Часть 1
11 декабря 2019 г. в 16:07
Наш мир по иронии судьбы полон досадных случайностей и глупых совпадений и мы не можем предсказать, когда они случатся. Наш враг может стать другом, лучший друг может предать, а чужой человек стать целым миром, потерять который будет нелегко и страшно. Так повезло или же не повезло двум совершенно разным людям, которые пересеклись по чистой случайности, которым априори нельзя было встречаться. Но это случилось и из этого развернулась поистине удивительная история.
Город Н. был обычным и в то же время удивительным, всё в нём было не как у людей: дефицит продуктов при нормальных поставках в магазины, катастрофическая нехватка рабочих мест при массе новых фирм и заведений, открывающихся чуть не ежедневно, масса пустых квартир при сходной массе жителей и приезжих и, главное, разгул преступности при избытке добросовестных, работящих и уважаемых и стражей порядка самых разных возрастов и при этом с необыкновенной любовью к своей работе. Но последнее хотя бы можно было объяснить: преступность разгулялась только потому, что год назад на очередном допросе молодой перспективный лейтенант Прохор Шаляпин совершил роковую ошибку.
Он как-то умудрился искренне, безотчётно и безумно полюбить такого же молодого и бессовестно красивого главаря местной банды — Дмитрия Колдуна. Мальчишка всякий раз попадался почти сразу и даже не сопротивлялся, будто напрашивался этими хамоватыми усмешками и пронзительными взглядами ослепительно голубых глаз, пока ему сковывали руки. Это была третья их встреча, Колдун всякий раз умудрялся сбежать, точнее, Шаляпин позволял ему это делать, сам не зная, зачем. Ему всё казалось, что ещё немного и этот огненный парнишка выведет доблестную полицию на всю банду разом, но пока об этом оставалось только мечтать, он был чертовски изобретателен, изворотлив и быстр, как в мыслях, так и в делах. Но в этот раз у Шаляпина кончилось терпение, он твёрдо решил поставить в этой истории жирную точку и любым способом вытянуть из этого выскочки всю необходимую информацию о банде, хоть выбить, это было уже неважно. Допрос не принёс результатов и, ожидаемо и неожиданно, он сорвался и со всего размаха ударил парня по лицу пистолетом, привычка не выпускать оружие рядом с преступником, даже не подумал, чем бьёт. Только лишь слегка шокированный этим ударом, Колдун коснулся места удара, прошёлся длинными музыкальными пальцами по царапине, которая слегка кровоточила и стражу порядка пришлось на чистом автомате откинуть оружие и подхватить под руки этот двигатель местной преступности, выяснилось, что парень категорически не переносит вида крови, тот обморок они вспоминают до сих пор со смехом и лёгким чувством вины.
— Я чувствовал, что по щеке начинает что-то течь, понимал, что это может быть, но природное любопытство, чтоб его, мне же надо было увидеть, что там! — валяясь на широкой мягкой кровати, заправленной огромным пуховым бирюзовым одеялом, Дима подполз ближе к любимому, потёрся носом о его плечо, как котёнок и усмехнулся своей фирменной нагловатой усмешкой, млея в крепких объятиях, до сих пор не верилось, что это не сон. — Как понял, что вижу, только успел сматериться мысленно, секунда и я уже то ли почти на полу, то ли почти у тебя на руках. Неправильный я бандит, ой неправильный...
— Правильный не закрутил бы с ментом. Да и правильный мент не спутался бы с главарём банды. — с лёгкой усмешкой Прохор ласково, кончиками пальцев погладил любимого по небольшому шраму под глазом, следу их разговора давностью в год. — Прости мне тот удар. Ты ж паршивец кого угодно из себя выведешь. Но я испугался, когда ты тогда начал падать. Первая мысль была, что меня это не должно волновать, а потом уж руки сами потянулись поймать. Рядом был острый угол стола и ты бы там убился, а отвечать пришлось бы мне.
— Ну рассказывай, рассказывай. Я то знаю, что на самом деле ты тогда просто был давно беспамятно влюблён в меня. — о любви они ещё ни разу не говорили и поэтому Дима с обычной самодовольной улыбкой демонстративно выпрашивал нежность, ласку, всё то, что мог подарить и сам, но говорить о таком пока не решался, они оба чувствовали, что пока не время.
— Да, конечно, хитрый какой. Сам то такой проныра, такой ловкач, а мне три раза попался. Может ты это специально, чтобы показать, как запал на меня, как хочешь ещё немного побыть рядом со мной? — они хором рассмеялись и Прохор ласково потрепал его по волосам, крепче прижимая к себе, они часто так играли, пытались вывести друг друга на признание в любви, но всякий раз безуспешно и ограничивались только смехом и надёжными крепкими объятиями и нежными поцелуями, пока и этого было вполне достаточно.
Всю идиллию нарушил звонок, трещал неприятно и громко рабочий телефон Прохора. В поздний вечер его часто вызывали на патрулирование, это уже не удивляло и, хоть очень хотелось плюнуть на всё, остаться дома и наконец-то выспаться, он отложил телефон и посмотрел на своего парня немного грустными зелёными глазами, тот был никак не глуп, всё понял и немного нахмурился, усаживаясь и старательно выпутываясь из тёплых надёжных рук.
— Опять патруль. Ты понимаешь, как это опасно? — вот что они оба почти никогда не боялись показать, так это беспокойство и Дима, обладая колючим характером, как мог пытался показать своей паре, что хоть о любви пока никто и близко не говорит, но значат они друг для друга уже очень много.
— Не опаснее, чем твои грабежи. Я тоже места себе найти не могу, когда ты уходишь на промысел со своей шайкой и даже не говоришь куда или сколько вас, что будете брать, ты же не говоришь мне ничего. А где буду я и когда, ты прекрасно знаешь. — Шаляпин говорил тихо, медленно и спокойно, чуть поглаживая этого строптивца по ровным широким плечам, будто маленького ребёнка успокаивал, собственно, им тот до сих пор и был в свои двадцать три года. — И ты знаешь, что я уже пять лет на службе, столько повидал, что от обычного патруля со мной ничего не случится, несколько часов и я буду дома, живой и здоровый, снова с тобой и больше ни с кем.
— Знаю я. Всё знаю. А не говорю тебе ничего только потому, что для меня работа это одно, а отношения уже совсем другое. — долго злиться на близкого человека Колдун не умел, поэтому уже откинулся на его плечо, расслабляясь и будто снова прикладываясь, но ненадолго, на минуты, понимал, что собираться ему надо быстро. — Ладно, езжай. Я подожду. И да, этим вечером ты уже нашёл себе место.
— Так ты хочешь сказать, что... — он тоже быстро всё понял и чуть не зарычал от злости, возмущения и бессилия, понимал, что помешать никак не может. — Ты же обещал мне, когда угодно, но не в мой патруль. Я же там буду не один, если мой напарник вас заметит...
— Мы же ловкие и быстрые, мы сразу убежим, этот пельмень на ножках ни за что нас не догонит. — Дима ухмылялся и бросал грубые шутки, хотя сам остерегался таких вылазок, но он же обязан, он главарь, он должен делать своё дело.
— У него есть оружие! Вы у нашего ГУВД уже в печёнках сидите, если он начнёт стрелять, это будет ожидаемо и, поверь мне, этот пельмень со ста метров белке в глаз попадает! — вот теперь Прохор действительно разозлился и даже повысил голос, что делал крайне редко, повод был весомый, но сейчас резко перешёл на шёпот, главное надо говорить тихо. — Если тебя пристрелят, я тут же застрелюсь сам, ясно тебе?
— Ясно, ясно, только не вопи мне так на ухо, я ж оглохну к чертям. — как ни странно, Диме на самом деле было приятно, когда на него так орали, ведь это было знаком, что он правда более чем не безразличен человеку, который для него уже едва не весь мир. — Не бойся, сегодня никого грабить не будем. Я собрал их на совет, чтобы сказать, что ухожу. Оставлю вместо себя, Кислого, он наглый, способный и опытный, в нашем деле это главное.
— Ладно, хрен с тобой, топай. Вот обязательно же ночью встречи назначать, раньше никак нельзя. — ворчал парень скорее уже для порядка и вдруг понял, что было сказано в конце, понял и крайне удивился. — Уйти? Но как, зачем? И ты думаешь, что они вот так запросто тебя отпустят?
— Затем, что они уже начинают нас с тобой подозревать. Если всё поймут и будут уверены, порешат и меня, и тебя, за компанию. Лучше уйти сейчас. — он снова немного помрачнел, но на этот раз отстраняться не стал, так близко было как-то спокойнее, это тепло придавало уверенности. — Они не имеют права меня не отпустить. Как главарь, я могу дать пинка любому из них или же уйти самому, но обязательно оставив преемника.
— Но как, с чего они взяли? — снова липкой холодной волной поднимался страх, Шаляпин хорошо знал, как в воровских группах расправляются с предателями, знал, что уберечь свой огонёк он может и не суметь и боялся этого больше всего на свете.
— С того, как часто я тебе попадаюсь. Как часто ты со своим отделом случайно оказываешься неподалёку во время наших налётов. Они уже сомневаются, что это не я всё тебе рассказываю, мои доводы уже почти не слышат. — Дима почувствовал, как объятия сомкнулись крепче, стали какими-то напряжёнными и только усмехнулся, понимал, что успокоить сейчас парня совершенно нечем. — Они меня легко не возьмут. Я ведь не так прост, ты это знаешь. И тебе ехать надо, влетит ещё от начальства, что опаздываешь.
— Я не знаю, как так выходило, ты же молчишь как тот партизан о ваших делах. — с немного виноватой улыбкой Шаляпин поцеловал его вечно взъерошенные чёрные волосы с синим отливом и наконец-то разжал руки, уходить не хотелось, но это было необходимо. — И пора, видимо, не только мне. Будь осторожен, прошу тебя.
— Сегодня в этот дом все вернутся живыми и целыми, я сделаю для этого всё, а ты? — Колдун всё хотел успокоить его, хоть и сам чуял дурной конец этой вылазки и, резко обернувшись, быстро, но глубоко и чувственно коснулся его губ, прихватывая юношу за светло-голубой воротник рубашки, а после на миг приник к его лбу своим, переводя дыхание и будто закрепляя связь, это сработало, им обоим стало немного легче, наконец-то можно было начать собираться, время уже поджимало.
— Конечно же я тоже. Теперь побежали? — подобные разговоры у них были далеко не в первый раз и собираться потом приходилось действительно бегом, они чувствовали себя детьми, которые безнадёжно опаздывают в школу и, смеха ради, вели себя как эти самые дети, надо было хоть как-то расслабиться после очередного стресса.
Парни практически синхронно усмехнулись и разом спрыгнули с кровати, Прохор, как по боевой тревоге, нацепил чёрную форму с такой же тёмной фуражкой за минуту и в момент выскочил из квартиры, Дима же, двигаясь чуть более плавно, накинул на плечи чёрную кожанку, застегнулся, скрывая некстати яркую, почти ядерно розовую майку, быстро влез в старые потрёпанные тёмно-серые кеды, проверил, до сих пор ли телефон на месте, в кармане чёрных джинсов, это оказалось так и, дождавшись, пока с громким гулом отъедет машина с его парой, закрыл квартиру и, спокойно петляя меж случайных прохожих, лёгким прогулочным шагом направился по озарённой почти болезненно-жёлтым светом фонарей улице к старому заброшенному дому, отгоняя дурное предчувствие и убеждая себя, что и правда совсем не прост, что сможет за себя постоять, если вдруг придётся.
Именно в старом страшном заброшенном доме, находившемся, что удивительно, почти в самом центре города, всегда собиралась самая опасная и неуловимая банда всего этого мелкого серого городишки, ибо обстановка там вполне располагала к таким компаниям: ободранные серые стены, какой-то старый, с облезшим покрытием стул на жутко исцарапанном, покрытом двухсантиметровым слоем грязи полу, некогда бывшему прекрасным резным тёмным паркетом, какие-то подушки, притянутые со свалки чёрт знает когда и давно уже изъеденные молью и по углам весьма живописно валялись почти сгнившие трупы какой-то разорванной кошки и пары птиц, кажется, голубя и вороны. Отвратный запах падали пропитал каждый сантиметр комнаты два на четыре, оставшейся от некогда шикарного дома, освещал всё это только тусклый луч фонаря и, к счастью, не охватывал углы и жутких картин не было видно, не то на свою беду впечатлительного Диму стошнило бы там же и его авторитет резко упал в глазах его, по факту, подчинённых, этого никак нельзя было допустить. Но сейчас авторитет занимал десятое, если не сотое место, важнее было всё закончить, сегодня, раз и навсегда. К его приходу все уже были на своих местах, парень привычно занял стул, скрестил руки с глубоким задумчивым взглядом и решил, что пора начинать.
— На этот раз базарим конкретно. Я сваливаю в туман, моё время вышло. Я для братвы сделал всё, что мог. — голос его звучал привычно, гордо и вызывающе, хоть этот жаргон уже здорово достал, а от запаха вокруг немного тошнило, он должен держать образ. — Вместо меня, Кислый, будешь ты. У тебя два срока опыта, семь лет грабежа за плечами, огромная тяга к власти. Вот принимай и властвуй.
— Колдун, я, чего-то не въезжаю. — юный, крепко сложенный шатен с солидной кликухой Молот подошёл близко к Диме, помня о его не слишком хорошем зрении, особенно в темноте, и незаметно для него подал знак остальным, знак окружить, но пока бесшумно, чтобы не вызвать подозрений, ведь со слухом у парня было всё более чем прекрасно. — Ты нашим главарём стал, вёл нас пять лет, петлял так, что тебя никто сковать не мог. И что теперь? Попался раз, второй и на третий спутался с легавым. Стал его подстилкой, стал закладывать нас по мелочи, а теперь хочешь подмотать, будто вообще не при делах? Не братан, так дела не делаются. Назвался главарём? Так за базар надо отвечать.
— Я ни с кем не спутался, за своим базаром следи, а не за моим. Я всё сказал, я... — он собирался подняться, но понял, что его уже крепко держат за руки два амбала, Сизый и тот самый Кислый, при весьма скромной комплекции Колдуна, по сравнению с ними, можно было даже не пытаться вырваться, бесполезно. — У вас крыша поехала? Вы понимаете, на кого руку поднимаете?
— Пока только собирались поднять. Как раз на нашу крышу. — Молот противно усмехнулся, мощным движением выбил из под него стул, чтобы парень упал на колени и резко ударил его под дых, чтобы воздух вылетел, а рассудок остался, и продолжил говорить спокойным деловым голосом, не обращая внимания на его надсадный кашель. — И харе заливать, что у тебя ничего и ни с кем. Мы в курсе дела полностью. И думаешь почему мы тебя ещё не грохнули? Правильно. Пока ты с этой шавкой, пока ты под него ложишься, ты нам полезен. Ты можешь отмазать нас перед ним, если мы вдруг попадёмся, если попадётся хоть один из нас и ты это сделаешь, если хочешь жить. И ты останешься на своём месте, пока нам это будет выгодно. Всё ясно или повторить?
Увидев, что он уже почти отошёл, Молот зарядил ему точно в солнечное сплетение со всей силы, а потом сразу по лицу, чтобы не отключался, они ведь ещё не договорили. Сплюнув немного крови, Дима откашлялся и гордо поднял голову, уже не пытаясь что-то разглядеть, решил проверить, на месте ли голос и всё-таки ответить, вышло это жутковато, сиплым, будто надорванным, глухим голосом, но вышло, это главное:
— Вы всё-таки конченые. Совсем берега попутали? Никаких легавых я знать не знаю. И жить хочу, но под вас ради этого стелиться не стану.
— Подумай тогда тут ещё пару дней. А мы пойдём, у нас жизнь идёт. Твоя то может скоро кончиться.
С мерзким хохотом эти твари отвесили парню ещё пару мощных ударов по почкам и хребту, и кинули его в один из углов, ровно к мёртвой вороне, знали о его слабости в этом плане, хотели сделать как можно хуже, серьёзно думали, что так его воспитают, но было бы всё так легко. Они ушли и в оглушительной тишине раздался не самый приятный звук, Колдун немного оклемался, приподнялся на руках, сцепив зубы от боли во всём теле и даже не увидел птицу, только какие-то очертания, но ощутил этот смрад и его тут же вырвало, но он не сдавался. Еле двигаясь, почти ползком он пытался хотя бы покинуть это здание, но не было ни единого шанса, не было видно совершенно ничего, поэтому сперва парень ткнулся в другой угол, к кошке и едва сдержал новый рвотный позыв, пополз в другую сторону и резко зажмурился от яркого, ударившего в глаза света, всё-таки опускаясь на пол, пока было слишком больно. Это был фонарик Прохора, так кстати проезжавшего рядом. При ночном патрулировании была традиция, освещать местность и, занимаясь этим, зоркий молодой человек заметил в старом заброшенном здании какого-то человека и человек этот показался слишком знакомым. Чуть притормозив и разглядев знакомые вихры и кожанку, он мысленно обматерил весь этот мир и максимально спокойно обратился к напарнику:
— Сергей Николаевич, езжайте дальше сами, здесь я разберусь сам и домой вернусь тоже сам. — холодный взгляд, ровный голос и дикая буря в душе, но об этом уже никто не узнает, по крайней мере не сейчас.
