* * *
Когда Эггси узнал, что он прошел дополнительный отбор и, по его собственным ощущениям, совсем нечестно попал на съемки фильма, потому что режиссеру так сильно нравились его предыдущие роли, хотя он играет всего пять лет, Эггси ответил, не стесняясь в выражениях: «Да ты гонишь». Но когда ему сказали: «Да, ты будешь тесно работать с Гарри Хартом, разве не здорово», Эггси побелел от ужаса и того, что вся его кровь устремилась к члену. Ему пришлось притвориться, что он недоволен чем-то в своем райдере, чтобы продлить совещание еще на полчаса, пока эрекция не перестала быть такой чудовищно заметной. В общем, именно поэтому для него везде оставляют эти чертовы фрукты. С помощью невероятного самоконтроля и огромного количества предварительной дрочки Эггси справился со съемками с Гарри, который улыбался настолько же редко, насколько потрясающе. Однажды Гарри даже отчитал режиссера за то, что тот слишком требователен к Эггси, а затем пришел в его трейлер во время перерыва, чтобы убедиться, что все в порядке. Эггси трясло, он заикался, а Гарри старался успокоить его какой-то бессмысленной историей о том, что он когда-то был молод и ужасен (ложь; Эггси дрочил на каждый его фильм), ласково касался его плеча, а потом ушел падать в ноги режиссеру и извиняться за недавнюю вспышку эмоций. Между прочим, Эггси трясся и заикался, потому что он едва успел заправить член в штаны, стараясь скрыть, что он был прямо в процессе, когда Гарри заявился к нему. В общем, если в мире и существует хотя бы один альфа, которому Эггси не смог бы противостоять во время внезапной течки без подавителей, то это Гарри Харт.* * *
В порно течка благословляет тебя бесконечными оргазмами и постоянной нуждой сесть на узел, но, во-первых, кончать без остановки в какой-то момент становится больно, во-вторых, ладно, Эггси действительно был нужен узел, но во всем виновата только биология. Он слышит, что его телефон сходит с ума где-то в противоположной части комнаты, но он ничего не может с этим сделать. Все, на что он способен, — это трахать себя четырьмя пальцами и жалеть, что ему не хватит гибкости засунуть в себя весь кулак. Он плачет, он уверен в этом. Ему так сильно это нужно, но он ничего не получит, каждая клетка его тела недовольна этим, и он чувствует, как вся комната пропахла мускусом и отчаянием. Течки у Эггси проходят просто ужасно, но ничего из ряда вон, например, не настолько плохо, что ему нужен набор скорой помощи, так что это очень странно, что ему кажется, что он слышит Гарри. — Эггси? — его мозг воспроизводит голос Гарри. — Эггси, ты в порядке? Когда ему было тринадцать, у него начались первые неполноценные течки, которые заставляли Эггси чувствовать себя просто липко и некомфортно, а не мокро и не в состоянии терпеть. В это время он прочитал медицинские книги в библиотеке и узнал, что у некоторых омег течки проходят настолько тяжело, что они практически впадают в кому и страдают галлюцинациями об альфе, с которым они больше всего связаны. Может, это еще один отвратительный способ, как его организм может его изводить, наказывать за шесть месяцев съемок Кингсман в близком контакте с блядским Гарри Хартом и наказывать вдвойне за этот бесконечный пресс-тур. — Эггси, твой ассистент переживает за тебя, — говорит его галлюцинация голосом Гарри, и какая же она, черт возьми, скучная. — Мог бы сказать что-нибудь горячее, — бормочет Эггси во влажную от пота подушку. Да кого он пытается обмануть — у него член дергается и из задницы хлещет, при движении пальцев внутри раздаются такие пошлые звуки, и они становятся только громче и влажнее, когда он пытается загнать пальцы глубже, туда, где ему так нужно, но они такие возмутительно короткие. — Я сказал ему, что поговорю с тобой, — голос совершенно-несексуального-галлюцинационного-Гарри звучит приглушенно. — Я понимаю, пресс-туры могут…ошеломлять. Может, просто впустишь меня? Эггси даже не пытается подавить стон, когда говорит: «Да, да, войди в меня». Он переворачивается на бок, сгруппировавшись, сводит вместе бедра, чтобы туже сжаться вокруг пальцев. Его так офигенно растягивает, но этого все равно недостаточно. Подтверждая, что он — официально самая бесполезная течная галлюцинация, Гарри не обещает ему сексуальное доминирование. Вместо этого Эггси слышит стук и топот в холле и игнорирует эти звуки, сгибая пальцы внутри, воя в подушку, чувствуя, как с члена течет прямо на простыни. — Ладно, последнее предупреждение, Эггси, — строго говорит Гарри-из-отвратительной-сексуальной-фантазии, что, бля, Эггси вообще-то нравится, и он прикусывает губы, покачивает бедрами, пока костяшки не касаются входа, и он уже так близко… так чертовски близко... Конечно же, в этот момент реальную дверь в его реальный номер должен был по-настоящему открыть настоящий Гарри Харт.* * *
