Кольт

      Кольт — на самом деле вещь замечательная, мало того, что мечта любого коллекционера-эстета, так еще с ним можно забыть и о ноющем из-за резкой отдачи запястье, и о звоне в ушах, потому что темная энергия — штука коварная, как радиация, поражает бесшумно и моментально.       Ладно, про отдачу загнул.       Табельный семьдесят седьмой, несмотря на некоторую резкость, при должной сноровке не доставлял никакого дискомфорта. Должную сноровку Юн Лань приобрел еще на учебном стрельбище. За все пять лет в колледже стрельба была единственным занятием, в которое он вкладывался от и до и где никогда не опускался ниже первой строчки преподавательского рейтинга. Инструктор на него едва ли не молился, но, вероятнее всего, обматерил и сдал бы на психологическую экспертизу, если бы узнал, что корни Юн Ланевского рвения росли не из трудолюбия, а из неизменно всплывающих в голове картинок, стоило только взять в руки полкило холодящего кожу металла и нацепить на голову наушники.       Спустя двадцать лет он все еще помнил произошедшее в мельчайших деталях, и вряд ли это когда-нибудь изменится, как и то, что долбаный кошмар возвращался после каждой встречи с отцом или даже упоминания о нем кем-нибудь из старших с последующим: «О, шеф Чжао, неужели вы об этом не знали?».       Не знал.       И дальше бы не знал.       И ни секунды бы об этом не сожалел.       Но спасибо, что проинформировали.       В — вежливость.       Так вот, промахнуться из кольта по дисинцу не получится даже у хрупкой тринадцатилетней девчонки, впервые не то что взявшей в руки настоящее оружие, а просто увидевшей его.       Направь, взведи курок, нажми на спусковой крючок — готово.       И никакой человеческий заложник не спасет преступника, потому что — если вдруг кто-то забыл — темная энергия способна ранить только тех, кто с ней взаимодействует на постоянной основе. Человек не почувствует ничего.       Юн Лань — придурок. Юн Лань проверял.       Вопрос, на который Юн Лань, никогда не найдет ответа: почему он не выстрелил? Почему медлил? Почему позволил ей умереть?       С тихим щелчком заработал холодильник. Шум компрессора, бесцеремонно нарушивший ночную тишину, своей внезапностью выбил у него из головы все траурные мысли. Слева во сне двинул рукой Шэнь Вэй, удобнее укладывая ее под подушкой.       Проснулся или не проснулся? По нему не поймешь.       Нащупав телефон на подоконнике над головой, Юн Лань сощурился от резко вспыхнувшего экрана. Семнадцать минут третьего. Прекрасно. Сна ни в одном глазу, хотя, казалось бы, вырубился, еще когда порог квартиры переступил.       Сутки выдались шикарными. Головоломка лавочника, встряхнувшая мозги, не могла не вызывать восхищения. Записать в деталях и отослать преподам, что ли…       Чжао Юн Лань, ты совсем чокнулся? У тебя под дверью мировое зло, главный босс и чертово страшилище, которое планирует восстание и прочие нехорошие штуки, а ты размышляешь об улучшении образовательных программ?       Ну так, все для страны, все для общества… Для семьи.       От чего ушел, к тому пришел.       Старик на крыше заброшенного склада разошелся не на шутку, собрал все триггеры, какие вспомнил, и тем самым просрал реалистичность. Он не сказал ничего нового, но почему-то ударило, как в первый и все предыдущие разы, наотмашь. Говорят, человек ко всему привыкает. Ни черта подобного. Юн Лань вот уже кучу лет пытается найти хоть какой-нибудь способ абстрагироваться от этого, и все безрезультатно. Возможно, такова его природа. Он умеет выметать из головы только решенные задачи и разгаданные шарады, потому что они больше не представляют для него интереса. Безответные же вопросы вечно болтаются в сознании, то ближе, то дальше, остается только переключаться между ними, но забыть не получается, как ни старайся.       Как с кольтом — чего ждал?       Так и с отношениями — какого хрена тебе еще надо от меня, старый черт?       Юн Лань поднял к потолку руку с зажатым телефоном. Телефон мелко трясся. В сознание просачивалась нехорошая скользкая мыслишка наложить лапу на упрятанную за вытяжкой НЗ.       — Поимей совесть, Чжао Юн Лань, — прошептал он сам себе одними губами. — Восемь месяцев с последней затяжки. Соси свои конфеты и не рыпайся.       Свободной рукой накрыл банку на тумбочке, открутил крышку, сунулся внутрь.       Пусто.       Намеки судьбы игнорировать нельзя.       