— И охота тебе со всякими бомжами возиться? — мужчина в годах спокойно усмехнулся и деловито поправил фуражку, будто это придаст ему ещё больше солидности, конечно, это не возымело никакого эффекта. — Дело твоё, сам так сам. Но если нужна будет помощь, вызывай, приедем хоть всем отделом.
— Такая уж работа. — со сдержанной усмешкой Шаляпин кивнул на последние слова и выбрался из машины, чувствовал, что нужно двигаться как можно скорее, чтобы не опоздать.
Мрачный район, тёмная улица с всё тем же одиноким, тусклым лучом фонаря и бегущий по ней парень в полицейской форме, бегущий к жуткому дому на максимальной скорости, которая возможна при таком освещении и через пару минут он влетел в здание, откашлялся от этого противного запаха и, посветив себе под ноги, тут же присел на пол, пытаясь растормошить бледного притихшего Диму, в то же время прощупывая его пульс, всякое возможно, но о таком лучше даже и не думать.
— Я их на пожизненное всех закрою, сгною на зоне, если они... Очнись, прошу тебя. Ну давай же, ты такой сильный... — через мгновение он всё-таки распахнул глаза и сразу попытался сесть, но только зарычал от резкой боли, уже родные руки тут же остановили его, Шаляпин не мог позволить ему сейчас сделать себе хуже. — Всё, молодец... А теперь не двигайся и не будет больно. Мы едем в больницу, сейчас же.
— Чтоб меня там.. Твои дружки сцапали? — говорить было тяжело и больно, но Колдун никогда не сдавался так легко, всё так же нагло усмехался через боль и говорил хриплым срывающимся голосом, пока было, что сказать. — Я же в розыске, забыл? Не надо. Давай домой... Отлежусь... И порядок. Дали два дня...
— Клянусь, я найду их и дам им два века строгого режима. — Прохор уже едва не рычал от злости, но понимал, что пока главное не это, пока нужно домой, оказать хотя бы первую помощь этому упрямцу. — Потерпи пять минут, выберемся отсюда и я вызову такси. А пока не дёргайся зря, я попробую тебя поднять.
— Крыша поехала, я сам... Только поставь на ноги. — не слушая это и лишь на секунду закатив глаза, он подхватил эту на самом деле довольно хрупкую фигуру на руки, стараясь не слишком крепко сжимать, не делать больно и быстро поднялся, буквально выбегая из этого дома на свежий воздух, кажется, два квартала рядом слышали, как парни хором громко жадно вдохнули и наконец-то оба стали немного приходить в себя.
Более менее оживлённая улица была не далеко и не близко, в паре сотен метров, и, овеваемый духом ночных переулков, особыми звуками вроде клёкота мелких насекомых, Шаляпин вызвал такси и только шёл вперёд, прижимая к себе что-то бормочущего и иногда тихо кашляющего парня и думая, что никому не позволит их разлучить, особенно шайке каких-то недомерков, начинал понимать, что чувствует к этому странному мальчишке со странной судьбой что-то большее элементарной привязанности. Ровный гул мотора отвлёк от пока лишних мыслей, юный сотрудник органов правопорядка сел в такси, укладывая задремавшего тяжело и беспокойно юношу на своей широкой груди и осведомляя таксиста, что лишние вопросы совершенно ни к чему, ведь у того так и было написано на лице желание их задать, но на нет и суда нет, ведь клиент всегда прав. Какие-то минуты и они на месте, услуги таксиста оплачены, а Дима проснулся и отчаянно жмурится от боли, хватается за форму своего спасителя и не понимает, почему до сих пор так темно, а спаситель вдруг понимает, что за то время, что знает парня, в первый раз видит его таким слабым и беззащитным, что обязан защитить и позаботиться, раз уж это не удосужилась сделать его семья, ещё в пятнадцать лет выкинув мальчишку на улицу, потому что он, видите ли, не соответствовал их представлениям об идеальном ребёнке. Дорога до квартиры на первом этаже прошла чуть не бегом, чтобы как можно скорее помочь и, в секунду миновав всего один тёмный лестничный пролёт, Прохор влетел в свою квартиру и, не снимая обуви, добрался до той же кровати, на неё опустил Колдуна, расстегнул его жутко грязную куртку, стянул с парня футболку, наконец-то потратил секунды, чтобы нормально его рассмотреть и даже не заметил, как гнев накатил оглушающей, но пока не перекрывающей разум волной: уже почти запёкшаяся кровь на теперь будто вишнёвых губах, ссадины на лбу, прекрасные чёрные волосы в грязи, каплях той же крови и чём-то противно склизком, как и кожанка, а на худых боках страшные синяки, это выглядит как минимум жутко и так же хочется наделить всем этим тех, кто сделал это с ним, но это подождёт. Одежду надо постирать, а его искупать, но это позже, пока аптечка, это самое главное.
— Терпи, скоро будет не так больно. — Дима и вправду немного скулил, когда Шаляпин осторожно и умело обрабатывал его увечья, от гордости не осталось и следа, сейчас было не время для неё, но медленно поднималась ярость, хоть от неё тоже пока никакого толка. — Так, я знаю этот твой взгляд. Даже не думай. Тебе необходимо восстановиться, я тебя никуда не выпущу.
— Я их похороню... Меня никто не смеет... — с тем же рычанием он попробовал хоть приподняться, но его парень крепко прижимал его к кровати, не давая возможности шевелиться, юноша мог бы побороться с ним, но сейчас явно был не в том состоянии для этого, тёплый свет старой лампы слепил, стало ясно, что пока остаётся только сдаться, но это только пока.
— Тихо я сказал, чего тебя вечно убиться тянет... Да, никто не смеет так с тобой обходиться. Ты имеешь полное право воздать им по заслугам. Но позволь наконец-то сделать это мне, раз сам пока не можешь. Ты же знаешь их настоящие имена, адреса. Скажи их мне и я сделаю их жизнь адом, за тебя. — да, Прохор продолжал старые попытки разведать хоть что-то об этой банде, но теперь уже даже не для работы, для себя, чтобы вытереть о них ноги, уничтожить этих выродков и жить спокойно, этого хотелось больше всего на свете.
— Нет... — он тяжело помотал головой и, чуть поморщившись от боли, выдохнул единственное, что сейчас мог, в чём был абсолютно уверен. — Я должен сам. Сам...
— Сам и сам, они же чуть не убили... — вовремя поняв, что что-то доказывать сейчас бесполезно, парень как-то обречённо вздохнул и поставил себе галочку поговорить об этом позже, укутывая теплее эти худые широкие плечи в тёплое пуховое одеяло, которое потом тоже придётся постирать, но это сейчас не так важно, пока есть много других дел.
Наскоро искупав свою пару и стараясь не думать о том, как хочется заказать несколько мест на кладбище для ублюдков, посмевших сделать такое с его мальчиком, при одном лишь взгляде на эти побои, что сойдут нескоро, Шаляпин так же бережно укутал его в огромное мохровое салатовое полотенце с вышитыми гладью цветами белой розы, подарок от Димы на год их отношений, так выяснилось, что он прекрасно вышивает и любит именно эти цветы, обернул этой материей и, как ребёнка, отнёс обратно в кровать и, переодев в пижаму, осторожно опустил на подушку и поспешил опуститься рядом, ведь без крепких тёплых объятий он начал беспокойно вздыхать и цепляться за свежую белую простынь, нужна была опора, гарантия защиты и покоя, и парень дал ему всё это, снова крепко обнимая и нашёптывая что-то успокаивающее, сейчас так было нужно. Убить всех за него всегда можно успеть, пока нужно бережно хранить покой и сон этого ребёнка, и он будет это делать, а завтра возьмёт отгул, теперь за ним нужен уход и лучше проследить, чтобы не нашлись новые неприятности, Дима всегда был великим мастером как-то находить их абсолютно везде.
Необыкновенно прекрасная тихая лунная ночь выдалась на редкость непростой: Прохор так и не уснул, не смог это себе позволить, всё смотрел на спящего тревожным сном парня, пытался не давать ему слишком много ворочаться и делать себе больно, и едва сдерживался, чтобы не вызвать всё-таки скорую, помнил, с кем живёт, что за такое его начальство по головке не погладит, если узнает, а оно узнает, хоть один честный человек да найдётся и обязательно позвонит в полицию, ориентировки на этого изобретательного юркого воришку висят по всему городу, его лицо знает, наверное, каждый, так рисковать никак нельзя, ведь если они попадутся, помощь понадобится им обоим. Тогда выход один — ждать и надеяться на лучшее, а оптимизма парням всегда было не занимать. Утро подкралось незаметно, тихими осторожными шагами и вышло яркое солнце, озаряя большую светлую комнату пока что тёплыми и мягкими лучами. Сначала свет упал на пластиковое белое окно, потом на такой же белый подоконник, на котором скромно покоился широко расстеленный бордовый тёплый плед и пара мягких бледно-жёлтых подушек — молодые люди часто сидели на подоконнике в свободные осенние деньки и спокойно беседовали обо всём и ни о чём с чашкой горячего чая в руках, а иногда просто слушая тихий приятный шум дождя за окном и согревая друг друга тёплыми нежными объятиями, такие разные, но иногда именно такие, безумно мягкие и нужные друг другу — потом весёлой змейкой спустился ниже, на светло-коричневый паркет, чуть цепляя деревянный стул с навешенной на него одеждой вроде строгих серых брюк и пары светлых рубашек, ведь вместительный, качественно сделанный светлый шкаф-купе, стоящий, кстати, рядом, в углу, совершенно ни к чему. А свет шёл дальше, озаряя сервант с посудой и ящиками, и поднимаясь на стены, заклеенные персиковыми обоями и, наконец, опускаяясь на всё ту же кровать с чистыми белыми простынями, на которой, завёрнутые в уже сиреневое тёплое одеяло, спокойно спали в обнимку два ещё совсем мальчика и плевать, что одному из них двадцать три года, а второму все двадцать пять, сейчас они были настоящими детьми и были воистину прекрасны. Прекрасны эти чёрные волосы, разметавшиеся по подушке, закрытые глаза с слегка подрагивающими во сне тёмными ресницами, лёгкая бледность на щеках, розоватые губы, беспокойно что-то шепчущие и тонкие длинные руки, уже даже не обнимающие, а скорее цепляющиеся за второй силуэт, который и так очень очень близко. Так же прекрасен и он со своими волосами цвета спелого каштана, чуть спадающими на пока закрытые глаза, милой, тёплой, хоть и тревожной улыбкой на чуть более тёмных губах и крепкой хваткой сильных загорелых рук, держит своё сокровище и не отпускает, и даже во сне, особенно после вчерашнего, теперь не отпустит ни на секунду, в этом он абсолютно уверен. Но покой не был долгим и всё-таки Дима распахнул свои яркие голубые глаза, с минуту включался в реальность, припоминая прошлый вечер и от этого снова хотелось рычать, но будить парня не хотелось совершенно, поэтому он попробовал хотя бы выпутаться из его рук и подняться, но малейшее неловкое движение заставило эти зеленоватые глаза приоткрыться, а их обладателя быстро присесть и на автомате крепче обнять свою радость и беду, пока ещё только просыпаясь и толком ничего не понимая.
— Чего тебе неймётся, ты время видел? — Шаляпин пробурчал это куда-то в его макушку, прежде глянув на наручные часы, шесть утра, спать хотелось дико, раз ночью этого сделать не вышло. — И не так резко, хотя бы день отлежись, хорошо, что ты не видел себя ночью.
— Зато я помню, что со мной делали. И они за это поплатятся. — голос его звучал уже не так жутко, как прошлым вечером, был только чуть надломленным и каким-то бесконечно уставшим, но юноше было плевать на это, он уже готов к решительным действиям, несмотря на миллион причин пока не делать глупостей. — И да... Спасибо, что нашёл меня. Без тебя я бы не выбрался оттуда.
— Повезло, я оказался там случайно. И не стоит благодарить меня за то, что я априори обязан делать. Я обязан защищать тебя, жаль, что в этот раз не смог. — он весьма выразительно зевнул и понял, что теперь точно не уснёт снова, как бы ни хотелось, поговорить о произошедшем всё же надо. — Они поплатятся, но в ближайшие дни ты посидишь дома, со мной.
— Максимум день. Потому что мне дали два. — парень притих, снова в подробностях вспоминая то, что вышло тогда, растерянный, опустил взгляд и вдруг даже проснулся немного больше от возмущения, увидев помятую напрочь рубашку и заспанный взгляд безумно милого в этой сонности служителя закона, всё было ясно как день и вызывало в его душе бурю негодования. — Ты что, не спал даже? И почему ты не на работе, тебя же уволят!
— Тихо, не психуй. Я взял отгулы на три дня, сказал по состоянию здоровья. И какая разница, о чьём здоровье речь. — довольный, как сытый кот, Прохор вернулся на любимую синюю подушку и, как прошлым вечером в такси, устроил недовольного хмурого мальчишку на своей груди, чтобы было теплее им обоим, но эффект оказался ещё лучше, Колдун даже слабо устало улыбнулся и на его бледных щеках выступили небольшие милые ямочки, это было восхитительно, на это можно смотреть вечно, но надо закончить. — У меня три свободных дня, высплюсь ещё, не переживай. Лучше расскажи мне, что должно случиться за два дня, что вообще происходит.
— Это моё дело. Моё и ребят. Тебе нет смысла знать. — он снова помрачнел и закрыл глаза, не желая ничего видеть и ни о чём думать, наверное в первый раз за последние пять лет ему было действительно страшно. — Я со всем справлюсь, спасибо за заботу.
— Эти ребята тебя вчера чуть не грохнули. Ты всё мне скажешь и я помогу тебе, защищу. Что они тебе сказали, за что покалечили, как они смогли? Ты же быстрый и ловкий, тебя тяжело просто поймать, не то что побить. — в голосе Шаляпина была бесконечная тревога, смятение, он никак не мог понять, как подобное вообще возможно и всё винил себя, что не оказался рядом, что хотя бы отпустил его туда.
— Быстрый и ловкий, да... А ещё почти слепой в темноте. Слепой котёнок. Жалкий и крайне беспомощный. Меня схватили за руки, такие амбалы, без шансов, не вырваться... — Дима поник и говорил уже очень тихо, почти шёпотом, вспоминать всё это было почти физически больно, парень заметил, как он сжался и будто попробовал закрыться, слишком ярко вспомнил, конечно, тут же нежно погладил его по рукам, успокаивая и помогая расслабиться, и, удивлённый, замер, когда увидел, что голубые глаза блестят от влаги, от слёз, такое у них было в первый раз. — Говорили, что я твоя подстилка... Я под тебя ложусь, оскорбляли... И меня, и тебя. Суки, я их уничтожу...
— Уничтожишь, обязательно, только без слёз. Дим, ну чего ты, маленький... — первый шок прошёл и, пытаясь сообразить, что делать, Прохор окончательно уложил его на себя, крепко обнял, защищая и нежно потрепал по волосам свободной рукой, а потом ласково вытер слёзы и теперь внимательно следил за его движениями, за каждым неровным вздохом, было видно, что парень из последних сил пытается взять себя в руки, но это пока нелегко. — Тихо, всё, всё прошло... Ты к ним больше не пойдёшь. Я их за тебя похороню, всех разом, в братской могиле. Только скажи же мне хоть что-то, чтобы я мог тебе помочь.
— Я обязан, они не оставили выхода... — ещё несколько тяжёлых рваных вдохов и он притих, думал, что давно разучился бояться и плакать, хотя было вполне естественно, что он боялся умереть, такой юный, ещё не время. — Через два дня я должен прийти к ним и подтвердить, что остаюсь главарём. И вывести их на дело.
— Куда ты их выведешь? На какое ещё дело, ты с ума сошёл? — пораженный, парень резко сел ровно и еле успел поймать Колдуна, от таких перемен положения чуть не слетевшего с его рук и кровати, поймал и, вернув в ту же позу, не дал до конца лечь, чуть приподнимал за плечи, чтобы смотреть ему в глаза. — А если они снова так с тобой поступят? Если бросят где-то, где я уже не смогу тебя найти? Если тебя раньше найдут мои коллеги?
— Я же быстрый, ловкий и неуловимый. Теперь буду стараться ориентироваться по звукам, только и всего. — он как-то болезненно усмехнулся и нежно успокаивающе тронул своими губами его шею, до чего сейчас дотянулся, это помогло немного расслабиться им обоим, но держались они друг за друга до сих пор так же крепко. — Да, если идти, то только ночью. Надеюсь, тебя тогда не привлекут к патрулю снова. Если в это время ты снова случайно окажешься рядом, мне даже слова сказать не дадут, прирежут на месте. А потом и до тебя доберутся, тут уж будь спокоен.
— Дима, мы не умрём, не в ближайшие тридцать лет. Мы проживём не один десяток лет вместе и умрём в один день уже совсем пожилыми людьми, ясно тебе? — Шаляпин не то что видел, он уже чувствовал страх, липкими противными волнами расходящийся от Димы, понимал, что чётко и аргументированно его успокоить сейчас совершенно нечем, но так легко сдаваться не собирался, помнил, что в таком настрое мальчишка способен на любые глупости и для них сейчас не время. — Я тебя спасу, даже если ты этого не хочешь.
— Ещё два дня я побуду твоей игрушкой... А потом избавлю тебя от такой проблемы, обещаю. — он почти прошептал это, пытаясь отвернуться и, краем глаза заметив что-то вроде злости в глазах своего парня, резко обернулся обратно с заразительно громким смехом и тут же с резким вдохом уткнулся в его грудь, совсем забыл, что пока ничего не зажило и надо быть осторожным, слово осторожность вообще никогда его не касалось, ни в каком виде. — Успокойся, шучу. И ты такой милый, когда злишься, не сдержался, прости.
