Вся жизнь - BDSM, а ты забыл стоп-слово

С возрастом люди обычно становятся мудрее, обрастают, как пни — мхом, подсохшей корочкой из «нельзя», «если», «а что подумают люди», и очень гордятся этим всем багажом, называя его «опытом». Санька всегда считал, что совершеннолетие придумали только для того, чтобы потом с умным видом снисходительно кивать на молодое поколение и многозначительно закатывать глаза, мол, подрастешь — поймешь. А что, собственно, изменится, когда ты перешагнешь черту? Вопреки своему снисходительному отношению к данному вопросу, Санек своего совершеннолетия ждал, будто верный Хатико, с одной только разницей, что он в итоге дождался, чего не скажешь о несчастном песике. Уповая на честность старого знакомого — соседа Евгения из двадцать третьей квартиры, у окошка вышивал да рыдал, рыдал да надрачивал в кулачок, подражая Татьяне, выводил тонким голоском: «Но так и быть! Судьбу мою отныне я тебе вручаю, перед тобою слезы лью, твоей защиты умоляю…» И он ждал. И плакал. И дрочил. Не вышивал, правда — с детства носил гордое звание «меткий глаз — кривые руки», но в основном все, что положено делать верной женушке Kinder, Kirche, Küche  — делал. Правда, надел он на себя пояс верности зря, наверное. Учитывая то, что суженый-ряженый ничего такого ему не обещал в ответ. Ну, сказал, что приедет, когда Санька чуть подрастет. Ну, так это же четыре года назад было! Забыл уже, поди, соседа своего. А Санька вот не забыл. Как выходил на лестничную клетку, так сразу взглядом окидывал дверь с покосившимся номером «23». Ну-ну, жди, жена, офицера. У него, может, уже давно семья есть, детки. Взрослый мужик — тридцать три года. На кой черт ему мелкий пацаненок, который изменился-то уже, с подросткового своего возраста выкарабкался, прыщи все подлечил, футболки с майнкрафтовым зеленым крипером на помойку выкинул, да волосы отрастил. Думал почему-то, что Женя тащится от его волос, вот и мучался, терпел насмешки одноклассников, все ради того, чтоб поразить роскошным хвостом. За четыре года он почти полуметровый вырос. Хвост, имеется в виду. Жаль, конечно, что речь о волосах. Но Санька не особо парился о длине своего Александра-младшего. Мечтал он другие места использовать, но только с одним конкретным соседом. Другие соседи не особо подходили на роль героев-любовников, если честно. В двадцать второй квартире — дядя Властимир, с благородным именем и необъятным животом, что целыми днями жрал фаст-фуд, как бык помои, и играл в компьютерные игры, сидя всей своей расплывающейся сумоистской тушей на шее матери. Ни Властимир, ни Надежда Егоровна не подходили на роль любовника. В двадцать четвертой квартире — баба Валя. Карга старая, день и ночь караулившая у дверного глазка да нарекающая каждого жителя многоквартирного дома то наркоманом, то проституткой, в зависимости от настроения. Кем был Санька для нее — парень не знал. Ему вообще казалось, что старуха думает, будто «Сашенька» — это милая девочка-соседка, слушающая Rammstein и приторговывающая своим телом вечерами. Плоская, но миловидная. В двадцать третьей квартире раньше жил он. Бог или дьявол, посланный на грешную землю совращать подростка с бьющими по мозгам гормонами. Санька мучался. Ой, как же он мучался, осознавая, что не проклюнувшаяся грудь одноклассницы заводит его до предела, и не упругий задок учительницы английского Анны Алексеевны, а небритый сосед по лестничной клетке, что выходил покурить именно тогда, когда Санька шел в школу, и на неловко-писклявое «Здрасте», отвечал хриплым голосом, выдыхая с каждым словом облачко сизого дыма «Доброе утро, Саша». И смотрел так, смотрел, своими чуть прищуренными светлыми глазами, будто проткнуть хотел. Ага, пронзить «нефритовым жезлом». И Санька был готов. Вот правда! Если бы этот сгусток тестостерона поманил, хоть намекнул, то он бы бросил всё — и в омут с головой! Прямо в этот табачно-кофейный запах, прямо в эти крепкие, покрытые жестким светлым волосом руки, прямо в эти внимательные изучающие глаза. Так ведь не манил, не звал, не говорил ничего, мучая неизвестностью. Санька сам спросил. Выпил немного пива за гаражами с лучшим другом и пошел домой, мрачно обдумывая, как бы поскорее домашку сделать да в комп поиграть подольше, но вот на лестничной клетке совершенно неожиданно встретил Женю. Почти тридцатилетний Евгений Маркелов стоял такой