Эггси нелепый и неловкий, ничего удивительного, что спустя всего две недели с начала съемок кто-то понял, насколько сильно он запал, и начал дразнить его из-за этого. Рокси, выпускница Королевской академии драматического творчества, настолько великолепная, что это даже расстраивало, целую неделю документировала отвратительное поведение Эггси. Она пристала к нему с этим в трейлере гримеров, практически голая до пояса и с наполовину готовой прической. — Иисууууусе, — взвизгнул Эггси, хватаясь за сердце и стараясь не смотреть ниже ее потрясающих ключиц. — Ты каждый день приносишь Гарри чай, — сказала ему Рокси с энергией тысяч раздраженных солнц. — Ты же знаешь, что каждый день приносишь Гарри чай в его любимой кружке, в поисках которой ты обегал все местные мастерские, как будто ты мальчик на побегушках, а не тот, у кого третий по размеру гонорар в этом фильме? Эггси помнит, как сильно покраснел, как пытался придумать убедительную ложь, но Рокси выдержала только 30 секунд этого позорища. — Также, вчера ты упал ему в руки, — безжалостно перебила она его. — У меня кружилась голова, ну, от трюков, — бессильно выговорил Эггси. Рокси сунула свой гребаный мобильник прямо ему в лицо. На грязном захватанном экране был изображен Эггси в клетчатом комбинезоне, вцепившийся в лацканы Гарри и буквально пялящийся на него. Похоже на обложку одной из книг серии Mills & Boon, которые уже не издают. Инстинктивно Эггси попытался выхватить телефон, чтобы уничтожить улики. Позже они появились на съемочной площадке изрядно помятые, за что их отчитал режиссер второго плана. Гарри, как несколько шовинистический альфа, после каждой сцены драки проверявший, что у Эггси нет травм, кудахтал над ним с такой нежной привязанностью и даже взял его лицо в ладони, неодобрительно нахмурился при взгляде на красную ссадину на щеке. Ссадина появилась, когда Рокси пихнула его на шкаф, пытаясь защитить свой телефон. В общем, все было довольно-таки неплохо. — Еще больше головокружений, просто чрезмерно, — прошипела ему Рокси тем же вечером. В общем, вся ситуация с Гарри Хартом и так унизительно граничила с фарсом, и последнее, что могли выдержать хрупкие остатки достоинства Эггси, — это чистые простыни и лесной запах Гарри, заполняющий комнату.* * *
— Господи, — слышит Эггси. — Да, привет, это я… У нас срочная ситуация, отмени все оставшиеся сегодняшние встречи. Вообще все. Да. Хорошо. И еще, отправь кого-нибудь осторожного и сдержанного сюда с экстренными охладителями. Как можно быстрее. — Они мне не помогают, — говорит Эггси, а затем его глаза распахиваются и он видит настоящего Гарри, мать его, Харта в дверях своего номера. Вид у того пораженный. — Блять. — Что значит «не помогают»? — требует от него ответа Гарри. — Черт, — снова говорит Эггси. — Черт, блять, дерьмо, — говорит он и вытягивает из себя пальцы — ау — слишком резко, заворачивается в перепачканное одеяло и чувствует, как все тело сковывает холод, хотя его пожарило на протяжении нескольких часов. — Блять. Настоящий Гарри в это время все еще говорит по телефону: — Я перезвоню… Эггси в порядке, я позабочусь о нем, — да, пожалуйста, думает Эггси. — Свяжусь с тобой позже, — Гарри кладет трубку, и Эггси замирает под его Взглядом. — Вызвать тебе врача? Эггси ярко представляет отвратительный заголовок в завтрашнем выпуске TMZ: «МОЛОДОГО ВЫСКОЧКУ АНВИНА НАВЕЩАЕТ ГОРЯЧИЙ ДОКТОР!!» — Нет, — у него не с первого раза получается ответить, его шатает, дрожат колени, а он даже не стоит. Всегда, когда Гарри рядом, его шатает и слабеют колени, а сейчас его рот, задница, его рептильный мозг требуют, чтобы Гарри сделал то, что должен, раз уж он оказался здесь. Почему он еще не уложил Эггси на живот и не вставил свой член туда, где он должен быть? — Тебе определенно нужна помощь, — возражает Гарри, конечно, сейчас ведь самое время быть логичным. — Они приходят на дом. Тебе нужно получить лекарство. Эггси еле сдерживается, чтобы не ответить: «Мне нужно узнать, сколько раз я смогу кончить на твоем узле». Вместо этого он бормочет: «Нет, Гарри, нет, я не хочу, чтобы обо мне снова что-то написали. Просто… Я буду в порядке». Гарри все еще держит такую дистанцию между ними, кажется, эти слова его не убедили. — Правда, — врет Эггси. Он хочет добавить «все нормально», но тут в его номере начинают работать кондиционер и вентиляция, гоняя воздух, и Эггси просто сходит с ума от запаха кожи Гарри. Он наверняка издает какие-то звуки, много звуков, наверняка это звучит ужасно, и в чувство его приводят только жар ладони на запястье и удушающая хватка на горле, сдерживающие его, придавливающие к кровати. Он чувствует большой палец под челюстью, прямо на пульсе, и от этого веет угрозой. — Эггси, — говорит Гарри. — Дыши. Господи, Эггси готов сделать все, что угодно, что скажет ему этот голос. Он хочет быть хорошим. Он может быть хорошим. Он будет хорошим, так что Эггси борется с собой и наконец вдыхает, его легкие раскрываются, наполняются воздухом, и это так офигенно, у него голова идет кругом от буйства гормонов, комната наполняется светом. Он промаргивается, видит Гарри, который склонился над ним, и у него чертовски хищное выражение лица. Впервые с сегодняшнего рассвета, когда он проснулся с жаром, болью и жаждой, Эггси может ясно мыслить. Гарри немного выше и тяжелее него, вес его тела, мышц под аккуратной рубашкой и брюками ощущается так охуенно, что хочется плакать. А еще его охуенный запах, так пахнет дом, куда ты возвращаешься после долгого отсутствия. Эггси хочет уткнуться Гарри в шею и молить его, что он и делает, потому что почему нет? Гарри уже видел, как Эггси растягивает себя тремя пальцами, стонет как шлюха, и