Право первой ночи

Поминки по Джону были не в пример веселее, чем свадьба его сына. Тогда в таверне собрались друзья Джона из окрестных поместий, хорошо знавшие его по походам. Они пили за него, вспоминая истории, приличные и не очень. Сидели они тогда за этим же самым столом. И Кастиэль, загорелый после возвращения из очередной военной кампании, сидел вместе с ними, пил наравне, провожая своего бессменного денщика. Дину было четыре, когда их родовое поместье сгорело целиком, и в огне погибла его мать. Их семья и так уже не один год балансировала на грани разорения, а теперь разом лишилась даже тех невеликих ценностей, которые еще сохранились в доме. Узнав о пожаре, к ним приехал сосед, старый граф Абингдонский, с которым Джон служил еще до того, как женился, и предложил переехать к нему, хотя бы на первое время. Выбора у Джона не было и, скрепя сердце, он принял предложение. Им выделили несколько комнат, для Сэма нашли кормилицу, а к Дину, а потом и Сэму, приставили гувернера и учителя. Джон стал наставником единственного сына графа, а когда началась война, отправился с ним в качестве адъютанта, нередкая в то время практика воспитания неопытных офицеров. Он нечасто приезжал в графское поместье, как и сам Кастиэль: по традиции, тот служил в армии венценосного брата короля, герцога Веледского и прочая, и прочая, и только из писем они все узнавали о его перемещениях. Дин и Сэм росли при доме; Дин любил сбегать в конюшню, ему нравился запах лошадей, кроме того, их учитель брезговал заходить в стойла, и Дин успешно от него там прятался. Старший конюх, дядя Бобби, его не гонял, рассказывал, как ухаживать за лошадьми, как их чистить, как следить за упряжью. В ту пору Дин мало чем отличался от грязных дворовых мальчишек. Сэм был серьезнее, он носил бархатные штанишки и длинные волосы, играл на скрипке и изучал мертвые языки. Неудивительно, что в семнадцать его отправили в сопровождении состарившегося гувернера на учебу в столицу. Из последнего похода Джон не вернулся. В тот год умер и граф, и Кастиэль, приехавший на передышку, вступил в права наследства. Теперь официально он звался полным именем — граф Кастиэль Иммануил Алан III, граф Абингдонский, и имел право распоряжаться всем имуществом. Дину он привел кобылу Джона, тонконогую и быструю вороную красавицу по кличке Импала — бегала та и впрямь как антилопа, буквально стлалась над землей, и еще увесистый мешок с золотыми: часть военной добычи, полагавшейся Джону. Деньги Дин отправил Сэму на учебу, не желая зависеть от подачек, а сам заменил отца в качестве адъютанта графа. Однако Кастиэль больше не собирался на войну, так что Дин стал кем-то вроде камердинера или личного секретаря. После многих лет ратных трудов у Кастиэля было немало застарелых ран, требовавших покоя и лечения. Ему шел тридцать второй год, Дину минуло двадцать. Они были дружны, насколько это было возможно в их положении. И вдруг размолвка по глупому, в сущности, поводу. Дин на себе узнал, насколько крут пресловутый нрав Кастиэля. Граф обиделся и сослал его на конюшню, к старику Бобби, чистить лошадям подковы от грязи и вычесывать из хвостов репьи. А потом внезапная свадьба, о которой Дину сообщили буквально накануне — с невестой, выбранной графом, оплаченной графом, все по приказу графа. И вот теперь Дин сидел во главе стола рядом со своей нареченной женой — худющей, рыжей, с выступающими зубами. Даже смотреть на нее Дину было неприятно, хотя он и был с ней поверхностно знаком. Одна из младших дочерей бедного дворянчика, сирота и бесприданница, которой коротать бы весь век старой девой, если бы не граф. Дин дотянулся до кувшина, налил себе