***
Он долго рассматривал голого Куроо, так долго, что тот даже смутился. Время от времени скашивая взгляд на маркированные цветом разной длины верёвки, Куроо хорохорился, сыпал подколками и дебильными предположениями и всё пытался развалиться на кровати. Но Кенма не пускал, продолжая наглядно и тактильно «знакомиться» с полем деятельности, подробно вспоминая слабые и сильные стороны этого прекрасного в своём великолепии тела. Куроо неоднозначно относился к ласкам на животе, но кубики пресса так рельефно выделялись, что устоять невозможно: Кенма с нажимом провёл пальцами от паха к груди, круговыми движениями завихряя жестковатые волоски. Грудь и соски — эрогенная зона, простор фантазии для укусов-засосов: Кенма мысленно наложил узлы на особо чувствительные точки. Горло и шея требуют осторожности, правда целовать их и вылизывать Куроо позволял весьма охотно, чем Кенма и воспользовался, закончив нежным поцелуем на подбородке. Куроо наконец-то заткнулся, поймав настрой и потянувшись за полноценным поцелуем. Кенма с облегчённым выдохом ответил и прижался к нему всем телом, нервируя обнажённого Куроо напоминанием о том, что сам он полностью одет. Ничего не поделаешь, финальный аккорд задумки требовал этой видимости приличия. Невольно хмыкнув в поцелуй, Кенма вспомнил, что времени у него не так уж и много, а потому стоит поторопиться, затолкнуть Куроо на футон и отпихнуть нахальные руки, невесть когда успевшие пробраться под футболку. — Стоп-сигнал придумаешь сам или тебя устроит двойное подмигивание? — закончив с облизыванием покрасневшего уха, поинтересовался Кенма, отступая к сваленному в углу футона реквизиту. — Сигнал? Не слово? — хрипло удивился Куроо, под давлением ладоней опускаясь на колени и невольно наблюдая за тем, как Кенма берёт тёмно-красную верёвку и заходит ему за спину. Куроо попытался повернуть голову, но не успел — перед лицом, аккурат напротив рта, зажатая в кулаках с двух сторон верёвка приблизилась к губам. — Ты же не будешь скучным, Тецуро? — вкрадчиво прошептал Кенма, тёплым дыханием тревожа волосы на его затылке. Ожидаемая реакция на своё имя позабавила: Куроо замер и содрогнулся, а потом громко сглотнул и отрывисто задышал. Кенма любил эту их особенность: когда Куроо понимал, что его имя — это как признание или… настойчивая просьба от не такого уж тихого-скромного Кенмы, которым его привыкли видеть окружающие. Затянув на затылке первый узел, Кенма кивнул сам себе и сосредоточился на рисунке, схемой-паутиной проступающим перед глазами. Всё должно получиться красиво — его модель требует соответствующего обрамления. И тут Кенму повело. Оказалось, что достаточно мысли, чтобы загореться возбуждением — пока ещё тлеющим в груди, но уже тянущим предвкушением в паху. Чёрт! Куроо не должен этого видеть. Только чувствовать. Как раздвоенная от затылка верёвка обхватывает его горло, перехлёстывается на шее и после трёх повторных оборотов завершается на кадыке — узлом, который Кенма вязал вслепую, впервые пробуя опасное в своих последствиях натяжение. — Не давит? Куроо автоматически попытался ответить, но быстро передумал портить атмосферу нелепым мычанием и осторожно покачал головой. Верёвки оставалось достаточно, чтобы через перехлёст под подбородком тесно прижать её с двух сторон к челюсти и после просунутых концов в узел на затылке чуть-чуть задрать голову Куроо. Вот так. Это оказалось намного сексуальнее, чем предполагал Кенма, заглядывая тому в лицо: растянутые губы, трепещущие ноздри, жалящие золотом глаза и лёгкая испарина у висков — Куроо смотрел на него снизу вверх и обещал… Что? Во взгляде