— А сдерживаться это не твоё, я помню. Как и хоть пять минут полежать спокойно. Ну куда ты, сам же мне вчера говорил, что отлежишься... — в сотый раз мысленно назвав его ребёнком, Прохор наконец-то мягко спустил уже совсем сонного юношу на его мягкую светло-голубую подушку и почти поднялся с кровати, но в последний момент чужое прикосновение заставило его обернуться. — Я сейчас приду, две минуты. Снова обработаю твои синяки, чтобы тебе было полегче и будем дальше спать. Да, я вижу, что ты не выспался, это нормально. Я правда скоро, отходить от тебя эти два дня буду очень редко.
— Да на мне всё заживает, как на собаке, тоже мне придумал... — Колдун это фыркнул уже сквозь сон, укладываясь поудобнее, а его пара с ласковой усмешкой укрыла его потеплее всё тем же одеялом, поднялась и, слегка размявшись, отправилась на поиски аптечки, ведь вчера всё же была небольшая попытка прибраться и где теперь самое нужное, оставалось только гадать.
Каким-то загадочным образом аптечка оказалась на кухонном столе и по дороге туда парень успел всё-таки кинуть в стирку свои и не только свои вещи, умыться прохладной водой и уже более трезво всё обдумать. Он может закончить всё это, заставить этих подонков страдать даже не за их преступления, только за его мальчика, за то, как ему больно и страшно. Только бы знать хоть их адреса. Но ведь этот упрямец никогда не скажет. Он не даёт спасти себя, будто не хочет этого. Будто он уже поставил крест на своей жизни. Но это же неправильно. Но кто он такой, чтобы учить этого юнца, как жить? Не отец, даже не брат. Только сожитель. Которому этот огонёк почему-то доверился, которого добровольно греет. И Шаляпин сделает всё, чтобы свет не погас, а тепло не обернулось обжигающим холодом. Время не ждало, нужно было возвращаться и, наскоро переодевшись в домашнее и прихватив ту самую аптечку, он снова вошёл в спальню, задёрнул старые тяжёлые болотные шторы, чтобы солнечный свет не мешал отдыхать, быстро и нежно обработал боевые ранения этого ребёнка, буквально укутал его в покрывало, лёг рядом и крепко обнял его, по-прежнему защищая и в этот раз позволяя себе ненадолго уснуть. На настенных серых часах семь утра. Это будет долгий и сложный день.
Долго проспать Прохору не удалось, рядом всё было мирно и спокойно, но на душе не было и следа покоя. Одолевали странные сны, похожие на воспоминания и, напрочь измяв одеяло и простынь, он всё-таки сдался, разлепил тяжёлые веки, повернулся на спину, опасаясь своими резкими движениями, сильными руками как-то задеть мальчика, сделать ему больно, уставился в потолок и пошёл туда, куда вела его память, в первые дни рядом с этим невыносимым существом. Первые дни на правах его пары. Это было одинаково тяжело для них обоих, ведь один, седьмой год обитая на улице и в заброшенных домах, питаясь только воровством и контактируя только со своей преступной группировкой, был вроде неприрученной зверушки, что привыкла кидаться с хищным оскалом и выпущенными когтями на всех, кто посмеет посягнуть на её свободу, а второй был тем, кем обязывала должность, человеком, уже почти окончательно отдавшим юные годы служению закону, абсолютным одиночкой по натуре, холодным, мудрым, рассудительным, тем, кто не собирался впускать кого-то в свою жизнь и в свой дом даже под угрозой смерти, ибо действительно дорожил своей мнимой свободой. Но они встретились, зацепились друг за друга и стали пробовать. И легко не было ни одному из них. При первой прогулке по вечернему городу, Шаляпин, начитавшийся в своё время от скуки любовных романов, желая всё сделать красиво и идеально, попробовал взять Диму за руку, за что сразу же получил пока слабый предупреждающий удар по руке. Парень всегда плохо видел в темноте, но помощь принять отказывался наотрез, всегда полагался на свой слух и тот никогда его не подводил. Второй же, более сильный удар был защитой от попытки поцеловать на третьей встрече и кончился для юного полицейского сломанным носом и пониманием, что он не так прост, как хотелось бы и это в нём привлекает ещё больше, может даже больше всего остального. Первый день в этой квартире был ещё труднее и состоялся только из-за того, что после очередной прогулки Прохор решил проследить, куда пойдёт объект его симпатии, ведь тот отказывался признаваться, где живёт, вроде как для того, чтобы в гости не нагрянул целый отряд доблестных полицейских, но на самом деле ему в первый раз стало стыдно, что дома у него нет уже много лет, хоть он в этом и не виноват. Затаившись в спасительной темноте и умело пользуясь профессиональными навыками, парень тенью следовал за Колдуном и, пораженный, остановился в паре метров, когда он лёг на первую же попавшуюся лавку, умело свернул свою куртку и положил под голову вместо подушки так спокойно закрывая глаза, будто делает так не первый день и даже не первый год. Они тогда были практически чужими людьми, но Шаляпину вдруг почему-то стало обидно за этого юнца, не хотелось, чтобы он снова ночевал на улице в таком холоде, ведь на дворе была зима, спать в одной чёрной майке на морозе, ещё и на холодной дырявой лавке — это не шутки, так можно и воспаление лёгких подхватить, такого больше допускать нельзя. Шестым чувством ощутив, что о Диме действительно стоит беспокоиться, на следующий день он так же, под покровом ночи, провёл его в свой дом, едва убедив, что там абсолютно безопасно, и даже не подозревал, что это закончится практически театральной сценой, что терпение и напускная хамоватость у этого воришки может кончиться, притом неожиданно и непредсказуемо. Впервые за долгое время оказавшись в нормальном доме, парень сначала замер, как статуя, пытаясь скрыть нахлынувшие потоком воспоминания о некогда родном доме, быстро взял себя в руки и демонстративно спокойно прошёлся по комнатам, но чуть не испепелил Прохора пронзительным взглядом голубых глаз, когда он заявил, что безопаснее на ночь остаться здесь и что он постелил гостю на полу, хотя об этом совершенно никто не просил. Деваться уже было некуда, поэтому Колдун сдержанно кивнул и даже постарался уснуть на матрасе, заправленном, как настоящая кровать, но не смог, после голой земли и жёстких досок было слишком тепло и мягко, да и вновь накрывала ярость, вспоминалась прошлая жизнь и хотелось кого-то убить, кого-то из бывших родных, но пока уместнее всего было разгромить что-то материальное, хоть его за такое и выставят, это было совсем неважно, главное — выплеснуть эмоции и он это сделает.
Спал Шаляпин всегда крепко и спокойно, поэтому не заметил, как его невольный гость бесшумно выбрался из "постели" и пробрался на кухню, но ничего достаточно хрупкого там не нашёл, поэтому остановился на банальщине — вернулся к серванту, достал оттуда несколько столовых приборов, вышел на балкон и стал сбрасывать их оттуда с крайне спокойным видом, надеялся шумом бьющейся посуды заглушить внутренний крик ненависти и отвращения, но не тут то было. Это ещё больше распаляло дьявольский огонь внутри и он закричал. Громко и пронзительно, посылая проклятия всем, кто как бы толкнул его на этот скользкий страшный путь, тем, кто сделал его таким, хоть и понимал, что сделал всё только он сам, сейчас необходимо было хоть кого-то обвинить. Он кричал, матерился и сбивал в кровь руки о балкон, на них не глядя, падать сейчас не хотелось, даже это не помогло бы унять то, что сейчас внутри, то, что сжигает его душу дотла. Эти вопли и разбудили Прохора, заставили его по старой привычке схватиться за оружие, но потом он расслышал, что это такое, отложил пистолет и зачем-то решил дослушать, хоть и надо наверное было сделать что-то другое. Так он узнал, что семь лет назад мать показала Диме на дверь с просьбой никогда не возвращаться, ведь он позорище, а не ребёнок, ничего не умеет и ничего не делает, хотя делал он вполне достаточно. Что старший брат, давно живший отдельно, при случайной встрече махнул на парня рукой, когда он, уставший и голодный, попросил о помощи. Что компания, с которой он случайно спутался потом, поставила его перед фактом, что жить можно только так и никак иначе, и выбора нет, не было никогда. Что ему выбор просто не дали. И что сейчас ему противна сама его сущность, но от себя убежать ведь невозможно. Скоро стало очень тихо и, наконец-то осмелившись пройти к балкону, Шаляпин увидел стоящего там мальчишку, опирающегося на стену, так закрывая лицо рукой, и тихо шепчущего всего одно слово: ненавижу... Он плохо понимал, что происходит, почему Колдуна так прорвало именно сейчас, но чувствовал, что это неспроста, что его появление в этом доме стало чем-то вроде спускового рычага их доверия, его началом. И предать это доверие никак нельзя, это может совсем разрушить его... А может и их обоих. То, что между ними разворачивалось было никак не шуткой и не минутным увлечением, поэтому тогда весьма категорично и в то же время спокойно Прохор оставил его у себя. Несколько дней парень не понимал, что происходит, что у него появился дом и привычно пытался заночевать на первой же лавке, но тогда уже его пара всё равно находила его и возвращала домой. Поэтому он до сих пор спит рядом, теперь на кровати, уже немного привыкший к тому, что на улице ночевать больше не нужно. Они оба бесповоротно привыкли друг к другу и иначе наверное уже не смогут. Наверное уже и не должны. Остаётся только беречь то, что они оба создали за этот год, потратив немало сил, принеся немало жертв на алтарь зарождающихся чувств. И они того стоили. Несомненно, это так. Если удастся не потерять всё сейчас, это будет их маленькой победой. Для неё нужна самая малость. Чтобы все остались живы. Так и будет, иначе нельзя. По крайней мере, в это хочется верить. Слишком хочется, это заставляет закрывать глаза на многое. Или просто закрывать глаза. Спать всё-таки нужно и Шаляпин снова сдался, поворачиваясь обратно, привычно обнимая уже ёрзающего по кровати Диму, сонно целуя его в макушку и заставляя притихнуть. И всё-таки он потрясающий, когда спит. Да и когда не спит тоже.
На часах уже был полдень и только к этому времени было возможно хоть как-то выспаться. Юному воришке всё-таки удалось это сделать и кровать уже порядком надоела, поэтому, осторожно выпутавшись из медвежьих объятий Прохора и чудом не разбудив его, парень бесшумно поднялся, на секунду замерев от ноющей боли в спине, перво-наперво проверил подвижность и, правильно всё оценив, спокойно, без быстрых резких движений дошёл до занавешенного окна, мощным движением отдёрнул тяжёлые шторы, чему-то кивнул с немного усталой усмешкой и пошёл на кухню, заварил свой любимый зелёный чай без сахара, вернулся к окну и забрался на заправленный пледом подоконник, прикладываясь на одну подушку, устраивая на ней свою до сих пор противно отзывающуюся на движения спину и протягивая свои длинные ноги до другой, чуть сгибая их в коленях, при внушительном росте было несколько трудно помещаться в обыденных рамках и, признаться, он никогда не стремился это сделать. Удобно оперевшись на стену и потягивая тёплый ароматный чай, Колдун смотрел то в окно, на затянутое тёмными тучами раннее весеннее небо, то на свою пару, что так спокойно спала, укутавшись одеялом и уткнувшись в подушку с весьма блаженным видом, после наверняка тяжёлой ночи и чувствовал что-то сладко-щемящее внутри, такое непривычное для него, но уже какое-то своё, родное. Ведь своим, родным стал и этот человек, и этот дом, и всё чуть меньше, чем за год. И с очень непростым для обоих началом.
В первую неделю этот дом тревожил его, почти пугал. Всё слишком обычное, слишком тёплое, слишком.. Слишком напоминало о прошлой жизни. Когда вечерами открывалась дверь, всё казалось, что секунда и войдёт мать, и начнёт распинаться, какой её сын отсталый, какой ненужный, сожалеть о том, что вообще родила второго ребёнка. Сначала это было обидно, потом начало злить и Дима слишком привык к этой медленно просыпающейся внутри агрессии, к тому, что игнорировать её бесполезно, но сдержать можно, это и делал, пока хватало терпения. Но терпение скоро закончилось и он сорвался, высказал матери всё, что накопилось. Ему повторили то, что и так звучало каждый день, и выставили за дверь. А потом голод, холод и странная компания. Это был единственный выход. А что ему было делать? Умирать таким молодым на улице никак не хотелось, пришлось учиться выживать по правилам этого мира. Иногда слишком жестоким правилам. Мелкие кражи, потом более крупные грабежи, выходы из глухих переулков и старых заброшенных домов только ночами. Всё идёт прекрасно, чистая прибыль, общак. Только дома до сих пор нет, нельзя с такой репутацией снимать жильё, ещё заявят, куда следует. А из всей банды бездомный был только её главарь. Вот такая забавная ирония судьбы. Как и в том, что третье попадание в участок благодаря случайной встрече с некстати глазастыми пенсионерками кончилось тем самым ударом пистолета и странным уколом где-то внутри. Толчком, который ощутили они оба. Тем, что изменило две жизни раз и навсегда. К третьей прогулке уже было глубоко плевать, что они такие разные, что им нельзя, что это слишком опасно. Они хотели быть вместе и были. Но этот дом заставлял помнить, с чего всё началось тогда, и первое время Колдун пугал Шаляпина, поздно приходящего с дежурств, полным гнева взглядом и крепко сжатыми кулаками, невозможностью даже тронуть этот комок злобы, ведь элементарно касаться себя и то лишь на пару секунд он позволил только через месяц. Слишком пугало, что снова начнут учить правильной жизни кулаками, уже научился защищаться от такого, но всё равно было слишком тревожно. Впервые лёг в кровать, а не на пол, парень совсем не по своей воле. Днём он был будто стальным, сильным, несокрушимым, но во сне иногда приходили кошмары и он, сам того не ведая, вновь ненадолго становился тем, кто и есть до сих пор на самом деле — совсем ещё мальчиком, ребёнком, который только пытается казаться взрослым, потому что так надо. В такие моменты он всегда много крутился и мог начать с кем-то говорить или просто никак не тихо вскрикнуть, или начать звать кого-то. От этого на вторую неделю совместного проживания и подпрыгнул ночью на кровати Прохор, спросонья не мог понять, чей это голос и что за силуэт на полу перекатывается с бока на спину и наоборот. Только минут через пять он понял, что это Дима и сначала даже растерялся, но потом взял себя в руки и с трудом, но разбудил его, дал время хоть немного прийти в себя и спокойно попросил лечь рядом, заканчивать этот детский сад. На это мальчишка только принял обыкновенно гордый вид и демонстративно отвернулся, но и юный служитель закона тоже был не так прост. Не привыкший получать отказ, он молча поднял этого пока ещё ребёнка на руки, закинул на кровать его подушку и уложил это тощее тельце там же, заботливо укрывая его тёплым одеялом, ведь за окном был жгучий мороз, а давать ему мёрзнуть и дальше очень не хотелось. Вот тогда и стало понятно, что всё это точно не просто так, что они обязательно придут к чему-то вместе. И вот, уже почти пришли. Ещё пара месяцев и, как знать, может и прозвучат наконец самые важные в каждой жизни слова. Но пока не время. Пока им просто хорошо рядом, этого достаточно.
Эти воспоминания так затянули Колдуна в свои сети, что, допив чай и оставив чашку на полу, он сам не заметил, как начал засыпать, обхватив руками плечи и почти утонув в подушке, было прохладно без одеяла, но необыкновенно спокойно и хорошо. Зато всё это заметил Шаляпин, тоже наконец-то отдохнувший и только осознавший, что в кровати он почему-то теперь один. Сон уходил неспеша и поэтому ещё с минуту парень хлопал длинными ресницами, включаясь в реальность, но потом всё-таки сел, огляделся по сторонам и, заметив свою пару в таком положении, покачал головой с доброй усмешкой, тихо поднялся и, не желая его пугать, почти неслышно подошёл к окну и понял, чего сейчас хочет. Широкие тонкие плечи все в мурашках, его нужно согреть и сделать это очень просто. Передвигаясь так же тихо, Прохор вернулся к кровати, взял оттуда такое привычное одеяло и мощным движением укрыл Диму почти полностью, но и этого ему показалось мало. Устроившись сзади и осторожно обхватив его плечи, парень чуть приподнял эту хрупкую фигурку, сел на подушку и, фактически, поднял его на руки и уложил на себя, обнимая и снова укрывая потеплее. Конечно, такие манипуляции не остались незамеченными и мальчишка приоткрыл глаза, до конца осознал, что он всё на том же подоконнике, но уже под одеялом и на груди Шаляпина, к тому же, в его объятиях, и снова блаженно прикрыл глаза, накрывая его руки своими, так было только лучше.
— Я вижу ты выспался. —практически промурлыкав это, Колдун поднял голову и заглянул в его глаза, счастливо пьяно улыбаясь, о большем он никогда и не мечтал.
— Зато ты видимо нет. Дим, ну что ты как маленький? Кто тебя просил сюда идти, зачем поднимался? — он прошептал это спокойно и нежно, ласково касаясь тёплыми губами чуть порозовевших щёк, хотелось вернуть его в кровать и напомнить, что надо поесть, но сейчас было слишком хорошо, чтобы вообще о чём-то думать.