С кровати вставал ведомый не рассудком, а пакостливым и ребяческим «раз я хочу, значит, мне можно». Никому и никогда в жизни он в этом не признается, конечно.       Обойдя диван, коварно подумал в укор собственной слабости, что при наличии чересчур хозяйственного Вэя велика вероятность того, что никакой пачки Двойной радости на месте уже и нет.       Ошибся.       Чересчур хозяйственный Шэнь Вэй только избавил заднюю панель вытяжки от слоя пыли, но пачка красного картона лежала на прежнем месте, тоже без единой пылинки. Привычным движением он откинул крышку, привычно пересчитал. Восемь штук. Половина. Хватит часов до четырёх завтрашнего дня. Измерял время в сигаретах тоже на автомате. В пачке болталась и черная пластиковая зажигалка. Был период, когда Юн Лань покупал понтовые и брендовые, но бросил это дело на пятой, потерянной неизвестно где, и перешел на те, что ломаются через неделю и стоят копейки на кассе в любом магазине.       — Одну, — напомнил он себе, возвращая на место мягко шелестящий картон.       Теперь осталось решить, где совершить преступление против отсутствующей совести. Торчать над раковиной у форточки — такое себе удовольствие. Пытаться улизнуть из квартиры — это вообще без шансов. Непроснувшийся или «непроснувшийся» Шэнь Вэй моментально трансформируется в проснувшегося и явно не очень довольного. Ванная? Нет. Сидеть на унитазе с сигаретой в зубах он пока не готов морально. Подхватив с подставки блюдце, Юн Лань направился к подиуму. Не лучший и не худший вариант. Золотая середина. Если забиться в угол, то весь дым должно будет вытянуть в открытое окно.       Чуть не поскользнувшись на подушке и все-таки проехавшись макушкой по внезапно опустившемуся потолку, Юн Лань, шипя разнокалиберную нецензурщину, умудрился умоститься в запланированном месте. Отодвинул занавеску, открыл ближайшую створку на проветривание, с минуту разглядывал темный двор, в котором ветер раскачивал листья не то здоровенной липы, не то тополя. Сигарета с зажигалкой обжигали пальцы.       Безвольный вы человек, шеф Чжао.       Ну, что есть.       Щелкнув кнопкой зажигалки и пару секунд полюбовавшись на дрожащий сине-желтый огонек, Юн Лань, зажав губами фильтр, прикурил и едва успел позволить горьковатому травяному дыму проникнуть в горло и ниже — расползтись по отвыкшим-скучавшим легким, как…       — Что ты делаешь?       От неожиданности он подавился дымом и чуть не подпалил тлеющим пеплом тонкий шифон занавески: позади нее явственно различалась фигура, не так давно мирно спавшая.       Отодвинув вздымаемую сквозняком ткань, Юн Лань невольно подумал о том, что с ним творятся поистине удивительные вещи. Любого другого человека, окажись он на месте Шэнь Вэя с вот этим «что ты делаешь?», он бы выставил на лестницу без особых церемоний вместе с вещами, а тут даже стыдно было. Немного. Может, дело в том, что Вэй — нечеловек?       — Разбудил?       Два, как ни посмотреть, тупых вопроса, после которых непросто продолжить диалог.       Что ты делаешь? — А что, не видно?       Разбудил? — Нет, блин, лунатит.       Вернее, Юн Лань бы мог что-нибудь придумать, но в этот конкретный момент времени не имел ни малейшего желания ни рот открывать лишний раз, ни думать. Поэтому он просто стряхнул пепел на блюдце, затянулся, на этот раз нормально, и коротко сказал на выдохе:       — Прости.       Шэнь Вэй неопределенно двинул бровями, прежде чем присесть на подиум, хотя если не знать его ближе, то может показаться, что выражение лица у него никак и не изменилось.       — Что-то не так?       Юн Лань чуть во второй раз не закашлялся, теперь от смеха, совсем капельку истеричного. Этот вопрос на фоне проступающих очертаний проблем, с которыми им придётся возиться в скором будущем, звучал еще глупее двух предыдущих. Понятно, конечно, что Вэй имел ввиду несколько не то, о чем он подумал, но все же, если не брать в расчет сумасшедшего злыдня в золотой маске, мудака-папашу и… ну и самого Шэнь Вэя с его кристально честными глазами и вечным тихушничеством, то в принципе все так. Жизнь как жизнь. Самая нормальная.       — Нет. Да… — вот обычно на этом моменте неудачливый свидетель Юн Ланевских соплей оказывался на улице. — Не обращай внимания. К утру пройдет.       