Вознесение

      Управление варфреймом — дар, о котором Оператор никогда не просил. Он бы с радостью прожил свою жизнь, как самый обычный ребёнок: радовался лучикам первого солнца, заливался беззаботным смехом, прятался от воображаемых монстров и купался в тёплых водах небольшого озера. Вместо этого… Синхронизация проходит идеально, как и во все прошлые разы. Оператор закрывает глаза, а когда открывает — вырастает на метр с хвостиком. Ненавистная тяжесть собственного тела остаётся за стенами капсулы, уступая место привычной долгожданной лёгкости. Бледная уязвимая кожа заменяется крепкой бордовой бронёй, а голова наполняется бесконечными знаниями — чужими и, возможно, опасными, но кому есть до этого дело? Вот он — финальный вид грозного Тэнно, могучая оболочка с незаполнимой пустотой внутри; ребёнок за фасадом убийцы. «Значит, Харроу… — Оператор хмыкает, разглядывая новую куклу, — посмотрим, на что ты способен!» Каждый варфрейм имеет свою историю. Лотос настаивает: её нужно знать не хуже собственной! Оператору такой подход не нравится — инструменту не нужно имя или биография, лишь крепкий сплав. Варфрейм превосходит все ожидания. Его методы необычны, оружия — диковины, но он не ломается и держит удар. Оператор доволен, лицо озаряется счастливой улыбкой: нет для мальчишки больше счастья, чем хорошая новая игрушка. Харроу проносится сквозь толпы неприятелей смертоносным вихрем, бежевые узоры брони окроплены запекшейся кровью. За приливом адреналина Оператор игнорирует покалывание в кончиках пальцев и ноющую боль в районе груди; когда он замечает неладное, Харроу с грохотом падает на землю, а рассудок погружается в пучины гнетущего мрака. Боль — неизбежная часть ритуала. Еретики познают вкус отмщения, жертва встанет на путь искупления. Слабый страшится сильного, сильный страшится Боли. Боль — неизбежная часть ритуала. Ты встанешь на кровавую дорожку спасения, Тэнно… — …Тэнно, ты слышишь меня? — знакомый женский голос взывает к потухшему сознанию, — Ответь, Тэнно! Оператор открывает глаза. Тяжесть человеческого тела приходит вместе с осознанием положения: треклятая капсула, и Лотос, что обеспокоенно мурлычет в коммуникаторе. — Харроу… Где Харроу? — тонкость собственного голоса вызывает желание съёжиться. Оператор трясёт головой, пытаясь разобраться в произошедшем. — Твой варфрейм? В личной каюте. Ты вернулся и оставил его там, после чего твои показатели словно взбесились… «Он говорил со мной!» — хочет было воскликнуть Оператор, но осекается: варфреймы не говорят. И не думают. И, раз уж на то пошло, не возвращаются на корабль по собственной воле. Звуки шагов отталкиваются от стен мелодичным эхом. Попытки унять предательскую дрожь оборачиваются мурашками по всему телу; Оператор злобно чертыхается. В сравнении с просторными внутренностями космического корабля он всего лишь жалкая букашка. Когда взор мальчишки наконец натыкается на варфрейма, коленки подкашиваются сами собой: кто он такой перед лицом Харроу?! «Нет у этой штуковины лица! И имени нет! — лихорадочно думает про себя Оператор, — И истории тоже! Всего лишь безжизненная кукла!» Водоворот размышлений стихает, как только слух улавливает странные звуки. Кап. Кап. Кап. На груди Харроу — горизонтальный порез, из которого древесной смолой сочится багровая жидкость. Она падает на пол, создавая кровавую дорожку. С ребячьих уст срывается полный отчаяния и страха крик.