Дар для Скорбящей

Я не знаю, куда ты уходишь и не знаю, почему. Но прислушайся к своему сердцу, прежде чем ты скажешь ему «прощай» (Roxette «Listen to your Heart», пер. с английского)

При всей скрытой романтичности натуры Долорес была реалисткой. Львы, ведомые сумасшедшим львом, неизбежно проиграют баранам. Чем ближе подходил час окончания Второй магической войны, тем яснее это становилось. Корбан придерживался иного мнения. Он ни секунды не сомневался, что чистокровным удастся вернуть былое влияние и спасти Магию. Или просто делал вид. Больше всего бывшая профессорша боялась, что за ней придут ночью, когда она уже спит. Или под утро. Опасения оказались напрасными. Долорес Амбридж арестовали прямо на работе. Зловещая тишина кабинета лопается от грохота и жалобного нытья повисших на петлях дверей. — Долорес Джейн Амбридж? — А вы видите здесь кого-то ещё? Что это вообще за спектакль? — Мисс Амбридж, именем закона вы арестованы. На вас нацелено десять волшебных палочек, поэтому вам лучше сдать свою без сопротивления. Двое авроров тут же встали у камина. Она не испугалась. Здесь, в Министерстве, еще остались верные ей сотрудники. — Кхе, кхе, — мягко кашлянула Долорес. — Мне кажется, вы забыли предъявить ордер. В противном случае ваши действия очень похожи на самоуправство. В ту же секунду в ее лицо с хлюпающим хрустом влетел чей-то увесистый кулак и окружающий мир выключился. Люциус Малфой ей как-то сказал, что умение разбираться в людях не входит в число ее сильных сторон. Долорес затаила обиду, и только теперь поняла, что злиться ей стоило только на саму себя. Так все и должно было кончиться. Как там учат в магловских книжках? Первое правило, если вы заблудились в лесу — признать, что вы заблудились. Она слишком долго затягивала с этим признанием. Самый кошмар начался после ареста. Сон урывками и почти всегда с включенной лампой, жесткий лежак и грубое белье в камере Изолятора. Изматывающие допросы днем и ночью, отчего Долорес просто потеряла счет времени. Хорошо еще, что больше не избивали — с появлением адвоката «фениксовцы» притихли и поумерили свой пыл. И все-таки ее разум упорно отказывался принимать, что это - конец, финишная прямая. Ведь есть гораздо более страшные вещи. Адвокат предупредил, что судя по всему, заключения в Азкабане ей не избежать. Но если Долорес будет слушаться его до буковки — есть шанс на снисхождение и быстрый выход. Ну, сравнительно. Через годик-другой-третий. Действительно, везение. Для Пожирателей и лиц, к ним приравненных — огромное. Долорес всегда считала себя везучей. И кажется, папа был с ней согласен. Остальные - почему-то нет. — Ты расскажи пока, как ты жива-здорова? — А чего… Почти отличница. Скоро профраспределение, не знаю, ходить на него, не ходить. — Как профраспределение? Погоди, а ты на каком же курсе? — С добрым утром, пап. Пятый заканчиваю. Орфорд закашлялся. Наверное, ему следовало бы спохватиться, умилиться и со слезами протянуть, какое взрослое уже стало дитятко, но он не находит слов. Повисло молчание. Здесь, в бело -серых стенах Мунго оно становилось болезненно невыносимым, поэтому Долорес стремится прервать его побыстрее, меняя тему: Мне сказали, что у меня есть шанс попасть на стажировку в Министерство. Только не знаю, стоит ли пробовать. — Это можно узнать только, когда попробуешь. — Ну… А мне говорят, что не получится. — Кто говорит? — Лилит Мальсибер. Считает, что мне не повезло с родословной. А Пам вообще брякнула, что я как все, талантов у меня особых нет и не надо выпендриваться. — Пам кто? — Староста же, забыл? — А, ну да, точно. Они ничего не понимают, дочь. Если честно, просто завидуют. — Думаешь? — Я знаю. Они снова помолчали, ощущая повисший грозовой тучей немой вопрос. — Что говорят врачи? — тихо спрашивает Долорес. — Да что, — вздыхает Орфорд, — поздно. Метастазы уже, и этим все сказано. Ну, протянут ее конечно, прокапают… Полгода-год гарантируют, а дальше… Никто ни за что не ручается. — Эсти уже сказали? — Не знаю. Да она сама, думаю, догадалась. Думаешь, я её не уговаривал пойти к врачам? Говорил сто раз, ещё когда не очень сильно болело, а толку? Она только отмахивалась: лечи не лечи, всё равно умрёшь от этого. Ну а уж как припёрло...