крепкого эля и, не дожидаясь тоста, выпил. Сейчас он ненавидел Кастиэля сильнее всех, кого встречал в жизни. Невеста, Шарлотта, которую все звали Чарли, покосилась на него. Она не выглядела особенно несчастной и постоянно переговаривалась о чем-то с Дороти, своей лучшей подругой. Вот и сейчас Дороти что-то негромко сказала ей, и Чарли рассмеялась. Дин скрипнул зубами, больше всего ему хотелось заорать, перевернуть стол и топтать утварь ногами. Кто дал право другим распоряжаться его жизнью? Почему никто даже не спросил его о том, чего хотелось ему самому? Лучше бы граф послал его в армию! За окном раздался топот копыт, а следом низкий хриплый голос. Дин вскинул голову: этот голос он узнал бы повсюду. Раздалось злобное ржание и испуганный вскрик мальчишки, приставленного присматривать за лошадьми гостей. — Не приближайся к нему, — рявкнул Кастиэль, и Дин ухмыльнулся. Рыжий жеребец Кастиэля получил свою кличку Апокалипсис не за стать, а за редкостно дурной характер. Он кусал и лягал всех, приближавшихся к нему, делая исключение только для хозяина и, как ни странно, для Дина. С лошадьми он тоже общаться не желал, подпуская к себе только Импалу. С ней он был игрив и ласков, как жеребенок, но стоило подойти еще какому коню, и беды было не избежать. Видимо, Кастиэль оставил Апи у привязи, потому что вскоре он вошел в зал. Голоса притихли, и все уставились на него. Он был в обычном своем костюме для верховой езды: бежевом фраке полувоенного покроя, белой рубашке тонкого полотна, отделанной по воротнику и манжетам узкой полоской кружев и облегающих темно-синих кюлотах, застегнутых у колен на ряд медных пуговиц. Высокие сапоги были забрызганы грязью. В руке граф сжимал стек и похлопывал им по бедру. Дин посмотрел на черную кожу и сглотнул. — Эля, господин граф? — сунулся вперед трактирщик. Кастиэль мотнул головой, отказываясь. Все это время он смотрел на Дина, и под этим тяжелым взглядом Дину было не по себе. — Я пришел взять то, что полагается мне по праву, — громко и четко сказал он. Все затихли, и взгляды метнулись к невесте. Та порозовела, не привычная к всеобщему вниманию. Кастиэль чуть усмехнулся. — По праву рождения, данному мне Отцом небесным, я требую свой трибут: первую ночь. Раздался шепот. Право это у Кастиэля и правда было, но ни он сам, ни его отец никогда им не пользовались. Дед, бывало, шалил, и по деревням доживали еще его бастарды, немолодые уже главы семей. Дин оглянулся на свою жену. Больше всего она напоминала застигнутого внезапно кролика: на побелевшем лице веснушки казались бурыми пятнами. Дороти схватила ее за руку и сжимала так крепко, что наверняка причиняла боль. Нерешительно Чарли начала подниматься со своего места. Неожиданно Кастиэль вновь покачал головой. — Нет, не она. Шепот усилился, все начали переглядываться. Если не невеста, то кто? — Он. Одно слово. Даже не имя. Дин почувствовал, что кровь отхлынула поначалу от лица, оно заледенело, а следом вернулась, и щеки запылали жарким огнем. Такого еще не бывало. Зачем графу нужен был мальчишка, выросший в его же доме? Тот явно не собирался никому ничего пояснять. Развернулся и направился из таверны, уверенный, что распоряжение будет выполнено. Путаясь в собственных ногах, Дин кое-как выбрался из-за стола. На Чарли он даже не посмотрел, как не смотрел и на окружающих. А те, уже не стесняясь, обсуждали случившееся и строили предположения. Дин выскочил за дверь, радуясь, что может оставить их за спиной. Если он и надеялся, что Кас прихватил Импалу, то надежды себя не оправдали: конь был только один. Граф легко сел в седло и освободил одно стремя: — Давай. Сквозь зубы, не глядя. Традиция, чтоб