— Я не маленький, я уже старенький... — Дима тихо зевнул и сонно усмехнулся, получая удовольствие от этого тепла, млея от поцелуев, наконец-то мог себе это позволить, даже самым сильным бывает нужна простая ласка. — И я выспался. Ну, почти. Всё хорошо, не волнуйся мамочка.
— Как.. Как ты меня назвал? — обескураженный, Прохор чуть приподнялся, поймал его взгляд и пытался понять, шутка это или новое небольшое помутнение на фоне стресса, справляться с которым в прошлый раз пришлось своими силами и не без жертв с обеих сторон. — Как ты себя чувствуешь? Дим, мне сходить за успокоительным?
— Не надо... Я вроде в себе. — почти горькая усмешка не внушила доверия, но ясный взгляд немного успокоил, Дима и сам боялся снова потеряться в воспоминаниях и перестать отличать их от реальности. — Не бойся, я не стал бы сравнивать тебя с ней, ни за что. Это только моя глупая неудачная шутка.
— Тоже мне шутник, нельзя же так... — он медленно опустился обратно и крепче сжал замок своих рук, ограждающий это дитя от всего, что вокруг, так было спокойнее всего ему, им обоим. — Тот вечер для меня до сих пор как кошмарный сон.
— Прости, не хотел напоминать. — парень немного погрустнел и крепче сжал его руки, пытаясь успокоить и показать, что бояться нечего и так будет ещё долго. — Я сам всё это помню... Помню, как ты со своих рук отпаивал меня успокоительным этим и чаем горячим после того, что я тогда устроил. Я не хотел ничего бить, я даже не понял, как это вышло...
— После звонка твоей матери было совсем неудивительно найти тебя среди осколков посуды, убитого и потерянного. — снова погружаясь в то, что случилось полгода назад, Шаляпин прикрыл глаза и немного ослабил хватку, знал, что надо дать ему возможность проявить свои чувства в такой момент, это было ещё одним знаком их уже полного доверия. — Но когда ты назвал меня ей после того, как я тебя коснулся, с такой ненавистью...
— Я правда видел её. И конечно не хотел тебя оскорбить. — правильно всё поняв, Колдун осторожно перевернулся и действительно обнял своего парня, зарываясь в его руки, как во второе одеяло, и уткнувшись в его грудь, снова согреваясь и напоминая себе, что то помутнение было случаем единичным и такого больше не будет никогда, по крайней мере, в это хотелось бы верить. — Я чувствовал, что где-то неправ, что что-то не так, но кричал, ругался, хотел ударить...
— А потом будто очнулся и тебя так колотило, я еле мог тебя удержать и действительно хоть чем-то напоить, а ты даже глаза открыть не мог. — он быстро покачал головой, прогоняя эти тени прошлого и нежно поцеловал этого мальчишку в снова растрёпанные волосы, знал, что он очень сильный и уважал моменты, в которые иногда так хотелось побыть слабым, позволял это делать и чувствовал, что от этого немного теплее даже ему самому, приятно понимать, что ты можешь быть опорой родному человечку в трудную минуту.
— Не мог... Но чувствовал твои руки и слышал твой голос. "Тише, глотай, осторожнее, давай же, успокойся только"... И я старался, я глотал и давился этими таблетками, а ты стучал мне по спине и крыл эту женщину трёхэтажным матом, раздвигая стекло и помогая мне лечь как надо. — тот ужас больно резал память и Дима даже слегка вздрогнул, и тут же услышал тот же ласковый шёпот, что тогда, ощутил руки на спине, те же поглаживания, это помогло легче вздохнуть и снова расслабиться, весь кошмар был давно в прошлом, они давно с этим справились. — А вот чай зашёл уже гораздо лучше, хоть и казалось, что я просто в очередном кошмаре и ты скоро меня разбудишь. И ты разбудил.
— Да, невероятными трудами. Но до кровати нёс на руках. — Прохор чуть усмехнулся и ласково взъерошил его волосы, отпуская давно ушедшее, так было нужно, сейчас им обоим нужно успокоиться, но нежданный, хоть и давно назревший вопрос вдруг вырвался сам. — Что же ей было нужно тогда? Ты ведь так мне и не сказал.
— Сказать мне только одну фразу... "Я знала, что твоё место на дне". Больше она не сказала ничего. А у меня внутри как взорвалось что-то... — он чуть тряхнул тёмной головой, повернул её к окну, снова укладывая на широкой груди своей пары и освобождаясь от груза прошлого, и глаза сами закрылись, он всё-таки ещё не выспался. — Я знаю, это было глупо.
— Но ты не управлял собой, я понимаю. А сейчас вижу, что ты хочешь спать. — парень с милой улыбкой теплее укутал его в одеяло и сам притих, зарываясь носом в его волосы и, видимо, тоже собираясь подремать, такие свободные деньки всегда были настоящим праздником из-за своей редкости. — Я никуда не уйду, не волнуйся. Помню, как хорошо ты спишь на моих руках. И мне так хорошо.
— Хорошо ему... Вот и радуйся тогда, пока я добрый и даюсь. — Колдун с усмешкой фыркнул это сквозь сон и уже совсем затих, этот день будет для него и не только для него очень сонным, так нужно, нужно им обоим, всем ведь иногда нужен отдых.
— И радуюсь. Даётся он, непокорный... А я возьму и покорю, и не заметишь даже, как сдался. Уже не заметил.
С ласковой усмешкой Шаляпин откинулся на подушку, не разжимая рук, и снова позволил себе закрыть глаза. Кажется, за этот год они оба поднабрались мудрости и терпения, как знать, может это скоро им поможет. А пока вот такой незапланированный отпуск и его нужно провести с пользой, и всем известно, что нет ничего полезнее крепкого здорового сна.
Тихий час наконец-то закончился ближе к вечеру и часа в четыре Дима окончательно проснулся, увидел, что лежит уже на кровати, снова завёрнутый в одеяло, как в кокон, а рядом записка широким раскосым почерком родной руки: "В холодильнике чёрная дыра, пошёл закупаться, из дому ни шагу, всё узнаю". Снова посмеиваясь уже привычной самоуверенности Прохора, он развернулся из этого кокона, поднялся, разминая затёкшую спину и чуть поморщившись от боли, пока ещё от резких движений всё ломило, но с этим парень уже почти смирился. А вот одежда его не устроила категорически. Увидев свою тёплую, почти бирюзовую пижаму, Колдун тихо фыркнул, прошёл до шкафа, порылся в своих вещах, там лежали только они, нашёл простенькую, но одну из любимых, белую, относительно тёплую водолазку с тёмной нашивкой на груди, у сердца, и домашние тёмные брюки с вставками серой ткани по бокам, быстро переоделся, убрал пижаму, присел и немного задумался. К чему они придут с такой жизнью, что происходит хотя бы сейчас? Они просто живут вместе. Объятия, редкие поцелуи, ещё более редкие разговоры из-за непростых графиков. У них есть хоть какое-то будущее? Есть шанс хоть что-то построить через год, два, пять лет? Какое будущее у него самого? Да, вор, да, вроде как главарь. Но разве главаря могут вот так запросто избить члены его банды, его ОПГ? Вряд ли. Так могут обойтись только с шестёркой, которую ни во что не ставят. И это его устраивает? Конечно нет, это невозможно. Их нужно поставить на место? Определённо. И известно, как это сделать. И он это сделает. Завтра вечером, когда придёт срок. Пока можно отдохнуть и хоть как-то расслабиться. Только непонятно, как это сделать одному. Наверное Дима уже ничего не умеет делать один. Он сидел, смотрел в серый потолок и вдруг мелькнула одна странная мысль. Почему это в холодильнике чёрная дыра, если продуктами они закупались вместе, буквально на днях и, как всегда, с колоссальным запасом? Надо проверить, не темнит ли Шаляпин, он иногда мог, когда задумывал что-то необычное, почти безумное. Сюрпризы парень никогда не любил, даже приятные, поэтому на волне этих размышлений резко поднялся, в спину стрельнуло так, что его качнуло и равновесие удержать не вышло, он некрасиво завалился набок и ровно на ещё не прошедшие ушибы. Эта боль на минуты оглушила, поэтому он не услышал, как открылась дверь и почти не почувствовал крепких заботливых рук, поднявших его обратно на кровать. Да, Шаляпин вернулся из магазина и, прежде всего отнести продукты на кухню, заглянул в спальню и, увидев лежащего на полу с поджатыми ногами Колдуна, с тихими и почти спокойными ругательствами поставил пакеты у входа в комнату и поднял родное несчастье на руки, пытаясь как-то до него достучаться.
— Дим, эй, порядок? — наконец-то услышав знакомый голос, он быстро покачал головой и попробовал расслабиться и выпрямиться, это далось медленно и больно. — Что, что болит?
— Спина... Я же говорил, что старенький. — Колдун усмехнулся через боль и ухватился за его руки, хотелось хотя бы убедить себя, что всё не так плохо, как пока кажется.
— Они попадали тебе по спине? Дима, сосредоточься, это важно! — видя его растерянный блуждающий взгляд, Прохор не сильно тряхнул парня за плечи, снова стало страшно, как бы не повредили ничего важного.
— Да... Прям по хребту стукнули напоследок. — он тяжело вздохнул и попробовал сесть сам, нормально, не вышло, пока эта боль сковывала. — Ты думаешь они...
— Я боюсь об этом думать. Но, кажется, да. — юноша здорово помрачнел и переложил Диму на кровать, быстро поднимаясь и озираясь в поисках аптечки, хорошо, что там было почти всё. — Пока перебьёмся уколами, но тебе нужно будет в больницу в ближайшие дни, это уже не шутки.
— Какая больница, мне завтра на переговоры идти... — кое-как переборов себя, он медленно сел, сцепив зубы от боли и крепко сжав руки, это безобразие сразу прервал Шаляпин, уложив парня на живот и задрав ему водолазку почти до шеи, чтобы найти место удара, это удалось быстро, ровно посреди позвоночника был жуткий огромный синяк, странно, как это осталось незамеченным вчера.
— Потерпи, будет больно. — дождавшись короткого кивка и пройдясь в нужном месте смоченной в спирту ваткой, он резко всадил этот укол в место удара и через пару секунд достал шприц, поглаживая широкие напряжённые плечи. — Всё, потерпи две минутки, скоро сможешь подняться. И к чёрту твои переговоры. А если тебя там так заклинит? Думаешь, эти люди тебе помогут?
— Бросят где-то в подворотне, ещё и добавят... — Колдун наконец-то смог повернуться, спустил водолазку и медленно сел, и, тоже немного мрачный, смотрел куда-то в стену, пытался принять непростое решение. — Ладно, значит завтра утром сходим.
— Нет мой дорогой. Поедем мы прямо сейчас, на моей машине. — Прохор рылся в шкафу в поисках тёплой куртки, обернулся и, увидев слегка пораженный непонимающий взгляд своей пары, сразу развернулся обратно, доставая бордовую куртку и бросая её на диван. — И не надо так на меня смотреть. Если они действительно сделали с тобой то, о чём я думаю, помочь нужно как можно скорее.
— Уймись, перелома нет, значит ничего страшного. Как разведёшь панику на ровном месте... — с этим ворчанием Дима всё-таки поднялся и пошёл к шкафу за джинсами, но парень тут же вернул его обратно и сам подал эти самые джинсы и покачал головой, снова мысленно называя его ребёнком.
— На ровном месте я не паникую никогда, ты прекрасно меня знаешь. — закончив с чужой одеждой, Шаляпин бегло оглядел себя, убедился, что привычная голубая рубашка и тёмные брюки выглядят вполне пристойно и думал, как вести юношу в столь людное место среди бела дня, могут ли его узнать. — Могу помочь с джинсами, тебе сейчас лучше сильно спину не напрягать.
— Товарищ старший лейтенант, я на совсем немощного похож? — по званию Колдун к нему обращался очень и очень редко, только в минуты крайнего раздражения, вся эта ситуация и вправду уже порядком подбешивала, поэтому он быстро переоделся сам и быстро поднялся, только оступился и прилетел прямо в руки слегка растерявшегося Прохора, такого у них точно ещё никогда не было. — Разрешите идти?
— Отставить. И тон, и обращение, и глупые идеи. Сядь, глупый, не хватало ещё так в подъезде упасть... — с тихим вздохом Прохор вовремя подхватил его и под руки довёл до кровати, усаживая и натягивая на любимые широкие плечи ту самую куртку, застёгивая её доверху, уже была весна, но в первый её месяц собачий холод никто не отменял. — Я знаю, ты ненавидишь быть таким слабым. Но иногда это можно себе позволить. Не думаю, что преувеличу, если скажу, что от этой поездки может зависеть твоя дальнейшая жизнь. И если ты не хочешь закончить свои дни скоро и прикованным к постели, ты сейчас успокоишься и позволишь мне проводить тебя до машины. Не волнуйся, тебя никто не узнает и на моё место работы не позвонит, я прослежу.
— Конечно не хочу, кто ж такого хочет... — Дима только тяжело вздохнул и поднял руки, сдаваясь, понимал, что парень может быть и прав, лучше на этот раз послушать его. — Но я дойду сам. Я не хочу позволять себе быть слабым, не так долго.
— Вот упёртый... Ладно. Но если что, я поймаю. — с лёгкой усмешкой он поднялся, всё-таки помог это сделать своему парню и задумался об обуви.
Кеды у юноши были страшными и грязными, как неизвестно что, в таком нельзя идти в подобное место, а другой обуви у него не было. Но был выход, ведь у них с Прохором один размер, лишняя пара туфель у него была, а для этого мальчишки ему давно уже ничего не жалко, тем более какой-то там обуви. К тому же, на туфлях нет шнурков, ему не надо будет нагибаться,чтобы завязать их, чем меньше нагрузки, тем лучше. С этой установкой они прошли в коридор, парень натянул вместо привычной формы простое чёрное пальто на пуговицах, застегнулся и поставил перед Колдуном свои чёрные туфли, чем поставил его в тупик.
— Это... Это зачем? — он поднял огромные голубые глаза на свою пару и даже остановился, хотя хотел нагнуться за своими старыми любимыми кедами, служившими ему верой и правдой уже много лет.
— Чтобы ты выглядел, как человек. Оделся чисто и опрятно, обувь наденешь нормальную, глядишь и не узнает тебя никто. — Шаляпин верно решил не затрагивать лишний раз больную для Димы тему, чтобы снова не злить его, это прозвучало убедительно и с обречённым видом он всё-таки влез в чужую обувь, всё равно привычно присаживаясь, чтобы всё поправить, и на минутку прикрывая глаза, до сих пор было больно, хоть и немного меньше. — Да побереги же ты свою спину, господи, мог же обуться стоя...
— Я хотел всё поправить, вечно края заворачиваются. — он поднял голову и с трудом расправил плечи, снова поднимаясь, но это выглядело слишком жутко, поэтому Прохор быстро придержал его, помог встать ровно и, немного оправившись, Колдун наконец-то решил задать вопрос, который назрел ещё минут двадцать назад. — А что ты мне вколол?
— Ещё раз так сделаешь и я сам всё буду тебе поправлять, как бы тебя это ни злило. — тихо фыркнув, парень несколько секунд смотрел на это покачивающееся тельце, на его немую гримасу боли и не выдержал, подхватил и осторожно потянул наверх, давая постоять лишние минуты, укротить всё это, помог и от вопроса слегка растерялся, но почти сразу поймал мысль, понимал его любопытство. — Не переживай, всего-то обезболивающее. Но, кажется, мало. Вот в больнице и узнаем, что нужно тебе давать, колоть, что с тобой делать. И поверь, делать буду всё, что нужно. Пошли, пока ты хоть стоишь. И доведу тебя всё-таки я, и не спорь. Не хочу, чтобы ты совсем убился.
На это Дима только задрал голову с громким вздохом и видом вселенского недовольства, но уже сам крепче ухватился за руку Шаляпина, понимал, что иначе они никуда не дойдут и если не найти хоть что-то, что будет хоть на время убирать эту боль, завтра он точно не сможет никуда пойти и добром это точно не кончится. Надо хоть немного упростить себе жизнь, тем более, если сделать это так легко.
К счастью, пробок сейчас не было и очереди в больнице тоже удалось избежать благодаря старому знакомому Прохора, работающему как раз за рентгеном, так что, всё было сделано и результатов Колдун ждал уже в машине, лёжа на заднем сидении, лишняя осторожность никогда не помешает. Спина беспокоила в таком положении уже меньше, но всё равно было что-то неприятное, сковывающее. И стали посещать неприятные мысли. А если там действительно что-то серьёзное, если надо будет долго лечиться? Денег у него не так много, хватает только раз в неделю сходить за продуктами, а у честных порядочных полицейских зарплата более чем скромная, разорять свою пару он никак не собирается. Если лечение будет очень дорогим, он сам развернётся и уйдёт. Даже если будет больно. Даже если не только физически. Гордость у него ещё есть. А ещё совесть, которая подала свой тонкий голос, когда в машину сел какой-то потерянный Шаляпин, притом сел у его ног со снимком в руках и долго молчал. И Дима не выдержал.
— Насколько всё плохо? — резко, коротко и ясно, по его характеру, со своим парнем говорил так редко, но иногда мог себе позволить.
