Здравствуй, душа моя

      Новогодние праздники наступали на Нью-Йорк неотвратимо: унылые голые деревья обрастали гирляндами, дома — венками и еловыми ветками, магазины — игрушками, а люди — долгами и депрессиями. Статистика — упрямая вещь: чем веселее отмечают Рождество все вокруг, тем больше трупов самоубийц находят поутру копы.       Себастиан Рождество ненавидел, и причин тому было море, начиная с того, что на время праздников квартал, в котором он жил, превращался в обитель швыряющихся деньгами людишек, мечтающих замолить грехи перед родственниками горой подарков, и заканчивая тем, что ровно три года назад в канун Рождества его сердце отказалось с ним сотрудничать и остановилось. — Себастиан, хватит хандрить, — ворвался в его мысли голос Ньюта — парня, с которым он познакомился в больнице.       Они попали туда одновременно, лежали в одной палате и как-то незаметно подружились. Ньют вообще был парнем незаметным, несмотря на броскую скандинавскую внешность, заразительный смех и привычку громко комментировать все, что его интересовало. Себастиану он напоминал шпиона из американского фильма: все про него знают, все им восхищаются, а копнешь глубже — вроде как и нет его. Потрясающая способность, которой он страшно завидовал в те дни, когда хотел превратиться в привидение. Вот как сейчас: закрыть бы магазинчик на замок и испариться на пару недель, чтоб не доставали ни обезумевшие покупатели, ни сердобольные попрошайки-благотворители с бездонными мешками, ни жадные как бы родственники, не простившие старому Джефу того, что магазин и все свои деньги он оставил приемному шестнадцатилетнему сыну. — Ау! О чем задумался? — Об отпуске, — ответил Себастиан, сгоняя усевшегося на прилавок Ньюта и упаковывая зубастого гнома в подарочную бумагу для старенькой миссис Грамм, которая, как он надеялся, была последней посетительницей на сегодня. Без пяти восемь. Еще пять минут — и Добби свободен! — Давай вместе сгоняем в теплые края? Туда, где песок, коктейли с трубочкой, океан и ни души на десять миль вокруг. — Достали тебя люди, да? — рассмеялся Ньют. — Не то слово, — вздохнул Себастиан, провожая миссис Грамм до дверей. — Ты же знаешь, как тяжело мне дается общение. — Не знаю. Со мной ты — тот еще болтун, но мне это нравится. Мне в тебе вообще все нравится: и твои давно нестриженные лохмы, и щетина на мордахе, и… — Эй! — бросил в Ньюта декоративной подушкой Себастиан, но промахнулся и попал в горку с леденцами, которые чудом не рассыпались. — Какая еще мордаха! — Насупленная, — рассмеялся Ньют, незаметно подкрадываясь к нему со спины (как он это делает?!) и заключая в объятия. — Не обижайся, лет через пять вырастет в морду и станет как у меня. — Если ты таким образом хотел сменить тему, то обломайся. Поехали со мной, Ньют. Одному ссыкотно и не в кайф. — Нам придется спать в одном номере и, о ужас, на одной кровати. — Всегда мечтал поспать с тобой в одном номере и на одной кровати. — Правда? — выпустил Себастиана из объятий Ньют. — Правда, — опустил голову Себастиан, делая первый шаг по дороге к счастью.       Три года — долгий срок для потерявшего сердце сироты-социопата, который был вынужден вылезти из комнаты и виртуальных сетей, встать за прилавок магазина и улыбаться людям. Старик Джеф стал для него быстро погасшим лучиком света в темном царстве, а Ньют — солнцем, в которое он влюбился, как последний дурак. До встречи с ним парни его в плане секса не интересовали вовсе, а вот после… Первый год, когда был жив Джеф, все было не так уж и плохо, во второй — терпимо, а в третий — невыносимо.       Себастиан страшно боялся выдать себя, когда Ньют принимался по-дружески его тискать, благо дальше невинных объятий и невесомых поцелуев в лоб дело не заходило. Иногда ему казалось, что Ньют не прочь продолжить, но едва он набирался смелости его в этом поддержать, как он уезжал. Как подозревал Себастиан, к своим нескончаемым дружкам и подружкам. Еще бы они кончались — Ньют учился в университете на факультете психологии и применял полученные знания по поводу и без.       