Фей

      У Бека руки такие, что дрочи хоть век — не надрочишься: с широким запястьем, с выступающими упругими венами, с золотистыми волосками на смуглой коже.       Юра видит его сразу после недели отдыха, который тот провел где-то там у деда у черта на куличках, всего такого загоревшего, спокойно-дерзкого в светлой майке и светлых джинсах, в накинутой на плечи кожанке. До соревнований еще далеко, однако Юре удается вытащить друга в Москву на выходные. В бар. Куда ж еще?       Юра одергивает свою вечную блядскую, как ее называет Бек, футболку с леопардовым принтом, не поправляет висящие уже на одних тазовых косточках джинсы, берет протянутый шлем и садится сзади с видом недовольства. — Опять волосы растрепаются, блять, — говорит он.       Казах хмыкает: — Тебя ничем не испортить.       Юра закатывает глаза, но за шлемом не видно. Если бы не концентрированная Бекова «натуральность», он бы подумал, что это комплимент. Поэтому воспринимает как подъеб, тыкает кулаком под ребра друга и цепляется за пояс. Мотоциклы он не любит, однако такие моменты — единственная возможность поприжиматься к широкой казахской спине и мелко-мелко, часто-часто, подышать тому в шею, когда они будут долго стоять в пробке и можно снять шлем.       Бек невозможен — пахнет брутальностью, новым, простым каким-то, ненавязчивым парфюмом и бензином.       Юра пахнет клубничной жвачкой, новым шампунем и неприступной развязностью. Хотелось бы жарким сексом, но — неприступной, нимфеточной развязностью. Только казаху плевать: он привык к Юркиной болтовне о придурках бывших и нонстопному поиску вечной, чистой и большой любви, не подозревая, что является объектом мечтаний не один месяц. — Что ты там делал, в своей деревне? — спрашивает Юра в баре, опрокидывая в себя первый шот. — Коровам хвосты крутил? — Дедушке помогал кухню ремонтировать, — спокойно отвечает Бек. — Я коров не очень люблю, но доить умею. И коз тоже. — Серьезно? — Юра представляет Бека, голого по пояс, идущего с ведром молока и вытирающего пот со лба цветастым полотенчиком. — Это не так уж трудно. Интереснее, чем таскаться с малознакомыми дядьками по съемным хатам.       Юра жмурится, вспоминая историю, которой его Бек подстебывает постоянно. Ту самую, когда он, поддавшись на уговоры смазливого мачо, поехал к тому «в гости», а оказался в хрущевской двушке с глухой бабкой за стеной, которая смотрела Петросяна на максимально накрученном звуке.       «Мужик едет в поезде. Достает бананы, посыпает их солью — и выбрасывает в окно. Посыпает — выбрасывает. И так постоянно. Сосед не выдерживает и спрашивает: — Мужик, ты зачем это делаешь? — Просто не люблю солёные бананы» — на этой шутке, рассказанной громовым голосом и сопровожденной хохотом зала, у Юрки упало и не вставало до конца вечера. Секса не получилось, как он ни пытался абстрагироваться. — А я свежую шутейку недавно в инете видел, — произносит Отабек с лицом абсолютно серьезным. — Ты о чем? — хмурится Юра. — О ком. Ты же теперь поклонник Петросяна? — Ах ты, пидор!       Бек смеется, уворачиваясь от разъяренного друга, хватает его за руки, прижимает к плечу и просит бармена повторить. Он пьет меньше Юры, но почему-то домой Юра несет его на себе. Байк остается на платной парковке, пока казах валится мордой в Юркину неубранную постель. Из кармана его выпадает мобильник, мигает зеленым — получено сообщение в вайбере. Юра смотрит на экран, хмыкает, снимает блокировку пальцем отключившегося казаха и читает переписку с его другом. Без зазрения совести. Ему интересно, каких телок они обсуждают. Саня: Ну что, выебал своего фея?       