ее. Дин не стал оглядываться на таверну: наверняка все таращились в подслеповатые окошечки, отпихивая друг друга. Дина передернуло. Он вскарабкался на круп коня. Тот переступил задними ногами, но на Дина никак не отреагировал. Стараясь как можно меньше прикасаться к графу, Дин вцепился в потник. Но уже за воротами почувствовал, что без опоры начинает сползать. Только не хватало в праздничной одежде свалиться с лошади в грязь. — Я собираюсь ехать быстро, — поставил его в известность Кастиэль. — Если не хочешь бежать за мной следом, держись как следует. Хотелось бы Дину послать его подальше, но граф был прав, и ему пришлось сдаться. Он обхватил его за пояс, прижавшись к обтянутой бежевым сукном спине. От графа пахло потом, человеческим и конским, и Дин подумал, что тот, наверняка, долго катался по окрестностям, прежде чем появился на пороге таверны. Тряская иноходь Апокалипсиса привела к тому, что вскоре Дин буквально вплавился в эту спину, а без опоры под ногами не мог даже отодвинуться. Граф держался ровно и на всем протяжении поездки не произнес ни слова. Хорошо, что до поместья было не особенно далеко. Во дворе Дин сполз с коня, чувствуя, что ноги никак не желают сдвигаться: все же круп был шире туловища, и мышцы тянуло. Он сцепил зубы и постарался не выдать этого при ходьбе. Граф сам отвел Апи в конюшню, пока Дин бессмысленно топтался посередине двора. Ему казалось, будто с утра прошло не десять часов, а минимум десять лет. Кое-кто из челяди прошел мимо, с интересом на него поглядывая, но никто ничего не сказал. Наконец из ворот конюшни вышел Кастиэль, по прежнему сжимавший в одной руке стек. Второй он взял Дина за верхнюю часть плеча, словно нашкодившего мальчишку, и повел в дом. Они молча поднялись на второй этаж, и Кастиэль свернул в свои покои. Дин часто здесь бывал, но сегодня все выглядело иначе, и он смотрел на массивную тяжелую мебель и старинные портьеры как в первый раз. Они вошли в личную спальню Кастиэля, состоявшую из двух комнат: передней с камином, креслами, рабочим столом и несколькими книжными полками, забитыми самыми разнообразными печатными и даже рукописными томами. Вторая комната, отделенная от передней аркой с занавесом, была меньше. В ней стояла широкая кровать и столик для умывания. Камин в передней уже горел, наполнив все помещение сухим теплом. Прямо перед ним стояла большая ванна, которую привозили сюда по требованию Кастиэля на специальной платформе с колесиками. На каминной решетке сбоку стояли несколько медных котлов. Над ними вился пар, а перед камином выстроились ведра с холодной водой. Кастиэль отошел к креслу и устало опустился в него. Дин остался стоять посередине комнаты столбом, чувствуя себя ужасно глупо. — Проверь воду, — скомандовал Кастиэль. — Если остыла, добавь кипятка. Дин кинулся исполнять приказание: делать что-то было легче, чем ждать и терпеть гнетущее молчание. Кастиэль наблюдал за ним, все еще вертя в руках стек и похлопывая себя по сапогам. Дин снял праздничный сюртук, расстегнул манжет на рубашке и, поддернув рукав, сунул в воду предплечье. Вода ожидаемо успела остыть, несмотря на камин. Он взял один из котлов с кипятком специальной толстой прихваткой, заботливо кем-то оставленной, и опрокинул содержимое в ванну. Поболтал рукой, разгоняя. Теперь вода была приятно теплой. На всякий случай он добавил еще немного, потом зачерпнул пустым котлом еще чистой воды из ванны и поставил нагреваться. — Раздень меня, — раздалось следующее приказание. Дин обернулся. Кастиэль уселся в кресло и покачивал сапогом, положив ногу на ногу. Дин подошел. — Ну? — Вскинутая бровь, поджатые губы. Дин опустился на одно колено и