С отъездом Ньюта жизнь превращалась для Себастиана в черную дыру, которую не могла заполнить ни ненавистная работа в магазинчике, ни интернет, ни книги, ни те, кто пытался с ним познакомиться. Зачем они ему, если есть Ньют? Он понимал, что зациклился на нем, но ничего не мог с собой поделать, так что когда Ньют возвращался, все начиналось заново. — Душа моя, если ты хочешь что-то сказать мне, то сегодня самое время, — сказал Ньют, разгоняя по телу Себастиана толпы счастливых мурашек.       «Душа моя»… Что может быть лучше этого? Наверное, только «любовь моя». Нет, ну иногда «любовь моя» он от Ньюта слышал, но всерьез это не воспринимал, уж больно поводы для такого обращения были дурацкие. В этом весь Ньют. Поди разбери, что у него на уме. Себастиан поймал себя на этой мысли и опять засомневался. Что он будет делать, если скажет ему о своей любви, а в ответ получит предложение дружить дальше? — Почему ты думаешь, что сегодня — тот самый день, когда стоит серьезно поговорить? — спросил Себастиан, чтобы потянуть время и собраться с духом. — Сначала ты расскажешь мне, что тебя мучает, а потом я расскажу, почему сегодня важный день. Ну же, давай, не будь трусом! — Помнишь ту ночь, когда мы очнулись в одной палате? — решился Себастиан, начиная издалека, чтобы прикрыть тылы. — Еще бы мне ее не помнить, — поморщился и потер ладонью грудь Ньют.       Себастиан поспешил отвести от него взгляд. И вовсе не потому, что его обтянутая чёрной футболкой грудь была шитой-перешитой и собранной из осколков костей и внутренностей, а потому что безумно хотел прижаться к ней ухом и услышать ровный стук сердца того, кто стал для него всем. — Я соврал тебе тогда. Мне не делали операцию на сердце, мне его заменили. — Ни фига себе! Так ты, получается, здоровяк. Три года прошло без осложнений, значит, больше переживать не о чем. Поздравляю. — Не с чем поздравлять. — Почему? — Потому что это сердце принадлежало девушке, что серьезно повлияло на мои сексуальные пристрастия. — Не понял? — уселся на прилавок Ньют. Поерзал, покачал ногами. — Ты стал фанатом розового кружевного белья?       Себастиан едва вслух не зарычал. Что за человек?! Все ведь понял, но нет — надо довести до точки кипения мнимой тупизной и поелозить прямо перед носом своей умопомрачительной задницей! — Я стал геем. — Серьезное заявление. Изволь предъявить доказательства, потому что на слово я тебе не поверю. — Раньше я фанател от фотографий красивых женщин, а теперь от живых мужиков глаз отвести не могу. — От всех мужиков или от некоторых? — уточнил переставший улыбаться Ньют. — От некоторых, — отвернулся к полкам позади прилавка Себастиан. — От некоторых или от одного-единственного? — оказался прямо за его спиной Ньют. Коснулся плеча, разворачивая к себе лицом. — От одного-единственного. — От меня? — Да, — ответил Себастиан и, прихватив рукой за шею, отчаянно поцеловал в ледяные губы. — Я по тебе с ума схожу! — Я уж думал, ты никогда этого не скажешь, душа моя, — ответив на поцелуй, счастливо заулыбался Ньют. — Так ты… не против? — Против чего я должен быть против? — Ну… что там дальше полагается… Цветы? Конфеты? Свидание? Секс? — воспрял духом Себастиан, обнимая Ньюта все крепче и крепче. — Если бы ты знал, как давно я хочу тебя согреть. Ты всегда такой холодный! — Я бы с удовольствием наплевал на все прелюдии и занялся с тобой сексом, но не могу. — Почему?       Вместо ответа Ньют словно испарился из рук Себастиана, волшебным образом воплощаясь рядом с мерцающей огоньками гирлянд елкой. Коснулся пальцем одного огонька, он моргнул и потух. Второго… Третьего… И споткнулся на четвертом, который моргнул, но не погас — вспыхнул яркой звездой и пронзил лучами полупрозрачного Ньюта. — Ньют? — схватился за прилавок Себастиан. — Что с тобой?! — Думаю, ты догадываешься, — подлетел к нему Ньют. Попытался убрать прядь с его лба, но пальцы прошли сквозь нее и коснулись кожи Себастиана эхом прохладного ветра. — О чем?! — О том, что я не тот, за кого себя выдаю. Точнее, не