всю эту ситуацию уже никак не испортить, так что Эггси может просто... — Нет, — рычит на него Гарри, его рык на три четверти состоит из мольбы, остальное — команда. — Эггси, прекрати. Гарри достаточно близко, чтобы Эггси думал о сдержанности в последнюю очередь. Он полной грудью вдыхает запах Гарри, впитывает жар его тела кожей, которая ощущается сухой пустыней, и молит: «Пожалуйста, мне это нужно, мне нужен ты, пожалуйста». Все обнадеживающее джентльменское прикрытие Гарри трещит по швам из-за того, что они так близко и его накрывает химическим огненным штормом жадного и ненасытного тела Эггси. Но Гарри не поддается, он не делает вообще ничего. Он не проявляет к Эггси жалости и не впитывается зубами ему в шею, не предлагает обсосать свои пальцы и не устраивается у него между ног так, как должен. Он выглядит так, словно его пытают и он борется с самим собой, хватка на запястье и сбоку на шее Эггси усиливается — и он поддается этому, потому что, Господи, он хочет синяки, которые останутся после этого, ему нужно, чтобы они стали фиолетовыми и болезненными, чтобы он мог восхищаться этими великолепными, жгучими отметинами завтра, и через день, и через месяц. — Если я отпущу тебя, ты будешь лежать спокойно? — спрашивает Гарри, у него хриплый голос. — Я позову кого-нибудь для тебя, другого омегу, чтобы за тобой присмотрели. Эггси говорит «нет», но это больше похоже на всхлип, плач и нытье. Если Гарри отпустит его, он вопьется в него когтями, притянет его к себе за идеально накрахмаленный воротник и темный пиджак, сорвет с него и себя оковы человечности и получит то, что хочет. — Как насчет тогда кого-то другого? — спрашивает Гарри, и это звучит ужасно, из его рта вырывается боль. — У тебя… я могу позвать кого-то для тебя? Твоего партнера? Если честно, если бы тут сейчас объявился другой альфа, Эггси попытался бы вцепиться зубами ему в горло — обычно он так и делает, если кто-то пытается приблизиться к нему во время течки. Но эта мысль едва успевает появиться у него в голове, когда он замечает тьму и ревность в глазах, на лице Гарри, и думает, что сделает что угодно — даже практически переспит с кем-нибудь, — если это заставит Гарри отбросить сомнения и выебать его. Эггси может представить это, абстрактно почувствовать, но его язык онемелый и тяжелый во рту, и все, чего он хочет делать языком, это вылизать рот Гарри, его горло, обвести языком головку его члена. — Ты, — отвечает он спустя вечность. — Я хочу тебя. — Это все твоя течка, Эггси, — говорит Гарри со сдержанной добротой и отеческим попечением, которое появляется у всех альф после 35 и которое приводит Эггси в бешенство. Из-за этого Эггси хочет совратить его, обтереться об него так, что он станет диким, перестанет соображать, отбросит свои осторожные манеры и выебет Эггси так, что ему будет больно ходить. Гарри сильный, тяжелый, Эггси не может прикоснуться к нему руками, но он может покачивать бедрами, притираться членом по всей твердой длине через тонкое одеяло к крепкому бедру. — Я могу быть хорошим, — Эггси слышит мольбу в собственном голосе. Гарри звучит, как итальянский спорткар, сбрасывающий скорость, как что-то быстрое, опасное, неконтролируемое, и — о черт, о черт, думает Эггси полуобморочно и, блять, восторженно, — сжимает хватку на горле, пока едва не перекрывает кислород и не наступает эйфория, пока Эггси не чувствует пульсацию в члене и анусе. — Ты понятия не имеешь, чего хочешь сейчас, Эггси, — рычит Гарри, вжимаясь сильнее, великолепный, угрожающий. Он был бы прав, если бы Эггси не был в него практически влюблен уже несколько месяцев: он абсолютно неловко втюрился еще в первые дни съемок, и это чувство отрастило зубы, впилось в место, где плечо соединяется с шеей, в мечтах Эггси Гарри там ставит свою метку. Возможно, Эггси всегда хотел опуститься на колени перед Гарри Хартом, звездой сцены и кино, но ему нравится Гарри в смущающем, разрушительном смысле. Ему нравится, что Гарри постоянно сильно опаздывает, любит отвратительных миниатюрных собачек и в течение всего блядского пресс-тура чрезмерно отвлекает на себя и развлекает плохих интервьюеров и журналистов, пока Эггси сидит рядом как бесполезный ошеломленный невыспавшийся пень. Эггси запал на Гарри вечность назад, но он сдался неделю назад в Сеуле, когда они попрощались с последним журналистом из длинного списка и Гарри, один раз посмотрев на лицо Эггси, отменил оставшиеся интервью. Они оказались в занюханом ресторанчике с навесом где-то на задворках Каннама, где у улицы наклон 30 градусов, пили сладкий белый рисовый ликер и никем не притворялись. Все, что Эггси помнит из того вечера, — это то, что он обжег язык свиной грудинкой, как Гарри стер соус самджан в уголке его губ и как сильно ему хотелось, чтобы ему позволили оставить поцелуй на завитке отпечатка на этом пальце — тогда бы он впился в него зубами и укусил. Эггси слишком не в себе, чтобы сказать все это, да и нет у него яиц такого размера, но он все же выдыхает: «Неправда, я хотел тебя всегда. Я хотел, чтобы ты поцеловал меня в Корее». — Ты был тогда пьян, — отвечает Гарри, но в его голосе такой надлом, словно рушится несущая стена. — Я хотел тебя задолго до этого, понимаешь? — Эггси начинает нести. Он не пожалеет обо