потянул за сапог. Тот сполз медленно, неохотно. Дин отставил его в сторону. Подождал, пока Кастиэль сменит ноги, и стянул второй сапог. Потом поднялся и выставил за дверь. Лакей заберет и вычистит потом. Когда он вернулся, Кастиэль уже ждал его стоя. Дин потянулся к его темно-синему шейному платку, скособочившемуся за день. Сам заметил, что руки дрожат, и рассердился на себя. Развязал узел и потянул. Ему нравилось смотреть, как синий шелк ползет по давно лишившейся южного загара и ставшей аристократически-бледной коже графа. Отбросив платок на кресло, Дин взялся за рукава фрака. Фрак он встряхнул и повесил на спинку, расправив фалды. Кастиэль следил за ним с нечитаемым выражением лица. Вероятно, он специально надел этот жилет сегодня, с десятком мелких пуговичек. Дин расстегнул каждую, стараясь избавиться от лишних мыслей. Жилет отправился к платку. Теперь настало время панталон. Расстегнуть, стянуть, придержать, пока граф приподнимет каждую ногу. Панталоны воняли конем, поэтому Дин отнес их к сапогам, на чистку и проветривание. Граф за это время присел на высокий подлокотник кресла. Дин скатывал его чулки, стараясь не коснуться икры, глядя, как из-под темно-серого плотного шелка появляется кожа. Выше колена нога еще была прикрыта панталонами. Дин старался не смотреть вверх, сосредоточившись на своем сиюминутном действии. Наконец с чулками было покончено. Настал черед рубашки. И опять ряды мелких пуговиц — спереди, от шеи до живота, и на манжетах. "Интересно, кто их застегивал? — вдруг мелькнуло у Дина в голове. — Сам он ни за что бы не справился, только не на рукавах". Не сдерживаемые манжетами рукава повисли, прикрыв ладони Кастиэля до самых кончиков пальцев. Дин не стал по-плебейски тянуть рубашку вверх, тем более, что это предполагало бы слишком близкий контакт. Вместо этого он распахнул ее и стянул вниз. Его ладони скользнули сначала по плечам Кастиэля, потом по бедрам. Тот не изменился в лице, просто переступил послушно через смятую ткань, которую придерживал присевший на корточки Дин. — Полностью, — раздалось сверху. Дин вскинул голову. Откуда-то у Кастиэля в руках вновь появился стек, и он похлопывал им себя по ладони левой руки. Дин замер, глядя в глаза графу снизу вверх. Стек скользнул по его щеке, пробрался под подбородок, выше приподнимая голову. У Дина пересохло во рту. Не отводя глаз от графа, он положил руки на пояс его панталон, нащупал завязки и потянул витой шнурочек. Ткань легко сдвинулась. Дин по-прежнему не смотрел на то, что делали его руки, просто позволил им двигаться автоматически. Кастиэль переступил с ноги на ногу, ни на секунду не разорвав зрительного контакта. Потом стек исчез. Развернувшись, Кастиэль направился к ванне. — Раздевайся и присоединяйся ко мне, потрешь мне спину. Тон не оставлял ни малейшего намека на возможность возражения. Дин сжал кулаки. А потом повиновался. Он не сразу понял, что сделал, а когда до него дошло, то покраснел так, что слезы чуть не брызнули у него из глаз. Он оказался между ванной и камином, и теперь огонь освещал его сзади. Он знал, как пикантно смотрится черный силуэт, окруженный туманом нательного белья. Дин раздевался быстро, комкая свои лучшие вещи и бросая их прямо на пол. Оказавшись голым, он прикрылся ладонью. Плевать, что он тоже был аристократом, а тем не пристало стесняться своей наготы. Его титул баронета и права на владение бесплодными землями, граничившими с землями графов Абингдонских, на его привычках ничем не сказались. Преодолев расстояние до ванны в два шага, Дин торопливо забрался в нее и сел лицом к графу, поджав ноги. Ванна была большая, старинная. Ее выстилали полотном, прежде