пьяный-пьяный, опираясь рукой о стену и пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Беспомощно взвыл, осознав всю тщетность бытия, и завертел светлой головой, сталкиваясь взглядом с соседом-малолеткой, который, кажется, даже забыл как дышать в тот момент. — Сколько тебе лет? — прищурившись, прошептал мужчина прокручивая ключи на пальце. — Четырнадцать, — так же тихо ответил Санек, делая шаг вперед. — А вы… Рука неожиданно сильно сжалась на горле, и мальчишка инстинктивно вцепился в мощные пальцы, испуганно пропищав что-то про «не надо» и «пустите». Евгений впечатал соседа лопатками в свою дверь и навис сверху, показавшись вдруг Сашке каким-то слишком большим и даже немного угрожающим. Холодный нос ткнулся в шею, и парень мысленно поблагодарил хулигана Серегу с седьмого этажа, что тот снова свинтил у них лампочку, и баба Валя не сможет разглядеть в глазок, что за содом творится у нее под носом. — Какой же ты… — простонал Евгений, и вдруг коснулся теплыми и неожиданно мягкими губами белого мальчишечьего горла, — …ма-аленький. Санька всхлипнул от страха и трепещущего в груди счастья, и, не веря своей удаче, торопливо зашептал в ответ: — Это ничего, что маленький! Я никому не расскажу, правда-правда! Пожалуйста, давай… Женя будто очнулся. Дернулся от него, как от огня, едва не навернулся с лестницы, и застыл, удивленно приподняв бровь. — Ты не боишься меня? «Нет, я хотел этого так долго! Трахни уже меня, затолкай в свою квартиру и поимей на своей кровати!» — пронеслось в юношеской головушке, но вслух он это не сказал. Покраснел до кончиков ушей и заблеял что-то на ягнячьем. — Не могу я! — тихонько простонал Евгений, нащупав в кармане пачку сигарет. Вытянул одну, прикурил, наполняя и так провонявший куревом подъезд едким дымом. — Ты еще совсем дитя. Вот будет тебе восемнадцать… И Санька ждал. Даже рыдая в подушку, после того, как Женя ему признался, что уезжает на заработки, верил, что вернется, что не забудет. И вот — день-икс. Июнь, жара такая, что голова кругом, а Сашку в холод бросало. Сначала ночью, когда приснилось, что приехал-таки, как обещал. Потом утром, когда открыл глаза и понял, что все сон. Потом, когда вышел на лестничную клетку и почувствовал знакомый запах сигарет, но, увы, помимо Евгения в подъезде бессовестно курили и другие жители. Потом, когда дошел до метро и почудилось ему, что мелькнула в толпе знакомая светловолосая макушка. В университет ехать совершенно не хотелось, потому что там — фальшивые, как блеск китайской бижутерии, поздравления, а Саньке сейчас было совсем не до праздника. Втиснув свою тушку в переполненный вагон, он прижался боком к надписи «не приcлоняться» и прикрыл глаза, планируя поспать полчасика. Люди стискивали со всех сторон, обволакивая своими телами, и только одно тело сзади терлось как-то слишком настойчиво. Санька чувствовал себя неуютно. Казалось, что незнакомец прижимается к его заднице совсем не бедром, а очень даже пахом, и то, что упирается ему между булок — совсем не похоже на телефон. Смущенно кашлянув, он попытался проскользнуть между теткой с огромным чемоданом и дедом с газетой, но могучие спины оных не давали ни малейшего шанса это сделать. И вот, когда поезд набрал разгон, стартуя с очередной станции, мальчишка набрался смелости, чтоб развернуться лицом к извращенцу и посмотреть в глаза бесстыжие, рот ему вдруг залепила широкая ладонь, слишком знакомая, с едва ощутимым, но таким родным запахом табака и кофе. — Не хочу показаться грубым, юноша, но я бы вас с удовольствием жестко поимел! — врезался в мозг шепчущий голос. Рука с лица переместилась ниже — на шею, чуть придушив. Санька застыл, не смея двигаться. Он не шевельнулся, даже когда вторая рука совершенно наглым образом скользнула сзади прямо под джинсовую ткань да под ткань трусов, между половинок, а потом туда, вглубь, куда мальчишка только вчера вечером совал купленный в интернете небольшой резиновый член, таким извращенным образом прощаясь с детством. Было больно и стыдно, и эксперимент пришлось отложить на какое-то время. Но сейчас… — Не хочу показаться блядью, но я согласен, — пискнул мальчишка, чувствуя, как в него проталкивается что-то маленькое и круглое — чуть больше двух пальцев в диаметре, но скользнувшее так легко, что совсем не больно. Рука выскользнула из штанов, а потом пальцы, сжимающие