эх...Как шов заживет, заберём домой. Эстер не хочет, чтобы это случилось здесь. Долорес кивнула. — Ей уже ничто не поможет? — прошелестела она. — Ничто. Разве что чудо, — качает головой Орфорд. — Но чудес не бывает. — А ты мне говорил, что бывают. Когда я была маленькая, — напомнила студентка. — Ну…да. Случаются, — как-то кисло признает мужчина, — редко. Только тогда, когда мы не можем без них обойтись. И снова молчание, нарушаемое лишь отдаленным щелканьем капель из протекающего крана, едва слышным гудением, непонятно откуда всегда раздающимся в учреждениях и мерным гулом работающих лифтов. — Ты все-таки узнай там поподробнее, что надо для стажировки-то, — встрепенулся отец. — Зацепишься в Министерстве, ну сначала кем попроще, а там выше и выше, поди плохо. Сама понимаешь, с внешностью тебе не повезло… Нет, ну, а что? Кто тебе еще правду скажет? Ты не красотка, но может оно и хорошо, от мужчин зависеть не будешь. На ноги вставай крепко. Да и я уже старый. Кто, кроме тебя, меня кормить станет?.. Какая-то часть души Долорес признавала слова отца, другая же отчаянно бунтовала и стремилась доказать во что бы то ни стало, что старый хрыч неправ, вместе с этими грязноротыми девками. Она им всем еще покажет! Но она так ничего никому и не «показала». Как Долорес ни бесилась, всё вышло по словам отца. Благодаря ей старик до самой смерти ни в чем не испытывал нужды. И он так и не узнал, какого монстра подселил в сердце Долорес, демона, который с того момента и навсегда станет гнойной занозой в ее душе. Видел бы он, как она отходит ко сну. С плачем, кусая и колотя подушку, как в тот день, когда нянька поймала ее за мастурбацией и заставила стоять в углу два часа перед сном, описывая вслух, какие жуткие болезни девочка навлечет на себя, если будет трогать там, где не полагается. Только теперь приходилось принимать еще и успокоительные. Давно пора было забыть подростковые терзания. Они ушли вместе с юностью. Узнай об этом Орфорд… Долорес даже не хотела представлять себе его реакцию. Подивился бы, что доченька до сих пор дурью мается и помнит. Ну сказал когда-то и сказал, что такого-то? Это стремление «всем показать» не исчезло и со временем превратилось в навязчивую идею. Пожалуй, именно оно и защелкнуло на запястьях Долорес наручники. Разум защитил владелицу от потрясений. Даже сидя в клетке обвиняемой на заседании Визенгамота, Амбридж не ощущает причастности к происходящему. Она вся там, далеко, где ее воспоминания, которые словно качели, возносят вверх, к чему-то светлому, зовущему. Даже подростковый секс с папашиным другом перестает казаться плохо стертой кляксой на исписанном каракулями разлинованном листе. Стоя на дощатом полу дачной душевой, она чуть не прыгала от восторга, пока ее случайный кавалер довольно пускал ментоловый дым в потолок. Ликовала Долорес вовсе не потому, что ей было приятно. Напротив. Ни заклятия, ни мыло не могли справиться с кислотным запахом чужого липкого пота, пронизавшим, казалось, каждую ее пору, а промежность только что не дымилась, какие уж там оргазмы. Главное вот оно: свершилось! Она - настоящая женщина! Будь она дурна, разве бы ее захотел взрослый мужчина, пусть он и катал в детстве ее на плечах, изображая лошадку! Будь она тупа, разве бы ее заметили в Министерстве? Неужели она бы снискала авторитет среди чистокровных магов, неужели с ней бы советовались в важнейших государственных вопросах? А самое главное — разве бы на нее обратил внимание мужчина? Пусть