Как изнасиловать натурала

В тот вечер всё перестало быть взаимовыгодным сотрудничеством — как однажды назвал это Ленни — и превратилось в полномасштабную войну. Когда Уэйн взял дело в свои руки, мы внезапно обнаружили себя за составлением полноценного плана боевых действий. В натуре, сидели и рисовали диаграммы того, как всё произойдёт. Прям как в футболе. И теперь тем, кто не выскакивал из штанов от радости, стал Ленни. Это было бы забавно, если бы Уэйн не был настроен охуеть как серьёзно. Сначала он спросил меня, «в какой позе» я хочу ебать Шэйза. Что, как по мне, было странным вопросом, но я ответил: — Я трахаю их на спине, ноги на плечах. Как бабу. — Глубже проникновение, да? — сказал он со своим обычным хохотком. — Хочу, чтобы он всё прочувствовал, — усмехнулся я в ответ, — ощутил в полной мере. Чтобы когда я закончил, он осознавал, что произошло. Уэйн затаил дыхание от восторга. — А сзади? — спросил он. — Не очень люблю, когда они лежат лицом вниз. — Не, не, на подвесе. Запястья в воздухе? Лодыжки скованы? Как тебе такое? Пока было непонятно. — Хз… Хз, — ответил я. — Не могу представить. Тогда он полез в интернет на один бондажный сайт, чтобы показать, что имел в виду. И ё-моё, никогда раньше не видел я всей той покупной херни для связывания мужика, позволяющей делать с ним всё, что угодно. Кожаные ремни. Толстенные кожаные намордники с выступами, как самотыки, держащиеся на ремешках, типа как сандалии для лица. Разноцветные кляпы-шарики размером от теннисного до бейсбольного мяча. Сбруи, как у лошадей. Секс-качели, к которым привязывается мужик, чтобы его можно было трахать в воздухе. И это ещё не считая всех наручников и мешков, нужных бог знает для чего. Единственное, чей смысл я уловил — естественно, кроме барахла для связывания — было серебряное кольцо на хер, потому что один гомик, купивший меня пару недель назад, просил надеть его во время отсоса. Я не кончал целую вечность, а когда кончил, было как-то непривычно. Уэйн предлагал подвесить Шэйза к потолку на верёвке или цепи, сковать запястья навороченными ремнями с мягкой подкладкой, чтобы не осталось следов, а лодыжки просунуть в скользящие петли, крепящиеся к кожаному штырю, не дающему свести их вместе. Они будут расставлены довольно широко, так что, если захочу, я смогу закинуть его ноги себе на плечи и трахать стоя. И он будет типа как на спине. — Могу и так, — пожал я плечами в буквальном смысле, — но почему не на кровати? Так же проще. Ленни охотно закивал в ответ и добавил: — Точно-точно. У тебя же тогда не получится заставить его кончить — в такой-то позе. Я покосился на него, гадая, пытался ли он взять меня на слабо. Уэйн набросал чертёж сарая на их заднем дворе. Он собирался залить стены монтажной пеной для звукоизоляции и приварить к потолку крюки и кольца для подвеса. Из мебели принесёт обеденный стул и кровать, к которой мы привяжем Шэйза. Между матрасом и пружинами койки проложит те самые ремни с хромовыми кольцами, через которые перекидывается верёвка. Они показали мне картинку одного мужика, связанного так — распластанного и беспомощного — и выглядела она жутковато. И, походу, уже не я один буду развлекаться с этим мудаком. Не то что бы мне было не насрать, что будет с ним, когда я закончу. Кстати, я вроде как начал понимать, что Уэйн за мужик — в смысле, как варит его котелок. Тихие — они всегда шевелят извилинами, раскидывают мозгами — придумывают, как бы позатейливее тебя трахнуть. Так и видел его, ведущего пространные разговоры с самим собой, планирующего наше дельце, типа это РЕАЛЬНО