— Трещина. В твоём позвоночнике. Глубокая. — он отдал мальчишке снимок и сложил руки на коленях, даже с его зрением это можно разглядеть. — Ни в коем случае не поднимать ничего тяжёлого, никаких серьёзных нагрузок на спину, переломишься пополам.
— И... С этим можно что-то сделать? — резко опустевшими глазами Колдун смотрел на эту трещину и крепко цеплялся за снимок, не мог позволить себе опустить руки.
— Ждать, пока срастётся само, такое не оперируют. Три месяца минимум, и то вряд ли. — кое-как справившись с эмоциями, Прохор всё-таки повернулся к нему и, увидев в голубых глазах отчаянную пустоту, крепко сжал родную руку, пытаясь его успокоить. — А с болью можно бороться. Спасибо Саше, дал мне на первое время бесплатно инъекции... Хватит на три дня, по два укола в день. Потом придётся искать ещё, вроде в аптеках это есть, я проверю.
— Тогда через три дня я уйду. — с тем же пустым взглядом парень отложил снимок и медленно сел, придерживаясь за сидение и быстро покачав головой, было больно. — Совсем уйду... Ты не будешь спускать на меня все свои деньги.
— Дим, скажи мне, ты глупый человек? — он с минуту поражённо смотрел на Диму, а потом снова уложил его и крепко сжал эти тонкие холодные руки в своих, почти горячих и широких, и продолжал, глядя в его глаза. — И что ты будешь делать, куда ты пойдёшь, где будешь жить? Опять собрался на лавках спать? Это и раньше было глупо, а сейчас-то, с такой спиной. Застудишь ещё и ходить разучишься, и построится прелестная цепочка, в конце которой будет даже не кладбище, а какая-то подворотня, твоя банда тебя не станет хоронить, как полагается. Дима, ты от меня не уйдёшь. Я поставлю тебя на ноги, обещаю. Любой ценой. Пока поехали домой, ты уже замёрз. Да и уколю тебя лучше сейчас, чтобы остаток дня у нас прошёл спокойнее. Не хочу, чтобы тебе и дальше было так больно.
Не давая времени и возможности ответить, возразить, Шаляпин отпустил его, поднялся, пересел вперёд, на место водителя, и завёл мотор. Такие новости действительно пугали не на шутку, но он был готов бороться, бороться до конца. Главное, чтобы этот беспокойный ребёнок сам хотел, чтобы его спасли. А парень не знал, чего он хочет и что собирается делать дальше. Быть обузой не хочется, но сбежать уже не дадут. И что тогда делать? Стараться что-то изменить. Потерпеть эти три месяца лечение, но коренным образом изменить всё в своём, скажем так, профессиональном долге. Завтра нужно всё изменить, раз и навсегда. Либо поставить всех этих подонков на место, либо погибнуть там, но погибнуть честным вором, сохранившим честь и гордость. Остаётся надеяться, что его хотя бы выпустят из дома. А сейчас можно ни о чём не думать, хотя бы полчаса. Хотя бы до возвращения домой. Ведь у него всё-таки есть дом.
К вечеру они были дома, укол поставлен, ампулы с лекарством убраны в такое место, чтобы были всегда под рукой, и Прохор сидел на кровати, задумчивый и печальный, дал волю эмоциям, пока Колдун научился свободно двигаться и, не желая ничего слышать, взял на себя приготовление ужина, ведь они оба сегодня так нормально и не ели. Происходящее сейчас было действительно немного пугающе, это ставило всегда спокойного рассудительного парня в тупик. Он, кажется, любит это неуёмное создание. Любит и очень боится потерять, особенно так глупо. Больше наверное боится только сказать ему об этом. Боится не получить взаимности. Да, они живут вместе, спят в одной постели, обнимаются и целуются, когда хотят. Но значит ли это для юного воришки столько, сколько значит для доблестного служителя закона? Значит ли это для него хоть что-то? Это узнать не так просто, ведь о чувствах они никогда не говорят. Это можно сделать хоть раз, но стоит ли? А вдруг после этого они всё потеряют? О таком даже думать страшно. Наверное лучше переждать, ведь они хорошо живут. Главное жить. Главное, чтобы ничего страшнее не случилось с ним. То, что творится сейчас, уже и так не входит ни в какие рамки. Такие травмы, вещь довольно серьёзная, только ему даже молотком в голову не вобьёшь, что теперь надо хоть немного поберечь себя, он же никогда даже не пытался это делать. Хотя бы сейчас он вполне счастлив. Точно сейчас ходит по кухне, что-то творит и ярко улыбается, всегда обожал готовить и, надо признаться, выходит это у него потрясающе. Тогда чего беспокоиться, о чём, зачем? Шаляпин сам уже этого не понимал, только странная тревога не оставляла душу. Ровно до тех пор, пока на плечи легко не легли знакомые руки, лицо не овеяло тёплым дыханием, а над самым ухом не раздался нежный и чуть встревоженный шёпот:
— Ты чего сидишь, на призрака похожий? — Дима на самом деле выдохнул это куда-то в его щёку и сразу потёрся о неё носом иногда любил так заигрывать, когда успевал соскучиться. — Проша, что-то случилось?
— А? Нет, нет... Всё хорошо, я в порядке. — он наконец-то отмер, с минуту молча смотрел на парня и вдруг заметил, что тот стоит как-то неправильно нагнувшись, слишком сгибая спину, высокий рост иногда очень мешал. — Дим, это что такое? Кто говорил, что тебе теперь так можно? Быстро разогнулся и сел рядом.
— Вижу я твой порядок. — пробурчав это с искренним недовольством, юноша послушался, и присел... На колени Прохору, который слегка этому удивился, но не пересадил его на диван, это было даже мило. — А вот так мне можно теперь?
— Так тебе можно было всегда. — он немного устало усмехнулся и обвил парня своими крепкими руками, как давно они не сидели просто так и не обнимались, всё не было времени то у одного, то у другого.
— Как лестно, я даже польщён. — Колдун едва не мурлыкнул и сам крепко обнял его, прижал к своей широкой груди, как всегда, не прячась, а защищая, ведь всегда был сильным и любил быть таким. — А теперь рассказывай, что так тебя пугает. И не отпирайся, я всё всегда вижу.
— А я поражён, как это твоё зрение тебе тебе столько позволяет. — они оба тихо коротко засмеялись и Прохор быстро притих, вновь принимая сосредоточенный вид и произнося не совсем то, что собирался. — Я боюсь за тебя. За твою жизнь, твоё здоровье. Как видишь, это вещи очень хрупкие. Я не накручиваю, я реально смотрю на вещи и...
— И ты такой глупый, ты не знаешь даже какой. — с ласковой усмешкой парень нежно потрепал его по волосам и, когда Прохор уткнулся в его грудь, в кои-то веки действительно пытаясь спрятаться, снова засмеялся и, обняв крепче, стал гладить его по всему, до чего доставал и зашептал тихо и тепло-тепло. — Ты чего панику развёл? Ну дали мне по хребту разок, не сломался же. И не сломаюсь, обещаю. А за жизнь мою вообще переживать не стоит, я ж живучий, как чёрт знает кто. И ты сам много раз в этом убеждался. Проша, всё хорошо. Было хорошо. И будет хорошо. Жить мы будем рядом, долго и счастливо. Не как в сказках, но...
На последних фразах Дима целовал его коротко, пылко и нежно, как умел только он один, а парень таял, успокаивался и под конец не сдержал смеха, взял и дотянулся до его губ, и теперь они растаяли друг в друге. Это было бесконечно тепло и волшебно, красиво и мило, горячо и неповторимо. У них не бывало иначе, потому что они оба так и жили. Только так, не умели по другому. И уметь собственно никогда не хотели. Им нравилось всё это, нравилось искать друг в друге свет и находить, как бы трудно это ни было. Они были готовы делать это, жить одной жизнью, до конца. Как знать, может они сумеют это сделать. Для любящих сердец, которые бьются в унисон, нет ничего невозможного. Хотя, как знать.
Вечер прошёл прекрасно, а новое утро подкралось незаметно и встретил его Колдун без сна, глядя в всё тот же серый потолок. Он уснул сидя и, хоть проснулся уже лёжа под одеялом и в родных руках, снова заботливо уложенный своим парнем, теперь повреждённую спину неприятно ломило, нужно было ставить укол, потому что боль нарастала, но покоя ему не давало совсем не это. Время до вечера пролетит незаметно и нужно будет идти в то же самое заброшенное здание, чтобы всё решить, построить свою дальнейшую жизнь. А сможет ли он, хватит ли у него сил? Конечно сможет и хватит, что за глупости. Но нужно быть готовым ко всему, кто сказал, что его не попытаются избить снова? Драться он сам уже умел прекрасно, ловкости по идее должно было хватить даже теперь, так что, проблем не было никаких. Их же правда нет? Но почему тогда на душе неспокойно и кажется, что этот поход плохо закончится если не сейчас, то потом и лучше бежать как можно дальше... Только бежать некуда. И Дима не такой человек, чтобы убегать от трудностей, никогда этого не делал и начинать не собирался. Всё же, до сих пор обеспокоенный, он присел, тихо зашипев от боли, резковато двинулся, и этим заставил открыть глаза и сонно оглядеться по сторонам совсем не выспавшегося Шаляпина, но чтобы окончательно включиться в реальность тому понадобилась всего-то минута.
— Дим, что, спина? Погоди, сейчас я, сейчас... — совсем просыпаясь и в сотый раз обругивая мысленно последними словами всех, кто виновен в произошедшем, он сам выбрался из под одеяла и хотел спуститься с кровати, но даже немного растерялся, когда Колдун резко притянул его к себе, обнимая и не давая двинуться. — Эй, ну что ты... Страшно, опять кошмары?
— Просто посиди со мной. — парень почти прошептал это каким-то глухим шёпотом и, несмотря на ту же боль, развёл руки, почти отпуская, но Прохор теперь сам крепко обнял его и нежно ласково гладил по больной спине, стараясь не причинять ещё больше боли и посадить его хоть как-то удобнее, чтобы не нужно было напрягаться, и всё-таки смог это сделать, почти поднимая его на руки с хорошей опорой, тихий облегчённый выдох подсказал, что решение было верным.
— Я посижу, обязательно, но давай сначала закончим с твоей болью, хорошо? — Дима не хотел, чтобы его сейчас отпускали, поэтому быстро покачал головой, практически вжимаясь в родные руки, плечи, что-то до сих пор пугало, а что, понять он пока не мог. — Ладно, хорошо... Скажи хоть что-то, не пугай меня. Что случилось?
— Дурные сны... Ничего страшного, не волнуйся. — он решил не говорить правды, не видел смысла лишний раз волновать парня и, немного успокоившись, расслабился и чуть отстранился, минуты слабости, больше он не мог себе позволить. — Прости, что поднял так рано.
— Да чего уж, ты не виноват. — до сих пор немного сонный, Шаляпин осторожно уложил его обратно на подушку и тут же удобно устроился рядом, хотелось спать, но тревога была сильнее, пока что. — Сны? Эх, Дима, кому врёшь... Я глаз твоих не вижу по-твоему? Ты ж не спал почти. Что такое, что тебя так тревожит?
— Я волнуюсь... Сегодня ведь надо будет идти. — уставший и немного потерянный, Колдун смотрел в эти знакомые зеленоватые глаза и отгонял лишние мысли, они сейчас ни к чему. — А вдруг у меня правда там спину заклинит? Я ведь тогда снова никакого отпора дать не смогу. Я устал быть боксёрской грушей.
— Бедный ты мой, как же они тебя запугали... — он ласково погладил юношу по тёмным волосам и чуть не засмеялся, когда тот практически зарычал от злости, этого и добивался. — Не бойся, перед самым выходом поставлю тебе укол и всё будет прекрасно. А сейчас лучше спи спокойно, если ты не выспишься, никакие лекарства уже не помогут.
— Ладно... Может ты и прав. — уже более мирно фыркнув, юноша хотел лечь на бок, но на поворот резко отозвалась спина, о которой они оба уже, конечно же, забыли, это ярко отразилось на его лице и только благодаря колоссальной выдержке не последовало за этим словесной реакции, по крайней мере у него.
— Ну вот что за человек, я забыл и ты молчишь, ну как так можно... — снова сказочно недовольный, Прохор быстро поднялся, спросонья, не сразу нашёл нужные ампулы, но через пять минут уже мирно обнимал засыпающего Диму, ведь боль уже почти отступила, как и дурные мысли, и бессонная ночь дала о себе знать. — Дурачок ты. Никогда не молчи о боли, о том, что не даёт уснуть. Я со всем тебе помогу, слышишь?
— Как тебя не слышать, ты ж на ухо мне бормочешь... — с поддельным возмущением он это проворчал, прижался поближе, уже свободно расправляя плечи и вновь пригрелся на такой родной груди. — Хорошо, в следующий раз буду кричать на всю квартиру.
— Спи уже, громкое создание. —парень ласково, по-доброму усмехнулся и мельком взглянул на часы, тоже закрывая глаза. — Шесть утра, с тобой с ума сойти можно...
Скоро они оба спокойно спали и проснулся Дима только к самому вечеру, зато бодрый и полный сил. Тем временем Шаляпин уже успел совершить что-то вроде генеральной уборки, наготовить еды на ближайшие несколько дней и всё для того, чтобы отвлечь себя от лишних мыслей. Ещё полчаса и стемнеет, и он уйдёт. Неизвестно, вернётся ли целым и вернётся ли вообще. Но ведь это же Дима, его Дима. Быстрый, ловкий, смелый. Умеющий смеяться и гордо смотреть вперёд даже с почти перебитым позвоночником, даже со страхом, ведь бояться может даже он. Ему не сделают хуже, он сумеет уберечься, не подставить под удар слабую теперь спину, он ведь отобьётся, если на него снова набросятся. Всё обязательно получится, правда же? Конечно правда. Глупые переживания совсем ни к чему, они мешают. Уже помешали увидеть, что это неуёмное создание уже проснулось, село рядом, у края кровати, мягко обняло парня за плечи и что-то тихо промурлыкало на ухо.
— И кто это говорил мне утром, что всё будет прекрасно и бояться совсем нечего, а сейчас сидит и сам паникует... — Колдун сполз на край кровати и теперь крепко держал его за руки, спокойно глядя в слегка обеспокоенные зеленоватые глаза своими, ярко-голубыми и сейчас будто сияющими. — Проша, ты во мне сомневаешься?
— Нет, конечно нет. — Прохор мягко и немного натянуто улыбнулся, и крепко сжал эти вечно холодные тонкие руки, отпуская всё, что тревожит, всё, что мешает сейчас жить и дышать только им одним. — Я верю в тебя так, как никогда не верил ни в кого. Но волноваться имею право, я ж не бревно, как некоторые.
— Это какие такие некоторые? — с искренним возмущением Дима выразительно проговорил это и они оба громко рассмеялись, не разнимая рук и снова соприкасаясь лбами, так близко было совсем тепло и спокойно. — Я вернусь. Живой и невредимый. А ты жди. Жди меня и я вернусь...
— Только очень жди... — с немного печальными улыбками они на секунду соприкоснулись губами и, почувствовав, как на грудь опустилась тёмная макушка, Шаляпин слегка усмехнулся и обхватил эти крепкие широкие плечи, замечая, как они напряжены, пора было вспомнить о лекарстве, но слишком не хотелось сейчас его отпускать. — Я дождусь тебя. Только приходи скорее.
— Я постараюсь. И наверное пора... — с тихим вздохом Колдун отстранился и, выпрямляясь, так же тихо ойкнул на то, как отозвалась спина и даже закатил глаза, делал так очень редко, когда хотелось ругаться на свою же глупость. — Ещё раз повторю, я старенький. Опять забыл за производственную травму.
— И я тебя не лучше, надо было сразу... — ругая на этот раз себя последними словами, парень отпустил его, обнаружил на небольшой тёмной тумбе у кровати оставленные там утром ампулы, быстро сделал всё, что следовало и достал из шкафа привычные джинсы и давно выстиранную и выглаженную розовую майку с ярким принтом, ту самую, в которой Дима тогда ходил в тот самый дом, просто первой попалась под руку. — Ты же не собираешься идти туда в пижаме?
— Конечно нет. — уже оправившийся, он со спокойной усмешкой переоделся, аккуратно складывая уже ненужную одежду и отдавая её своему парню, напоследок забирая у него свою кожанку и ласково потрепав его по каштановыми волосам. — Мне пора.
— Хорошо, иди. Если что, позвони, я вызову тебе такси. И давай я помогу с обувью... — понимая, что в такое место можно надеть только те страшные кеды, Прохор решил перестраховаться и за руку провёл его до коридора, дождался, пока Дима устроит свою лапку сорок пятого размера в этой пародии на обувь и сам заботливо расправил ему все края, завязал шнурки максимально туго, чтобы не развязывались по дороге и, не сдержавшись, поднялся и крепко обнял его, резко притянув к себе и замирая на минуту. — Береги себя, не лезь на рожон. Я жду тебя. Всегда жду.
— Я приду, не пройдёт и двух часов. — чуть растроганный, он буквально прижал к себе любимого человека и поцеловал его, коротко, но нежно, пытаясь вложить в это всё, что они до сих пор не решались друг другу сказать. — И приду сам. Просто верь в это.
— Верю. — с этим поцелуем пришёл покой и вера в то, что можно разжать руки. И он сделал это.