Юра вскидывает тонкие брови, листает в начало. Отабек: Еду завтра. Не знаю, что со мной опять будет. Саня: Ты заебал рога включать! Признайся уже и не канифоль мозги. (пошлый смайлик) Отабек: Признаюсь — потеряю друга. Он же ни с кем больше одного раза не задерживается. Это того не стоит. Саня: Долбоеб. Зуб даю, что ты все равно не выдержишь и выебешь его. Я же помню как ты летом скачивал его фотки из инсты, хе-хе. (Пошлый смайлик)       Юра убирает телефон на тумбочку. Расстегивает ремень на джинсах Бека, стягивает вместе с бельем, снимает майку. Долго смотрит на крепкие загорелые бедра и то, что между ними, достает из ящика под кроватью наручники и приковывает друга к спинке. Любуется. От одного вида голого Бека уже стоит нещадно.       Юра моется. Очень тщательно, долго, растягивается, борясь с желанием додрочить себя. Сушит волосы. — Как это понимать? — спрашивает нехило протрезвевший под открытым окном голый Бек, когда он возвращается.       Юра скидывает халат на пол, глаза у Бека становятся неприлично огромными. — Я — фей, я исполняю заветные желания, — говорит Юра, перекидывая ногу через его бедра. — Сегодня для тебя.       Юра думает, что на смуглой коже румянец видно не будет — и ошибается. У Отабека краснеет даже шея. — Ты бухой? — спрашивает тот. — Протрезвел, пока тебя раздевал, — произносит Юра, выдавливает на ладонь прохладный гель и мажет им между ягодицами.       У Бека стоит так, что, кажется, горят яйца. Юра рассматривает стянувший его горло кожаный ошейник, облизывает сухие губы и надавливает головкой твердого члена на кольцо ануса. Внутрь тот входит, удачно задевая простату, и Юрка сидит долгую минуту, закрыв глаза. Но открывает. Сейчас нет нужды представлять, как он трахается с лучшим другом. Ведь он на самом деле с ним трахается.       Темные глаза Бека блестят сумасшедшим блеском — он сжимает зубы, когда Юра приподнимается и снова насаживается. Снова и снова. Вены на красивых руках раздуваются, Юра проводит по ним пальцами, цепляет ошейник и тянет на себя, улыбаясь в лицо поплывшему Беку, но не целуя. Он знает, что от поцелуя тот кончит, а они даже без резинки. Про презики Юра вспоминает уже в процессе, когда Отабек начинает сам двигать бедрами навстречу.       Юре хорошо. Так хорошо ему ни с кем не было — он ведь и не влюблялся раньше так безответно и безнадежно. Казалось, что безнадежно. Он рычит, впивается ногтями в плечи Бека, дышит с хрипами, шлепает ягодицами по влажной от смазки и пота коже. Спина начинает болеть еще в процессе, но он упорно продолжает двигаться, почти придушив чертового казаха, касаясь его губ и кончая без рук. Он стонет в эти сладкие губы, громко, протяжно, чувствует как поясница покрывается мурашками и поджимаются пальцы на ногах.       Отабек, резко дернув руками, рвет цепочку наручников, прижимает его до хруста костей и целует сам: напористо, уверенно, жарко. — С алика заказывал? — хмыкает Бек, поднимая руку с погнутым бубликом наручников. — Бля, нет, в сексшопе покупал, — хмурится Юра. — Ты мне новые теперь торчишь! — Прямо сейчас можем сгонять, — Бек смачно, с размаху, шлепает по голой покрасневшей мигом заднице. — Раз уж ты фей, исполни еще одно мое желание. — Все, дай палец — руку отгрызет…       Юра поднимает голову, смотрит в темные глаза и невольно улыбается. — Чего пялишься? — фыркает Отабек. — Хочешь остаться у меня? — предлагает Юра, моргнув. — Я, к слову, и не думал что ты меня в отель посреди ночи выгонишь. — Я не про отель.       Отабек вздыхает, как-то нервно вздыхает, затем накручивает на палец Юркин светлый локон и целует в шею. Юра, запрокидывая задурманенную голову понимает: останется.