плескалось слишком много эмоций, чтоб понять, и это заводило ещё сильнее. Ощутив, как рука Куроо коснулась его колена, Кенма нахмурился и посетовал на собственную недальновидность: знал же прекрасно, что в первую очередь следовало связать руки. Впрочем, исправиться никогда не поздно. Обласкав лицо Куроо мягкими кончиками свесившихся по бокам волос, Кенма лизнул его в нос, подул и улыбнулся, с точно такой же улыбкой вытащив из кучи верёвок очередную тёмно-красную. — Руки, Куро. — И тихий смешок в ответ на вытянутые вперёд конечности: — Не угадал, — лёгкий удар по кистям. — За спину. Кенма сложил верёвку вдвое и соединил в петлю-узел: «стремя» достаточно надёжно, не затягивается самостоятельно, да и смотрится красиво, если закрепить петлю парочкой простых и ровных узлов. Стягивая запястья Куроо и украшая путы узлами, Кенме казалось, что он не сможет остановиться — это для него слишком! Одно дело тренироваться на постороннем, совершенно другое — всерьёз и на Куроо. На таком согласном, покорном и самом любимом — его модельном идеале. Обмотка равномерно стягивала спиралью предплечья и плечи, врезаясь крестами в тугие мышцы. Немного монотонные действия будоражили воображение, и Кенма поддался — отступил от первоначального плана ограничиться примитивной обмоткой, выплетая «кóсу» между сведёнными до выступающих лопаток руками. Дождавшись от Куроо отрицательного покачивания головой на вопрос, не немеют ли руки, Кенма туже затянул концы, с каким-то садизмом и наслаждением любуясь красным на загорелом — верёвка и кожа, продавленная и побледневшая в местах перехлёстов крестов, связанных между собой «косой». Хватит пока, пора заняться торсом. Кенма потянулся за самой длинной, не маркированной цветом верёвкой, переместившись из-за спины Куроо и прижавшись ухом к его сердцу — тум-тум-тум. Словно песня. Словно признание. Словно… Сорванным дыханием опалив кожу, он постарался взять себя в руки и сосредоточиться, иначе его точно затянет на такую глубину откровений, что будет уже не до искусства. А только до дикого желания насадиться на давно торчавший в боевой готовности член Куроо. Кенма тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и вновь принялся колдовать — над собой, над Куроо, над этим безумным утром. Как истинный мастер своего творения, контролируя равномерность и симметричность обмотки на груди, он выплетал обычную «сетку» — виток за витком, узелок за узелком. Аккуратные ромбы «печатали» вздымающуюся грудь Куроо своим неповторимым узором, беспощадными метками-узлами продавливая точки в местах пересечения. Кенма и не заметил, как приоткрыл рот и часто задышал, пока кончиками пальцев вминал соски Куроо, проверяя силу нажима и накладывая-затягивая узлы сверху. Куроо выстонал что-то невразумительное и подался к нему. Не удержавшись, Кенма накрыл губами тёмную окружность, погладив языком и смочив слюной верёвку. Хотелось лизнуть именно сосок, но невозможность исполнения желания тоже волновала, заставляя зубами теребить помеху в попытках оттянуть хотя бы на миллиметр. Не получилось. Кенма тихо простонал — он слишком точен в технике исполнения. И это медленно сводило с ума. Но не мешало новой верёвке обвивать талию, замкáми тяжёлых узлов соединяясь с «сеткой». Туже. Ещё, ещё — до горлового рычания Куроо, попытавшегося подняться на ноги. Заворожённый замаячившим перед лицом членом, Кенма позволил Куроо сломать продуманную схему, но лишь на миг, достаточный для того, чтоб лизнуть влажный ствол и погладить бёдра. Кенма решил, что ощущения гладкой кожи под пальцами и языком ни с чем не сравнимы. Разве что с обжигающей трением