижимаются к спине и отказываются качать воздух. Не выдерживая, Пак разрывает зрительный контакт, отворачиваясь, и наконец глубоко вдыхает. — Ты такой придурок, Чон Чонгук, — рычит, злится. — Да как ты, блин, додумался до такого?! А если бы я набил, ты бы подошёл ко мне и сказал: «Эй, Чимин, не хочешь отсосать мне? Кстати, приятного аппетита»?! — Чимин подскакивает с качелей, отбрасывая свой латте, и толкает Чонгука в грудь. Чон не успевает протестовать, пошатывается, отступая назад. Его голова низко опущена, поэтому Пак не видит, что у того на лице. Чимин толкает его снова, а затем ещё несколько раз, пока Чонгук не упирается спиной в бок лесенки детской горки. — Посмотри на меня, — требует Пак, но Чон будто не слышит, волосы закрывают его спасательной ширмой, потому что парень хоть и пытался готовить себя к отказу Чимина, но сталкиваться с этим вживую больно. — Да посмотри же! — Пак почти кричит и резким движением убирает волнистые пряди с чужого лица, заставляя поднять голову. Чонгук жмурится, не хочет открывать глаза, не хочет видеть злого Чимина, разочарованного Чимина, презирающего его Чимина. Он успел пожалеть уже обо всём: о глупом тату, о дурацкой идее, которая даже не его, о своём неумении держать язык за зубами, о своих чувствах- Чонгук не может заставить себя жалеть о своих чувствах. — Чонгук, — Пак зовёт его снова, и его голос внезапно очень спокойный. — Ты такой придурок, Чон Чонгук, — дыхание Чимина слишком отчетливо ощущается на щеках. А ещё очень отчетливо ощущается что-то мягкое на губах, слегка кофейное. Чонгук распахивает глаза слишком резко. Он видит, как подрагивают ресницы Чимина на опущенных веках, он чувствует, как теплая ладонь мягко придерживает его щёку, а согнутая в кулачок рука упирается в грудь. Осознание слишком медленно доходит до него, и всё то время, пока Чимин невинно прижимается к его губам, он стоит истуканом, боясь пошевелиться от волнения, и лишь когда Пак пытается отстраниться от него, Чонгук, сгребает его тело в охапку, крепко прижимая к себе, целует, осторожно сминает, рвано вдыхает. Чимин утыкается носом в открытый кусочек шеи, когда его губы порозовели и слегка припухли, а Чонгук зарывается лицом в его волосы и всё не может перестать поглаживать по спине. В собственных рёбрах стало слишком тесно, их бы разорвать и вырваться на свободу, да только жаль новую татуху, а ещё как тогда крепко обнимать Чимина. — Если вдруг ты ещё не понял, ты тоже мне нравишься, — Пак хихикает и потирается носом о шею. Такой маленький, милый, мягкий. Чонгук смерть от разрыва рёбер уже не воспринимает как обычную метафору. — Прости меня, кажется, я придурок, — отзывается Чон, целуя Чимина в висок. — Тебе совсем не кажется, — Пак вздыхает, опаляя шею горячим дыханием, отчего у Чонгука сводит мурашками поясницу. — Но в этом есть своё очарование, — Чимин отстраняется и улыбается так, что его глаз почти не видно, но они все равно сияют, когда он тянется наверх, накрывая чужие губы. На горизонте уже нет даже намёка на что-то розово-оранжевое, небо полностью укуталось в темно-синий. На детскую площадку льётся холодный искусственный свет фонарей. Где-то там, возле одиноких качелей, лежат брошенные стаканчики с разлитым кофе. К ним подбегает дворовая собака, заинтересованно принюхиваясь и виляя хвостом в надежде урвать что-то съедобное, но видимо латте не в её вкусе. Разочарованно фыркнув, дворняжка убегает, даже не мотнув головой в сторону горки, у подножья которой были до неприличия счастливы два придурка.