чем наполнить. Вода была приятно теплой, от камина тоже шло тепло. Дин вдруг почувствовал, как же сильно он устал. Не только за этот день, за все последние недели. С тех пор, как его сослали на конюшню, возможности как следует вымыться у него не было. В день своей свадьбы он кое-как ополоснулся у колодца. А теперь, в тепле, его разморило. — Развернись, — потребовал Кастиэль, — и садись ближе. Дин повиновался. При этом немного воды выплеснулось, но Кастиэль никак это не прокомментировал. Дин оказался спиной к графу, между его раздвинутых ног. Он поначалу не хотел откидываться, но его плечи обвела сильная жилистая рука, привыкшая справляться не только со строптивыми конями, но и со строптивыми слугами. Вскоре Дин полулежал на груди графа, откинув голову ему на плечо и чувствуя время от времени прикосновения графского естества к своей пояснице. Граф взял заранее приготовленную губку, отмоченную в воде с мыльным корнем, и Дин едва удержался от стона, когда она скользнула по его шее и ключицам. Вопреки своему требованию, что Дин должен был тереть ему спину, граф сам мыл его, не пропуская ни дюйма кожи. Плечи, руки, ладони, живот... Потом спину. Дин повиновался бессловесным приказаниям, жестам, легким толчкам. Он млел от этой процедуры, больше напоминавшей изысканные ласки, а не просто омовение. Наконец рука графа скользнула ему между ног. Дину уже даже было не стыдно за то, как крепко у него стояло в последние минуты. Под водой видно этого не было, но теперь рука Кастиэля скользила по его органу, явно не просто обмывая. Он вновь потянул Дина на себя, позволил ему удобно устроиться, и принялся медленно водить губами по мокрой шее, от уха до самого плеча. Всякий раз, когда он выдыхал, Дина пронзало острым возбуждением. Мокрая кожа оказалась в разы чувствительнее к такой нехитрой, казалось бы, ласке. Одновременно шершавая подушечка большого пальца Кастиэля обводила головку Динова члена, порождая сладкую глубинную дрожь в его животе. Дин всхлипнул, когда Кастиэль стиснул его член прямо под головкой и принялся теребить уздечку. Понадобилось совсем немного, и, ахнув, Дин кончил. Он подумал, что граф оттолкнет его в раздражении, что игра завершилась так быстро, но вместо этого граф погладил его, расслабив руку, выцеживая остатки удовольствия, а потом позволил Дину расслабиться. Сам он никакой разрядки не получил, и сквозь приятную негу Дин помнил об этом. — Давай домоем тебя, — прошептал граф ему на ухо. — Кое-какие места еще остались без внимания. Дину очень не хотелось двигаться, но он понимал, что сопротивление бесполезно. И решил подыграть, в конце концов, терять ему было точно нечего. Поэтому он сдвинулся вперед и встал на колени, взявшись за другой конец ванны. При этом его задница высунулась из воды. Раздвинув ноги как можно шире, он оглянулся через плечо, чтобы взглянуть на Кастиэля. Глаза графа потемнели, взгляд казался тяжелым и почти с ощутимым нажимом скользил по коже Дина. А когда граф провел губкой по его пояснице, завершив между ног, смотреть Дин уже не смог. Руки у графа были сильные, решительные, он не медлил и не стеснялся, а как следует тер и промывал повсюду, где ему казалось необходимым. Дин послушно прогибался, давно уже уткнувшись лбом в сложенные на бортике руки. Порой он вспоминал, что стоило возмутиться, но не находил в себе на это сил. Внезапно все закончилось. Пока Дин моргал, пытаясь понять, что будет теперь, граф в халате появился перед ним. — Встань, Дин, нужно тебя ополоснуть. Дин поднялся, чувствуя, как вода стекает с него. Граф сам смешал холодную и горячую воду и поставил ведро поближе. Прихватив кувшин, он поднялся на