всем только в том случае, если проснется утром с узлом Гарри внутри. — Я раньше смотрел твои долбаные фильмы, снятые Merchant Ivory, и дрочил. А на прошлой неделе ты мне показывал на телефоне фотки чучела твоей мертвой собаки, и я вернулся в свой номер, посмотрел тот ужасный мюзикл, в котором ты играл, и мечтал, чтобы ты держал меня за руку, о боги, Гарри, Иисусе, ты трахнешь меня или нет? Гарри пялится на него, на щеках румянец, в глазах пожар, Эггси в горячечном бреду думает, что воспламенится и сгорит дотла, если тот его не поцелует. Он надеется, что Гарри не наплевать. Но Гарри усиливает хватку на запястье, ладонь на горле Эггси напрягается, и Харт шепчет: — Как можно устоять перед тобой? — наклоняется ниже. — Еще и в таком состоянии, — шепчет прямо в рот Эггси, их губы легко соприкасаются, и Эггси не может сдержать скулеж, который рвется из него. Такой звук заставляет альфу нянчиться и заботиться, Гарри машинально отвечает: — Тихо, Эггси, — и сокращает последние миллиметры между ними. Гарри целует его агрессивно, как будто он голоден, в ход идут зубы. Поцелуй похож на то, что всегда представлял Эггси, он даже лучше, грубее, лишающий дыхания. Гарри отпускает Эггси, и тот всего несколько секунд скучает по ощущениям ладоней на запястье и горле, когда чувствует, что Гарри стаскивает с него одеяло и отбрасывает в сторону, чтобы собственнически устроиться между его влажных бедер. — О, черт, — говорит Эггси, и это больше похоже на надтреснутый шепот, высокий, скрипучий, как будто его уже выебали. Его тащат за бедра, его член трется о живот Гарри через белую рубашку, пряжка офигительно дорогого ремня холодит яйца, и Эггси сам пытается двигать бедрами, чтобы получить хоть какую-то стимуляцию. Одной рукой он обнимает широкие плечи Гарри, вторую опускает вниз, скользит вдоль изгиба его спины и сгребает его брюки в кулак, подтягивает ближе к себе и чувствует, как течет, пачкая костюм Гарри. Гарри не смягчает поцелуй, не замедляется, наоборот целует грубее, жестче, а когда его зубы задевают нижнюю губу Эггси, он запускает руку ему между ног, игнорируя член, сразу находя влажную дырку. — Что же мне с тобой сделать, Эггси? — говорит Гарри, когда наконец отрывается от Эггси, позволяет ему вдохнуть, дрожать и пытаться двигать бедрами, чтобы кончики крупных больших пальцев Гарри были рядом с входом в его тело, пачкались в смазке, которая теперь текла из него непрерывно. Эггси бы попытался сказать что-то дерзкое, но в этот момент Гарри склоняется над его грудью, и теперь у него есть прекрасная возможность оставить засосы на ключицах, прикусить темную кожу соска. Эггси всего выгибает на кровати, когда Гарри это делает, и он воет, пока Гарри не останавливается, вцепляется в него зубами и засасывает кожу так, что Эггси накрывает чертова блаженная агония. Ему больно и настолько потрясающе, Эггси чувствует, что в глазах снова скапливается влага, мокнут ресницы, и он проглатывает все звуки, которые издает, когда Гарри перестает дразнить и вставляет в него три пальца на глубину одного сустава. Эггси слышит, как кричит, он знает, что в любой другой ситуации кончил бы, но сейчас он только дрожит, жадно сжимается вокруг пальцев Гарри, с члена у него течет прямо на живот. — Вижу, тебе этого мало, — бормочет Гарри прямо в горячую кожу на груди, спускается вниз, пока, Господи Иисусе, особенно похотливо не лижет его в пупок. — Пожалуйста, пожалуйста, — говорит Эггси, не потому что он слишком горд, чтобы сказать «мне нужен твой узел, чтобы кончить», а потому что это единственное слово, которое он сейчас знает. Он помнит «пожалуйста» и, наверно, еще «Гарри», он так отчаянно нуждается в том, чтобы о нем позаботились, что чувствует себя нелепым и ошеломленным. — Тише, милый, — бормочет Гарри, — я с тобой, — и трахает Эггси пальцами, раскрывает, пока тот не вцепляется в его рубашку, плечи, стонет, подмахивает, чувствуя болезненное удовольствие растяжения внутри. Ему хорошо, но этого недостаточно, и Эггси снова скулит, умоляя без слов. Но Гарри все равно понимает его. — Знаю, родной, еще немного, — и долго сладко целует его бедро, его губы ощущаются на коже как клеймо. Эггси никого не подпускает к себе в течки, потому что никто не пахнет или не ощущается правильно, но сейчас он такой голодный, его поглощает ошеломительный голод. Он хочет чувствовать на себе рот Гарри, его пальцы, вес его тела, любые отметины, которые он оставит. Эггси хочет, чтобы член Гарри был глубоко в нем, хочет расположить свои бедра так, что вся сперма попадет туда, куда надо, и тогда он примет узел Гарри настолько великолепно, насколько тот этого заслуживает. Он надеется, Гарри понимает, что все химические сигналы, пронизывающие комнату, предназначены ему, потому что Эггси уже не в состоянии говорить, он может только тянуть Гарри за одежду и волосы, чтобы получить желаемое как можно быстрее. Он нетерпеливый, навязчивый и от этого он злится еще больше, ему становится жарче. Видимо, об этом как раз писали в книгах, которые его заставляли читать в детстве: глубинный инстинкт вытеснил лоск цивилизованности. Еще вчера Эггси слишком стеснялся даже признаться в том, что он думал, что костюмы Гарри хорошо смотрятся. Сейчас Эггси хочет впиться зубами в крепкие