Молодой барон Эберхард Эбель женился на двадцать первую свою годовщину по указу родителей. Библиотека замка Либен располагала обильным количеством любовно-приключенческих романов, за чтением которых и проводил барон свой досуг. К моменту свадьбы Эберхард страстно желал любви и был готов отдаться ей полностью, мечтая о героических подвигах во имя своей прекрасной невесты. Разыгрывая даже церемонии венчания, втайне ото всех, наряжая белыми лентами деревья, особенно значимые ему, и представляя в какой-нибудь лиственнице свою избранницу. А гуляя по садам и паркам он боялся навредить бабочке или стрекозе, и избегал даже срывать листья с деревьев. Эберхард был действительно любвеобильным человеком и страстно желал подарить эту любовь своей жене.
Но с самого начала прекрасная мечта Эберхарда запылала предостерегающими красками. Невеста много плакала у алтаря, хотя Эберхарду и говорили, что будто бы так и должно быть — это слёзы счастья, и боль от разлуки с девичеством. Однако это его ничуть не успокаивало, хоть он старался делать невозмутимый вид при гостях.
На жениха невеста посмотрела лишь дважды, да так, что юный жених был готов броситься бежать куда глаза глядят. Поцелуй же был настолько холоден, быстр и мимолетен, что Эберхарду показалось будто его и не целовали. По окончании дня, который должен был стать торжеством всей его жизни — он заперся у себя в спальне, никого не пуская, но так и не сомкнул глаз.
Баронесса Эбель была красивой девушкой, и несомненно любой посетитель Либена отмечал как сильно повезло её мужу, не зная однако, об истинных отношениях супругов. Эберхард же считал, что пелена позора уже непоправимо спустилась на его семью, застилая все своей незыблемой сущностью в лице компрометирующих слухов и сплетен. Барон уже раздумывал о том, как бы покинуть эти места и зажить совершенно в другом месте.
Наконец Эберхард подумал будто противен молодой жене по собственной неопытности. И его сердце было разбито заслуженно. Он не писал ей любовных записок, совершенно за ней не ухаживал и не проявлял должного внимания. Барону подумалось, что таким образом он поступил как невоспитанный человек и этим обидел свою благоверную. Совладав с собой, Эберхард решил окружить заботой и любовью обиженную (насколько ему думалось) супругу и получить от неё прощения. Ведь сам Эберхард был влюблён с самого первого взгляда. Однако, не смотря на все усилия, она всё равно оставалась холодной и выглядела несчастной, хоть и не отвергала ухаживания своего законного мужа.
Как обычно, он сидел напротив жены, занятой чтением книги.
— Аделхайд, когда ты долго читаешь, твои чёрные глаза становятся такими большими, что я каждый раз дивлюсь ими. — Голос барона, несмотря на юношество, по обыкновению был грубым; лишь в короткие моменты бесед с Аделхайд, он становился мягким и теплым. Его мужской баритон заливал теплом все пространство между супругами, словно пытался создать благочестную ауру, располагающую к любовной беседе.
— Эберхард, ты не должен так говорить. Я достойна наказания, отнюдь не любезностей. — как обычно ответила баронесса, сохраняя нотки сдержанности в голосе, силясь скрыть печаль и… раздражение?
Барон по обыкновению мысленно восхитился ее мелодичным голосом, и твердо сказал:
«— Я никогда не позволю наказывать свою жену!»
Однако, лицо супруги резко помрачнело, и пересилив душащий в горле ком, Аделхайд лишь «бросила» короткий ответ в лицо мужа:
«— Тогда, когда-нибудь ты меня накажешь». — на том диалог был испорчен, а потому и завершён.
Эберхард не понимал, за что он должен наказывать свою жену и почему это должно произойти. Он всё больше баловал её в ответ на холодность, желая наконец получить прощение и любовь. Разучивал тонкости обхождения мужчин с возлюбленными в романах, писал стихи, и готовился совершить какой-нибудь подвиг ради жены.
Именно из-за этих любовных усилий, молодая баронесса Аделхайд только сильнее чувствовала себя виноватой перед мужем. Барон Эбель, в ответ, лишь ярче замечал недостатки в себе, полностью уверенный в том, что виною всему его неопытность и уродство.