для начала этот аптекаришка, дальше — Долорес ни на минуту не сомневалась — в сетях её чар запутаются куда более ценные и интересные экземпляры. В Корбане Яксли она видела олицетворение мужской красоты, силы, достоинства, интеллекта. Даже еще не влюбившись, восхищалась его талантом управленца, политика, огнём и энтузиазмом ярого защитника приоритета Чистой крови. В том, что он сейчас сидит в соседней клетке с ее, видится нечто противоестественное, невозможное, но это ни на йоту не может уменьшить степень ее обожания. Когда же она перешагнула точку невозврата? Как найти в толще прошедших дней то событие, где следовало сказать себе «хватит, дорогая, остановись», а для верности еще и заставить себя написать своим же Черным пером «я люблю себя», раз так двести? Но ничего. У неё осталось ещё одно оружие - умение врать. Она врёт уверенно, перемешивая правду с вымыслом. Как, впрочем, всегда — Обвиняемая Амбридж, — звучит голос председательствующего, — чем вы объясните свою способность вызывать Патронуса с крестражем Тома Риддла, известного как Лорд Волан-де-Морт? — Это оказался подмененный медальон. Теперь мне это понятно. — А тогда, когда вы его получили, вы об этом знали? — Нет. Я думала, что Наземникус передал мне настоящий медальон Салазара Слизерина. В зале поднялся ропот и редкие крики: «Врёт, мразь!» Допрашивающий, похоже, не слишком впечатлен. Раздается грохот молотка председательствующего и окрик: «Тишина в зале суда!» Допрос продолжается. — Тогда зачем вы его носили напоказ? — Именно потому, что я думала, что он настоящий. Я хотела показать сторонникам Дамблдора, что искать. — Почему вы прямо не донесли в Аврорат? — Потому что боялась мести Темного Лорда через сотрудников Министерства. — Конкретно со стороны мистера Яксли? — Нет. — Вы знали, что мистер Яксли — Пожиратель смерти? — Нет, не знала. Обвинитель явно раздражен. То ли он не ожидал такого поворота, то ли заподозрил, что допрашиваемая попросту издевается над своими судьями: — Когда вы узнали, что носили подделку? — После ареста. Дознаватель высказал такое предположение и я подумала, может быть, он прав? — Вы советовались с мистером Яксли по этому поводу? — Нет. — А мистер Яксли догадывался, что вы носите подмененный медальон? — Я не знаю. Все кончено, шепчет демон. Без него ты опять стала тем, кем была все эти годы- нервозной плаксивой девчонкой, стремящейся всему миру доказать, что ты умная, красивая и достойна счастья. Но это же какая-то чушь! Так не может быть. Скоро все исправится, изменится, сотрется, прекратится, куда-нибудь исчезнет, ну скажите же ей кто-нибудь это!!! Только когда Верховный чародей зачитывает приговор, Долорес резко и внезапно соскальзывает в реальность — как жаба в лужу с полусгнившего листа и почти квакает от удивления. «…пяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в крепости Азкабан с запретом занимать административные должности в сфере образования — пожизненно». Пять лет?! И это с учетом ее раскаяния и готовности сотрудничать со следствием?! Неужели она представляет для Волшебного сообщества большую опасность, чем Люциус Малфой, который, услышав оправдательный приговор, чуть не выпал из клетки прямо на адвоката? Еще спасибо, что хоть назначили общий режим, значит дементоров она будет видеть редко. Вроде постоянно эти чудища охраняют только особо опасных магов, таких, как Пожиратели смерти. А впрочем, лучше ли это? Не дементоры высосут, так авроры добьют… — Спокойствие, — шепчет одними губами барристер Гарольд Розье, сильно сжимая ее трясущуюся руку. Боится, видимо, что подопечная устроит истерику. Ни последнего слова Корбана Яксли, ни вынесенного ему приговора Долорес не слышала. Она даже радовалась, что ее дело закончилось быстрее. — Осужденная Амбридж, с вещами на выход! Она ловит себя на мысли, что даже не смогла бы посмотреть ему в лицо.