горло, разжались. Кислород хлынул в легкие, вскружив голову. Санька сжал задницу на пробу и ощутил что-то, что явно мешалось, а еще проводок, торчащий из дырки, щекочущий морщинки и складочки. — Что это?.. — испуганно всхлипнул он, когда поезд остановился на очередной станции, и люди начали выходить из вагона, будто специально освобождая место для маневра. Санек хотел развернуться, но Женя только тихо рассмеялся, подталкивая его в спину к свободному сиденью. Парень сделал маленький шажок, в полной мере ощутив внутри себя что-то, что надавливало и распирало, но торчало почти у входа, не продвигаясь вглубь и не выскальзывая. Он чуть потужился, но оказалось, что без явного усилия штуку не вытолкнуть, а корчить рожи в метро, будто ну очень в туалет надо, было стыдно. Рука надавила на плечо, заставляя приземлиться задницей на жесткое пластиковое сиденье, и Санька глухо застонал, плотно сжимая губы. — Это, мой милый мальчик, аперитив перед основным блюдом, — горячее дыхание опалило ухо, и милый мальчик наконец-то повернул голову к усевшемуся рядом с ним мужчине. Он был именно такой, каким Саша его себе и представлял. Чуть повзрослевшим, возмужавшим, в свободной белой футболке, с татуировками на загорелых мускулистых руках. Взгляд метнулся вверх, к лицу с отросшей трехдневной щетиной, серебристыми глазами, и расплескавшимся в них желанием. — Ч-что? — испуганно пробормотал парень, увидев маленький пульт в руках спонсора его бессонных ночей. «Щелк!» — Первая скорость, — тихо объявил мужчина интимным шепотом. Санька замер, впечатываясь взглядом в пульт, на котором скорости были выставлены от единички до семерки. Отлично, единичка — это еще терпимо. Видимо, Женя решил также, потому что с явным удовольствием переключил на вторую. Внутри что-то будто зашевелилось, зажужжало, и казалось, что это слышат все, хотя звуки тонули в реве поезда. Саша поерзал, чувствуя, как в животе разливается тепло, а член решил, что без него не освятится. — Третья, — голос прозвучал будто из-под толщи воды, и Санька, никогда ранее не любивший математику, понял смысл геометрической прогрессии. Если вторая скорость была по его личной шкале на «троечку», то вот третья скорость — на уверенную такую «девяточку». А ведь есть еще и четвертая! Ну надо же! Будто мысли прочел! — Четыре… — прошептал мужчина. — Хва-хватит! — зашипел Сашка, вцепляясь в руку мучителя. Внутри поселился маленький круглый отбойный молоточек, что долбил по простате, будто решил вытрясти из нее простатью душу. Дыхания не хватало, будто кто-то уменьшил легкие, так что им приходилось работать вдвое усерднее, жар полз по щекам, а в животе было так приятно-приятно, как не было еще никогда. Будто сотни оргазмов бьют в мозг и всё никак не пробьют дыру в черепе. — Пожалуйста, я сейчас… — Санька поспешно шлепнул сумку на свой пах, прикрывая позорный бугорок, и стукнулся затылком о стенку позади, всматриваясь в лица людей сидящих напротив. Боже, что они подумают! Вон девчонки-школьницы хихикают. Может, корейцев своих обсуждают, а может, и над ним ржут! А вон бабка крестится. С чего бы это? Мужик в телефоне залипает, улыбается. Пишет жене, что увидел в метро парня в предоргазменном состоянии или смотрит мемы с котиками?! — Пятая! — торжественно объявил Женька, клацнув пультом. Саша захрипел, до боли сжимая челюсти, и выгнулся в пояснице, хватаясь одной рукой за сиденье, а другой, за запястье своего истязателя, пытаясь куда-то деть накопившуюся энергию. Оргазм накрыл цунами, забился водой в нос и рот, вышибая воздух, и паренек задрожал всем телом, позорно кончая, бесстыдно потираясь ширинкой о тетрадь по внешнеэкономической деятельности, тяжелой, на девяносто шесть листов, что так удачно лежала сегодня в сумке. По светлой ткани расползалось пятно, но мысли, что же теперь делать и как идти в таком виде в универ, не особо тревожили его. Какой, в жопу, универ, когда он вернулся? Когда он пообещал продолжение сладкой пытки? Когда он тут, рядом! Да пусть его хоть вся страна с торчащим из голой задницы проводком вибратора увидит, ему-то что? Когда рядом сидит самый охеренный мужик, о котором он четыре года только мечтать мог! — Я… всё, — признался Санька, поднимая глаза на сидящего рядом мужчину, и чуть не описался от восторга, натыкаясь на жадный, пожирающий взгляд. Он наблюдал. Он смотрел. Он видел. Видел