Я завещаю тебе весь этот грёбаный мир

Ник всегда знал, что жизнь — та еще сука, что ожидать от нее ничего хорошего не стоит, и пытался сносить все испытания, которые обрушивались на него, с достоинством. Он не плакал на похоронах ни разу до этого, даже в день прощания с лучшим другом, Максом. Не плакал, когда узнал, что у Маши гепатит. Он сжимал зубы и шел по жизни дальше, прорывался сквозь терни, не замечая боли и царапин. Только звёзд все никак не предвиделось: только боль, колючие стволы и новые кровоточащие раны. Можно было бы подумать, что Маслов бесчуственный, словно гребаная каменная скала. Но он просто привык закрываться в себе, не любил превращать других в унитаз для чувств. Стоически сносил все беды, которые на него обрушивались, и ждал, когда же придет в себя Лера. Врачи давали неутешительные прогнозы, но парень и слышать ничего не хотел. Приходил к ней каждый ёбаный день, разговаривал, рассказывал что-то так, будто возлюбленная могла его слышать. И, что самое главное, правда верил, правда убедил себя в том, что это состояние не навсегда, что когда-то это все закончится, что рано или поздно девушка выйдет из комы. Но не сложилось. Смерть Фаркаш обрушилась на Никиту непосильным грузом, ударом, который он просто не смог перенести. Казалось, кто-то вырвал сердце из его груди, и тело продолжало функционировать лишь интуитивно, пытаясь сделать последние импульсивные вдохи перед полной остановкой. Будто кто-то разнёс весь его внутренний мир, сбросив на него атомную бомбу, разъебашил все к чертям собачьим, не оставив даже камня на камне. В ту ночь он разрыдался, впервые за долгие годы, давясь солёными слезами, содрогаясь от боли и пытаясь проглотить точно сдавливающий горло ком. Ник плакал и на похоронах Леры, а вместе с ним рыдала и природа, ебаша по черным зонтам дождевыми каплями, безмолвно крича в пустоту ливнем, из-за которого не было видно почти ничего. А рыжеволосому было плевать: в его глазах и так все размыто от слез, ручьями стекавших по лицу, но Маслов даже не пытался их вытирать. Он не слышал ни дрожащего голоса Кати, ни Фединого, сломленного, но уверенного, ни родителей самой дорогой девушки в его жизни, выглядевших так, будто они в одночасье потеряли все. Хотя на самом деле так оно и есть. Весь мир остановился со смертью Леры, как и швейцарские часы на её руке. А ливень все стучал по крышке гроба, точно пытаясь достучаться до Фаркаш и разбудить её, будто надеясь, что она встанет, засмеявшись, скажет, что это всего лишь сон. А потом Ник проснется в объятиях возлюбленной и поймет, что это всего лишь очередной ночной кошмар. Но утро не наступало. Это была реальность, а все слёзы уже были выплаканы. Внутри же, казалось, словно безжизненная пустыня. Или, если быть точнее, пепелище. Все выгорело. Все потеряло свой смысл. Куда идти? За что бороться? А и правда, за что? Но мы ведь живем не в утопии, и плохого, как правило, всегда больше, чем хорошего. И конверт с завещанием Леры, которое она написала, точно предугадывая свою несчастливую судьбу. На нем было написано всего несколько слов. «Я завещаю тебе весь этот гребаный мир». Девушка постоянно говорила, что вся наша Вселенная — отвратительное, тошнотворное, продажное место, и таким его сделали сами люди. Обычно Ник соглашался. Уж слишком много на его долю выпало дерьма, чтобы не согласиться. Только добавлял, что каким бы ужасным не был этот мир, Лера делает его прекрасным для него. Тогда эти слова казались пустой, клишированной, заученной наизусть, притёршейся до тошноты фразой, которую все влюбленные говорят друг другу. А сейчас он понял, что эти слова для него значили и как много значат сейчас, врезаясь в душу рассекающими осколками, застрявая занозами, которые Маслов даже не пытался вытащить, боясь сделать себе еще хуже. Если хуже еще есть куда. А нормальной жизни уже не предвиделось, не существовало в принципе как таковой. Все краски померкли, все, что Никита имел раньше, обнулилось, потеряло смысл. Раз за разом он приходил на ту самую крышу, на которой он спас тогда девушку, и смотрел на вечернее разгорающееся зарево, смотрел, как город погружается во тьму. Точно так же погружалось во тьму и его сердце. Каждый раз он проходился все ближе к краю. И вот, стоя на пределе, рыжеволосый вдруг услышал такой дорогой голос. Голос, который, казалось, неизбежно потерял в тот дождливый день похорон. И он пошел на звук. На мгновение всё померкло. Перед Ником стояла она, Лера, целая и невредимая, широко улыбающаяся, будто с ней ничего и не случилось, будто все произошедшее — спектакль, дешёвая драма для всех остальных. Парень счастливо обнимает возлюбленную, вновь обретенную, и рыдает от счастья, не веря самому себе. То есть, получается, для того, чтобы вернуть свое утраченное счастье, нужно было всего лишь умереть?