верёвкой, которой Кенма безжалостно принялся утягивать крепкие мышцы стройных, по-мужски красиво вылепленных ног. Это так приятно — видеть, как Куроо напрягается, избегая давления, и как беспомощно сдается напору. И Кенма смотрел. Смотрел и, словно кружевница, паутиной прокладывал по ногам Куроо нити судьбы, незримо связывающих двоих — мастера и его модель. Последний виток у бедра вплотную расположился поверх предыдущего, усиливая натяжение. Кенма задумался: закончить обвязку, стреножив Куроо, или дать им обоим шанс насладиться нехитрыми ласками и перетяжкой интимной зоны? Ужасный выбор. Просто невозможный! Но руки Кенмы решили за него, потянувшись к крепкому стояку и вобрав в горсть поджавшиеся яйца. Осторожно помассировав мошонку и зажав в кулаке член, Кенма ласково покружил подушечкой большого пальца по липкой от естественной смазки головке и плавными движениями вверх-вниз вновь принялся рисовать — короткими стонами Куроо, его хриплыми выдохами и подрагивающими бёдрами, которым так не хватало завершённости. Пусть будет синий, как и на шее. Кенма отвлёкся от мастурбации и в петли на поясе Куроо продел очередную верёвку, выравнивая её и заводя концы за спину, чтобы тут же, после очередной массивной друзы узлов, протянуть их между ягодицами. Куроо протестующе рыкнул, но Кенма посмотрел на него таким просящим взглядом — специально тренировал! — что тот опять сдался, разочарованно взвыв сквозь кляп. Нежно, ласково — Кенме на самом деле было страшно, что добавляло в кровь адреналина, — он приподнял мошонку двумя крупными узлами, перехлестнул концы верёвки у основания члена и накинул петлю сверху, постепенно затягивая и отводя руки за спину Куроо. «Стреноженный» член прижался к верёвкам на животе. Для первого раза достаточно, это искусство он ещё не освоил в совершенстве, поэтому не будет рисковать. Неожиданное веселье мазком скользнуло по губам Кенмы, и он на волне желания пошалить завязал на спине Куроо кокетливый бантик — прелесть. Как и весь перевитый его страстью к играм Куроо. Кенма довольно облизнулся и провёл руками по лицу. Он тоже устал от напряжения, а ведь ещё далеко не конец. Последняя красная верёвка и выразительный взгляд на ноги — слишком свободные для того, чтоб именоваться шедевром. Куроо закатил глаза, демонстративно вздохнул, свёл ноги вместе и… замер, ошалело наблюдая, как Кенма открыл дверь шкафа-купе и поманил его к себе. — Давай, Куроо, — зазмеилась по искусанным губам усмешка. — Просто так — это слишком скучно. И потом, ты же не хочешь оказаться главным экспонатом для нашего гостя? — Кенма ещё немного подразнил его молчанием и, склонив к плечу голову и загадочно прищурившись, пояснил: — Скоро должен прийти Хината, а я с тобой ещё не наигрался. Судя по взгляду, Куроо клялся и божился, что, как только представится возможность, обязательно припомнит Кенме все его игры: интимные, разумеется; насчёт обычных — не ему тягаться с про-монстром. Но Кенма на провокационный блеск потемневших золотом глаз не повёлся, терпеливо поджидая свою добычу у ловушки — свободной от одежды и с одеялом на полу. Куроо забавно фыркнул и шагнул навстречу темноте. Во рту пересохло. Кенма восхищённо уставился на скованные рывки и «живые» верёвки: Куроо двигался словно раненый зверь, отчаянно пытавшийся высвободиться из стальных зубьев капкана. В животе у Кенмы скрутились жгуты, а сердце рвануло к горлу. Захотелось отменить Хинату и по кусочками «съесть» добычу-Куроо, медленно выковыривая-вырезая горячую плоть из разноцветных пут. Но кровожадный голод пришлось затолкать в самые потаённые уголки души — Кенма и так уже нарушил