солнце умрёт, крошась на ломтики

короткие острые ногти впиваются в бледную кожу ладоней. на белых полумесяцах остается красная полоса, а в мыслях всплывает выцветшая фраза: «ты там лезвие носишь, что ли? а под каким из ногтей?» в ноябре всегда холодно. женя сидит на полу сашиной комнаты, оперевшись спиной о стену с цветными плакатами их некогда любимой группы. у саши всегда всё было цветное и яркое, у жени — грёбанный монохром. она рассматривает почти зажившие тоненькие царапины на бледно-зеленых запястьях и жалеет, что шутка про лезвие под ногтями — всего лишь шутка. оранжевые лучи ледяного ноябрьского солнца мажут по этим самым разноцветным плакатам с глупыми лицами кумиров подростков. жене кажется, что весь фанатизм они с сашей себе в детстве придумали, поэтому их так быстро отпустило. женя жалеет, что она не выдумала чувства к саше — может, тогда бы отпустило и её. саша возвращается в комнату бесшумно, словно на цыпочках, протягивает кружку с горячим чаем и заставляет сделать глоток. кипяток обжигает язык и щеки, имбирь дерёт в горле; ничего из этого женю согревает. она думает — пускай. ради саши можно и потерпеть. эм калинин из колонок еле слышно что-то кричит про мечту. саша крутит прядь тёмных волос на пальце и улыбается. спрашивает: «тебе лучше?» женя радуется, что к семнадцати годам научилась врать, поэтому кивает и пытается улыбнуться уголками рта. саша садится рядом. женя думает, что настоящее солнце — вот такая саша. от неё и светло, и горячо, будто на улице не поздняя осень, а начало вечного июля. за окном всё ещё морозный ноябрь. а в июле прошлого года женя поняла, что без саши она не сможет. тогда ещё солнце светило ярче, сахарная вата в парке казалась слаще, а окончание школы было не таким близким. тогда саша была проще и ближе. тогда женя начала носить фенечки на левом запястье. тогда всё казалось бесконечным. а теперь саша лежит на чужихродных худых коленях, обтянутых тонкими джинсами, и рассказывает о своём будущем с таким блеском в глазах, что у жени сердце в груди сжимается до невозможного сильно, а дышать становится тяжело. в её будущем для жени места нет — от этого в горле застревают слёзы зависти и горечи. саше — семнадцать, и у неё всё схвачено. золотая медаль почти в кармане, поступление в крутой вуз, название которого женя даже не помнит, — тоже. жене — пару неудачных влюбленностей, тринадцать шрамов на двух руках и одно желание сдохнуть. женя запускает тонкие пальцы в чужиеродные тёмные мягкие волосы и пытается проглотить слёзы ревности и обиды, пока саша переплетает пальцы её свободной руки со своими. от саши пахнет имбирным чаем и сладким июльским днём. женя мысленно цитирует алёну швец, а потом вспоминает, что саша не курит. виноватая улыбка появляется на лице из-за воспоминания о дешёвой зажигалке в кармане собственной олимпийки. саша говорит о том, что они вместе поступят, они же с детства этого хотели, правда? женя сдерживает истерический хохот. вместо этого женя фальшиво смеётся с очередной шутки про их глупых одноклассниц и сильнее сжимает сашину ладонь. смех слышится ей словно со стороны. они застывают в моменте. у жени будущего нет. не с сашей — точно, а с самой собой — подавно. в ноябре всегда холодно.