Юн Лань смотрел внимательно, и у секундного проблеска беспокойства в глазах Шэнь Вэя не было и шанса проскользнуть незамеченным. Сигарета тлела между пальцами. В очередной раз он пришел к неутешительному выводу, что покоя в этой жизни не дождется никогда. Да и после нее, наверное, тоже. Затянулся еще раз, дотянув до фильтра, придавил окурок о блюдце. Выдыхая, попробовал сделать колечки. Навык утерян. Отлетать вперед дымные обручи ни в какую не хотели, а упорно надевались на нос. Ну и черт с ними. Ну и черт, вообще, со всем.       Не без ехидного «молчишь, партизан, вот и молчи дальше, не больно-то хотелось слушать» Юн Лань внезапно для самого себя завел длинную-длинную речь. Начал с кольта. Совсем чуть-чуть надеялся, что Шэнь Вэй мог что-то знать, в конце концов, у него с кольтом было кое-что общее — пресловутая темная энергия. Шэнь Вэй, судя по ответу, ничего не знал:       — Непросто выстрелить в любимого человека, даже если ты знаешь, что это не причинит ему вреда.       — Плохого ты мнения о моем святейшем родителе, — желчно усмехнулся Юн Лань. — Мне кажется, там было что-то другое. Совсем простое и очевидное. Я помню все, но, по-моему, упускаю суть.        — Это до сих пор настолько волнует тебя?       Вместо ответа он пожал плечами, отвернувшись к окну.       Не то чтобы, просто хочется закрыть гештальт.        — Ты никогда не пробовал спросить у него? — Вдумчивый профессорский тон — буквально глас разума в не слишком путевой Юн Ланевской голове.       — У нас с ним даже бытовые темы перетекают в скандал, а уж как искрит, когда мы сталкиваемся на этом поприще, новогодний фейерверк и рядом не валялся. У него та же отмазка, которую ты предположил. Но я не верю. Просто не верю. Не такой он человек. Всем удобно считать, что мы с ним не ладим, потому что мы разные. Но если взглянуть изнутри, то это не совсем так. Совсем не так. От своей крови не убежишь. Мы одинаковые. Только смотрим в разные стороны. Причина взаимной неприязни куда более прозаична и материальна. Я — живое напоминание его главной ошибки, о которой он не может забыть и о которой я никогда не позволю ему забыть.       Он никогда и никому этого не говорил, никогда не произносил вслух. Даже представить не мог, как легко и правильно слетят с языка эти слова. Кто-нибудь, кто не Шэнь Вэй, вероятнее всего, попытался бы наставить его на пусть истинный, вразумить: так же нельзя, отец, семья, все ошибаются, подумай, переосмысли. Шэнь Вэй не стал, возможно, даже и не подумал о чем-то подобном. Юн Лань был благодарен за это целиком и полностью.       В голове мелькнула шальная мысль: может, еще одну? Даже, нахмурившись, покосился на блюдце, стоявшее у бедра. Вэй, видимо, заметил его жест, да и про способность шариться в чужой голове пару месяцев назад, возможно, не шутил или, может быть, уже до конца изучил Юн Ланя и его повадки, но, так или иначе, бледная в скупом свете ночи рука спокойным, выверенным движением утянула и блюдце, и лежавшую рядом с ним зажигалку.       Юн Лань почему-то был на сто процентов уверен, что зажигалка окажется не в урне, а на прежнем месте — в пачке.       Через минуту Шэнь Вэй вернулся с кухни, по пути задержавшись у вешалки, и бросил Юн Ланю на колени чупа-чупс.       — Полные карманы леденцов, — произнес он, опершись плечом об угол стены.       «А ты за сигаретами полез», — повисло в воздухе.       Было ли это недосказанной мыслью Шэнь Вэя или возродившейся из пепла Юн Ланевской совестью — современной науке неизвестно.       — Забыл, — улыбнулся Юн Лань со всей беспечностью, на которую только был способен. — Знаешь, как белки, которые прячут на зиму орехи и забывают про них. Ты же биолог, должен знать. Кажется, я это из школьного учебника по окружающему миру и вытащил.       Возвратившаяся способность нести редкостную ахинею вселяла надежду в то, что его отпустило.       — Не самая лучшая черта из тех, что ты мог перенять у белок.       Юн Лань расхохотался, прикусив зубами пластиковую палочку конфеты.       — Ну, я относительно неплохо лазил по деревьям в детстве. Сейчас — не знаю. Можно проверить.       Священный ужас, отразившийся на лице Шэнь Вэя, видимо, представившего возможные последствия сего эксперимента, словами описать нельзя, такое нужно лицезреть вживую.       — Шучу. Спасибо.       Священный ужас сменился щемящей мягкой улыбкой:       — Пойдем спать.       Обычно Юн Лань после кошмара уже не ложился, занимая себя всем, чем можно, дел-то всегда было предостаточно, бумажной работы в спецотделе в два раза больше, чем в обычном участке, но сейчас почему-то был уверен, что второй раз сон не вернется. Был ли причиной этой уверенности Шэнь Вэй?       Да кто ж его знает.