кучу им же продуманных планов. Впрочем, сам Куроо — это всегда излом, всегда жажда и вечное нарушение мирового равновесия. Так что к чёрту планы! Кенма привычно-обувной шнуровкой стягивал ноги Куроо, довольно жёстко их фиксируя: поддевал покрасневшим от усилий пальцем верёвку на одной ноге, просовывал кончик другой, повторял манёвр со второй ногой, а потом резко дёргал за провисшую серединку. Рывок — стон, рывок — хрип, рывок — свистящее дыхание. Чьи? Неважно. Он начал от бёдер и уже дошёл до колен, когда дверной звонок растревожил далеко не сонную тишину окутанного интимным флёром дома. Немного не вовремя, но Кенма успеет, он в себе уверен. Завершающий аккорд петель на лодыжках и последняя цепочка узлов. Всё. А безупречностью работы он полюбуется позже. Обхватив щёки Куроо вспотевшими ладонями, Кенма заглянул ему в глаза и пообещал, что вернётся… как только они с Хинатой закончат просмотр как минимум двух — нет, трёх! — матчей по волейболу.***
Куроо задыхался. Но не от спёртого воздуха в шкафу, а от поглотившего разум чувства дискомфорта. Казалось, болело всё — каждая клеточка, каждая мышца и каждый волосок. Верёвки стягивали, узлы давили, руки за спиной ныли, а ноги постепенно подкашивались — не помогло даже то, что Куроо опёрся на заднюю стенку шкафа. И всё это на фоне продолжавшего гулять в крови возбуждения. Кенма был таким увлечённым, необычным и… пугающе желанным. Куроо замер, расслабился, выровнял дыхание и постарался выкинуть из головы образ обвязанного верёвками Кенмы. Ему пойдёт чёрный и ярко-красный. О да. Куроо всхлипнул и непроизвольно дёрнулся — тело затекло и заныло мольбой о свободе. — Здесь даже аркадные автоматы есть!!! Чёртов Хината. Нет, рыжий непоседа Куроо нравился, и он даже не против тусоваться с ним в одной компании, но… Завтра, через месяц, через год, через сто лет, но только не сегодня-сейчас! Хотелось рвать и метать. А ещё — трахнуть, наконец, Кенму. Можно даже в верёвках. Какое-то непонятное чувство смешалось с зачастившим пульсом ожиданием развязки. Куроо перестал прислушиваться к восторженным воплям Хинаты и сосредоточился на себе. Дикая смесь паники, полосовавшего позвоночник холода и точечного — искрившего на грани боли — давления узлов. В темноте, один, связанный. Куроо неожиданно понял, что ему начинает нравиться. Это так необычно, странно и… заводит. До чёрных точек перед зажмуренными глазами. Хотелось облизать пересушенные губы и застонать, а ещё — ощутить под собой Кенму. Твою мать. Кажется, он повторяется. — Вау!!! Вот это кровать! В мир грёз и горячего траха ворвался звонкий голос Хинаты; как пить дать, Кенма специально притащил его сюда. — Э-эм, а футон зачем? — Ко мне Куроо иногда ночевать приходит. Лень убирать. Ну да, ну да; и на полу спит, хотя на кровати пять Куроо поместится и для Кенмы место останется. — С верёвками и ножницами? Если б мог, Куроо бы захихикал, а так оставалось только давиться сухой слюной и приглушёнными всхлипами. — Ещё и цветными… — Изучает принципы влияния религии вуду на злейших врагов, представляешь? У Куроо началась тихая истерика, глыбой льда резко сковавшая и без того «скованные» ноги, когда Кенма вкрадчиво предложил: — Он своих кукол в шкафу прячет, хочешь посмотреть? Куроо сглотнул, царапнув кадык тугим узлом, и непроизвольно сжал ягодицы, остро ощутив, как впивается в промежность верёвка. Охо-хо, Кенма-а-а, котёнок. Ласковый, любящий котёнок… давно уже выросший в засадного хищника. В сердце защемило приливом нежности и восхищения. Его Кенма такой невероятный! И только для него. Куроо плюнул на всё и выпрямился — да хоть