грудные мышцы Гарри, забраться на него, быть повязанным, чтобы живот раздуло от спермы. Гарри трахает его четырьмя пальцами, другой рукой поглаживает его, задерживая на животе, обхватывает огромной ладонью бедро и резко тянет, тащит его по кровати из гнезда простыней и одеяла. Эггси наконец может почувствовать тугое отчаяние в своих бедрах, ляжки будто плавятся, гормоны вырабатываются сверх меры, превращая его в липкую и мягкую предвкушающую зефирку. — Эггси, милый, — говорит Гарри, сладко мурлыча, его рот рядом с выступом бедра Эггси. — Ты уверен? Оказывается, Эггси еще в состоянии говорить, он сгребает прекрасные, с восхитительной легкой сединой, волосы Гарри в кулак и тянет. — Если ты не повяжешь меня сейчас же, я вырву клок твоих волос, — Эггси не шутит. Гарри широко ухмыляется, улыбка трогает его глаза. — Где была вся эта энергия, когда журналист с МТВ издевался над тобой на прошлой неделе, — он вытаскивает пальцы и тянется к своим ремню и ширинке. — Тогда я думал, что ты милый, — Эггси тяжело дышит, тянется вниз, чтобы помочь. На самом деле он делает это, чтобы потрогать толстое горячее основание члена Гарри, жесткие волоски и оттянуть резинку боксеров в сторону. — Я старался хорошо себя вести. — Нелепо, — Гарри смеется, скользя по телу Эггси, прижимается к его груди, засовывая одну руку под спину, обхватывая плечо ладонью. Прикосновение бодрит, разжигает гормональный пожар в животе Эггси, который рвется наружу. — Ты такой восхитительный… В этот момент Эггси чувствует головку члена Гарри у входа, настойчивое давление, от которого перехватывает дыхание, а Гарри продолжает говорить. — Болтливый… Эггси такой мокрый, Гарри может без проблем войти в него, надавить крупной толстой головкой на кольцо мышц, которые просто поддаются. Эггси вцепляется в руки Гарри, в блядский пиджак Дольче и Габанна, который все еще на нем, принимая его сантиметр за сантиметром. — Распутный… — О, блять, — выдает Эггси высоким голосом, он задыхается, потому что Гарри толстый. Гарри толстый, огромный, его член утолщается в середине, и он терпеливо не прекращает толкаться в Эггси, создавая внутри пространство для себя, венчик головки его члена давит глубоко внутри, заставляя Эггси подаваться навстречу, желать большего.. —Потрясающий, — заканчивает Гарри. Эггси чувствует, как последние сантиметры заполняют его, и он думает, что может почувствовать, как более толстое основание набухает еще больше, горячая кожа яиц Гарри плотно прижимается к его ягодицам, он просто теряет дар речи. Член Гарри слишком большой, он занимает внутри так много места, что не остается воздуха в легких, и все, что Эггси может, пульсировать, сокращаться, как сердечная мышца, вокруг Гарри, с члена теперь текло на живот без перерыва, соски напряглись. — Дыши, дыши, — шепчет ему Гарри, прижимаясь своим лбом к его, как будто он не знает, что Эггси не может, у него не получится, неважно, сколько Гарри будет поглаживать его по бокам, целовать его горло и впадинку между ключицами. Они так близко, достаточно близко, чтобы Эггси чувствовал тепло рта Гарри, и он все еще пытается дышать, но у него не получается, пока Гарри не выдыхает «Эггси» и не целует его.* * *
В фильме нет ничего романтичного; преимущественно это чрезмерно постановочный экшн и ужасающие трюки, но каждая сцена, в которой Эггси с Гарри, содержательная, наполненная смыслом. Они провели много времени в Пайнвуд, во время перерывов Гарри делился своими секретами, громко матерился и старался очаровать костюмеров, чтобы те не прибили его. Все сцены в ателье Кингсман с крошечными помещениями, мягким светом были форменным убийством, персонаж Эггси улыбался персонажу Гарри, как будто тот был идеалом, и играть это было пиздецки просто, потому что когда Гарри улыбается Эггси, он видит не агента Галахада, а Гарри, который улыбается ему, его тело мгновенно инстинктивно поворачивается к нему, как цветок к солнцу. Неделями Эггси жил в постоянном аду: он стоял на положенном месте под светом софитов достаточно близко к Гарри, чтобы чувствовать запах его одеколона, пялился на него с едва скрываемым желанием. Он сжимал руки в кулаки в карманах, лишь бы не попытаться прикоснуться. Он знает, у Гарри есть варианты получше, но он не теряет странную надежду, потому что каждый раз, когда Гарри говорит «Эггси», он так улыбается, что что-то в груди Эггси разрывается. — Анвин, — орал на него Мерлин, самый грубый человек и самый прекрасный режиссер из всех, кого встречал Эггси, — если ты, блять, продолжишь пялиться на Харта такими блядскими глазами, твой перепих с принцессой в конце этого ебанного фильма никого нахуй не убедит. — Не обращай на него внимания, Эггси, — поучал его Гарри. — Он завидует химии между нами. — Невероятно, — ворчит на заднем плане Рокси, размахивая телефоном.* * *
