я не верил ни в смерть, ни в дружбу, ни в жизнь, ни в страх, но отчего-то было до боли страшно. этот стеклянный панцирь в моих руках вдруг обернулся жирной горячей сажей. я не верил, а ты продолжала курить в окно, смеялась от катастроф ли, от революций. ты рухнула с неба, сгорела, как летний зной. ты — место, в которое я не смогу вернуться.
Она появляется неожиданно. Реборн не то чтобы не ждал именно её — он не ждал вообще никого в час ночи на собственной кухне. Часы противно пищат, дым от сигареты вьётся над пепельницей, и демон не вписывается в современный интерьер кухни от слова совсем. Тсуне плевать на отсутствие приглашения в гости или ствол пистолета у виска. Савада улыбается и, опираясь бедром о стол, предлагает: — Давай заключим сделку? Реборн стреляет.***
В квартире угрожающая тишина. Реборн отчётливо слышит уведомление на телефоне, небрежно кинутом в спальне, дождь, барабанящий по крышам, и какие-то неясные крики — соседи сверху то ли ругаются, то ли трахаются, то ли совмещают. Кровь на стене очень даже настоящая, как и пуля, торчащая из оной. Наверное, в этом проблема Реборна — ничему не доверять и проверять это только контрольным в голову. Тсунаеши закатывает глаза, прикрывает лишнее отверстие в черепе карамельными прядями и отпивает остывающий кофе, который аркобалено сделал себе, чтобы не заснуть над бумажками или не сжечь их. — Я появилась здесь из самой Преисподней, моё тело мертво. Вряд ли мне навредит кусок свинца. Так что насчёт сделки? Голос, тонкий, детский, не меняется ни на йоту, будто не ей только что прострелили голову насквозь. Кровь багряными разводами остаётся на обоях — это похоже на нынешнее искусство, то есть на полное дерьмо красным цветом, — течёт струями на скатерть и дорожками приближается к полу. Про волосы и одежду девчонки можно даже не говорить; в электрическом свете кудряшки Савады похожи на угасающий пожар, на мягком кофейном свитере распускается сакура. «Невозможно, чтобы кровь и мозги вырисовывали нежные соцветия, или это какая-то гламурная тёмная магия» — мелькает в голове у Реборна. Часы, стоящие на столе, показывают тринадцать минут второго. Реборн посылает Тсуну к дьяволу, а та смеётся, что только оттуда пришла.***
Окончательно Реборн смиряется с наличием в своей жизни демона только к лету. Осень и зима проходят с постоянными криками и выстрелами; нет, серьёзно, стрелять в то, что ты не можешь убить или ранить, — самое глупое занятие из возможных, но киллер, к сожалению или к радости, научен лишь этому. Тсуна смеётся, и этот смех больше похож на скрип мёртвых деревьев в сквере через две улицы или на звук съехавшей иглы патефона — адский смех, одним словом. Реборна не учили общаться с демонами, прогонять демонов, выпроваживать докучливых демонов из своей квартиры. Зато его с сопливого возраста учили держать пистолет, и потому вскоре его квартира преображается: почти все стены зияют дырами, а во многих местах — уже подсохшей кровью. Тсунаеши на выстрелы лишь немного дёргает плечом и не всегда регенерирует, чтобы в разговоре случайно показать лишние отверстия на теле, довольно при этом улыбаясь, как бы говоря: «этим ты ничего не добьёшься». Но мужчина честно пытается: стреляет обычными пулями, пулями с пламенем солнца (после него остаются ожоги на обоях, но аркобалено это мало волнует), пулями вонголы. Тсуна смеётся, закидывает ноги на подлокотник кресла, в котором удобно устроилась, — после такого кресло можно со спокойной душой выкидывать, потому что спинка больше напоминает решето, — накручивает каштановый локон на палец и начинает нести околесицу. Наверное, это одна