Средний рост как у большинства мужчин, не слишком мускулистый стан, редкие волосы длинною до груди, которые не могли даже уникальным цветом отличиться. Только голубые глаза не вызывали отвращения — баронесса несколько раз обращала на них внимание, чему Эберхард был несказанно рад. Правда ничего больше она в нём не выделяла, кроме его излишней доброты к ней.
В противоположность своей супруге, юный барон каждый день находил в баронессе что-то новое. Каштановые волосы Аделхайд, ему казались самыми красивыми и густыми в мире. Будто в них заключены несколько цветов сразу — розовый, чёрный, русый — это обуславливалось тем, какой свет на них падал. В её больших тёмных глазах он видел умудрённую грусть. Но больше всего его очаровывало, когда при чтении Аделхайд улыбалась, и Эберхард замечал это лишь по глазам.
Аделхайд была заметно выше своего супруга и крупнее, что Эберхарду очень нравилось. Он считал её фигуру венцом женственности и не раз говорил это ей, но Аделхайд лишь отказывалась в это верить.
Молодой муж старался не отходить от жены ни на шаг и Аделхайд, со временем, стала рассказывать о себе. О том, как она поранила палец в детстве, когда пыталась вытащить птенца из зарослей и вернуть в гнездо, и как хотела отречься от Бога, когда умерла её мать. Эберхард слушал её с упоением и наконец Аделхайд приняла его и стала называть любимым. Барон Эберхард ликовал и решил, что он, наконец, прощён!
— А что ты будешь делать, когда меня не станет? — как-то спросила Аделхайд у мужа, когда они вместе сидели у неё в спальне. Она была завешена тяжёлыми портьерами светлого оттенка охры, а на камине стояла икона девы Марии.
— О, я убью себя, и мы уйдём вместе, — без толики сомнения ответил мужчина, разглядывая лицо своей возлюбленной. Оно, как и всегда, казалось ему прекрасным. Настолько прекрасным, что он был готов сравнить любимую с Божеством.
— А что, если я не умру, но меня заберут? — с натянутой улыбкой продолжала она.
— Я найду тебя! Убью всех, кто помешает нашей любви, — всё так же серьёзно вторил супруге барон, изредка поглядывая на дрожащие губы баронессы. О, эти губы!
— А что если ты не сможешь меня забрать, даже если найдёшь? — внезапно спросила Аделхайд, обезоружив супруга. Откуда рождаются подобные мысли? Эберхард задумался.
— Если тебя, но такого не может случиться, заберут — ты можешь положиться на меня, я никому не дам тебя украсть. Если тебя захватит в плен другое королевство, я объявлю ему войну. Соберу войско и отвоюю тебя. Даже если тебя заберёт сам король, я тут же подниму восстание и свергну его, я освобожу тебя из темниц Его Величества!
— Ты так говоришь, но ничего не сможешь сделать, — удрученно и тихо промолвила Аделхайд, отводя свои прекрасные глаза в сторону. Барон задумался ещё сильнее.
— Тогда, милая, мы покончим с собой и встретимся на небесах. О, я уверен, Бог простит нас за наш грех, ибо эта жертва будет во имя любви, она священна! — наконец изрек он, полный решимости и уверенности в своих словах.
— Ха-ха-ха! Не говори так. Ты должен жить. — коротко рассмеялась прелестница, на секунду повергая супруга в блаженство от звучания её смеха.
— Но, милая, почему ты не веришь в мою любовь?
— Верю, любимый, но у тебя ещё будет любовь, и она отдаст тебе всё сполна. У вас будет много детей. О, ты достоин, чтобы она отдала тебе всю себя! — на секунду эти слова показались барону неким прощанием, но тут же эмоция сменилась. Он вскочил с места, давая волю эмоциям.