Гарри целуется так же, как делает и все остальное: агрессивно, самоуверенно. Эггси просто принимает это точно так же, как и то, что Гарри подает ему руку, чтобы помочь выйти из машины, ведет его по красным дорожкам, наливает свое чертово Перье; у него получается наконец-то вдохнуть, это головокружительное блаженство, и он погружается в то, что происходит, полностью, блять, отдается этому. Гарри царапает его нижнюю губу зубами, трахает его в рот языком. Все это время член Гарри медленно и терпеливо движется внутри, заставляя Эггси чувствовать, как все словно все вокруг искрится, скулить и задыхаться, у него перехватывает дыхание. — Вот так, — мурлычет Гарри, отстранившись. В этом нет ничего особенного, но вместе с тем это так похоже на то, как Гарри суетится вокруг него, пока они перемещаются из одного гостиничного номера для интервью в другой, как он приходит и сидит с Эггси в удивительно тихие моменты, как он отправлял Эггси полуночные сообщения, чтобы узнать, как он, — безумно любяще, мило. Член Гарри буквально разрывает его пополам, в то же время он целует так терпеливо, как будто у них есть все время мира, такой вынос мозга. Присутствие Гарри, его прекрасный обнадеживающий запах, вес его тела, его член подавили острую жажду течки, так что Эггси может насладиться тем, какой Гарри милый, какой нежный. Его ладони скользят вниз, чтобы схватить Эггси под коленками, задирая его ноги вверх и — блять — прижимая колени к его груди, и тело Эггси понимает, что сейчас будет, лучше, чем его мозг, потому что его бедра расслабляются, а задница жадно сжимается вокруг Гарри. Эггси обретает голос, которого хватает. чтобы сказать: «Гарри, пожалуйста». Гарри отвечает ему, проглатывая половину слогов, между томными пьянящими поцелуями. — Конечно, милый, — говорит, подтягивая Эггси ближе — его член погружается внутрь еще на полдюйма, черт, блин, охуеть, спускается ртом к изгибу его шеи и кусает. Эггси всего потряхивает, выгибает от ощущения чертовых острых зубов Гарри, пронзающих кожу, грубого нетерпеливого движения его бедер, врезавшихся в ягодицы Эггси. Наверно, он вопит или, как минимум, вскрикивает, не может остановить рвущийся наружу громкий отчаянный звук, тянется вниз, чтобы схватить ремень Гарри за 3000 фунтов, подтянуть его к себе ближе, чтобы тот оказался еще глубже внутри. Он издает ужаснейшие звуки, скулит, не прекращая, прямо на ухо Гарри, умоляет его. — Пожалуйста, пожалуйста, мне нужно это, Гарри, пожалуйста, — он сам насаживается на член, вбирая и выпуская его из себя, его дырка припухла, она открытая, мягкая, из нее все еще хлещет смазка, и он чувствует, как основание члена Гарри увеличивается. Эггси до крови искусал губу, лицо влажное, но он все равно хочет большего, сейчас же, и он никогда не нуждался или не любил Гарри сильнее, чем сейчас. Ему больно, все его тело — сплошной ушиб, но ему так хорошо, он чувствует, как с члена течет, не переставая, каждый раз, когда пуговицы рубашки Гарри царапают головку, Эггси воет, дрожит, и он уже так близко. — Черт, — Гарри выдыхает ему в шею, продолжая покрывать мокрыми неаккуратными поцелуями укус. — Блять, Эггси. Эггси запускает руку между ними, тянется вниз. Он не касается своего влажного члена, позволяет пальцам спуститься ниже, за тугие горячие яйца, прямо туда, где Гарри проникает в него, и прижимает кончики пальцев к натянутой коже растраханной дырки. Он может прикоснуться к узлу, увеличивающемуся в основании члена Гарри, пока тот продолжает двигаться, раскрывая Эггси еще больше, чтобы тот принял узел. — Ебаный ублюдок, — выговаривает Эггси, он звучит развратно, как одна из таких похотливых шлюх в порно, что, наверно, недалеко от правды. — Прежде чем укусить, ты должен был спросить, — говорит он, раскрывая пальцы в форме буквы V, скользя ими туда, где Гарри врывается в него, по два пальца с каждой стороны от входа, кожа горит от трения и выделившейся смазки, дырка раскрывается под горячий узел, который проникает внутрь и покидает его тело. Эггси получает глубокое вибрирующее удовольствие от осознания того, что почти заполучил Гарри, сорвал с него весь лоск, под которым прятался зверь. Гарри выдыхает со смешком и кусает его снова, потому что он ублюдок, и неважно, что Эггси скулит, подставляется под укус, что боль трансформируется во что-то абсолютно противоположное, подгоняемое диким пожаром гормонов. — Ты позволял мне кормить тебя, носил мне чай, — рычит Гарри в мягкую кожу подставленного горла, царапает зубами кадык, крепче сжимает пальцы на Эггси: теперь Гарри прижимает его к кровати, из-за коленей Гарри под его бедрами Эггси лежит задницей кверху, полностью раскрытый. — Ты позволял касаться твоего рта, склонял передо мной свою прекрасную голову, показывал мне свою шею… Эггси никогда не впускал в себя узел, не давал никому возможности даже попытаться, и сейчас, когда Гарри крепко обнимает его, обездвиживает и Эггси остается только дрожать и принимать все, он понимает, что был прав, только Гарри подошел бы ему, только он сделал бы все, чтобы это случилось. Эггси прогибается в спине, чувствует равномерную пульсацию в месте укуса, боль от узла, разрывающего его пополам, чувствует, как все функции его тела свелись к сердцебиению и раскрытию под узел Гарри. — Все твое тело — одна потрясающая провокация, Эггси, — говорит Гарри, его голос такой же грубый, как и действия. — Вот тебе мой ответ. Он говорит это снова прямо в рот Эггси, открытый в безмолвном крике, в отчаянной попытке вдохнуть, когда Харт плотно прижимается к его заднице, между ними ни миллиметра свободного пространства. Гарри бормочет всякую ерунду, шепчет в горло Эггси, но тот ничего не слышит: все его тело напрягается, когда он кончает, член дергается, дырка пульсирует, сердце бьется так сильно, что практически выскакивает из груди. Оргазм пронзает его как молния, накрывает волнами. Когда Эггси наконец вдыхает, выныривая из ощущений, Гарри еще двигается, плотный узел жестко давит на простату изнутри, а снаружи ее стимулирует ладонь Гарри, и Эггси опять утаскивает в оргазм. Он кончает снова и снова, теряя счет оргазмам, потому что границы между ними размываются, пока не начинает скрежетать зубами, плакать, пока картинка перед глазами не начинает темнеть по краям, он всхлипывает, а Гарри снова накрывает ртом свою метку.* * *