из самых главных причин, по которой Реборн стреляет в демона — он пытается её заткнуть. Тсунаеши обычно просто появляется среди комнаты, молчит, пока Реборн в который раз пробует на ней пулю — это уже становится их приветствием, — а после начинает говорить. Савада говорит обо всём, буквально обо всем! О диверсиях, дворовых кошках, мёртвых родителях и о поколениях, вошедших в историю. Демон улыбается, сверкает золотом глаз, садится как можно ближе, обжигая, и начинает говорить. Больше всего девчонка говорит о смерти: о взрывах [как думаешь, сколько людей умрёт, подожги мы кафешку в твоём доме, Ребо-орн?]; о попытках захвата мира [возможно ли поработить Землю после стольких провальных попыток, а Ребо-орн?]; о конце вселенной [а что, если настанет апокалипсис, Ребо-орн?]. И мужчина слушает все эти бредни, потому что демон не даёт не слушать: то орать начнёт, когда он в наушниках музыку включит, то, когда уходит на миссию, за плечом стоит и шепчет всякие глупости о всемирном заговоре, устраиваемом производителем хлопьев, то, когда он на совещании, начнёт говорить об одноногих собаках, доживающих свой век на мусорке. Темы разговоров Тсуны варьируются от смертников до мультиков, вышедших в прокат, разбавляемые предложением заключить сделку, и терпеть это —невыносимо. Но к лету, жаркому душному лету, Реборн смиряется с нахождением под боком сумасшедшей пятнадцатилетней девчонки, что после смерти переквалифицировалась в демона. Он смиряется и спрашивает севшим от споров и криков «заткнись» голосом: — Условия сделки? Тсуна перестаёт говорить о пропадающих из торговых центров людях и улыбается.***
После первого появления демона — Реборн прострелил девчонке череп, а та смеялась, как безумная, и ночью что-то шептала о сделке, — киллер думает, что переборщил с бумажной волокитой, кофе и энергетиками: ей-богу, от такого количества не только девочки-демоны привидеться могут. Но Тсунаеши объявляется вновь на следующий день, говорит что-то о придурочных киллерах и закатывает глаза на новый выстрел, на этот раз в середину лба. Она не отстаёт от него и всю следующую неделю, которую Реборн выкроил между потоком миссий, чтобы отдохнуть. Солнечный аркобалено думает, что или он сошёл с ума и ему надо обратиться к психиатру (вряд ли с галлюцинациями помог бы психолог), или кроме пламени и множества реальностей существует ещё куча сверхъестественной дряни. И всё же что-то напрягает его в демоне — не само паранормальное происхождение, совсем нет, — скорее, что-то неуловимо знакомое. Ведь было нечто привычное и в золотых ободках карих глаз, и в тринадцати золотых веснушках, и в тонком визгливом голосе, и в дёрганых движениях — покачивание ног, взмах ладони в приветствии, задумчивое кивание головой — и вообще полностью в девчонке. Было, но почему? Потом, уже позже, когда Реборна отправляют на зачистку — двенадцать, вышедших из-под контроля альянса мафиози — и он сидит в засаде, готовясь к обмену пулями, демон появляется снова. Тсуна, правда, скорее похожа на ангела, нежели жителя Преисподней: каштановые кудряшки убраны в две косички, янтарные глаза горят, будто святой огонь, и милое белое платьице развевается на ветру. Она останавливается на краю крыши, один шаг до бездны, и это больше похоже на подставу: девочка напоминает разрисованную мишень для врагов и указатель местонахождения киллера в одном лице. Мужчина шипит на неё, резко дёргает за запястье на себя, и девчонка, тонко визжа, падает рядом с ним, царапая ладошки о бетон крыши. Савада смотрит на него обиженно, но тут же улыбается, отряхивает подол немного испачканного платья, становится