военная операция, потом прогоняющего каждый этап в голове, при этом надрачивая. Я задумался, не пытался ли он заодно сообразить, как провернуть тот же фокус и со мной. И надеялся, что тупорылый уёбок всё же не был настолько безмозглым, чтобы рассчитывать, будто у него получится. В итоге Уэйн нарыл какую-то газетёнку, типа «Свяжи меня», продающую всякие верёвочные хрени на последней полосе, и заказал все «средства фиксации». Сказал, что использовал выдуманное имя, оплатил почтовым переводом и попросил привезти в контору в Беверли, где у него абонентский ящик. Доставка «ФедЭксом», и чтобы расписался мужик на почте. Как будто бы это не даст копам его выследить, если будет нужно. Ещё он купил повязку на глаза и какой-то непонятный кожаный кляп с металлическим кольцом посередине. — Эт чё за херня? — спросил я. — Вставляешь кольцо между зубов, — объяснил Уэйн, демонстрируя на Ленни, — завязываешь сзади, и вуаля — он не может кричать, не может говорить. И, самое главное, — не может кусаться. Потом засунул палец в дырку и нажал Ленни на язык, заставив того дёрнуться в рвотном рефлексе. — Кольцо больно маленькое, — усмехнулся я. — Для тебя, может быть. — Как далеко ты собрался зайти, Уэйн? Он посмотрел на меня, весь такой созревший, и ответил: — О, так далеко, как только смогу. — Ты же не думаешь, что будет тройничок? — А что такое, Курт? — спросил он со своей гадкой полуухмылкой. — Слишком по-голубому для тебя? — Да! — огрызнулся я. — Я просто хочу его поиметь! — И я! — огрызнулся тот в ответ. — Но мне нужны эти фиговины, чтобы он не вырвался, пока я его трахаю! И отсасываю! И заправляю хуй ему за щёку! Всё это! Мне нужны они, чтобы заставить его понять, что он настолько же голубой, насколько притворяется, что нет. — Сука, да ты поехавший. — Поехавший? Или просто наконец-то даю сдачи всем этим гомофобным козлам из полиции нравов, борюсь единственным, что они на самом деле понимают? Походу, я напрягся или ещё чёт такое, потому что тот вдруг стал таким разлюбезным: — Не переживай, Курт. Я его и пальцем не трону, пока ты не закончишь. Так для тебя это совсем не будет походить на секс. Блин, ну не стану я ж тебя трогать во время съёмки. — Съёмки? Тогда он показал мне, что купил ещё одну камеру, такую же, как у Ленни, и ещё один видак. И вот от ЭТОГО я в натуре распсиховался. — Три камеры?! — заорал я. — Ты чё тут, блядь, затеял?! Уэйн выдавил лыбу и сказал: — Сниму. Смонтирую. Продам на И-бэе, если получится. Покажу миру, каковы копы из полиции нравов в действительности. Тут я окончательно взбесился. — То есть, люди увидят и меня, урод! — Нет, нет, нет, Курт. — И Уэйн вытащил маску на голову. Он выдавал сюрприз за сюрпризом, как конфеты на Хеллоуин. — Она будет на тебе всё время. А татухи замажем косметикой. Или нарисуем что-нибудь, чтобы тебя не могли опознать. — Даже не мечтай! Чё за гонево! На порнуху я не подписывался! Просто хотел поднасрать тому мудиле! — И мы это сделаем, — сказал он, снова мягким и успокаивающим голосом. — Подумай, Курт. От чего Шэйзу будет хуже — от твоего члена в его заднице? Или от того, что это увидят его дружки? Увидят, как он эякулирует, пока ты его трахаешь? И как он потом отсасывает мне, и я кончаю ему на лицо? Разве от этого ты не больше кайфанёшь? Разве так ты не больше ему поднасрёшь? Все те парни, которых ты обрабатывал прежде, — это оставалось в секрете между вами. Но на этот раз у нашего красавчика не будет возможности всё скрыть. Обрезанную копию я отошлю в полицию нравов. Дам понять, что «нас довели, и терпеть мы больше не собираемся». — Ты