совсем тот. — Если ты не перестанешь говорить загадками, я тебя задушу! — Вряд ли у тебя это получится, — грустно улыбнулся Ньют. — Проверим? — предложил Себастиан, чувствуя себя человеком, стоящим на краю бездны черт знает сколько времени, но понявшим это только сейчас. Ньют — привидение? Это же невозможно! — Не стоит. Теперь моя очередь говорить с тобой о важном. В ту ночь в больнице, когда ты позвал меня, очнувшись после операции, а я тебе ответил, произошло чудо, но понял я это только утром, когда на осмотр пришли врачи. Ты спал и не видел, как они качали головами, разглядывая мое лежащее на кровати бездушное тело и не обращая внимания на меня. Я голос сорвал, пытаясь до них докричаться! Хватался за предметы, за людей и за свое тело, но проходил их насквозь. Врачи посовещались, единогласно постановили, что я впал в кому, из которой вряд ли выйду, и место мое в другой палате — там, где лежат неудачники вроде меня, застрявшие между мирами по воле того, кому на них наплевать, но кого не отключат от систем жизнеобеспечения, пока за них платят богатые родственники. — Как же так, Ньют? Проснувшись, я увидел тебя рядом! На соседней кровати! — Санитары увезли мое тело, а я вернулся в твою палату, чтобы посмотреть на человека, с которым говорил последний раз в жизни, и… пропал, потому что едва я подошел к тебе, как ты открыл глаза и начал ругаться на меня за то, что я посмел встать. И даже попытался встать сам, чтобы загнать меня в кровать! Ты был на грани смерти, но думал не о себе, а обо мне — парне, о котором не знал ничего, кроме имени! — Это все Дженифер, — смутился Себастиан. — Я бы ни за что такого не сделал. Женское сердце влюбило меня в тебя и превратило в тряпку. — Это все ты, — коснулся губами его губ Ньют. — Неважно, чье сердце бьется в твоей груди, важна твоя душа — она решает, кого ты любишь или ненавидишь. Ее невозможно пересадить, извлечь или уничтожить, иначе я бы с тобой не разговаривал. Впрочем, недолго мне осталось разговаривать. — Почему? — Душа не может жить без тела, а мое тело скоро умрет. — Откуда ты знаешь? — Для моих родных Рождество больше не праздник, поэтому они решили отключить системы жизнеобеспечения ровно через три года после смерти моей сестры. — У тебя была сестра? — Да. В твоей груди бьется ее сердце. — Дженифер?! — ахнул Себастиан. — Она была со мной в такси, когда в нас врезался мусоровоз. — Почему ты не сказал мне об этом раньше? — Потому что ты не сказал мне про пересадку сердца. Я подумал, что это слишком тяжело для тебя, и принял твою версию. — Прости, я такой дурак! — задрожал губами Себастиан, но навернувшиеся на глаза слезы удержал. Он не девчонка. Он мужик! Мужики не плачут, даже когда им невыносимо стыдно и страшно. — Не за что прощать и не о чем переживать, — коснулся рукой его щеки Ньют. — Как это не о чем?! Тебя собираются убить! Я должен их остановить. — Я бы не называл отключение систем жизнеобеспечения убийством.  — Почему? — В моем нынешнем существовании нет смысла. На этом свете меня держишь только ты. — Я? — Да. Я люблю тебя, поэтому и пришел к тебе сегодня рано утром. Хотел провести последний день жизни рядом с тобой, — сказал Ньют, целуя Себастиана в лоб, в нос, в губы…       Тепло ответного поцелуя, чуткие руки и жар души Себастиана подарили Ньюту мгновение безграничного счастья, на котором он и сосредоточился. Привидения не плачут. Им нечем плакать! Тело, лежащее в коме, не в счет. — Мы должны остановить твоих родных, — легко вырвался из невесомых рук Ньюта Себастиан. — Я не хочу тебя терять. Я не могу тебя потерять!       