засмотри́тесь! Но, очевидно, смелости Хинаты для подобного экстрима не хватило. Отчётливо послышалось, как он закашлялся, бессвязно залепетал какую-то ерунду, а потом со свойственной ему непосредственностью перевёл тему: — Слушай, Кенма, — в голосе появились нотки неуверенности, — а зачем тебе быть моим спонсором? — Кто знает… Куроо нутром почуял, как довольно улыбнулся Кенма, сверкнув смешинками в глазах. — Просто у меня есть немного лишних денег. И лучше Хинате не знать, насколько это — немного. У самогó Куроо до сих пор чувство неполноценности на совесть давит, стоит только припомнить количество нулей на счетах Кенмы. — Но если ты станешь скучным, я передумаю. Неявная угроза заставила забыть о нулях и всяких там Хинатах. Куроо готов свою любимую футболку отдать Кенме в вечное пользование, если последняя фраза предназначалась не ему. Вспомнив, как выглядит его котёнок в старой, растянутой, наполовину прикрывающей бёдра футболке, постоянно сползающей по плечам, Куроо поклялся всем богам мира, что никогда! Он никогда не будет скучным.***
Само собой, никаких матчей они с Хинатой смотреть не стали. Сложно пялиться в телевизор, когда в паху яйца давят, а член грозится окончательно опозорить хозяина, выдав себя распирающим ширинку стояком. И ведь не докажешь Хинате, что не он причина, а навязчивые мысли о связанном в шкафу Куроо. С трудом сохранив невозмутимость и добродушно попрощавшись с Хинатой, Кенма чуть ли не бегом отправился в спальню. Но сразу выпускать Куроо он не торопился. Сначала придвинул футон к шкафу, смахнув верёвки, но оставив ножницы; разделся, с трудом удержавшись от того, чтоб не сжать в кулак член и хорошенько подрочить; как сквозь туман вспомнил о смазке и бросил флакон рядом с ножницами; открыл верхний ящик комода и с каким-то благоговением вытащил любимую футболку Куроо, тут же натянув на себя. Всё, он готов. Как и крепко зажатый в руке смартфон. Покачиваясь с пятки на носок, Кенма медитировал перед заветной дверью, за которой его ждал Куроо. Интересно, он всё ещё возбуждён? Или плетёная пытка выдавила возбуждение болью? А может, Куроо передумал и больше не хочет экспериментировать? Или… Нет, надо прекращать издеваться. И над собой, и над Куроо. Прикрыв глаза, в одно мгновение сдвинув створку, Кенма едва успел сделать шаг назад, подхватив упавшее на него тело. М-да, не та у Кенмы весовая категория. Не сумев сохранить разновесе, он с придушенным «ох» завалился на футон, тут же пересекаясь взглядами с придавившим его сверху Куроо. Очень возбуждённым и недовольно сопящим Куроо. Не понравилась шутка с Хинатой или сил терпеть не осталось? По ходу, второе. Кенма поёрзал, притираясь пахом к твёрдому члену Куроо, и улыбнулся. Это хорошо, это правильно. И, главное, полностью согласуется с желаниями и планами Кенмы. И — о боже! — до чего же Куроо сексуален в своей взъерошенной и связанно-перевязанной беспомощности. И сейчас лишь Кенма является для него причиной, преградой и… наградой. Мягко столкнув с себя Куроо, он помог ему устроиться и заскользил пальцами по верёвкам, проверяя натяжение и наслаждаясь ощущением шершавости под пальцами. Глаза в глаза — сладкое мгновение на перекрёстке торжества власти и доверительной покорности. И быстрые щелчки камеры смартфона. Кенма дразнился и провоцировал, постоянно меняя положение Куроо. Он прикасался, гладил, целовал; запускал дрожащие пальцы в волосы, сильно оттягивая или нежно ероша; усаживался сверху, выгибаясь, прижимаясь и демонстративно потираясь до боли затвердевшим членом. И фотографировал, фотографировал, фото… Смартфон выскользнул из влажной ладони; тяжело задышавший