всё. — Шестая! — хрипло, насмешливо, произнес Евгений, и ни на секунду не затыкающийся шарик внутри забился в припадке. — Ай! — тихо вскрикнул Сашка, пытаясь вырвать пульт из безжалостных рук. Внутри все было такое чувствительное, такое уязвимое после оргазма, и вот так дразнить стеночки, которые только только испытали культурный шок… — Отдай! — Неа! — издевательски зашептал Женя, пряча пульт за спину. — Вон, бабушка стоит над тобой! Уступи ей место, поганец! Санька мученически возвел глаза на нависающую над ним старуху, и на негнущихся ногах поднялся, прикрывая пах своей сумкой. Перехватил заинтересованный взгляд школьницы, покраснел и, скрывая слабость в пошатывании от движения поезда, отошел на прежнее место, прижался спиной к стене и вцепился в поручни, пытаясь отвлечься от настойчивого, слишком сильного, слишком выжигающего удовольствия. Обиженно покосился на Женю, что тоже поднялся и направился к нему, встал рядом и включил последнюю. Последнюю, черт побери, скорость! — Не-ет, — захрипел парень, хватаясь руками за футболку мужчины. В глазах потемнело, и он испугался, что грохнется сейчас в обморок. Вибратор долбил по простате, казалось, целенаправленно, как живой, будто только ее и видел. От перенапряжения в башке что-то пульсировало, и наслаждение обернулось совсем не наслаждением, а очень даже издевательством над нервной системой. Саня втянул живот, затаил дыхание, и даже чужой, ненужный, лишний голос не смог вырвать его из транса. — С ним все хорошо? А то бледный какой-то… И уже родной, долгожданный, прокуренный: — Не волнуйтесь, температура. Простыл. А он действительно чувствовал себя больным, потому что тело стало таким чувствительным, прямо до боли. Прикоснись — и будто ток по позвоночнику. Он с трудом поднял тяжелые веки и уставился на свое отражение в стекле двери напротив, и вновь застонал, откидывая голову назад, ударяясь затылком. М-да, теперь понятно, почему о его самочувствии спросили. Мало того, что он производил впечатление полной беззащитности, так еще и в испуганных глазах мерцали неконтролируемые слезы, а взгляд был неподвижен, как при лихорадке. Да и волосы все растрепались, вон, хвост с макушки сполз куда-то… Тело трясло. Это не было похоже на удовольствие, это было слишком… пожалуй, «слишком» — самое подходящее слово. Вибратор с бешеной скоростью вибрировал, вдавливаясь в оголенный комок нервов, и Санька не находил иного выхода, кроме как прижаться спиной к стенке и замереть, пытаясь не дышать, просто ждать, когда кончится эта пытка. Оказалось, что если не двигаться, то вскоре вернется привычное наслаждение, конечно же, коль он может назвать привычным для себя «массаж» простаты, который по ощущениям совсем не был похож на классический оргазм от банальной быстрой дрочки в туалете. Он уже и готов был бы кончить второй раз, да вот только вибрация вдруг переключилась на вторую — легкую, по сравнению с таранящей седьмой. Рука сжалась на предплечье и потянула прочь, и Санька заторопился следом, с трудом переставляя ноги, нечаянно наступая на широченную лапу какой-то объемной женщины. — Молодой человек, вы наступили мне на ногу! — визгливо заметила дама, бросая любопытный взгляд на странную парочку, будто желая узнать, что такого происходит между мальчишкой в предобморочном состоянии и мужчиной со зверским взглядом. Ну, никак иначе не вязался живой интерес в заплывших накрашенных глазках с возмущенно сведенными нарисованными фломастером бровями. — Ваша нога, мадам… прошу прощения! — хватаясь за поручни, простонал на автомате Санька, выскакивая из вагона едва не врезаясь в широкую спину своего долгожданного мучителя. Не одну бойкую старушку в то утро возмутил мужчина, плотно вжимающий лопатками в колонну юношу, что пытался устоять на ногах. Мужчина при этом хищно осматривался вокруг, будто искал кому рыло начистить, выискивая посторонние взгляды, направленные на его мальчика. И если бы старушки могли услышать, что шептал змей-искуситель в розовое ушко своего молоденького аманта, то узнали бы для себя много нового, не вписывающееся в привычную картину серого бетонного мира. Потому что, как это так, чтоб тридцатитрехлетнему мужчине не нужна была любовь фигуристой барышни, уважение коллег, крутая тачка и квартира в центре, а вместо этого — всего лишь вот этот щуплый мальчишка из двадцать первой квартиры, который его дождался.