Rise up, Булочка!

25 августа 1797 года. Кабинет Александра Гамильтона. Тем временем Александр безмятежно спал, зарывшись лицом в бумаги, коих на рабочем столе было множество. В тот день ему приснился странный сон. Его окружала темнота. Она была похожа на море слизи. И в темноте он видел глаза, смотрящие на него. Неумолимые, равнодушным, строгие глаза истории. Александр чувствовал себя так неудобно под взором этих глаз. Ноги медленно погружались в тёмное склизкое болото, в голове пульсом била паника. Секретарь оглянулся и увидел его. Александр начал прорываться сквозь темноту, как будто он был его единственным лучиком света, единственной надеждой. —Джонни?! — Гамильтон удивился хриплости своего голоса. В нём чувствовалась… беспомощность. Джон медленно поднял голову. На нём не было куртуза и накрахмаленного шейного платка. Рыжие кудри рассыпались по плечам, свободная рубаха оголяла шею и ключицы, веснушки померкли на бледном лице. Он пропел имя возлюбленного, пробуя его на вкус, растягивая гласные: —Але-екса-а-андр… — позже грубо отрезал. —Поздравляю. От такой резкой перемены Александр опешил. Джон медленно подошёл к нему и, схватив за шейный платок, притянул его лицо к своему. Гамильтона поглотила злость в блестящих зелёных глазах друга. Революционер поднял руку, чтобы ударить Александра, но не смог. Он разжал ладонь, и Гамильтон свалился на колени. Джон медленно, выбирая слова, начал свою речь: —Ты изобрёл новый вид тупости. Какой? Вид тупости «Вред, который я не смогу никогда исправить», вид тупости «А давай откроем все дверцы зоопарка!», вид тупости «Серьёзно? Ты же не придумал до конца!». Джон замолчал, скрипнув зубами. Александр смотрел на него сквозь слёзы. Это причиняло боль Джону. Но Лоуренс и не думал заканчивать свою речь: —Ты взял слух, о котором, возможно, знало лишь пара человек, и опроверг, выставив на свет грязную правду, в которой тебя никто не обвинял! Александр сглотнул ком в горле, осознавая о чём говорит призрак. «Памфлет Рейнольдса». Гамильтон медленно поднялся. Он пробовал отступить назад, но густая темнота не позволила ему это сделать. Она оттолкнула его к Джону, и министр финансов со всего размаха влетел в друга. Но тот тут же отступил на шаг назад и Александр, не удержавшись, опять упал на поверхность холодной темноты. —Ты так боишься, что враги сделают с тобой, но ты ведь сам себе единственный враг! На глазах призрака выступили слёзы, потому он резко отвернулся, тихо произнося дрожащим голосом: —Поздравляю… Гамильтон, скованный темнотой, с надрывом прокричал: —Нет! Джонни! Это всё была политическая жертва! Я не виноват! Джонни! Лоуренс вздрогнул и застыл. —П-политическая жертва? Он обернулся, Гамильтон с ужасом разглядел его слёзы на бледных веснушчатых щеках. —Знаешь ли ты, что такое «жертва», Алекс? — едва слышно произнёс Лоуренс. — Я мучился в принудительном браке без любви в Южной Каролине. Я жил только лишь твоими письмами. Ты писал мне, что у тебя нет никого дороже. И я вот сейчас смотрю и думаю: «Зачем же ты рушишь то, что создал?» Знаешь, ведь я вернулся после смерти. Ты знаешь почему? Александр нежно взял руку друга. —Джонни… — он сжал ладонь Лоуренса, но тот резко её выхватил. —Я здесь не ради тебя, Александр. Есть человек с чистой душой, которую ты портишь. Есть человек, которого я полюбил больше, чем что-либо в жизни и после смерти. Есть человек, которого я знаю больше, чем себя самого! Это не ты, Алекс, это твой сын! Он лучшее, что было в твоей жизни! Ты благославлён наследником, Алекс! Дай ему лучшую жизнь! Глаза вокруг проникали взглядом в душу Гамильтона. Они рассматривали парочку со всех сторон. Лоуренса это никак не волновало, но Гамильтон сжался под взором глаз. Революционер блеснул мокрыми глазами цвета малахитов: —Поздравляю… Александр с криком проснулся в своём кабинете. Он отдышался и рассеянно посмотрел в окно. За стеклом мерцала полная луна. На следующий день бывший политик уже забудет про свой сон, но сейчас он спешил к Элайзе. Его сердце предсказывало беду.