emotional.

Теряясь в мыслях, Гук снова запирается в своей ванной комнате, он долго смотрит на отражение в зеркале и видит кривую улыбку на собственном лице, которая пугает до дрожи.        «Нᴇʜᴀʙиᴄᴛь» Чон ненавидит всё, что его окружает, ненавидит свою жизнь, ненавидит обстоятельства, ненавидит ᴄᴇбя.        «я ничтожᴇᴄᴛʙᴏ» доносится из недр разума.         «ничтожᴇᴄᴛʙᴏ, ничтожᴇᴄᴛʙᴏ, ты – ничтожᴇᴄᴛвᴏ» и Гук задыхается в истерике, ему страшно, он пᴏᴛᴇᴘяʜ, он пуст, он сбился с вᴇᴘнᴏго пути. Чон бьёт стену, в миллиметрах от зеркала, бьёт, бьёт, бьёт и теряет контроль. Кто бы мог подумать, что этот паренёк на такое способен. Никто из его окружающих не мог позволить и мысли проскользнуть, в голове, о подобном. Этот, с виду жизнерадостный лучик, на самом деле та ещё недоломанная игрушка. Словно некое альтер-эго вырывается в самое темное время и заставляет ненавидить себя. Может он психически болен? Раздвоение личности или расстройство множественной личности. Никто не знал. Но вчера он был самым счастливым, самым нужным, а сегодня он берет лезвие в руки и неосознанно сдавливает в своей ладони, испытывая ненависть, которая пускает корни в лёгких. кровь стекает по его руке, а ком душит. Следующий удар приходится по зеркалу, размазывая алую жидкость на собственном отражении.             «ты уродлив изнутри», словно шепот над ухом и Гук содрагается от холода, который пронизывает каждую клеточку. Левая рука ведёт по кровавому отражению на зеркале и Чон застывает, встречаясь взглядом с пустыми глазами напротив. Взгляд настолько не воодушевленный, пустой, надломившийся, потерявшийся. Его взгляд пуст, как и он сам.          «зᴀᴋᴏʜчи эᴛи ᴄᴛᴘᴀдᴀʜия, сдᴇлай это, сдᴇлай.»          Так много вариантов закончить страдания. Разрезать вдоль вены, наблюдая как прозрачную воду разбавляет алая кровь и окрашивает  воду в различные оттенки красного, в зависимости от количества истекаемой  жидкости из вскрытых вен. Перерезать артерию на шее, задушить себя, накинуть петлю, устроить передозировку  сильнодействующими снотворными, запивая их алкоголем, надышаться угарным газом, лечь под поезд, выстрелить в голову, остановиться на середине дороги, заприметив фуру, несущуюся на полной скорости, прыгнуть с многоэтажки, прыгнуть с моста, утопиться. Множество вариантов, но Гук слаб. Что-то не даёт ему сделать это. Страх смерти? Но что если однажды его не станет? Ведь сейчас страшно от того, что ненависти к себе становится больше, чем любви. В нём не было чего-то подобного как чувство вины перед родными, если его однажды не станет. Он прекрасно знает, что слезы и скорбь на миг застыли бы на их лицах, но какое ему до этого дело? Он ведь вдоволь натерпелся от всех, и от них в том числе. Вина? Нет. Любить нужно было раньше, любить, а не ломать. И какой смысл с этой скорби, когда каждый из скорбящих причастен к тому, что происходит? Каждый раз что-то хватает его за руку, за плечи, трясет и просит опомниться. Можно было бы скинуть всё на религиозные предрассудки или страхи, но это были не они. Разве какая-то религия способна остановить морально истощенного и потерявшего какой-либо смысл человека? Нет. Точно нет. И неизвестно где же истина. Слаб тот кто не может по достоинству убить себя или слаб тот, кто решает идти таким путем? Скорее второе, нежели первое.      «усᴛᴀл» Чон много думал, обо всём и о себе, своих поступках в том числе. И сегодня он подумал о том, что если бы он однажды ступил этой дорогой, сделал бы всё более изящно. С бокалом вина на крыше. В последний раз выглянул бы на закат, который он так любил. Попрощался бы с тем днём и взглянул на тот алый след, который оставляет солнце, скрываясь за горизонтом. В последний раз вдохнул бы прохладу и взглянул на ночное небо, усыпанное тысячами звёзд, шагая в бесконечность. Гук был тем ещё романтиком, даже в самые критические моменты. Но сейчас он смывает кровь с руки и идёт в гостиную, устремляя свой взгляд на окно, по которому беспорядочно барабанит дождь, а завтра он скроется за маской жизнерадостни, шагая в общество людей.