за его спиной и, дыша ему в шею, начинает нести чепуху о чёрных дырах и бермудских треугольниках. Реборна это неимоверно злит. Тсунаеши ведёт себя так, будто ничего не происходит и в сорока метрах не ходят вооружённые мафиози, готовые напичкать их пулями под завязку. Тсуна приторно улыбается и шепчет Реборну на ухо всякие глупости, то ли чтобы он согласился на сделку, то ли чтобы отвлёкся и напоролся на шальную пулю. Реборн знает точно (если можно доверять старым сатанинским книгам) правила общения с демонами: нельзя доверять демону, нельзя доверять демону свою спину, нельзя верить демону, и первое правило, самое главное: нельзя заключать с ним сделку. И потому мужчина особо не удивляется, когда демон, нежно шепча на ухо о сделке, подталкивает неготового к этому киллера прямо на врага. Аркобалено повезло в том, что он всё-таки профессионал, — смог вывернуться и убить. И смог выворачиваться до самого конца, хоть Тсуна и мешала всеми возможными способами.***
Ноно ждал отчёта в своём кабинете, сверкая излюбленной маской немощного старика. Реборн ненавидел эту маску, потому что в ней Девятый косил под дурачка. Тимотео, обняв его и похлопав по плечу, расспрашивал о миссии, хотя ему были не очень интересны потери. Он делал вид, что слушал, на самом деле готовя свою собственную речь, и что-то будто душило Реборна, шипы метафорического ошейника вспарывали ему горло. Он сейчас будто смотрел на себя со стороны: как он стоит и отчитывается перед доном с совершенно пустым лицом, тот улыбается добродушно, совершенно не слушая, а потом что-то говорит. Что-то о новой хорошей работе, к которой Реборн привык, что-то о маленьком наследничке, что-то о Са.....ши (имя, как бы он ни прислушивался, не смог понять). И ошейник в это время — иллюзорный, конечно, — заставлял его задыхаться. Реборн будто смотрел со стороны, как Тимотео рассказывает о более высоких показателях Реборна на мирной должности репетитора. Что-то ещё, в общем-то совершенно бессмысленное. Солнечный аркобалено не понимал, почему. Что-то было в этом всём не так. Не так вёл себя Ноно, не так чувствовал себя Реборн, не так было вообще всё, да и что за имя — Са...ши? Что всё это значило? Демон погладила его по плечу и, улыбаясь, начала говорить о зависимости появления призраков от погодных условий.***
— Условия сделки? — Тсуна улыбнулась и подошла к нему вплотную; провела узкими ладошками по груди, пристроила подбородок на плече, выдохнула горячо в ухо: — о, они просты. Ты же не помнишь два года своей жизни? Да? Ооо, я знаю, ты совершил огромную ошибку и твоё сознание закрылось, не пускает тебя-а-а. У тебя два варианта, Ребо-орн: или я возвращаю тебе память, или возвращаю тебя назад и ты пытаешься всё исправить. — А смогу ли я всё исправить? Мужчина закрывает глаза и старается вспомнить, где же он видел её? Где он видел этого демона с горящими глазами и речами слаще патоки? Реборн зажмуривается и кивает. Тсуна истерично смеётся и хлопает в ладоши.***
Глаза у Савады Тсунаеши, будущей Десятой Вонголы, пятнадцатилетней идиотки, носящей либо потрёпанные свитера, либо белые платья, были со знакомыми золотыми ободками. А ещё у неё были знакомые тринадцать золотых веснушек, детский визгливый голосок и дёрганость движений. Всё это было жутко знакомо, не хватало только стреляния в голову и длинных монологов ни о чём. Реборн всё это вспомнил и сейчас растерянно смотрел на живую Саваду: та жаловалась на слишком жестокую тренировку, на малыша Ламбо, ломающего её вещи, на безразличие маман. Вокруг всё горело, было жарко, как в аду: небесный огонь перекидывался со здания на