Эггси довольно сильно напился в Сеуле, но ему кажется, что, запихав его на заднее сидение такси, Гарри притянул его к себе, прижал его щекой к своему плечу, придерживая голову сбоку, голова еще так кружилась. Кажется, он помнит, как смотрел на мелькающие огни Каннама за окном, как вцепился в пиджак Гарри, словно несчастный омежка в беде из романов. Он никогда не позволял себе или просто не хотел быть таким ни с кем. Кажется, он помнит, как слишком близко прижался к Гарри и спросил: «Как так может быть, что у тебя никого нет? Как так получилось, что сейчас ты не с кем-то потрясающим? Почему ты со мной возишься?» На следующий день он страдал от похмелья, гримеры наорали на него за то, что он такая развалина, и он просто предпочел обо всем забыть, но. Но Эггси, кажется, помнит, как Гарри прижался губами к его лбу и сказал: «Я уже с кем-то потрясающим». А затем его накрыли сонливость и алкоголь.* * *
Эггси блаженствует. Он чувствует себя невесомым, бескостным, словно он состоит только из остывающего пота на коже, всплеска эндорфинов, бесконечного удовольствия, от которого он покрылся румянцем. Он мурлычет под тяжеленным Гарри, который пытался сменить положение три раза и все три раза его останавливали умеренные по силе укусы Эггси. Ощущения от жесткого проникновения узла и прекрасной агонии вязки сошли на нет, дырка Эггси жадно пульсирует вокруг узла внутри. До этого, растянутый, как кожа на барабане, он чувствовал, как сильно Гарри трахал его, как их тела все время сталкивались, но сейчас, ленивый и повязанный, он может только лежать и впитывать. Потрясающая тяжесть узла все еще давит внутри так, что Эггси весь дрожит. Он не слишком четко думает, как здорово лениво целовать Гарри, открывая рот, чувствовать привкус крови от укуса; ему нравится, под каким углом находятся его бедра, из-за чего весь поток семени Гарри попадает прямо ему в живот, запуская внутри всевозможные химические триггеры, и он становится по-хорошему вялым, слишком залюбленным и счастливым, чтобы двигаться. — Я слишком тяжелый, — бормочет Гарри, пропуская волосы Эггси сквозь пальцы, обнимая его под спиной и поддерживая его шею. Сейчас Гарри не прижимает его как бабочку в коллекции энтомолога, так что Эггси может обнять его ногами за талию, скрестить лодыжки. В этом есть определенно развратная роскошь: он, обнаженный, прижат к все еще одетому Гарри, только его одежда уже не такая шикарная, он пропотел накрахмаленную рубашку насквозь, брюки и пиджак безнадежно измяты и испачканы. Гарри прав, он слишком тяжелый для Эггси, но Эггси нравится, как сложно ему дышать под этим весом, как правильно ощущается лицо Гарри рядом с его шеей, где он может оставлять ленивые нежные поцелуи на своей уже заживающей метке, в то же время Эггси открыт для него, лежит с раздвинутыми ногами, и Гарри может двигаться, мучая его узлом изнутри, заставляя поскуливать. — Ты неисправим, — говорит Гарри, кажется, он пытается звучать раздраженно, но для Эггси сейчас все звучит снисходительно. — Ты поставил мне метку, теперь ты должен быть добр ко мне, — напоминает ему Эггси. Он уверен, что будет использовать эту отговорку во всех будущих разговорах с Гарри. Ты поставил мне метку, теперь ты со мной навсегда. Ты поставил мне метку, теперь ты встретишься с моей мамой и мы немного приврем о твоем возрасте. Ты поставил мне метку, так что мы купим моей младшей сестре пони (вместе, потому что поставил мне метку). Если этот слизняк Руперт Эверетт попытается притронуться к твоей груди, я изобью его складным стулом, потому что ты поставил мне метку, вот такие правила. Вместо ответа Гарри прижимается открытым ртом к его горлу, бормочет что-то неразборчиво и раздраженно в кожу под ухом. Такой ответ вполне принимается, особенно вкупе с тем, как Гарри вплетает пальцы Эггси в волосы, как Эггси накрывает очередной волной жара, когда Гарри снова кончает, но его узел между ними все такой же большой и толстый. Эггси гладит Гарри по спине, спускаясь вниз, бормочет ему на ухо всякую влюбленную чушь, а когда взгляд Гарри проясняется, он распускает руки, становится ласковым. Эггси издает недовольные звуки, когда Гарри меняет их положение насколько это возможно, раз их тела все еще крепко соединены узлом, и вот Гарри оказывается на боку, с согнутыми коленями, устраивает на них Эггси, оставляя его лежать на спине и потрясенно смотреть в потолок гостиничного номера. Новое положение прекрасно и ужасно одновременно, потому что теперь у рук Гарри теперь есть полный доступ к его телу. Он ласкает большими пальцами соски Эггси, уделяет внимание дорожке волос ниже пупка, втирает