скамейку, благодаря которой они вылезали и забирались в ванну. Дин запрокинул голову, позволяя воде свободно течь по лицу. Только теперь он начал понимать, какая же это роскошь — возможность мыться теплой водой в теплой комнате, когда тебе помогают. Закончив, граф провел ладонями по его телу, сгоняя лишнюю влагу, а потом накинул на плечи подогретую простыню. Дин выбрался из ванны освеженным, даже обновленным. — Пойдем? — Граф протянул ему руку. Дин не стал сопротивляться. Сейчас он был готов принять от графа все, что тот был намерен дать ему. Он подошел к кровати и сам встал на колени перед ней. Завел руки за спину и опустил голову, принимая смиренную позу. Граф не заставил себя ждать. Стек опустился ровно на середину правой ягодицы, и Дин вздрогнул. Рука у графа была тяжелая, но уверенная. Он клал удар за ударом, всякий раз сдвигая стек так, чтобы не попасть в одно и то же место. Удерживаться неподвижно становилось Дину все тяжелее, он клонился вперед, пока не уперся лбом в высокий тюфяк на кровати. — Достаточно? — спросил граф. Дин кивнул. — Не слышу, — последовало немедленно. — Д-да, — выдавил Дин. — Тогда забирайся. Дин был рад, что мог опереться на кровать, потому что ноги держали его плохо. При этом он испытывал мучительное возбуждение, куда более сильное, чем даже в ванне, которое подогревалось его любопытством. Кровать была застелена простынями из смеси льна и шелка. Они были прохладными и гладкими, но все же не настолько, чтобы скользить по ним. Дин лег на живот, выставив свой горящий зад вверх. Он испуганно дернулся и втянул воздух сквозь зубы, когда его кожи коснулись смазанные бальзамом ладони. Граф мял и массировал его плоть, заставляя Дина ерзать и морщиться, при этом его член терся о простыню, и Дин чувствовал, что та становится чуть влажной в этом месте. Он напрягся, когда пальцы графа скользнули между половинок и погладили сжавшийся вход. Устроившийся на коленях сбоку от Дина граф наклонился к его уху и прошептал: — Впусти меня, я не сделаю тебе плохо. Дин шмыгнул носом и затих. Пальцы у графа были сильные, чуть шершавые, явно знакомые не только с пером и бумагой. Дин подавался назад, вскидывая бедра, желая постепенно чего-то большего. И граф решил дать ему это. Он сместился назад и потянул Дина вверх, поднимая его на колени. Дин уткнулся лицом в скомканное покрывало, пряча румянец и опасаясь, что будет кричать. Он ожидал резкости, присущей графу в обиходе, однако тот прижался к нему и принялся водить восставшим членом по хорошо смазанной расселине. Дин сжался, когда граф слегка надавил на его вход, но тот сразу же отступил и продолжил ласкать его членом и руками, заводя еще больше. В какой-то момент Дину уже захотелось почувствовать что-то внутри себя, и он двинул бедрами, намекая. Граф понял его намек и, крепче перехватив за бедра, толкнулся уже не играючи, а по-настоящему. Как Дин и ожидал, поначалу было больно, хоть и не так сильно, как он боялся. Граф хорошо его подготовил, теплая ванна расслабила мышцы, сделала их податливей. Граф продвигался мелкими толчками, ненадолго замирая и используя передышки, чтобы оставить на спине Дина там и тут пару легких поцелуев. От его движений по телу Дина поползла истома, охватившая не только его пах, но и живот, и грудь, отдававшаяся в его сосках и даже губах. Им как раз очень не хватало внимания, и Дин даже принялся сосать собственный большой палец, заполняя пустоту во рту. Граф будто почувствовал. Откинулся назад, притягивая Дина к себе, и тот вдруг оказался у него на коленях, насаженный на член. Ягодицы, прижатые к коже, заныли. Граф ничего не стал говорить, он мягко потянул лицо Дина за подбородок, добрался