можешь, блядь, наконец, объяснить, что ты мелешь?! — Я напишу, что если они не отстанут… Мы сделаем то же самое со следующим копом, который попытается поймать нас на живца. — Мы?! — Я. Увидев раз, как ты всё делаешь, я смогу потом повторить. — Но копы… — Будут в ярости, верно. И могут прийти за мной. Но многие также задумаются, а не искал ли Шэйз подобных удовольствий на самом деле, и лишь случайно попался на камеру. По крайней мере, его вытурят из полиции нравов. А вообще — они начнут прикидывать, серьёзно ли мы. И бояться, что в следующий раз, когда попытаются подставить очередного гомика, они могут оказаться в руках дюжины таких, как мы, и пущены по кругу в каком-нибудь переулке. В этом была своя логика, и — короче, мой тревожный колокол опять зазвонил. Каждый раз, когда я вляпывался в дерьмо по самое «не могу», я уламывал себя примерно такими же аргументами. Так оказался в Мид-Стейте — слушая долбоёба Терренса, который божился, что доставка мешка с коксом — не то же самое, что продажа. «Блин, да просто прогуляешься с товаром», — повторял он снова и снова. Подчёркивая, что это быстрая пара сотен ни за что. Снова и снова, до тех пор, пока я не купился. И не прогулял свою жизнь — в буквальном смысле, как сказал бы Ленни. А сейчас глубоко внутри что-то предупреждало меня, что это случится вновь. Но то был слабый голос. Еле слышный. Поэтому на него легко было забить. А ещё Уэйн пообещал больше налички — поверх предложения Ленни. Намного больше. И тачка, и бабло мне были нужны, в натуре нужны, базара нет. Но ещё, если по-честноку, — мне нравилась сама идея снова поиметь копа. «В буквальном смысле». Так что я не соскочил. Естественно, тут-то Ленни и надумал линять. — Это уже совсем ни в какие рамки, — разнылся тот. — То был спор, который просто не состоялся. И раз так, значит, не судьба. Не судьба. Уэйн издевательски оскалился: — Не притворяйся невинной овечкой, Ленни. Ты вперёд всех рвался отведать офицера Шэйза, когда тот был ещё Джереми, так что теперь ты — сообщник, как ни крути. Можешь не присоединяться к самому пиру — просто постоишь за камерами — но ты всё время будешь с нами. Будет тебе урок за то, что нас всех чуть не арестовали. — Машина моя, — возразил Ленни. — И камера тоже. Я вам не дам. Не перепишу документы, а ты не сможешь сообразить, что делать с камерой, даже отучившись шесть лет на оператора, так что забудьте. Я подумал, что Уэйна хватит удар, настолько тот покраснел. Он утащил Ленни в сторонку и сказал что-то, что я не расслышал — но уверен, ничего приятного или хорошего. Потом вернулся ко мне. Ленни остался на месте, сидя на том же подлокотнике дивана, где сидел, когда нас попытался повязать Шэйз. Вид у него был такой, будто он вот-вот разревётся. С тех пор он больше не пытался нас остановить. Теперь я точно не собирался спускать глаз с Уэйна. Ещё я начал втихаря следить за Шэйзом. Как раз всё было в тему: работа ночами через раз, и дела с Конни становились всё гаже и гаже. Орала она всё чаще и чаще. И в большинстве случае ни за что. Мы больше не трахались, как раньше, и, походу, до неё дошло, что нас связывало только это, или чёт в таком духе. Не то что бы мне было не насрать. Серьёзно, за вечную долбёжку и сучность двадцать четыре-на-семь я возненавидел её. А каждый раз, когда ходил к Уэйну, он или Ленни мне отсасывали, и плюсом я получал сотню баксов в придачу. Это намного лучше, чем любой секс с ней. В смысле — не физически, а финансово. Вот и всё. И одинаково в эмоциональном плане. По сути, единственное, что оставалось в ней хорошего, — так это то, что когда она начинала капать на мозг, у меня появлялась отмазка, чтобы свалить из дома. А с Шэйзом всё было как два пальца обоссать. Он пахал допоздна, уходил в полночь или чуть пораньше. Один раз я проследил за ним — вообще раз плюнуть, даже в темноте — и записал его адрес. Север Вудленд-Хиллз. Дороговато, но не слишком. За пару недель я наведался туда дважды, присматриваясь, что да как, раз залез в почту и узнал, что его полное имя Джонатан Роберт Шэйз. Третий1. 