Дверь закрылась и Шаляпин привалился к стене, закрывая глаза и обнимая плечи, будто пытаясь спрятаться от всего. Никогда ему не было так страшно отпускать этого мальчишку куда-то в неизвестность, но он правда верил. Верил, что всё будет хорошо. И с верой в это взял себя в руки, слегка встряхнулся и пошёл дальше заниматься домашними делами, их всегда хватало, стоило только взяться за них. А Колдун шёл по тёмным улицам, плотнее застёгивая кожаную куртку, устраивая руки в карманах и тоже старательно храня в себе эту веру. Всё точно будет хорошо, он сделает для этого всё возможное. Всё возможное и невозможное.
Пейзажи ничуть не менялись и, добравшись привычной дорогой до привычного облезлого здания, главарь банды застал в сборе всех своих подчинённых и решил в этот раз не тратить время на лишние разговоры, ведь пару дней назад сделал так и это закончилось не лучшим образом. Обращаясь в слух и не давая этим громилам времени сделать хоть что-то, он двумя резкими ударами по самым уязвимым точкам заставил рухнуть, кажется, Кислого, следом познакомился с полом Сизый, а Молот успел извернуться и, пользуясь более хорошим зрением, схватил Диму за руки, свободной рукой хорошо заехал ему по лицу, это же сделал прежде оставшийся в стороне Боров с тяжёлой руки, они вместе стукнули мальчишке по ногам и, размахнувшись, Молот бросил его в угол к хорошо знакомой падали, как куклу какую. Но сегодня он не собирался так быстро сдаваться и почти сразу поднялся на ноги, ощущая только жгучую злобу, желание отомстить за себя, не чувствуя стекающей по лицу и рукам крови, чудом контролируя рвотные позывы от таких прекрасных запахов просто рядом и радуясь, что упал удачно, поднялся и одним мощным ударом ноги заставил вновь тихо подкравшегося Борова заскулить от боли, прежде чем упасть к остальным. Наконец-то добравшись до Молота, Колдун зарядил ему под дых, как сам Молот ему тогда, крепко схватил его за шею, почти укладывая на пол, перевёл дыхание и решил всё-таки сказать напоследок пару слов:
— Надеюсь ты, клоун, понял, кто здесь главный, а кто шавка. — несмотря на боль в ногах и голове, он удовлетворённо улыбался и чуть сильнее сжимал руки, чтобы у шавки не было возможности вырваться, хотелось сейчас только домой, продолжать воспитание пока не было никакого смысла. — Я остаюсь вашим главарём и через два дня мы выходим на дело, берём ювелирку, по старой схеме. А теперь отдыхайте, всемогущие ничтожества. А мне пора идти.
Только теперь он разжал руку и, поднимаясь с одного колена, на которое присел для беседы, как бы случайно зарядил ногой по голове Молоту, явно желавшему что-то возразить, сработало безотказно. Цель была достигнута, глубочайшее удовлетворение получено, теперь и вправду пора было идти, но даже выход из этого заброшенного здания дался не так просто, как хотелось бы, голова гудела, перед глазами всё красиво медленно плыло, ноги болели, идти было ощутимо трудно и мелькнула одна мысль. Прохор, говорил звонить. Доехать на такси сейчас было бы очень даже неплохо. Ещё лучше было бы сейчас найти телефон почти вслепую, но это как раз удалось сделать удивительно быстро. Свет от него слепил, найти контакты было невероятно трудно, но через долгие пять минут это вышло сделать и долгими гудки не были.
— Да, куда вызвать машину? — даже по голосу было слышно, что спросить он хотел явно не это, но правильно понял, что более подробные расспросы лучше начать дома, больше толку выйдет.
— Знал бы я... — Дима еле говорил, хрипло, через боль и всё равно пытался смеяться, вечная его привычка. — Нет, кажется вижу... На то же место.
— Так, ладно... Жди, стой на месте, никуда. Пять минут и... И всё будет. — это прозвучало ещё более испуганно и вызов прервался, время действительно не ждало.
Уставший и уже почти ничего не видящий, он даже слегка растерялся от автомобильного сигнала, раздавшегося совсем рядом, но относительно быстро всё понял и сел в машину, не глядя ни на её вид, ни на водителя, ни на что, особенно стараясь не видеть ни одной отражающей поверхности, смутно осознавал, как жутко сейчас выглядит и решил уберечь себя от подобных картин, сейчас для полного счастья только обморока и не хватает. Исходя из этого, парень удобно устроился на сидении, на минуты прикрыл глаза, чтобы не видеть этого плывущего мира... И в себя пришёл только от родного голоса над ухом и таких же рук на плечах, нежно и ласково качающих из стороны в сторону, чтобы хоть как-то разбудить. Да, Шаляпин понял всё по этому голосу и, быстро уняв ругательства и лёгкую панику, решил выйти к такси сам, попросил, чтобы водитель никак не трогал нового пассажира, если надо будет, помог ему присесть, позвонил, когда они доберутся до дома и, соответственно, чтоб оплата была внесена самим вызывающим, ведь сейчас у Колдуна не было ни копейки, не стал бы он идти с деньгами на такую встречу. Машина была вызвана и, быстро переодевшись из домашнего в серый крупной вязки свитер и классические чёрные брюки, юноша пытался окончательно взять себя в руки, только было это очень трудно. Не отступал липкий противный страх и один вопрос, вчера уже прозвучавший от самого мальчишки. Насколько всё плохо? Просто так он не просил бы о помощи, но раз прошёл не самое скромное расстояние, значит ноги ещё как-то держат, значит от координации что-то осталось. Но его голос приводил в ужас, было слышно, как парню больно, как тяжело ему держаться. Но они же со всем справятся? Конечно, иначе быть не может. И уже пора идти, об этом ясно говорит звонок от таксиста. Чуть не бегом выскочив из квартиры и едва вспомнив, что её надо закрыть на ключ, Прохор через минуту был на улице, расплатился с водителем и, открыв заднюю дверь, едва сдержался, чтобы что-нибудь не ударить и не взвыть. Сидит, спит, весь в крови. Хотелось бы верить, что спит. Надо было как-то вести его до квартиры, разбудить, поэтому молодой человек осторожно, почти ласково тряхнул его за плечо, не сразу, но это сработало. Большие голубые глаза распахнулись, заляпанные кровью руки резко сжались и сразу раздался тихий так же хриплый голос:
— Сейчас я... — Дима резко выпрямился, едва сдержал вскрик от боли и даже не понял, как оказался в родных руках, но давно знакомый голос всё же разобрал.
— Не смей, сидеть... — пытаясь сохранить спокойный тон, Шаляпин крепко держал его за плечи, но потом обхватил удобнее, под колени и поперёк спины, поднять пока не решаясь. — Держись за меня, крепко. И ни о чём не думай.
— Ну зачем ты... — понимая, что другого выхода нет, он покорно обвил слабыми руками крепкие плечи, пачкая мягкий свитер тёмной кровью и уронил голову на грудь своему парню, пытаясь не теряться, сейчас это было очень легко. — Я бы сам...
— Молчи, глупый... Зачем ты туда пошёл... — с трудом взяв себя в руки, Прохор легко поднял его на руки и очень осторожно вытащил из машины, закрыл дверь, поблагодарил таксиста и через минуту уже был дома, надо осмотреть эту пока ходячую катастрофу, на этот раз более внимательно, вдруг опять что-то повредили и это никто из них не заметит, пока не станет поздно. — А теперь главное не смотри в зеркала.
— Я знаю, на пугало похож... Но я ведь смог... — Колдун залился болезненным смехом и тихо рыкнул от боли, было непросто, но сдаваться он до сих пор не собирался. —Понимаешь, смог...
— Понимаю... — тихо возмущённо фыркнув, он занёс это хрупкое тельце в ванную, очень осторожно поставил его на ноги, продолжая придерживать за пояс, помог нормально нагнуться и включил тёплую воду. — Закрой глаза, я тебя умою.
— Да не надо, я сам... — уже слегка раздражённый, парень поднял руки, чтобы хоть намочить их, даже поставил под воду... И, увидев бордовую струю воды и подсохшую кровь на своих ладонях, здорово пошатнулся и Шаляпин еле успел крепче и надёжнее перехватить его почти у пола, матерясь на весь свет и быстро умывая этого мальчишку, чтобы он хоть в себя пришёл.
— Я же попросил глаза закрыть, Дима, ну что ты за человек такой... — закатив глаза, он продолжал отмывать Диме лицо и руки, даже не слушая его еле заметное бормотание, поговорить они более подробно успеют потом. — Расслабься, я тебя держу. Ещё спину свою перегрузишь...
Парень уже не пытался что-то сказать, поэтому послушно обмяк в близких руках и позволил себя отмыть, не открывая больше глаз, за что Прохор был ему крайне признателен. Скоро крови не было и они были в спальне, юноша нашёл аптечку и поспешил обработать новые боевые ранения своего родного человека и всё-таки хоть о чём-то его расспросить, усаживая на кровати и до сих пор крепко придерживая его за плечи.
— А теперь потерпи. Я попробую осторожно. — промокая новые раны смоченной в перекиси ватой, Прохор обеспокоенно созерцал свою пару и наконец-то понял, что хочет спросить первым делом. — И как это вышло? Они что, сразу на тебя бросились толпой?
— Нет... — Колдун снова чуть не засмеялся, цепляясь за его руки и уткнулся в плечо любимого, насилу успокоившись и пока толком ничего вокруг не видя. — Это я... Я кинулся на них, сразу же. На всю толпу.
— Ой дурак... — он едва сдержался, чтобы не стукнуть это недоразумение по голове ещё хоть раз, так снова научить думать, и только обнял его, продолжая весьма сосредоточенно оказывать первую помощь. — И что, надеюсь, потрепал их основательно?
— Ещё как. Кажется, сильнее, чем они меня. — Дима гордо задрал нос и его чуть не перевесило назад, до сих пор кружилась голова, но всё те же близкие надёжные руки придержали его и прижали покрепче, падать больше никто уже не даст. — Не волнуйся... Я поставил их на место. И... Через два дня мы идём на дело.
— Ты идёшь... Куда? — с огромными глазами Шаляпин даже замер на минуту, но быстро пришёл в себя и посадил его ровно, чтобы видеть эти бессовестные мутные голубые глаза. — Дим, ты совсем с ума сошёл? Какое ещё дело, ты думаешь, я выпущу тебя хоть куда-то в ближайшие дни?
— Успокойся, всё пройдёт чудесно... — с насмешливым тоном он слабо, но ласково мазнул носом по щеке парня и снова прижался к его груди, так же бессовестно улыбаясь, как и всегда, был очень в себе уверен. — Я ведь и не из такого выбирался, ты помнишь. Что мне сделает один выход... Ты ведь знаешь, что я вернусь. Я же всегда возвращаюсь.
— Ты всегда возвращаешься, да. Но только благодаря тому, что я всегда где-то рядом. — уже слегка успокоившись, парень убрал медикаменты, закончил с первой помощью, стащил с него грязную одежду и быстро переодел в те же домашние тёмные брюки и жёлтую футболку, чтобы было мягко и комфортно. — Дима, тема закрыта. Ты никуда не идёшь, пока всё не наладится. Хотя бы неделю.
— Ну мы посмотрим ещё. — Колдун задумчиво усмехнулся и прилёг, притягивая к себе Прохора и обнимая его, как любимую игрушку, любил так спать, когда нехорошо себя чувствовал, это помогало привести нервы в порядок и, всё прекрасно понимая, он не спорил, признаться, ему это даже нравилось.
— Ну смотри, смотри, только отдыхай, тебе силы нужны. — с мягкой тёплой улыбкой парень крепче обнял его и, совсем расслабившись, прикрыл глаза.
За этот вечер было потрачено столько нервов и пролито столько крови, что они оба заслужили небольшой отдых, хотя бы на эти два дня. А что будет потом, покажет только время. Остаётся только надеяться, что всё будет хорошо. Что у них обоих хватит сил обеспечить это.
Спокойно и неторопливо минули две недели. То ограбление удалось, как всегда, шикарно, хоть и закончилось для Димы практически небольшой семейной сценой, ведь на этот грабёж он сбежал, ничего не сказав, задержавшийся в тот вечер в участке Шаляпин чуть с ума не сошёл от беспокойства, когда пришёл в пустую квартиру и никак не мог дозвониться до своего парня, ведь он всегда отключает телефон, когда идёт на дело. К счастью, до крупной ссоры не дошло, они оба сумели вовремя успокоиться и не довести до скандала, бесценное умение в любых отношениях. Всё было прекрасно, но этим вечером этой бесстрашной банде пришлось собраться на внеплановый совет, это было желание главаря и был он как минимум адски зол, как максимум в ярости, голубые глаза буквально метали гром и молнии, а тонкие бледные руки беспокойно перебирали застёжку всё той же чёрной кожанки, на эмоциях он всегда не знал, куда себя деть, но нужные слова всё-таки наконец нашёл.
— Молот бля, ты совсем берега уже попутал? — взбешённый не на шутку, Колдун подошёл совсем близко к этому выскочке и ощутимо прихватил его за горло, вжимая в стену и чуть крепче сжимая руку, вдруг что. — Ты вор или отброс последний?
— Вор я, не тебе меня об этом спрашивать. — просто выплюнув это, Молот попытался выбраться, но хватка у парня была железная, когда было нужно. — Убери от меня свои склизкие жалкие ручонки, живо.
— Заткнись дрянь... — он чуть приподнял этот нескромный силуэт и передавил его шею до хрипа, только тогда этот отброс унялся и смог молча на него смотреть. — Порядочный честный вор никогда не опозорит себя и братву мокрухой. А ты так легко это сделал. Ты больше не считаешь себя нашей частью?
— Я не считаю нашей частью тебя. — наглеть в такой ситуации как минимум неразумно и не осмотрительно, но Молот, видимо, был совсем отчаянным и заткнулся только после того, как снова мог только хрипеть, угроза жизни лучший аргумент почти в любых ситуациях.
— Завали ебало по хорошему, не вкурил ещё, с кем базаришь? — в моменты агрессии юноша безо всяких проблем пользовался жаргоном, даже не пытаясь сосредоточиться на этом, как приходилось делать всегда. — И лучше обрисуй по порядку. Какого хуя ты сегодня вместе с Боровом запёрся в тот магазин одежды, что вы там придурки там словить хотели хорошего?
— Кассу взять хотели, как и всегда. Колдун, чё за наезды такие? Поясни за базар, а то не по-пацански как-то выходит. — несмотря на столь невыгодное сейчас положение, Молот самоуверенно осклабился, был уверен, что сейчас загонит мальчишку в тупик, но ведь он тоже не так прост.
— А сейчас поясню... Так поясню, тебя потом наш угрозыск не узнает! — прорычав это, Дима отпустил его, но сразу одним ударом с ноги в живот заставил упасть на колени и уже относительно спокойно продолжил, начиная мерить шагами узкую комнату. — Наезды не беспонтовые, братва подтвердит, были свидетели. Сегодня вы с Боровом впёрлись вдвоём в тот магазин, потому что решили обойти общак и загрести всё себе, было?
— Было. — в темноте раздались несколько голосов, в том числе и Борова, этого хватило.
— Было. Вы взяли кассу и, увидев, что за вами наблюдает какой-то фраер, утянули его за дома и раздробили ему череп, было? — увидев, что Молот уже почти поднялся, он снова впечатал этот мусор в стену и на этот раз спросил только у него. — Было или нет?
— Было. Потому что свидетелей надо кончать. — это снова прозвучало, как плевок, и, не сдерживаясь, парень со всей силы заехал ему по ногам, чтобы падая тот ударился ещё и головой, может в ней хоть так мозги появятся.
— Скажешь ещё слово и я кончу тебя. — наконец-то полностью успокоившись, он начал бить уже словами, даже в темноте ярко сверкая холодными голубыми глазами и внушая ужас всем, даже этому выскочке. — А теперь слушай сюда, тварь ты ничтожная. Тебя самого надо бы с землёй сровнять, но я честный вор, руки кровью марать не стану. Поэтому пошёл вон и чтоб больше мы тебя даже не слышали.
— Ага, разбежался. Мало мы тебе тогда всыпали, надо добавить. — уверенный, что его поддержат, Молот наконец-то отошёл от стены и замахнулся на эту тонкую, в темноте почти незаметную фигурку, но его тут же перехватили Боров и Сизый.
— Молот, осади, ты не прав. Колдун по делу на тебя наехал. Собирай манатки и уматывай, пока не помогли.
— Вы ещё ответите за это.
Рыкнув это, Молот вырвался и гордым шагом покинул комнату, а Колдун на минутку присел на стул, так бежал на эту встречу, что совсем забыл о своей спине, а Прохор тогда был в очередном патруле, и она сейчас в меру тактично о себе напомнила резкой болью в месте удара. Сейчас нельзя показывать слабость, поэтому он окинул оставшуюся братву ясным взглядом и решил дать последние на сегодня указания.
— Сейчас расходимся, хотя бы день сидим тише воды ниже травы, то есть никто, никуда и никак. — парень говорил тихо, ровно и спокойно, пытаясь сидеть так же ровно и будто лениво сложив руки на коленях. — Через день, здесь, в то же время. А теперь разбежались, быстро.
