Кто слышит, того и проблемы

Разумеется, есть гораздо больше, чем два типа людей; в конце концов, каждый человек уникален по-своему и раздражает окружающих совершенно особенным образом. Но если упростить, зацепиться за один признак, свести всё многообразие безумий к мелочи, то да, есть два типа людей: те, кто пьют алкоголь, и те, кто этого не делают. А вот причины у всех уже действительно самые разные. Кто-то беспробудно пьёт, чтобы скорее найти свою родственную душу, кто-то не пьёт принципиально, чтобы не давать родственной душе лишних зацепок, кто-то так, время от времени, не особо задумываясь… Ташиги не пьёт, потому что неинтересно. Она пробовала как-то однажды, и её просто сразу сморило в сон — никакого веселья, ничего, заслуживающего внимания. Свою родственную душу она слышит и довольно часто, но на удивление внятно и разборчиво. А ещё возникающий в её голове мужской голос периодически вещает о мечах — в такие моменты на щеках Ташиги проявляется слабый румянец. Она не слишком-то романтичная натура, но думает, что это неспроста, это действительно знак, и если они когда-нибудь встретятся, то это будет одна из тех историй, которые со счастливым финалом. Зоро пьёт, потому что вкусно. Он вообще не заморачивается насчёт того, что какая-то там родственная душа может слышать его мысли — кто слышит, того и проблемы. Тем более, что сам он чужих мыслей никогда не слышал. Может, у него этой родственной души и нет вообще. Да и плевать, и не надо. На заснеженном берегу Панк Хазарда, во время спонтанного братания пиратов и дозорных, все расслабляются, немного теряют контроль. Чудом избежав смерти, люди наслаждаются жизнью, всё кажется таким восхитительно прекрасным: и небо ярче, и снег белее, и товарищи дороже, и еда вкуснее — последнее, впрочем, может быть заслугой кока пиратов Соломенной Шляпы. Поддавшись атмосфере, Ташиги выпивает вместе со всеми, буквально чуть-чуть, чтобы не потерять ясность мысли. В груди приятно теплеет, глаза блестят, ничего особенного. Зоро не сразу понимает, почему внутренний голос вдруг становится женским и начинает нести какую-то околесицу: «Первым делом доставить детей к доктору Вегапанку, потом отправить всех пострадавших в госпиталь, затем…» А когда до него доходит, мир резко расплывается, теряет краски, выпадает из фокуса, и всё, что в нём остаётся, это сидящая поодаль Ташиги, всё ещё сжимающая в руках кружку, смеющаяся и раскрасневшаяся то ли от мороза, то ли от выпитого. Словно почувствовав его взгляд на себе, Ташиги оборачивается. Нет, не почувствовав взгляд, конечно. Услышав мысли. В руках Зоро тоже полупустая кружка. Он шагает к Ташиги механически, не задумываясь о своих действиях. Мысли в голове несутся двумя потоками, двумя голосами, перекрикивают друг друга, путаются, сливаются в жуткую какофонию и выплёскиваются возмущённым вопросом: — А ты-то почему такая спокойная?! Ташиги смотрит в ответ как-то даже сочувственно, вздыхает и признаётся: — Я уже давно догадалась. Два года назад, после тех событий в Арабасте. Там было… очевидно. «И даже виду не подала при встрече!» — думает Зоро, и Ташиги тут же раздражённо вспыхивает: — Ох, прости, пожалуйста! А в голову Зоро упорно лезут неуместные мысли о том, как во всех этих сопливых историях родственные души встретились, полюбили друг друга с первого взгляда и жили до самой смерти в мире и согласии. Точнее сказать, обоим лезут в головы, тут такая беда, ничего не скроешь. И пока Зоро тщится выпутаться из этого клубка раздражения, недоумения и непонимания, что же теперь, как же дальше, Ташиги справляется первой и категорично заявляет: — Но это вообще ничего не меняет! И Зоро благодарен ей за эти слова, как никогда ни за что не был. Настолько, что почти расцеловать готов… Ташиги заливается краской и подскакивает, Зоро не сдерживает ругательства, ох как всё за одну минуту стало сложно. Мечники не отступают, не поворачиваются к противнику спиной, но это и не сражение, так что оба они спешат прочь без угрызений совести. И стараются ни о чём не думать. И не слушать чужие мысли. На морозе опьянение уходит быстро, в головах проясняется, но всё равно до самого отплытия Зоро и Ташиги держатся на отдалении. Не смотрят друг на друга, не разговаривают друг с другом, не прощаются, кажется, единственные с обеих сторон. И уже потом, на Санни, за ужином, когда Усопп пододвигает Зоро бутылку, он прикрывает ладонью кружку и говорит: — Не надо. — Что с тобой, Зоро?! Ты хорошо себя чувствуешь?! — выражает общее потрясение Чоппер. У остальной команды в глазах тот же вопрос, только Робин улыбается, как всегда, в своей особой манере, слишком понимающе. Наверняка уже всё знает. Если бы Зоро мог смущаться, он бы под её взглядом смутился, а так просто говорит: — Не хочется. И неплохо держится целых несколько дней. А потом вечером в его голове заплетающийся женский голос выводит: «Какая же я дура! Да плевать я хотела, даже если он там помер, потонул и рыбы его обглодали до скелета! Было бы из-за кого переживать! Стоило из-за этого пить!» — и от этого почему-то очень смешно и удивительно легко на душе. Зоро заваливается на камбуз и весело требует: — Эй, кок! Гони бутылку! Может, так даже будет проще, когда они не видят друг друга. И вообще, кто слышит, того и проблемы.