— Но мне не нужна другая! — пылко молвил Эберхард, пытаясь понять мысли своей жены. — О, ты не веришь! Ты не веришь моей любви! Смотри же, я докажу тебе. Смотри, моя любовь, властительница моей судьбы и жизни, — с этими словами, словно умалишенный, барон бросился к иконе девы Марии, и встал напротив неё на колени. — Я отрекаюсь от Бога моего, и пусть услышат меня небеса! — после чего бросился к ногам жены. — И буду служить только тебе. Я буду молиться тебе, Аделхайд, склоняясь до земли, целовать всё, что касалось тебя. Отныне моя святыня — ты! Твой платок будет излечивать мои раны силой моей любви, а если она такая уж маленькая, как ты думаешь, то силой моей веры, моя богиня Аделхайд, любая рана перестанет кровоточить!
— О, что ты наделал?! Глупенький, возьми свои слова обратно и покайся! — наставительным тоном произнесла обеспокоенная Аделхайд. — Сейчас же! Сейчас же покайся! Господи, не ведает он, что творит, прости его и помилуй! — вскинув руки в молебном жесте воскликнула женщина. Но Эберхард не унимался.
— Отрекаюсь, отрекаюсь, Господи! Я более не верю в тебя, я теперь верую только в богиню Аделхайд и пусть меня сожрут черти из Ада, но я буду твоим, Аделхайд. Ты веришь мне? Веришь моей любви? Теперь веришь? О, поверь в мою любовь! — барон Эбель сжал в кулаки полы платья баронессы.
— Что ты наделал!.. Что ты наделал… Как я несчастна! — вскинула она руками в исступлении. — Я буду молиться за тебя и замаливать этот грех! Скажи, скажи, Эберхард, что ты имел дерзость перед Богом сказать шутку! Покайся в этом.
— Ни за что! — упёрся Эберхард. — К самому Дьяволу Бога, если ты не веришь в мою любовь! — в тот же миг, как Эберхард сказал эти последние слова, послышался какой-то шипящий приглушённый звук, будто кипела вода в котелке.
Эберхард хотел обернуться и узнать, что послужило источником этого жуткого шума, но жена его тут же заключила в объятья, подняв с пола, словно стремясь от чего-то защитить. Находясь будто в агонии от чего-то неизъяснимого, она судорожно схватила голову Эберхарда и прижала к своей груди. Барон Эбель не смог нарушить блаженного мгновения, и так они просидели, пока бледная Аделхайд молилась Богу, повторяя слова молитвы, неровным, сбитым дыханием, содрогаясь всем телом, и всхлипывая над мужем.
Эберхард, не зная истинной причины содроганий жены, был тронут, что Аделхайд так взволнована тем, что её муж отрёкся от Господа ради неё. Сделал то, чего она очень боялась, и чего чуть не сделала в детстве. Теперь наконец, думалось барону, этим драматическим жестом, она приняла его любовь.
***
Наутро Аделхайд в замке не оказалось. В её спальне, произошла перемена — на месте иконы девы Марии в раме было полотно с застывшим месивом краски. На широкой, пышной кровати жены красовалась записка, острой иглой вонзившаяся в сердце барона Эбель.
«
Прости меня, мой муж, я недостойна тебя и нет мне прощенья! Не подумай, ради Бога, что я тебя не люблю, совсем наоборот. И поэтому я не могу больше жить во лжи. До нашей свадьбы я целовала губы другого мужчины. И говорила ему слова любви. Его семья часто делала нам визиты и мы сдружились. Мы были детьми, но втайне пообещались обвенчаться. Тогда же он уехал жить в Америку. Прошло много времени, а он не возвращался и не отвечал на мои письма. Мои родные должны были выдать меня за тебя, Эберхард так и случилось.
Я не смогла тебе этого сказать, видя твою любовь ко мне, и боялась тебя обидеть, хоть теперь причиняю ещё больший вред. Теперь ты видишь всю мою гниль и то, какая я есть на самом деле, я виновата перед тобой. Прости меня, если ещё можешь простить настолько падшую, недостойную женщину, что несправедливо была окружена твоей любовью. Ведь я не смогла сдержать своего обещания ему и не имею права быть счастливой и пользоваться твоей любовью, потому как любила другого мужчину. Прости, любимый, мои слова ранят тебя, но я не могу утаивать правды, ведь ты должен знать её. Ведь ты мой муж.
Обещаю, я искуплю грехи свои и ты будешь свободен и Господь ещё подарит тебе любовь и мать твоих детей. Передай ей от меня, что я замучаю её в аду, если она не будет любить тебя.