здание, и казалось, что всю Сицилию поглотит это ненасытное пламя. Киллер вспомнил всё: и безумие на дне зрачков Тсуны, и огонь, опаляющий кожу, и пистолет, оттягивающий руку. И вспомнил, как прострелил Тсунаеши голову в самом сердце армагеддона. Почему именно это демон заставил его исправить? Потому что демон — мёртвая наследница? Потому что это главная ошибка в его жизни? Реборн перехватывает удобней пистолет; пламя уже оставляло на нём отметины и шрамы — в прошлый раз Реборну помогли с ними в больнице альянса, но в этот раз они куда серьёзнее, — и думает, выстрелить ли? В глазах Савады на самом дне зрачков в клубок сплетаются надежды, страхи и безумие. Реборн точно знает: ей снился Примо и сказал, что Вонгола сошла с пути, что пора заканчивать на ней, на маленькой Десятой. Что всё — баста. Киллер это осознаёт прекрасно, но смотрит вокруг и понимает, что Тсуне нужна помощь в хорошей клинике или кусок свинца, а иначе она пойдёт куда дальше, потому что это же малышка Еши. Сделает что-то, войдёт во вкус и не сможет остановиться. У неё это на лбу читается и в глазах горит немое "помоги". И Реборн... Реборн стреляет.***
Тсуна смотрит насмешливо, и это порядком бесит. Честно появляется на кухне, как в первый раз, только теперь выглядя как в тот день. Савада Тсунаеши — девчонка-факел. Горящая одежда, сгоревшие волосы, карие глаза с оплавленной радужкой и пламя, пляшущее на узких ладошках. В этот раз огонь никуда не перекидывается, интерьер не портится, даже потолок не обугливается. Демон то ли начала его уважать, то ли не хочет нарываться. Часы противно пищат, дым от сигареты вьётся над пепельницей, колышутся дорогие занавески. На циферблате тринадцать минут второго, и это, получается, какой-то юбилей с их первой встречи. Тсунаеши медленно перекатывает пламя между пальцами и смотрит на него яркими глазами. Мужчина думает, что глаза — это нечто, отличающее демона от мёртвой Десятой. Или вообще отличительная черта Савады Тсунаеши, ипостась не важна. Савада роняет: — Ты же понимаешь, что не заключать сделку с демоном — это первое и главное правило? Реборн пожимает плечами и затягивается сигаретой. В голове он поставил это правило на последнее место, потому что уже его нарушил. — Ты продал мне душу, аркобалено солнца Реборн. Мне, девочке, которую сам убил. Понимаешь, что тебе несдобровать? В глазах... Эта мысль, как опухоль, развивается в голове Реборна с первой встречи: сверкают золотом глаза демона, янтарные глаза Тсуны, карие глаза Савады с золотым ободком. Всё начинается именно с глаз Тсуны, когда, перешагнув порог дома семьи внешнего советника, он увидел их — карие, с еле видным золотым ободком, который превращался в янтарное пламя в гипер-режиме, — тогда и началось. И сейчас, через два года после пожара Вонгольского особняка в Сицилии, в квартире Реборна всё и закончится. Тсунаеши скалится в безумном оскале и тянет к нему горящую ладошку. Требует то, что принадлежит ей.Ведь главное правило общения с демонами — это "не заключай сделку с демоном, если сам отправил его в ад"
***
Он появляется неожиданно. Тсунаеши не то чтобы не ждала именно его — она не ждала вообще никого в час ночи на собственной кухне. Часы противно пищат, вьётся пар над закипевшим соусом, и демон не вписывается в уютную обстановку кухни от слова совсем. Реборну плевать на отсутствие приглашения в гости или ствол пистолета у виска. Мужчина улыбается и, выдыхая ей в лицо сигаретный дым, предлагает: — Давай заключим сделку? И Савада Тсунаеши, сбежавшая наследница мёртвой мафиозной семьи, которая после "смерти" переквалифицировалась в мангаку, стреляет.