1Намёк на то, что Шэйз из хорошей семьи. Ещё разнюхал, что у него есть жена и трое детей — пацан и две девчонки, все пока ещё в садике — две машины и членство в качалке на Ван-Найсе. Он заскакивал туда четыре дня в неделю перед работой, тягал железо, мылся, брился. Хоть часы сверяй. У Уэйна нашёлся кент с телека, который поднял кое-какие отчёты Шэйза об арестах, до и после нашей встречи. За месяц гондон успел повязать пару дюжин мужиков, и всех по одной и той же схеме: они его вызванивают, тот прикатывает, и потом либо подмахивает исковую бумажку, либо защёлкивает на них наручники. Было несколько неместных. Походу, вырвались от миссис на подработку по втюхиванию всякого хлама и решили немного повеселиться в «стране чудес» — Лос-Анджелесе, заняться тем, чем мечтали бы заниматься дома. И их обломали со всех сторон. Они, как миленькие, заявляли «не желаю оспаривать», оплачивали свои штрафы без лишнего писка, и надеялись, что никто не узнает. И мне, конечно, не нравился Шэйз, базару нет, но поначалу я не испытывал к нему ненависти… которую вроде как испытывал Уэйн. Смотря, как он едет за рулём годового Форда, стрижёт газон в потёртых и обшарпанных шортах, купленных в «Гэп», и в заляпанной футболке, машет соседям, играет с детьми и собакой, трындит со своими корешами-копами, когда те приходят на барбекю, — я просто от него устал. До невозможности. Он был ничего не значащим парнем в ничего не значащем мире, чьей работой была ловля парней, которые пытались позабыть о своих ничего не значащих жизнях. Но прочитав его отчёты? Увидев, что писались они одинаково, едва ли не слово в слово? Понимая, что это значит, что неважно, что там случалось или не случалось: когда Шэйз наносил свои скромные визиты, он делал это с одной-единственной целью — испоганить кому-нибудь жизнь лишь за то, что мир считал их существование неприемлемым? Я тоже начал его ненавидеть. Начал видеть в нём каждую падлу, которая когда-либо опрокидывала меня. Тех, что учили, как жить, потом повернулись спиной, когда я попытался стать таким, каким хотели они. Тех, что карали лишь за то, что не давал погасить тот еле заметный огонёк, живший внутри. Тех, что молча стояли, когда другие силились разорвать меня на части, просто чтобы доказать, что я могу сломаться. Тех, что испарились из моей жизни. Он был охранниками в первую ночь на зоне, которые посадили меня в камеру к трём латиносам, прекрасно зная, что я окажусь выебанным в рот и в жопу. Он был ебучий проповедник, который сказал жить по слову Божьему, потом, блядь, палец о палец не ударил, чтобы помочь, когда я освободился. Он был ебучий дилер, который предложил мне впервые затянуться косяком, потом заставил работать на себя, чтобы я мог и дальше позволять себе дурь, ведь она помогала забыться. Он был Конни, вечно пилящая меня за то, что я неправильно живу. Он был моей матерью, которая ею не была. Он был её козёл-муженёк. Он был ёбаный Энтони. Для меня он был куском говна, и я собирался показать ему, как с говном обращаются. И собирался сделать так, чтобы за это было не жалко присесть.