Братва покорно разбрелась, кто куда, а сам Дима довольно бодро отошёл на порядочное расстояние, так как шёл первым, и только когда понял, что за ним некому наблюдать, немного расслабился и позволил себе идти медленнее, ведь спину уже заметно ломило, это требовало лишней осторожности. Сегодня хотелось именно дойти до дома, поэтому он не стал никуда звонить и решил тогда уж насладиться ночным пейзажем города. На дорогах редкие машины, по тротуарам редкие люди. Почти тихо, почти совсем темно, не считая фар, фонарей и ярких разноцветных вывесок. При таком освещении он сам будто тень и это большой плюс, так точно никто не узнает. Шансов напороться на полицейскую машину тоже практически нет, Шаляпин уже должен быть дома. Идти несколько трудно, но было и хуже, раз ноги ещё как-то двигаются, значит всё уже неплохо. И, если зрение не обманывает, вот и знакомый двор. Осталось совсем немного, всего-то дверь и лестничный пролёт. С противно ноющей спиной не так уж легко взбираться по ступенькам, но Колдун героически это сделал и на стук в дверь его парень отозвался моментально, открывая замок и быстро подхватывая почти падающее тельце под руки, успевая ещё и тихо ругаться на него:
— О чём ты думал, когда шёл куда-то с этим, ты хоть понимаешь, что было бы, если б тебе стало настолько больно там? — явно не с этого хотел начать вечер только вернувшийся из патруля Прохор, но беспокойство породило возмущение и они затмили всё остальное, кажется, он никогда не перестанет воспитывать этого ребёнка. — Ты за чем пошёл вообще?
— За чем, за новостями. — до сих пор слегка на взводе из-за безумно глупого поступка Молота, он рыкнул и на свою пару, но всё же немного успокоился и просто обнял её так крепко, как позволяла эта боль. — Прости, знаю, надо было тебя дождаться. Времени не было. Но я здесь. Живой и здоровый. Ну, почти здоровый.
— Ладно, я уже понял, что иногда тебя невозможно удержать на одном месте. — чуть встревоженный, парень нежно обнял его в ответ, ласково потрепал по чёрным как ночь волосам и, отпустив, стал развязывать ему шнурки, чтобы не заставлять лишний раз нагибаться. — Сейчас укол тебе поставлю и всё мне расскажешь, какие ты там новости принёс и почему злой такой.
Возражать не было ни смысла, ни желания, поэтому Дима послушно выбрался из кед, стараясь не сгибаться сильно, пошёл сразу в спальню, снял верхнюю одежду, позволил юноше всё-таки уколоть его и, дождавшись, пока он сядет рядом, решил начать пересказ важных новостей, которые наверняка могли что-то изменить в их дальнейшей жизни.
— Думаю, завтра у вас прибавится работы. — судя по удивлённому взгляду Шаляпина, он плохо понимал, почему это говорится с таким мрачным видом, поэтому парень решил сказать всё прямо. — Сегодня был, скажем так, несанкционированный набег части моей ОПГ без моего ведома на один магазин. И было совершено убийство.
— Но ведь вы специализировались только на кражах... — теперь слегка растерянный, он быстро взял юношу за руки, понимая причину такого его вида, чуть сжал их и задумался, как ему доказать, что всё не так страшно, как кажется сейчас. — Не паникуй, всё будет нормально. Не думаю, что наше начальство захочет предпринять какие-то кардинальные меры. Ну выедут на место преступления, ну опросят свидетелей. Этих возьмут вряд ли и уж тем более не начнут рваться взять всю банду разом. А даже если начнут, я тебя спрячу. Мы уедем далеко, где не будет ни моей работы, ни этой твоей банды. У нас всё будет хорошо. Ты мне веришь?
— Верю... Только убегать и прятаться не собираюсь, прости. — Колдун поднял мрачноватый, но уверенный взгляд и смотрел прямо в его глаза, чтоб ещё больше убедить в своей честности. — Ты меня знаешь, я не такой человек. Я никогда ни от чего не убегал и сейчас не стану. Даже от тюрьмы. Поймают, осудят, докажут — сяду. Я два раза сбегал от тебя и что? Скажи, чем это закончилось?
— Тем, что мы теперь вместе. — Прохор на минуту опустил свои глубокие зеленоватые глаза, но потом поднял их и заглянул в голубые глаза чуть подозрительнее. — А тебя это не устраивает, да?
— Больше, чем это, меня ничто в этом мире не устраивает. — парень медленно притянул его к себе и ласково коснулся этих темноватых губ, обнимая его и так и оставляя у своей груди, так было спокойнее. — Я ничуть не жалею, что мы год назад узнали друг друга. И узнали так близко. Я хочу провести с тобой все свои дни, все до последнего. Когда бы он ни настал.
— Надоел ты уже меня пугать... — он немного печально усмехнулся и крепче обнял такого любимого мальчишку, вдруг пришло понимание, что совсем не хочется, чтобы хоть что-то менялось. — Давай доживём до завтра и тогда будем думать, кто кого возьмёт и кто куда сядет. Переодевайся и ложись, я скоро тоже лягу. Всем хоть когда-то надо отдыхать. Даже великим ворам.
— И великим полицейским. — Дима тепло улыбнулся и только вспомнил, что действительно до сих пор не переоделся, поэтому нехотя отстранился и снова подобрался к шкафу, к хранилищу только его одежды, в которой и стал увлечённо рыскать в поисках пижамы. — Только ляжешь ты со мной и прямо сейчас. И слышать ничего не желаю. Знаю я твоё скоро. То на кухню готовить пойдёшь и так задумаешься о вечном, что мне придётся опять тебе руки перевязывать или от ожогов обрабатывать, то пойдёшь покурить с телефоном и уронишь или телефон, что он разобьётся и новый придётся покупать, или пачку сигарет, и пойдёшь же впотьмах искать, подбирать, вообще тебя не дождусь.
— Как же хорошо ты меня знаешь... — он чуть не засмеялся и сам наконец-то послушно переоделся в домашнее, через две минуты уже обнимая со спины этого ребёнка, тоже уже облачённого в тёплую пижаму, дождавшись, пока он откинет голову на его плечо и играя с его мягкими густыми волосами. — Но утрировать не надо. Порезался я всего один раз, обжёгся пару раз, телефон разбил на одной из наших первых прогулок, а сигареты упавшие искал под балконом только с перепоя, когда был последний уже и не вспомню.
— Потому что я отучил тебя пить и правильно сделал... — почти промурлыкав это, парень резко обернулся к нему и быстро, не давая времени ни себе, ни ему, впился в его губы, обвивая шею, близко прижимаясь к нему и просто наслаждаясь новым моментом рядом, впрочем, наслаждались они оба.
— Конечно правильно, ты же у меня просто умница... — с такой же нежной улыбкой Шаляпин с неохотой разорвал поцелуй, осторожно подхватил его на руки, дожидаясь, пока мальчишка обхватит его своими длинными ногами, снова необыкновенно мягко коснулся его губ и, на этот раз не размыкая их, дошёл до дивана, укладываясь вместе с ним, как и просили.
Абсолютно счастливые, они скоро уснули, не прерывая объятий, и может благодаря этому теплу ночь прошла очень спокойно, это позволило выспаться им обоим, набраться сил для нового, непростого дня.
Утро пришло незаметно и надо было ехать на работу, поэтому, чудом не разбудив мирно спящего Колдуна, Прохор тихо выбрался из кровати, быстро переоделся в официальную форму и почти бесшумно выскользнул за пределы квартиры, закрывая дверь и надеясь, что в кои то веки удастся добраться без пробок. Ему повезло, на дорогах был мир и покой, поэтому до родного участка удалось добраться всего за двадцать минут, и сразу нужно было идти к начальству, было общее собрание и о его причине можно было догадаться, только догадки эти, конечно, не могли радовать. Но думать о лишнем не было ни времени, ни возможности, поэтому, быстро минув светлые просторные коридоры третьего отделения полиции, старший лейтенант добрался до кабинета полковника и попал туда как раз вовремя, всё только начиналось.
— А вот и самая светлая голова всего отдела по борьбе с организованной преступностью. Товарищ старший лейтенант, войдите, присаживайтесь. Вы знаете, по какой причине мы собрались? — говорил полковник, уже зрелый мужчина с лёгкой проседью в относительно светлых волосах и немного хитрыми серыми глазами так, как обычно говорит воспитатель с детьми в детсаду.
— Никак нет, товарищ полковник, не могу знать. — заняв за большими столом своё законное место, Шаляпин думал только об одном. Только бы не сбылись страхи Димы, только бы полиция не захотела пойти на крайние меры.
— Вот сейчас все и узнаете. — встав у своего стула, полковник окинул подчинённых внимательным взглядом и решил наконец-то начать. — Всё дело в единственной и неповторимой организованной преступной группировке нашего города, с которой никто никак не может справиться уже целых пять лет. И исходя из этого у меня возникает вполне логичный вопрос к главе отдела по борьбе с ОПГ. Товарищ старший лейтенант, потрудитесь подняться и доложить по всей форме, почему эта ОПГ вообще ещё существует, почему её участники и главарь всё ещё на свободе.
— Товарищ полковник, виноват. — быстро поднявшись, Прохор задумался, как бы грамотно обосновать относительное бездействие своего отдела и вроде даже что-то пришло на ум. — Как вам известно, особой активности данная ОПГ пока не проявляет, следовательно выследить её участников несколько затруднительно. Её главарь действительно неуловим, мои люди никак не могут выйти на его след.
— Вы же ловили его целых три раза. Почему он ни разу в итоге не оказался у нас за решёткой? — полковник пытливо взглянул на старшего сержанта и, усмехнувшись, продолжил. — Мало активности говорите? Она была буквально вчера. Грабёж и убийство. Что вы на это скажете, можно благодаря этому их отследить?
— Разрешите возразить. — он чувствовал, как капкан захлопывается и старательно искал хоть какой-то выход, но не находил. — Эта ОПГ занимается только кражами, почему вы считаете, что убийство это их дело?
— Потому что были свидетели, которые собственно и сообщили об убийстве. И вы со своей следственной группой сейчас поедете туда, соберёте улики, отпечатки пальцев, то есть займётесь своими прямыми обязанностями. — и только после этого полковник сказал о главном, сообщил о решении, которое заставило похолодеть всё внутри Шаляпина, стало ясно, что теперь все пути отступления точно отрезаны. — Всем известно, что эта группировка давно уже у нашего ГУВД, как кость в горле. Теперь они потеряли последний страх и лишний раз доказали, что пора заканчивать эти детские игры. Завтра мы их берём. Некоторые внимательные служащие поведали мне, что обычно они всем составом собираются в заброшенном здании почти в центре города после наступления темноты. И чтоб уж точно никогда о них не вспоминать больше, живыми не брать. Все свободны.
— Есть. — чисто механически Прохор произнёс это, привычно отдавая честь и спокойно покинул кабинет, пытаясь хоть как-то осознать происходящее.
Завтра их хотят перебить. Завтра хотят убить Его. Это нельзя допустить, но что он может сделать? Диму никогда нельзя было запереть дома, если он куда-то собрался, но может хоть в этот раз поймёт, что лучше наконец прислушаться? Это можно узнать только дома. Сейчас нужно ехать на место преступления, время на разговоры ещё будет. Они не потеряют друг друга так нелепо, о таком не хочется даже думать и сейчас он не станет это делать. Есть и другие важные дела, лучше наконец-то заняться работой. Ведь тогда Колдун был прав. Нужно чётко разделять личную жизнь и работу.
Бессовестно проспав до полудня, Дима лениво потянулся, снова забывая о своей спине, тихо рыкнул от резкой боли, покачал тёмной головой и, стараясь сильно не напрягать повреждённый участок, медленно поднялся и стал думать, как осторожно переодеться и заняться делами, жалея, что не может сам себе поставить этот укол. Долго и сложно, с тяжёлой раскачкой, он всё-таки смог сменить пижаму на уже более тёплые, чисто чёрные домашние штаны и в меру тёплую тёмно-синюю кофту на молнии, с едва заметной золотой нашивкой у молнии, рисунком камелии, сам недавно вышил от скуки, вышивка гладью ведь давно была его хобби. И сейчас, разглядывая этот узор, парень вдруг поймал себя на одной мысли. А собственно чем не способ с пользой скоротать время? К тому же, уже расшиты многие его вещи, а до одежды Шаляпина руки так и не дошли, пришло время это исправить. Чуть усмехнувшись своим иногда действительно детским идеям, мальчишка поднялся так же плавно, как прежде, нашёл нужные нитки, выбрал из вещей своего парня простую бирюзовую майку без ворота, нашёл очки, с его зрением вышивать без них было невозможно, присел на подушку на подоконнике, поближе к свету и, снова почти укладываясь там, задумался, что же можно вышить, простое, но чтобы было видно, что сделано не от скуки, а с душой. На ум долго ничего не шло, но в одну секунду случилось что-то вроде озарения. Гениально и просто, ровно то, что нужно. С блестящими от вдохновения глазами он быстро взялся за работу, но в тупик поставила простая задача, вдеть нитку в иголку. Придя через пять минут к выводу, что зрение как-то удалось посадить ещё больше, Колдун недовольно закатил глаза и решил не сдаваться, характер, если поставил цель, достигнет её обязательно. Именно поэтому спустя пятнадцать минут упорного труда и ругательств, которых наверняка не знали даже бывалые зэки, он всё-таки справился с этой противной тонкой ниткой и смог приступить к делу, очень хотелось закончить до прихода парня, сделать ему сюрприз, подобное у них было слишком редко, почему бы не исправить это, раз появилась возможность это сделать.
Иголка с ниткой проворно порхали над светлой тканью в умелых руках, поэтому ровно к вечеру и приходу Прохора на окне лежала та самая футболка, аккуратно сложенная, ровно рисунком наверх, а сам мастер дремал, утомленный трудом и, скажем так, удивился, когда его парень очень осторожно коснулся родного плеча с каким-то потерянным видом, такого за ним никогда не водилось.
— О, привет. — Дима, как ребёнок, сонно протёр глаза и тепло улыбнулся, хоть и понимал, какие новости принесла его пара с таким то видом, только пока не осознавал всего их масштаба. — И что тебе рассказали на работе?
— В основном повторили то, что ты рассказал вчера. За одним маленьким исключением. — специально выделив слово "маленьким", он опустил взгляд и и наконец-то решился сказать правду. —Завтра они собрались вас брать. И не живыми.
— Вот значит как... — вид парня сразу стал более серьёзным, он резко выпрямился и не слетел с подоконника только потому, что Шаляпин был рядом и тут же подхватил эту хрупкую фигурку максимально осторожно, чтобы не сломать его, а всё-таки поддержать. — Ну что ж. Мы всё равно хотели собраться именно завтра. Их пусть перестреляют, как дичь... А в меня пускай ещё попробуют попасть.
— Дима, у меня в отделе все прекрасно стреляют даже в полной темноте, я и сам буду должен... — он вернул этого мальчишку на окно и присел рядом с ним, крепко сжимая его руки, всё это начинало всё больше напоминать какой-то ночной кошмар, от которого не выйдет проснуться. — Но я не стану. По тебе — ни за что. Скажу не попал, не разглядел чёрную кошку в тёмной комнате.
— Ты обязан... — с тяжёлым вздохом Колдун немного развернулся и опустил свою буйную голову на родное плечо, что говорить и делать не знали они оба, но ведь это не значит, что нужно замереть, как изваяния, и провести так остаток своих дней. — Но я действительно неплохо сливаюсь с пейзажем того дома, так что, попасть в меня будет трудно даже тебе.
— Да плевать, что я там обязан делать, а что нет, какая разница... — не сдержавшись, Прохор в меру осторожно обнял его и отпускать совсем не хотелось, хотелось убедить, что всё выйдет, особенно хотелось глядя на эту немного печальную, но всё равно самоуверенную насмешку. — Пусть хоть увольняют. Я не буду даже стараться попасть в тебя. А вот в тех мерзавцев, что будут с тобой...
— Надеюсь от них мокрого места даже не останется... — вспоминая отношение к себе этой "братвы", он чуть не зарычал, руками рассеянно водил по пледу, на котором они и сидели, и вдруг случайно ухватился за какую-то ткань, вспоминая, чем же так старательно занимался весь день. — А у меня вот остался для тебя подарок.
— Уж поверь, я всё сделаю, чтобы там даже хоронить было нечего... — пытаясь унять злость, притом не только свою, парень крепче прижал его к себе и даже на секунду замер от неожиданности, когда на его колени легла его же старая бирюзовая майка, но украшенная каким-то дивным рисунком, так было видно только его начало. — Так ты снова... Сколько же времени ты на это убил, и зрение своё ещё больше посадил. Но мне безумно приятно, спасибо.
— Да ладно, чего уж, всего-то часа три или четыре... — довольно улыбнувшись на благодарственный поцелуй, Дима снова на пару минут стал ребёнком, которому не терпится увидеть, как его подарок рассмотрят со всех сторон. — Ты разверни, лучше видно будет.
— Ты с ума сошёл, так и вижу, как ты четыре часа сидел над этим, согнувшись в три погибели, у тебя по другому не бывает, куда так с твоей то спиной... — с тихим вздохом только сейчас Шаляпин вспомнил о лекарстве, почувствовал это напряжение под рукой, но решил прежде послушаться, с неохотой отпустил его, развернул майку... И так и замер, пораженный.
