Книга

      Мальчик читает книгу.       Под ним – холодный кусок гладкого льда, повсюду вокруг испещренный четкими квадратами трещин. Над ним – горячее дыхание голодного дракона, сверкающая чешуя которого слепит глаза, привлекает внимание.       Мальчик сопротивляется. Мальчик читает книгу.       Со всех сторон его обтекают тени – они куда-то спешат, наверное, к голодному дракону. Стремятся стать частью его самого. Совсем рядом, всего в нескольких десятках километров от книги, звучат их сжатые, скукоженные, прыгающие друг через друга голоса.       Мальчик непоколебимо читает книгу.       Тени смеются чуть ближе. Смех эхом подскакивает к книге, заваливается на нее, перемешивает все слова в нечто бесформенное, кувыркается в этом месиве мгновение-другое – и исчезает. А потревоженные, шокированные слова медленно возвращаются на свои места, вздрагивая и сокрушенно качая головами.       Мальчик читает…       …книгу даже тогда, когда двадцать три тени сменяются одной высокой, и эта тень, словно на нитке, спускает медленное слово прямо в эту самую книгу. Слово капает, расплывается по странице. Тихо вздыхает потревоженная им формула.       Мальчик…       …не вздыхает вместе с ней. Он поднимает голову. Череп балансирует на шейных позвонках. Тень опускает еще несколько влажных и осклизлых слов прямо ему на лицо. Он смаргивает их. Череп бессмысленно поворачивается чуть влево, затем чуть вправо. Едва уловимо скрипят позвонки. Так звучит отрицание.       Мальчик читает книгу.       Книга читает мальчика.       Тень читает на лицах обоих…       …совершенную незаинтересованность.       Тень привычно бросает в обоих свою особенную тишину, которая, видимо, должна для них что-то значить, – и уплывает.       Мальчик читает книгу.       Сквозь его светлые волосы сочится туман мыслей. Если мысли – туман, то череп – воздух. Воздух обретает форму мыслей, мысли – форму воздуха. Слова в книге – на любой вкус. Мальчик превращает их в мысли и скармливает голоду, ворочающемуся в желудке, и голоду, перетекающему сквозь извилины мозга. Первый голод ест неохотно, хмурится, ворчит, но все же отступает во мрак. Второй голод ест жадно, но размеренно, глотает большими порциями, но лишь тщательно пережеванное. Для него слова и символы – пища привычная.       Книга становится пищей мальчика добровольно, отдается ему. Она близко, ближе, чем тени, чем что-либо еще. У нее нет вкуса, нет звука, с которым ее надо поедать.       Но у каждой книги из живущих в ней слов складывается своя песня.       И мальчик читает книгу,       чувствуя,       как его собственная песня       зарождается       внутри сплетения его костей.