Если с ним рядом не было Ньюта, ему казалось, что у него нет не только сердца. У него нет ничего! Он просто кукла, которая теряет день за днем в жутком однообразии тюрьмы, доверху заполненной игрушками. — У тебя нет выбора. Я испробовал все возможные и невозможные способы вернуться в свое тело, но так ничего и не добился. — Я добьюсь! — Как? — Не важно! Я подумаю об этом, когда у нас снова появится время. — Если оно у нас появится. До отключения систем жизнеобеспечения осталось около получаса, мы в пяти кварталах от больницы, а улицы насмерть забиты пробками. …       Себастиан в жизни так быстро не бегал. А еще он никогда так нагло не врал, громко не орал и не бросался в незнакомых людей тяжелыми предметами. Он сменил брань, обвинения и угрозы на мольбы, когда его спеленали охранники, подоспевшие на помощь родителям Ньюта. — Пожалуйста, я умоляю! Не убивайте его! Он же живой! — Вы специально притащили сюда этого мальчишку? — загнал доктора в угол между стеной и кроватью покрасневший от ярости отец Ньюта. — Хотите снова развести нас на деньги? Не выйдет! Я на ваши провокации и пустые обещания больше не куплюсь! — Ньют смотрит на вас сейчас и не хочет умирать! Дайте ему шанс поговорить с вами через меня! — не сдавался Себастиан. — Мошенник! Обманщик! Совести у тебя нет! — сорвалась в истерику миссис Джонсон. — Отключай! — взревел мистер Джонсон, впадая в безудержную ярость смертельно раненного бизона, которого загнали в угол слезы жены, бесконечные счета на лекарства и потерявшие терпение кредиторы. Навис над вжавшимся в угол доктором и сам рванул трубки и иголки, торчащие из сына. — Я не собираюсь слушать бред полоумного щенка! — Я — тот, в ком бьется сердце вашей дочери! Неужели вы меня не узнали?! — заорал Себастиан, чудом вырываясь из рук охранников. Бросился к Ньюту, накрыл его собой. — Я покончу с собой, если вы убьете Ньюта, и Дженифер умрет дважды! — Да как ты смеешь говорить мне такое?! — потерял голову мистер Джонсон и скинул его с тела сына кулаком. — Пип…пип… и-и-и-и… — противно запищал компьютер, сравнивая с землей ритм сердца Ньюта на мониторе. — Ньют, не умирай, пожалуйста, Ньют! — заревел Себастиан, осыпаясь на пол пеплом. — Ты — моя душа. Что со мной станет без тебя? — Я люблю тебя, — поцеловал его в макушку растворяющийся в воздухе Ньют и лег в свое тело. Ну вот и все. Теперь и ему можно поплакать. Никто не увидит и не осудит. — Прости меня, сынок, и до скорой встречи, — сказала миссис Джонсон, обретая невиданное доселе спокойствие.       Склонилась над сыном, принимая решение после возвращения домой наглотаться таблеток в таком количестве, чтобы ее похоронили вместе с детьми. Погладила Ньюта по лицу… и задохнулась от непонимания, переводя взгляд с мокрых пальцев на глаза сына, из уголков которых капали слезы. — Ньют?! Ньют!!! Он плачет!!! Доктор! Он живой!!! Спасите его, ради бога, кто-нибудь!!!       Что тут началось! Миссис Джонсон рухнула в обморок прямо на Себастиана и охранников. Мистер Джонсон завис посреди палаты каменным истуканом, бессмысленно таращась на окружающих. Доктор ткнул на кнопку экстренной помощи и начал делать Ньюту непрямой массаж сердца, а Себастиан, о котором все забыли, забился под кровать и сжал в руке упавшую с постели безвольную руку. — Не сдавайся, слышишь? Ради нас с Дженифер! Пожалуйста, любимый! Пы.Сы.        Рождественская ночь накрыла город снежным покрывалом и выгнала на улицу половину жителей, спешащих запечатлеть живописные улицы на разномастные гаджеты. — Чудо, — озорничали дети и бросались друг в друга снежками. — Чудо, — смеялись взрослые и целовались, слизывая гигантские узорчатые снежинки с любимых губ. — Чудо, — улыбались старички, смотрели в небо, на котором не было ни единой тучки, и видели в нем танцующих ангелов. — Чудо, — покачал головой главный врач городской больницы, покидая палату парня, умудрившегося спасти себе жизнь слезами, и, вопреки всем правилам, оставляя возле его постели упрямого пацана, в чьей груди билось сердце его сестры. Рождество же на дворе, да и подарок пацан по-честному заслужил. — Чудо, — согласился с доктором Себастиан и улегся рядом с Ньютом, прижимаясь ухом к его исполосованной зажившими шрамами груди, чтобы услышать ровный стук сердца. — Чудо, — выдохнул, открывая глаза, Ньют. Вгляделся в счастливое лицо нависшего над собой Себастиана, не смог ответить на поцелуй, но смог вымучить улыбку на отвыкшем улыбаться лице: — Здравствуй, душа моя. — Здравствуй. 10.12.2019г