Кенма прижался к груди Куроо и замер, выстанывая всю невозможность своего желания в растянутые кляпом губы. Куроо скосил глаза на смазку и ножницы, молча предлагая закончить с играми. — Что хочешь первым? — с трудом проговорил окончательно поплывший от перевозбуждения Кенма, одновременно хватая и смазку, и ножницы. Увидев, как расширились глаза Куроо, он мягко фыркнул и покачал головой: — Извращенец! О чём только думаешь, м-м… — И очень тихо, на выдохе: — Давай узнаем? — Смазка полилась на пальцы и сложенную «лодочкой» ладонь, а в другой руке щёлкнули ножницы. — Ты мне доверяешь? Куроо еле-еле умудрился обозначить кивок, но Кенма его понял и без дальнейших проволочек разрезал прижимающую к животу член верёвку, осторожно стягивая обмотку и одновременно вставляя себе в анус липкие пальцы. У Кенмы не оставалось никакого терпения развязывать Куроо. Он чувствовал, что если сейчас не возьмёт или не отдастся, то рехнётся. Вместе с Куроо. Будет больно, но… к чёрту! Повернувшись к Куроо спиной, Кенма задрал футболку и, выделив ещё минуту на растяжку, размазал остатки смазки по упиравшемуся в промежность члену. Помогая себе рукой, в несколько судорожных рывков он со стоном облегчения насадился на гладкий и чудовищно распирающий нутро ствол и пару раз качнулся, привыкая и подстраиваясь. Остановиться — смерти подобно! Продолжая медленно двигать бёдрами, Кенма кромсал стягивающие ноги путы, пытаясь дать Куроо хоть немного свободы. Почти, почти… Неудобство позы пересилило желание. Всхлипнув, Кенма резко сорвал себя с Куроо и, пока не передумал, переместился к его стопам. Тупые ножницы! Почему не сразу? Почему только в несколько нажатий? И какой обкуренный наркоман вязал эти тугие узлы и сложные схемы-паутины? Бахрома ошмётков когда-то цельных верёвок расцветила белый футон. Сильные, красивые, продавленные узорами ноги Куроо заворожили Кенму, заставив припасть губами к наливающимися кровью перекрестьям на коже. Обалдеть! Язык давил и слизывал, кончиком скользя по рельефу рисунка, а вслед за ним терялся в экстазе и падал к ногам Куроо ошалелый от кайфа Кенма. И даже покачивающийся под воздействием рывков ножниц о верёвки член отошёл на второй план, удостоившись лишь мимолётного касания, пока Кенма разматывал стягивающую талию Куроо обвязку, разрезая кольцо перемычки с «сеткой» на груди. А ведь он так хотел насладиться развязыванием! Его разочарованный стон смешался со стоном Куроо, когда ножницы, продавив кожу, поднырнули по ажур «сетки». Ячейки-ромбы методично разрезались под аккомпанемент хриплых выдохов Куроо, будто бы металл лезвий клеймил его, не принося облегчения. А Кенма продолжал кипеть восторгом и жаждой объять необъятное. Ладони скользили по груди, проминая мышцы; пальцы выводили свою собственную историю, повторяя изгибы и точки плетения; губы жалили, посасывая ставшие необычайно чувствительными соски. Ещё бы оставить засосы на горле, но… Кенма от волнения просто не мог поддеть верёвку, боясь причинить вред. Он зубами попытался оттянуть узел, но Куроо зарычал и задёргался, немного сбив настрой. Значит, придётся действовать на грани. Ножницы приблизились к сдавившему уголки рта кляпу. Оба замерли, общаясь взглядами: «Веришь?» — «Всегда!» И так спокойно стало на душе, так радостно, что расправиться с кляпом получилось в одно мгновение. Наконец-то можно по-це-ло-вать! М-м-м… Кенма посасывал и покусывал онемевшие губы, извиняясь языком и грудными стонами и терпеливо ожидая, когда Куроо ответит. Надо же, оказывается, Кенма ещё помнил значение слóва терпеливо, как и то, что обжигающие трением шею верёвки стоит снимать