Я ненавижу его

      – Его зовут Чонгук, – голос отца звучал сухо, а его рука мирно покоилась на хрупком плече пятилетнего мальчика, чьи щечки покрылись красными пятнами от морозного декабрьского ветра. Большие детские глаза блестели то ли от мерцания рождественских огоньков на елке, то ли от не успевших пролиться дождем слез. – Теперь он будет жить с нами. Хосок, – обратился мужчина к опешившему сыну, не смевшему двинуться с места все то время после прибытия родителя домой, – отведи мальчика к себе. Поживете вместе до тех пор, пока мы не обустроим соседнюю с твоей комнату. Можете идти.       Хосок ступал по лестнице нехотя (ноги попросту отказывались шевелиться) и наблюдал из-за деревянных перил за матерью, чьи руки покоились на груди, а лицо хранило молчаливое напряжение. За отцом, который буднично отряхивал снег с рукава своего темно-коричневого пальто. За кратким разговором родителей, не выражавшим никаких чувств. За расколом в семье, который совсем еще юный мальчишка не мог себе вообразить.       Весь путь до комнаты Чонгук шел, не проронив и слова. В такой же абсолютной тишине мальчик снял свою курточку и шапочку с варежками, аккуратно сложил их и оставил на полу у края кровати. Еще немного повошкавшись, малыш забрался на ту самую кровать и, накрывшись краем одеяла, уснул. Следующим утром Хосок узнал, что Сочельник принес ему сводного брата.       С того вечера отношения между родителями не сказать чтобы кардинально изменились. Просто и без того немногословные беседы стали еще короче. Просто ночи, проведенные порознь, теперь возникали чуть чаще. Просто отец стал больше внимания уделять работе, а мать – уже традиционному бокалу полусладкого красного и бессмысленным телешоу.       – Не чавкай, – несколько раздраженно попросила женщина, обращаясь к Чонгуку.       Хосок мгновенно перевел взгляд в ту сторону, где сидел его брат. Парня несколько озадачила просьба матери, поскольку на протяжении ужина он и звука не услышал от младшего.       – Не придирайся к ребенку, – спокойный, размеренный голос главы семейства.       Женщина перевела взгляд на супруга, с полминуты пыталась найти что-то в резких чертах его лица и, ничего не обнаружив, громко и протяжно выдохнула.       – Я пытаюсь научить твоего ребенка манерам, – акцент на самом колючем слове. – Но, если тебе не нравится, я перестану.       Молчание. Семья вновь приступила к ужину уже в полнейшей тишине.       Наутро, когда Хосок зашел в комнату брата, чтобы пригласить того на завтрак, парень заметил рассеченную нижнюю губу на миловидном детском лице. На вопрос о причине возникновения раны ответ был таков: «Я сильно вертелся во сне и упал с кровати.» Чону-старшему показалось это странным, но уверяться в истинности сказанного он не стал.       Честно сказать, очень сложно определить отношения между братьями в этой семье. Они не враждебные, но и не радушные. Хосок не особо пытался сблизиться с младшим, но и не отталкивал его. Попросту принял позицию наблюдателя. Наверное, ему было неловко, порой даже боязно допустить малейшую ошибку, ненароком спугнуть или выказать неприязнь по отношению к Чонгуку. «Да, скорее всего это так», – трактовал свои же поступки Хосок.       А младший вечно молчал. Очень редко начинал разговор первым, еще реже обращался за помощью или советом. Слишком рано малыш осознал для себя, что поддержки ждать неоткуда.       – Вот это да, Чон Чонгук. Первый в рейтинге успеваемости по школе. Удивил, – на миг на лице отца возникла улыбка, а глаза излучали тепло. И одного этого мгновения было достаточно, чтобы вдохновить семилетнего мальчика на новые свершения.       Впервые за долгое время Гук так искренне улыбался, а его огромные глаза сверкали от счастья. Впервые Хосок увидел в ребенке ребенка, которых он так часто встречает на любой из детских площадок города, но, казалось бы, не в собственном младшем брате.       В тот знаменательный вечер братья долго общались в комнате старшего, ели вкусности и играли в компьютерные игры. Они смеялись и делились забавными историями из школы. Хосок говорил о страшной алгебре, ожидающей младшего совсем скоро, а Чонгук утверждал, что любит математику. Тогда Чон-старший узнал о схожих и различных чертах между ними. Ему это было интересно.       – Подождите, это только начальная школа, – поторопилась снизить градус всеобщего веселья мать Хосока. – Посмотрим, что будет дальше.       А дальше было сложнее.       Чонгук не сумел поступить в среднюю школу, в которой учился его брат, или в любую другую с приблизительно похожим рейтингом по району. В иные хоть сколько-нибудь престижные школы города Чон-младший свои документы не подавал, так как родители запретили это делать, аргументировав свою точку зрения большими расходами на транспорт. Таким образом, зачатки лучшего ученика и подающего надежды студента были погребены в непрофессионализме учителей, незаинтересованности родителей и не лучшем контингенте учащихся средней школы.       Но Чон Чонгук все так же старался.       – Чонгук, я понимаю, что твоя школа не пестрит достижениями, но это не показатель, – говорит отец, попивая свой утренний кофе. Поодаль от чашки лежал табель успеваемости младшего. – Тебе стоит приложить больше усилий к учебе.       – Я понимаю…       – Видимо, недостаточно, – присоединилась к разговору мать Хосока. – Или ты думаешь, что мы будем всю жизнь тебя содержать? Да сейчас, разбежались! Никто не будет оплачивать тебе университет. Куда поступишь, туда поступишь, а если нет – ноги в руки и на работу. Этот дом не потерпит тунеядцев!       – Мама, прошу… – заступился Хосок.       – Мама права. У меня нет столько средств, сил и желания тащить на себе еще и ваше обучение в университете. Я устал. После школы каждый сам за себя, – встал и поспешил удалиться на работу.       Пугающе слышать такие слова взрослому. До смерти страшно слышать такие слова ребенку.       С тех пор Чонгук ходил мрачнее тучи. Много чего изменилось в его поведении и даже стиле. Он стал еще более скрытным и молчаливым, проживал жизнь затворника. В одежде преобладали темные цвета и бесформенность. Пересечься с ним за ужином или завтраком стало практически невозможно. А самое страшное было в том, что мальчика такая жизнь настигла в тринадцать лет.       Как-то поздней ночью, когда Хосока измучила жажда, он вышел за стаканом воды и заметил, что в комнате младшего горел свет. Ни секунды не медля, парень тихонько приоткрыл дверь в молитве остаться незамеченным. Чонгук спал за письменным столом, окруженный увесистыми томами различной литературы, листками с графиками и всевозможными формулами. Такое стремление к познанию у младшего частенько поражало Хосока, давая понять, что этим Чонгук явно пошел не в отца.       – Тебе бы стоило научиться отдыхать… – с усмешкой, но тихо, чтобы не побеспокоить чужой сон, приговаривал Чон-старший, укладывая плед на плечи брата. И тут его взгляд переместился на детские оголенные предплечья. Синяк. Синяк. Еще синяк. Большой. Маленький. Ярко-фиолетовый. Или уже сходящий, зеленоватый. Но все как один омерзительные. Их было много. Слишком много.       Больше, чем количество синяков на руках Чонгука, было вопросов в голове обеспокоенного Хосока. Как? Кто? За что? Как долго? Но самое непонятное для старшего во всей ситуации было другое… Почему Гук молчит?       Шанс задать тревожащий сердце вопрос возник сразу же.       – Что ты делаешь в моей комнате? – совсем еще сонным голосом промямлил младший.       – Кто делает это с тобой? – бережно берет детскую руку в свою горячую ладонь. – Почему ты ничего не говорил?       – С чего ты взял, что надо мной издеваются? – раздражается Гук, собирая тетрадки на столе, и даже не смотрит в сторону старшего брата. – Упал я. Упал!       – Больно часто падаешь. И, глядя на расположение синяков, с лестницы или на дорожках с препятствиями.       – Именно там. Братик, ты у нас такой догадливый. И объяснять ничего не пришлось, – каждое слово брызжет несдерживаемым потоком желчи.       Чонгук выключает настольную лампу, погружая комнату во мглу, быстро по памяти доходит до кровати и ложится под одеяло, отвернувшись к стене.       – Я спать хочу. Убедись, что закрыл за собой дверь.       – Вот же паразит неблагодарный… – яростно бубнит себе под нос Хосок. – Спокойной ночи! – и уходит, захлопнув дверь.       Последующие пару дней Чон-старший всячески показывает глубину своей обиды в те редкие моменты, когда братья пересекаются на кухне или в коридоре, но младшему все равно плевать. Как только гнев в жилах Хосока поутих, парень твердо решил выяснить причину увечий на теле Чонгука и найти выход из ситуации.       