На светлой бирюзовой ткани по всей поверхности были вышиты огромные белоснежные цветки лилии с изумрудными листьями и серебряными мелкими каплями росы на них, сверкающими и переливающимися, будто всё это взаправду, всё живое, а не только лишь вышитое. Такое надо не носить, а хранить, как семейную реликвию и может ей эта футболка и станет когда-то, а они станут настоящей семьёй, если уже ей не стали. Пока Прохор только вышел из шока и, аккуратно отложив в сторону это произведение искусства, несколько секунд восхищённо смотрел на своего парня, видимо пытаясь понять, как в одном человеке умещается столько талантов и, не найдя ответ, обнял его и, снова одарив нежным, почти кротким поцелуем, тихо зашептал ему на ухо:
— Это потрясающе. Может ты научишь меня бережно относится к старым вещам, если будешь так их украшать. — эта привычно хамоватая улыбка согревала душу, а нежный взгляд сейчас небесно-голубых глаз давал надежду на лучшее, которой иногда так не хватает им обоим, например сейчас она была необходима.
— Я подумаю об этом, так уж и быть. — чуть не засмеявшись, Колдун прижался к нему, забывая о боли, обо всём плохом, и мог так просидеть хоть вечность, но ведь можно было сделать кое-что гораздо лучше. — Если от этого ты перестанешь забывать их везде, где только можно и нельзя, например на кухонном столе, я буду считать это своим личным достижением, ну или хотя бы маленькой победой.
Теперь звонко рассмеялись они оба и, не теряя времени, снова потянулись друг к другу, сливаясь в одно целое, целуя друг друга так, будто дышать могли только таким образом, крепко обнимались, забывая о мире вокруг и о том, что они сами есть, что они друг другу не снятся. В последний год их жизнь и правда напоминала сон, то счастливый, то кошмарный и просыпаться очень не хотелось, было страшно это делать, но ведь не бывает ничего вечного. Возможно, им обоим придётся проснуться и кто знает, чем это обернётся для них обоих, что они почувствуют после пробуждения.
Вечер прошёл мягко и тепло, ночь довольно спокойно, а утром им пришлось снова ненадолго расстаться, только лишь на несколько часов, ведь Шаляпину и его отделу вечером предстояло опасное задание, поэтому их распустили по домам для составления чёткого плана и элементарного отдыха, заняться которым было, конечно, куда более желанно. Снова оказавшись рядом, парни много думали, пытались заняться домашними делами. Дима пару часов старательно вышивал бордовую розу на домашней, почти чёрной кофте своей пары, на этот раз без листов и стебля, серебряные вкропления были на самом цветке, будто капли дождя, только упавшие на прекрасные нежные лепестки и пока ещё качающиеся на них, раздумывали, стоит упасть на землю или же лучше остаться в этой колыбели рассвета, напитать её живительной влагой и пропасть, зная, что появились на свет не напрасно. Такому небольшому новому подарку нельзя было не радоваться, поэтому Прохор осторожно убрал кофту в шкаф, и напоил родного мальчишку горячим зелёным чаем, ведь эти два часа он снова сидел на окне и здорово замёрз, не посчитал нужным тепло одеться, а от приоткрытого окна сквозило, не продуло больную спину одним чудом.
Время летит быстро, когда проводишь его с любимым человеком и поэтому, если бы не стали начинаться сумерки, никто и не заметил бы прихода вечера. Но тьма сгущалась и это было знаком. Им обоим уже пора идти. Никто не знал, чем кончится этот поход, поэтому в пороге они никак не могли расстаться, Шаляпину надо было выходить первым, ведь его забирали на служебной машине, а он всё никак не мог отпустить своего парня, чувствовал, что нужно что-то ему сказать, но нужные слова всё не приходили, хоть и не приходили только ему.
— Не паникуй, всё пройдёт одурительно прекрасно. — с немного натянутой улыбкой обвив руками его шею, Колдун шептал это куда-то в родные близкие губы, ярко, будто успокаивающе сверкал своими голубыми глазами и сам не хотел уходить, но понимал, что так нужно, что иначе уже нельзя. — К ночи мы с тобой вернёмся сюда, вернёмся только вдвоём.
— Я верю. И паникуешь тут ты, как руки то дрожат, ещё скажи, что мне кажется... — он прошептал это чуть встревоженно и всё искал поводы задержаться дома, один, кажется, нашёл. — Дим, может тебе успокоительного принести? А то прикроет по дороге, как я искать тебя буду, что ты сотворить захочешь?
— Порядок, уж за пару часов ничего не случится. И не утрируй, не так уж они и дрожат. — немного мрачно усмехнувшись, парень с неохотой отстранился и опустил руки, откладывать выход дальше было как-то глупо. — Пора, иди. Час другой и мы снова будем здесь, вместе.
Хотелось ответить, возразить, напомнить, предостеречь, но молча они на секунды вновь мягко соприкоснулись губами, так произнося всё до сих пор несказанное и Прохор коротко кивнул, серьёзный и задумчивый, покинул квартиру и привычно захлопнул дверь. На душе было неспокойно, даже слишком, но он правда пытался верить, что его паре хватит ловкости и удачи и они действительно скоро сюда вернутся, оба целые и невредимые. Дима вполне разделял его оптимизм и, дождавшись, пока где-то вдалеке затихнет сирена полицейской машины, тихо покинул квартиру, запер дверь и вновь отправился в путешествие по тёмным улицам города, радуясь, что они не забыли практически перед самым выходом уже привычно поставить укол и сейчас была возможность свободно расправить плечи и гордо смотреть вперёд, а не только себе под ноги, едва не сворачиваясь в клубок на ходу. Он всегда смотрел в лицо трудностям и опасностям только уверенно и гордо, жизнь научила, и сейчас был абсолютно уверен, что достойно выдержит новое испытание, а за своих людей волноваться смысла не видел, потому что его людьми они все не были уже давно.
Немного тёмного тягучего времени и юный главарь банды был на месте, как и те, кто в ней остался. У стены спокойно стоял Боров, в паре метров от него присел на грязный пол Кислый, а у входа дежурил Сизый, высматривал Колдуна, ведь без него они начать не могли. Но теперь он был здесь, занял своё обычное место и, обыкновенно сложив руки на коленях, начал разговор, пытаясь угадать, сколько времени у них осталось и что сейчас лучше сказать, чтобы лишний раз напомнить, что он главарь, а не какая-то шестёрка.
— После той глупости Молота на нас могли открыть охоту. Нам нужно уйти в туман хоть на месяц, уйти и исчезнуть. На время. Потом мы ещё напомним этому городу о себе. — он произнёс это тихо и коротко, очень холодно, некстати поднималась новая волна ненависти к этим людям, но успокаивало то, что скоро им за всё воздаст закон.
— Знатно звонишь Колдун, чисто по делу. Только это была не глупость. — из темноты улицы вышел Молот и ехидно осклабился, знал, что его тут никак не ждали. — Свидетелей нужно кончать, так всегда было.
— Как у тебя гонора хватило сюда вернуться, ты... — Дима едва не зарычал, медленно поднимаясь, и так и замер, ведь по бокам просвистело два выстрела и чьё-то тело грузно опустилось на пол. Началось. — Братва, шухер, валим!
И братва резво кинулась в разные стороны, но это им всё равно не помогло бы, их не спасла бы темнота, ведь стреляют подопечные Шаляпина действительно очень метко. Он сам же в это время искал глазами знакомую фигуру и думал, как его по-тихому увести отсюда, но не находил. Этот мальчишка действительно хорошо слился с пейзажем и быстро побежал прочь, пригибаясь под дождём пуль, практически ничего не видя вокруг и мысленно подгоняя себя, нужно было успеть. Быстрее, быстрее, за ночным ветром, нет дороги, но это не страшно, куда-то да выбежит всё равно. Он думал только о том, как найти дорогу, разглядеть её, поэтому не заметил хвоста, слишком поздно обернулся и зажмурился от резкой невыносимой боли в боку. Падая на колени с сиплым выдохом и прижимая руку к ране, чувствуя горячую струю крови он услышал голос Молота:
— Я не так глуп, как ты думаешь. Доброй ночи, главарь.
Молот быстро побежал в неведомую даль, а Прохор заметил эту сцену, понял, что здесь что-то не так и побежал к резко осевшему на землю силуэту, скоро был рядом и не верил глазам. Кожанка, чёрные кудри... Только не это. Испуганный, он подхватил падающего мальчишку за плечи, почти уложил его на своих руках и, быстро прогулявшись свободной рукой по этому тощему телу, ощутил на правом боку что-то липкое и горячее. Этого просто не может быть.
— Молот сука... Пристрели уж... За меня. — Колдун с трудом проговорил это через боль, хрипло откашлялся и окровавленной ладонью чуть сжал чужую, пытаясь разглядеть эти знакомые зеленоватые глаза.
— Не думай даже прощаться, я скорую вызову, сейчас... — дрожащими руками он достал телефон и тут же отвёл от него взгляд, прислушиваясь к этому слабому тихому голосу.
— Посмотри на меня... — парень почти прошептал это, чувствуя тёплые струйки на своих губах и смутно понимая, что надо попрощаться, поэтому дождался, пока его пара наклонится к нему и хрипло прошептал только одно. — Я люблю тебя.
Услышав это, Шаляпин замер, глядя на остекленевшие голубые глаза автоматически прижав к себе крепче ослабевшее притихшее создание, поднял глаза к чёрному ночному небу и едва сдержался, чтобы не закричать. Его больше нет. И не будет никогда. Не будет этого дурацкого жаргона, тёплых объятий ночами, новых узоров на одежде, вечного аромата крепкого зелёного чая во всех комнатах. Не будет беспокойства о патрулях и нежных, почти невинных поцелуев так часто, что от любви кружится голова. От любви. О которой он так и не успел сказать этому мальчишке. И это наверное старший лейтенант уже никогда себе не простит. Как и то, что не сберёг, не доглядел. И темнота вокруг будто стала осязаемой. И теперь для юноши она не рассеется с приходом рассвета. Потому что рассвета больше не будет.
Как в тумане, Прохор добрался до дома, негнущимися пальцами повернул ключ в замке и сразу прошёл в спальню, бережно уложил на кровать это холодное худое тельце, присел рядом и застыл, как изваяние. Нужно его обмыть и переодеть, утром съездить в похоронное бюро, там договориться обо всём, заглянуть на работу... Не хочется делать ничего, но проводить любимого он обязан. А куда провожать, зачем? Вот он, рядом спит. Только не проснётся уже никогда, как бы этого ни хотелось. Всегда боялся крови и так часто в ней был. В ней и ушёл. Голубые глаза, ещё час назад ярко сияющие, помутнели и поблёкли. В них страшно смотреть, от них веет смертью. Лучше их закрыть. Одним мягким ласковым движением парень сделал это и снова замер, уже всё больше напоминая призрака. Глаза никогда ему не врали, но
сейчас совсем не хотелось им верить. Не хотелось верить, что он снова один. Но с этим рано или поздно придётся смириться. Смерть не щадит никого. И первыми забирает лучших. Самых близких и любимых.
В эту ночь Шаляпин так и не уснул. Приход утра остался незамеченным и только к полудню он немного пришёл в себя, вспомнил, что нужно сделать и, как робот, покинул квартиру, не запирая дверь, доехал до своей проклятой работы и в опостылевшем светлом просторном кабинете так же механически черкнул несколько строк на белом листе бумаги и отнёс этот лист полковнику, войдя, конечно, строго по уставу.
— Товарищ старший лейтенант, обоснуйте. Причину вашего увольнения по собственному желанию я не понимаю.
— Товарищ полковник, я ясно всё указал. Причина моего увольнения в том, что я не справляюсь со своими обязанностями. — он отчеканил это быстро и холодно, честно и по факту, ведь для себя он действительно не справился с главной своей обязанностью.
— Разве? — полковник видел эту скованность, ледяной взгляд и с пониманием кивнул, усмехаясь, об этой паре знал весь участок, не слишком хорошо Прохор умел скрываться в некоторые моменты, но относились все с пониманием, дело молодое, да и сразу понятно, что любовь была сильная и взаимная. — Впрочем, вам виднее. Хотя жаль, жаль. Вы были прекрасным сотрудником. Точно не передумаете?
— Точно.
Больше ничего говорить не хотелось и, сдав оружие с формой, он покинул это здание, припоминая, куда ещё нужно было заехать. Домой парень вернулся только к вечеру и, будто с камнем на сердце, снова поднял Диму на руки, отнёс в ванную и обмыл тёплой водой бледные тонкие плечи, спину с немного сошедшим ушибом и бережно промыл ту жуткую рану на боку, будто боялся сделать больно. Когда он делал это в прошлый раз, мальчишка почти спал и иногда возмущённо фыркал или вздрагивал, но не теперь. Теперь ему не больно и не холодно, и неприятно быть тоже не может. И всё равно Шаляпин снова обернул его в то же мягкое салатовое вышитое полотенце, вернул на кровать и немного завис перед шкафом. Во что его переодеть? Нужно что-то строгое, но такого в этом гардеробе никогда не было. А и пусть горят огнём все эти порядки, главное переодеть в чистое. Исходя из этого, он извлёк из недр шкафа ту самую белую водолазку с чёрной нашивкой на груди, простые синие джинсы и скоро укладывал в те же недра проклятую чёрную кожаную куртку, дырявую розовую майку, которую надо бы в стирку, а лучше сразу в мусорку, и чёрные брюки, ведь чем темнее, тем лучше. Только сейчас Прохору так не кажется, ведь темнота до сих пор с ним. Она теперь внутри него.
Похороны состоялись на следующий день и, когда тёмный деревянный гроб нужно было уже опускать в землю, парень простился с Колдуном, как полагается и только тогда смог произнести, что любит его, в последний раз едва слышно касаясь тонких холодных губ и после окончания погребения опуская на небольшой земляной холм три белые розы. Цветы, которые Он так любил. Домой он вернулся, похожий на живой труп и не знал, куда себя деть, куда спрятаться, потому что здесь всё дышало Им. Подушка, одеяло. Вещи в шкафу, тот самый зелёный чай на кухне. Их совместное фото в рамочке на тумбе, на котором они в этой самой комнате, на диване. Он практически лежит на груди у Прохора и они оба смеются, это почти можно услышать. Только почему сейчас, глядя на это, хочется закричать от боли и отчаяния?
В ту ночь он уснул только под утро, с той самой кожаной курткой в руках, вдыхая Его запах, только так смог. А утром он проснулся пустым. На автомате поднялся, подошёл к шкафу и стал рыться в вещах, надо было переодеться. Надо было жить дальше. Вдруг резко пришло понимание, что всё закончилось. Жизнь закончилась. И её почему-то надо было продолжить. Только под руку попалась та самая чёрная кофта с розой, которую два дня назад сидел и вышивал у окна Дима. Такой серьёзный, сосредоточенный. В съехавших на нос очках. Так внимательно прокладывал стежки серебряными нитками, будто шифр какой составлял. Почти болезненно усмехнувшись таким мыслям, Прохор взял в руки эту кофту и вдруг присмотрелся к этим каплям. Их расположение и вправду будто складывается в какие-то символы... В этом надо разобраться. Чуть более живой, он положил кофту на подоконник, прошёл на кухню за водой, но в итоге, сам не зная, зачем, заварил себе зелёный чай без сахара и вернулся на подоконник, пока убирая чашку на пол и снова присматриваясь к кофте, поднося её ближе к свету. Не сразу, но капли опять стали медленно складываться в более понятные очертания и через несколько минут можно было прочесть два слова: "Te Amore". Сначала юноша даже немного растерялся, а потом вспомнил. Вспомнил и сначала замер, а потом закрыл лицо руками, не отпуская кофты, фактически уткнувшись в неё и только теперь позволяя себе заплакать. Бесшумно, но горько и долго, до боли.
Полгода назад они вместе всерьёз увлеклись итальянским языком и если Шаляпин быстро бросил это, то Колдун долго этим занимался, оттачивал произношение, старался запомнить как можно больше слов и выражений, иногда мог посреди разговора выдать что-то по-итальянски и засмеяться своим звонким, будто переливающимся смехом. Наверное тогда, два дня назад он чувствовал, что может уже не вернуться, боялся не успеть проститься и оставил это послание, зная, что рано или поздно юноша его обнаружит. Вот и обнаружил. И как камнем обрушилась новая простая истина. Простая и жестокая. Дима признавался ему в любви два раза, пока был жив. А он не успел на это ответить даже один раз.
Нескоро, но слёзы отступили, Прохор вспомнил о чае, отложил в сторону мокрую от слёз кофту и, медленно отпивая уже едва тёплый напиток, понял ещё, что всё-таки Колдун был прав тогда, чуть больше года назад. Им нельзя было быть вместе. Это было слишком опасно.
* * * * *
Он ведь не был вором,
Он был только мальчиком,
Что хотел слишком споро
Не стать уж навеки утраченным.
Он ведь был только мальчиком,
Глазки, как синие звёздочки.
Жарким жизни пожаром охваченный,
Он сумел полюбить и зажёг внутри звёздочку.
Он ведь не был вором...
Украл лишь одно только сердце.
Лишь трудом и тяжёлым спором
Завладел он жемчужиной неба коллекции.
Он был просто ребёнком,
Слишком рано родной дом покинувшим.
Он непонятым был ребёнком,
Слишком рано, жестоко выросшим.
Он ведь не был вором,
Он был только мальчиком,
Но сумел спастись от позора.
И не стал всё ж навеки утраченным.
Он ведь не был вором,
Он был только мальчиком.
Но а разве ворам было дело?
Нож под рёбра и всё давно схвачено.
Он ведь не был вором,
Он был только мальчиком...
Но остались лишь даты узором,
Да цветами могилка украшена.
Только он ведь был просто мальчиком...