более осторожно. Но теперь пришла очередь Куроо забыть обо всём. Мотнув головой, он прохрипел своё первое «Руки!» и настойчиво — резким выпадом тела — спихнул с себя немного затормозившего Кенму. Руки? Какие руки? А-а. Кенма перекатился за спину Куроо и уставился на тяжёлую вязь идеально выверенных узлов и плетений: пальцы неосознанно погладили, перебирая-спотыкаясь на стыках, взгляд скользнул по сведённым и побелевшим от напряжения лопаткам. Нет. Нет, нет и нет! Такая красота… Кенма просто физически не сможет уничтожить последнюю деталь своего шедевра. Уткнувшись носом в шею Куроо и прикусив его за солёную от пота холку, Кенма умоляющее захныкал. Потираясь членом о верёвки на руках, головкой задевая узлы и открытые участки тела, Кенма неожиданно для себя сдался напору бурлившего в жилах возбуждения и кончил прямо на обвязку, забрызгав спермой стянутые запястья и побелевшие от оттока крови пальцы Куроо. — Нечестно! — взвыл тот ревущей волной взбурлившего океана. — Кенма-а-а! Куроо качнулся, развернулся и, стоя на коленях, покрутил бёдрами, откровенно намекая на собственное неудовлетворённое желание. Правильно. Можно и без рук обойтись. Кенма опустился на четвереньки, выпятил зад, обернулся и приглашающе похлопал себя по ягодице, мысленно кайфуя от зрелища татуированного паутиной Куроо, ползущего к нему на коленях. Член оказался настолько твёрдым, что даже помощи не потребовалось. Куроо просто навалился на Кенму и, хоть и с трудом, вошёл с первого раза по самые яйца, надолго замирая внутри и что-то утробно воркуя куда-то в область шеи вновь охваченного возбуждением Кенмы. Жар чужого тела прекратил накрывать спину, когда пробный толчок заставил колени и локти Кенмы «проехаться» по обрывкам верёвок, вызывая приятно-неприятные ощущения дискомфорта. Куроо заметил, хмыкнул и задолбился в покорно принимающую нерастраченную страсть задницу. Но оно того стоило. Потрясающе, невероятно, до коликов обострившихся иглами чувств! И пусть член постоянно выскальзывал, мазал по ягодицам и бёдрам, с трудом без помощи рук протискиваясь в неуспевающий до конца сомкнуться сфинктер, Кенма не хотел, чтобы вечное, как сама жизнь, движение прекращалось. Как же сильно, глубоко и в потрясающе-беспорядочном ритме. Ещё-ещё-ещё-о-о! Куроо заходился в хрипах и частых выдохах, бьющих по нервам животными инстинктами и настойчивым стремлением кончить. Кенма на каждом толчке подбадривал его и себя стонами, в запале пропустив момент, когда короткий, пленяющий болью и облегчением вскрик разрядил Куроо оргазмом. Нет, Кенма, конечно, рад за него, но что это ещё за наглое уклонение от обязательств? Развалившись на футоне, Куроо с закрытыми глазами успокаивал сбившееся дыхание, время от времени передёргивая затёкшими плечами и даже не задумываясь о страданиях Кенмы. А Кенма ещё как страдал! Его член вызывающе торчал, согласно подрагивая в унисон с мыслям о любви к раскинувшему перед ним ноги хищному совершенству; руки тянулись отнюдь не к скользкому от подсыхающей смазки стволу, а к ножницам; а в сердце разливалось столько счастья, что от передоза Кенма вот-вот грозил превратиться в пускающего слюни психа. — Кенма, тигрё-о-онок, — замурлыкал Куроо, облизываясь на его стояк. — Будь ласковым котиком, раз-з-звяжи-и-и! Просьба заставила серьёзно задуматься. Хм. В принципе, можно и развязать. А можно и ещё разок подрочить или… Чёрт. Кенма не знал, что выбрать, теряясь в плюсах и минусах. И не мог просчитать, чтó ему прилетит в отместку, если он опять закроет связанного Куроо в шкафу. Но. Одно Кенма знал наверняка. Что бы он ни выбрал — скучно уж точно не будет!