P.S. Ты совершил большой грех из-за меня. Вчера нас постигла кара — я увидела на иконе Девы Марии, что стоит в моей спальне, как краска вскипела и потекла пенящимися струями, и тогда прижала тебя к себе и читала молитву. Не ищи меня и забудь. Бог справедлив, и он знает, что виновата во всём я. Живи и не вспоминай обо мне никогда.
Аделхайд»
Эберхард впал в ступор. Он еще дважды перечитал записку, не веря своим глазам, а затем вскочил с места, точно ошпаренный и приказал всем слугам искать Аделхайд. Сам бегом спустился по круговой лестнице, и оббежал кругом имение. Кровь бурлила в теле барона. Его дорогая жена наверняка хочет убить себя. Он должен был её найти раньше, чем она это сделает. Слуги рыскали по всем закоулкам. Много кто верхом поскакали на поиски за территорию замка. Барон Эбель боялся дышать, ноги сами его несли в неведомом направлении. Возможно уже всё случилось, и он увидит где-нибудь в колодце её хладное тело. Никогда ещё ему не было так плохо. Ладони рук дрожали, как и колени. Сердце стучало о грудную клетку, лёгкие глубоко сжимались и в сознание проникал колючий удар сердца — казалось всё время не хватало воздуха и Эберхард с трудом вдыхал утреннюю прохладу. Он не переставая думал куда могла направится Аделхайд. Перед тем как... Она могла захотеть увидится с Ингрумом, её другом детства, про которого она писала. Она сказала, что виновата перед ним за несдержанное обещание, которое дала в одной из детских игр в свои несмышлёные годы. Какая глупость!
Барон Эбель побежал к конююшням. Наспех оседлав коня, чуть не свалившись, Эберхард отправился к барону Ингруму. Накричав на стражей у его ворот, он въехал на территорию родового гнезда своего соперника.
Редкие лучи заходящего солнца оставляли землю, и красным заревом встречаясь в облаках. Барон Эбель подъехал к поместью и увидел два силуэта в окне в непристойных позах. Два человека обнимали друг друга.
Высокий силуэт Ингрума — он встречался с ним несколько раз и сразу узнал его — был чётко очерчен в окне. Рядом с ним стоял женский силуэт, в котором барон Эбель сразу узнал жену, только она была в каком-то ему незнакомом чепчике. Его остановили подбегающие слуги. Они просили не сердиться понапрасну и назвать своё имя. Все твердили, что барон Ингрум непременно его примет, что у него теперь случилось счастье и он ко всем благосклонен.
«Видимо, подарок, на который она купилась, когда пришла просить прощения за несдержанное обещание». — подумал Эберхард. Его волнения стихли. Этот день не был днём, когда умертвила себя по глупости его ненаглядная. И он бы не смог подоспеть вовремя, чтобы остановить её. В этот день его всего лишь предали. Аделхайд в его воображении уже была далёким чужим человеком. Эберхард внимательно смотрел на них и не опускал взор. Женщина обхватила голову Ингрума и засыпала того поцелуями. Два силуэта продолжали страстно обнимать друг друга. Барон Эбель смотрел на них взглядом, каким смотрят на мир слепые. Задумавшись, он опустил взор.
Эберхард думал что должен сделать, и как поступить, но не хотел ничего. Ему показалось, что остатки его души разбились и упали в глубокую пропасть. И что он уже не будет никогда никого так любить.
Наконец Эберхард назвал своё имя и велел передать, что желает счастья влюблённым. После молча повернул коня обратно и степенно выехал за ворота.
***
Барон Эбель закрылся в Либене, велел отклонять все визиты и ни в коем случае не пускать баронессу. Подолгу лежал на кровати и представлял во всех подробностях свою жизнь и последнее потрясение. Его мучила бессонница. Мало читал. Редко выходил из замка. За весь день съедал несколько ложек, кое-как к этому принужденный слугами.
Лишившись желания с кем-то говорить, обменивался лишь по особой надобности короткими, еле слышными и совсем непонятными фразами. Часто подолгу бесцельно смотрел в одну точку. Стал раздражителен и пуглив. А сбив себе дневной распорядок, бодрствовал чаще всего ночью.