Тайные вылазки в школу брата и разговоры с тамошними учениками ничего не дали. Все, что удалось выяснить, так это то, что насилие как со стороны учителей, так и со стороны учеников на территории учебного заведения не осуществляется. Это немного успокоило Хосока, но не убедило до конца. Поскольку парень не знал, как поступить дальше, он не сообразил ничего лучше, чем просто исподтишка наблюдать за братом и надеяться на скорые подвижки в достижении цели.       Время шло, но ничего не происходило. Сложившаяся ситуация все больше склоняла Хосока поверить словам младшего. Может, все эти догадки об издевательствах всего лишь плод воображения старшего? В итоге Чон смирился и перестал искать виноватых. Жаль, что не подвернулось случая убедиться в отсутствии страшных отметин на теле несчастного ребенка.       Был конец ноября, когда Чонгук за ужином объявил о своем решении поучаствовать в межрегиональном конкурсе среди учащихся средних школ в категории для выпускников. Приз победителю – грант на обучение в элитной старшей школе на территории Европы. Никто кроме Хосока не поддержал парня в этом вопросе ни добрым словом, ни делом, ничем. Безликое «пробуй». И Чонгук попробовал. Месяц неустанной работы и бессонных ночей. Четыре тура, более пятисот тысяч участников, и он в финале. Итоговые результаты объявят двадцать четвертого декабря, в Сочельник, как подарок. И он случился. Но у кого-то другого.       Четвертое место. Сертификат об участии в красивой рамке из дерева и утешительный приз в виде ноутбука. Это хороший результат. Замечательный! Только Чонгук казался печальнее обычного. Или нет? Он был взбешен. И в то же время ранен до глубины души.       Не желая показывать весь спектр настигнувших его чувств, Гук поспешил укрыться в своей комнате.       Метания детского сердца от гнева до всепоглощающей депрессии беспокоили Хосока. А еще он пылал самой настоящей яростью по отношению к своим родителям за то, с каким безразличием они встретили успех младшего и в тоже время его личную трагедию. Они мирно собирались в гости к соседям, на празднование Сочельника. Уже предвкушали «вот тот самый домашний ликер из слив». Чтобы не видеть вмиг ставшие ненавистными лица, Чон-старший решил последовать за братом.       Минутное метание возле двери. Глубокий вдох. Вопрошающее постукивание, оставшееся без внимания хозяина. Еще секунда и Хосок заходит без спроса.       – Чонгук? Прости, что без… – оцепенение. Ужас. Страх. Сломанная рамка от сертификата. Струящаяся по лицу кровь. Злобные крики. «Я ненавижу его!» Удары. Удары. По голове. По лицу. По ногам. По всему, до чего могла дотянуться деревянная рамка в руке Чонгука. По всем тем участкам юного тела, которые казались наиболее уязвимыми обладателю новых кровоподтеков и ран.       – Я ненавижу его!       Чон Чонгук стоял напротив зеркала и бил себя недавно полученной наградой. Безжалостно. Методично. Он плакал, но не от испытываемой боли. А от обиды и гнева на того, кого лицезрел в отражении, на того, кто в очередной раз не смог, кто принес одни лишь разочарования.       Он ненавидел его.       Хосок тут же подбежал к брату и заключил его в объятия в надежде остановить совершающееся насилие. А сознание его кричало, вопило испугавшимся зверем, сигналило об угрозе. Но поздно… Уже было слишком поздно. Хосок сожалеет, что не смог понять этого раньше и быть рядом, когда младший нуждался в поддержке больше всего.       Маленький мальчик в одиночку сражался со страшнейшими и сильнейшими демонами. И проиграл.       После обработки ран Чонгук и Хосок отправились спать вместе, чего не делали уже очень давно. Братья лежали спина к спине, как той ночью в Сочельник, когда пятилетний мальчишка с огромными глазами впервые появился в этом холодном доме.       Хосок изредка просыпался среди ночи, оглядывал спящего рядом брата и поправлял съехавшее с его плеча одеяло. Движения Чона были аккуратными, даже бережными. Парень жутко боялся причинить боль и без того напуганному созданию.       – Теперь ты не один в своей борьбе, – притягивает ближе к себе Чонгука. – Я помогу тебе уничтожить всех-всех злых и страшных демонов.