до его губ и завладел ими. Дин провалился в поцелуй, такой нужный ему сейчас. Одна волна удовольствия поднималась снизу, вторая текла сверху, и они грозились встретиться где-то посередине и разорвать его на части. Граф нащупал его сосок и потеребил его, лишая Дина сил. Он разорвал поцелуй и наклонился вперед, уперся в матрас, чтобы граф наконец-то хоть как-то разрешил это мучительное напряжение. Сжав ладони на талии Дина, граф толкнулся уже по-настоящему, не сдерживаясь. Этот толчок вырвал у Дина стон, а потом тот уже перестал сдерживаться и выл, почти не переставая. Порой его голос походил на жалкий скулеж, порой он рычал, однако он издавал звуки под руками графа, как диковинный музыкальный инструмент. — Будешь еще сбегать? — вдруг прошипел граф ему на ухо. — Или я тебя слишком жалею и не порю достаточно? Дин замотал головой. Он и сам не знал, на что отвечает “нет”. Граф хмыкнул и продолжил. Вскоре ритм его толчков стал менее четким, член напрягся так, что Дину стало немного больно. Однако граф о нем не забыл. Он обхватил ствол Дина и принялся дрочить ему быстро, жестко, выжимая оргазм. Дин, кажется, закричал, хотя сам этого точно не помнил, смутно ему почудился вскрик и стон графа. А потом они рухнули боком на постель, разом провалившись в мякоть тюфяков и подушек. Дин весь взмок, да и грудь графа, к которой он прижимался спиной, ходила ходуном и была влажной на ощупь. Неожиданно Дин вспомнил, что хотел спросить графа вот уже несколько недель. — Зачем тебе я, если у тебя есть этот мальчик, как его, Альфи? Он моложе меня и наверняка еще девственник, если только ты не лишил его этого небольшого недостатка. Дин ждал наказания или резкой отповеди, но вместо этого граф засмеялся. — То есть все твои выходки в последнее время, все твои разговоры о необходимости поддерживать видимость приличия не более, чем ревность самого дурного пошиба? — Дин хотел возмутиться, но граф поцеловал его в плечо. — Альфи хороший мальчик, но он мне не нужен. Мне никто по-настоящему не был нужен кроме одного глупого, строптивого конюха с слишком хорошим для него образованием. Сначала Дина затопило облегчение, и он даже повернулся, чтобы взглянуть графу в лицо. Одинокая свеча бросала на него неровные тени. Однако мысль о свершившимся свадебном обряде несколькими часами ранее, отрезвила его. Похоже, граф прочел его мысли: — Чарли будет хорошей женой тебе, Дин. Сдержанной, нетребовательной, любящей. Правда, не тебя. Ее больше интересует Дороти. Однако кому какое дело, где ночуешь ты и где она, если все приличия соблюдены? Ты женат без всяких обязательств, Шарлотта замужем, а у меня вновь есть мой личный слуга. Или нет? Слушая рассуждения графа, Дин все глубже погружался в пучину стыда. Оказывается, тот сделал все, чтобы исполнить главное желание Дина: чтобы все было как у людей. Теперь же он был женат, граф на него не сердился, а конкурент Альфи оказался лишь однодневкой, нисколько ему не опасной. Дин спрятал лицо у Кастиэля на плече. — Я дурак, Кас? — пробормотал он. — Огромный, — ответил тот, явно улыбаясь. Дин пихнул его кулаком под ребра. Граф охнул, и Дин сразу же озабоченно отодвинулся. — Перестань, не рассыплюсь, — отозвался тот. — Не будешь больше брыкаться и бить китайские вазы двухсотлетней давности? Дин помотал головой. — Тогда позаботься о своем старом господине и накрой его и себя заодно одеялом. Все-таки у тебя первая брачная ночь. — А что я завтра всем скажу? — Что мы всю ночь пили, и я не позволил тебе насладиться прелестями твоей женушки. Вот такой я суровый. Дин хмыкнул и сделал, как было велено. — Спи, Дин, — напоследок сказал ему граф. — Завтра у нас много дел.