его сперму в кожу и спускается к яйцам. Пальцы Гарри липкие, горячие, наглые, большой палец прижимается к его рту, заставляя разомкнуть губы для поцелуя, Эггси знает, что им надо поговорить, но проще позволить Гарри воровать поцелуи, взять его лицо в ладони, сжиматься вокруг узла и надеяться оставаться так с Гарри как можно дольше. — Значит, ты был серьезен? — Гарри прерывает поцелуй и шепчет ему прямо в губы, такие же красные и болезненные, как все остальное тело. — Когда приносил мне чай, демонстрировал шею, когда краснел рядом со мной как худшее искушение? Гарри тянется вниз, чтобы взять член Эггси в кулак, медленно дрочит ему, и скоро тот дрожит так, что ему сложно ответить: «Да, все разы до единого». Все, что он хочет, это откинуть голову назад, прогнуться в спине, поддаться рукам Гарри и чтобы узел оказался еще глубже. — Тогда, думаю, я поставил метку, — взвешенно отвечает Гарри, а затем трет подушечкой большого пальца под головкой и начинает усердно трахать его, узел внутри снова раздувается. Эггси слышит, как причитает, чувствует, как все его тело заливается румянцем из-за течки, он цепляется за простыни и испачканный пиджак Гарри, едва держится, пока Гарри не доводит его до оргазма, и его горло болит от того, как он умоляет.* * *
В итоге разговор все-таки состоялся. К сожалению, в этом разговоре участвовали представители трех студий и Мерлин. Учитывая, что они выползли из его номера через 48 часов — кстати, самая быстрая течка у Эггси, но в причинах он разбираться не хочет, вмешательство профессионально заинтересованных третьих лиц оказалось неизбежным. Представителей студий, храни их господь, совершенно не интересует человеческий фактор, они вполне довольны тем, что Гарри сообщил им, что они с Эггси намерены выполнить свои обязательства в пресс-туре. — Я передам нашему отделу по маркетингу, — говорит один из них, крашенный блондин на стероидах в костюме на полтора размера меньше, в который не вмещались его захватывающе огромные грудные мышцы. — Вы не против, что мы расскажем о вашем новом статусе отношений? — Чего, — говорит Эггси. — Абсолютно, — отвечает за него Гарри, нежно опуская ладонь ему на коленку и сжимая. Прикосновение достаточно отвлекает, так что Эггси практически давится, когда тот продолжает: — Мне тут сообщили, что раз я поставил ему метку, я теперь должен нести за него ответственность. — Быть добрым ко мне, — шипит на него Эггси, прекрасно осознавая, насколько он покраснел и насколько заметна гигантская метка, которую Гарри ему поставил, из-за того, что сегодня утром этот ебаный извращенец заставил его надеть чертову футболку. — Я сказал быть добрым ко мне. Эта параша переходит во встречу с куда менее безразличным Мерлином, который первые 15 минут выливает на Гарри невероятное сочетание ненормативной лексики и оскорблений. Эггси бы делал себе заметки, но стоило ему потянуться за телефоном, чтобы сделать запись для потомков, пугающий взгляд Мерлина устремляется на него. — Если он принуждал тебя, просто приходи в мой трейлер, парень, — говорит Мерлин. Гарри вздыхает, словно слышит такое постоянно, а Эггси снова спрашивает: «Чего». Но Мерлин уже снова сконцентрирован на Гарри; Эггси уверен: если бы у Мерлина были волосы на голове, он бы точно их сейчас себе вырывал. — Ты, блять, опасен. Ты невероятный отвратительный ебанат. Ты полный долбоеб, — рычит Мерлин. Гарри в ответ нетерпеливо смотрит на часы и в очередной раз сжимает внутреннюю сторону бедра Эггси. Тот готов прекратить это все в любую минуту, но в данный момент он поглощен смесью стыда и головокружительной привязанности к Гарри. За то, что он ведет себя сейчас так беспечно, и за то, что он готов столкнуться с неизбежной широкой оглаской и, вероятно, мерзкими заголовками точно так же, как он справляется со всем: непоколебимо, с невозможной уверенностью в себе — и в Эггси на этот раз тоже. Позже, когда Мерлин разобрался с ними, рекламщики получили возможность отчитать их, и потом тоже самое сделали какие-то непонятные чуваки, про кого Эггси даже не уверен, что у них есть право их отчитывать, они снова наконец-то остались одни. — Ты точно уверен? — спрашивает Эггси, чувствуя себя полнейшим идиотом, он нервничает, кладет ладонь на его ладонь у себя на бедре. Если Гарри скажет, что передумал, он вцепится в его пальцы и будет умолять. Гарри только переворачивает свою ладонь, чтобы переплести их пальцы. — Только если ты не подпитываешь собственные сомнения, — Гарри вежливый и слишком снисходительный. Эггси трясет головой, нет. Но он думает обо всем, что слышал о связях, рожденных в огне течки, но не закрепившихся, как такие эмоциональные привязанности растворяются так же, как срастаются костные переломы. Он не может представить, каково будет заниматься всей этой ерундой для прессы и видеть, как чувства Гарри угасают. — Тогда и я не сомневаюсь, Эггси, — мягко говорит Гарри и прижимается губами к их переплетенным пальцам. Он смотрит Эггси прямо в глаза, когда говорит: — Я намерен быть с тобой до тех пор, пока ты хочешь быть со мной.* * *
Эггси был более-менее прав по поводу того, что напишут TMZ. «ХАРТ ОБЖЕГСЯ О МОЛОДОГО ВЫСКОЧКУ АНВИНА». Что бы он ни говорил Гарри, оно того стоит. Каждый ебаный отвратительный заголовок.