Уставший пятничный вечер, уютный бар в центре города-миллионника, каждая собака знает, что тут собирается «радужная» тусовка. Если ты парень-гей и ищешь приключений на свой юный зад — тебе сюда. Звучное название «Малина» ярко отражает суть: холёные, молодые мальчики и девочки выпивают и горя не знают в гомофобной стране, прямо пир во время чумы.
Неоновое освещение создаёт атмосферу интимности, в зале стоит лёгкий гул поверх треков The Hardkiss и Fantastic Negrito. Целующиеся по углам парочки, и томные вздохи в туалете, который не использовали по прямому назначению, примерно, с основания бара. Что может быть лучше, когда ты молод и охоч до необременительных интрижек?
Например, не страдать третий месяц по некоему Денису-любви-всей-своей-жизни-Кузнецову, который бросил тебя, променяв на пышногрудую блондинку. Предварительно став причиной смены сексуальной ориентации с нормальной, на… Да, бывает и так. Бывает, что «ой, да мне тёлки вообще не нравятся» превращается в испуганное «я сейчас Дениса видела, он с Василисой сосался» от сестры. И, казалось, такое невинное действо как поцелуй можно было бы и простить, если бы он сам не сказал, что «слушай, я хочу по-нормальному, без обид?».
Поэтому я сижу тут. Один. С краю барной стойки. Чтобы не приведи сатана, никто не подумал, что я намерен с кем-то познакомиться и глушу уже третий стакан виски-кола, вздыхая как побитая собака. Первая за всё время после расставания с НИМ вылазка куда-то, где мой, обтянутый узкими штанами, зад может привлечь чей-то взгляд и не вызвать мысль вроде «пидор какой-то», потому что и так все понятно.
— Ты сегодня совсем хмурый, случилось чего? — выдёргивает меня из раздумий Коля — молодой мальчик, второй бармен на этой смене. Он всегда улыбается, вот откуда столько душевных сил вечно держать жизнерадостную рожу? Немного бесит, хотя это больше зависть. — Это не вежливость, мне правда интересно, — поясняет он. Тут уже удивляюсь я, насколько хуёво надо выглядеть, чтобы бармен начал тебя жалеть? Всё совсем плохо.
— Нет, всё в порядке. Щи твои вечно счастливые, правда, бесят, — сам пугаюсь своей откровенной грубости, Коля смотрит удивлённо, а потом начинает смеяться.
— Тебе бы развеяться, Сань. Знаешь, какую-нибудь лёгкую, необременительную интрижку, в духе тех, что происходят тут в туалете ежечасно, а то ты совсем плох. Сидишь, жрёшь алкоголь и грубишь с недоёба, — нахал опять улыбается.
— И что ты мне можешь предложить? Свой задок? — Коле от силы восемнадцать, он невероятно красив, так же невероятно мил, и несмотря на мизерную разницу в возрасте, чувствую себя так, будто старше его лет на десять.
— Не для тебя мой стручок рос, — он подмигивает, не игриво, а так, абсолютно по-дружески. Что за жизнь, когда стройные блондины подмигивают тебе исключительно по-дружески!
Коля стоит и натирает бокал, не собираясь уходить, видимо, ждёт, когда же я отвечу на вопрос, но мне бы самому себе на него ответить. Три месяца, как разошлись, должно же было уже отболеть? Светло-голубые глаза смотрят весело и с интересом (с чисто дружеским интересом!). Я набираю в грудь воздуха, чтобы начать рассказ и чувствую прикосновение к своему плечу, не случайное, вполне намеренное и даже немного требовательное. Коля резко меняется в лице, и удаляется сделав вид, что бокалы в другом конце барной стойки срочно требуют его внимания.
Медленно поворачиваю голову, попутно слепляя в голове учтиво-равнодушное «я не знакомлюсь» и вижу перед собой самую влажную свою эротическую фантазию во плоти. Воздух, набранный в лёгкие, для ответа на вопрос Коли, выходит с тихим стоном. Парень, нет, мужчина! Крупный, немного смуглый, с каштановыми волосами и такими же глазами, высокий, как статуя свободы и такой же монументальный. Он улыбается, услышав мой стон и левый уголок его губ поднимается чуть выше.
— Понравился? — говорит, всё ещё держа меня за плечо, чувствую приятное тепло его руки и только не плавлюсь. Очень хочу что-то соврать, но лишь сглатываю, выдав себя с потрохами. — Вижу, что понравился, — констатирует он проследив движение моего кадыка. — Чего ты тогда такой ошарашенный, я просто хочу познакомиться, — он двигает соседний барный стул ближе, невероятно ловко садится на него и смотрит, смотрит своими бездонными глазами.
— Ох, — только и получается выдавить у меня.
Как могло случиться так, что этот мужчина подсел ко мне, когда вокруг стадо похотливых молоденьких мальчиков, у половины из которых в заднице, наверняка, уже анальная пробка? Я же сижу взъерошенный и сердитый, с синевой под глазами, будто умер позавчера. Сразу хочется поправить пережженные краской, черные волосы, которые, наверняка, торчат в разные стороны, потому что весь день — сначала на учебе, потом на работе — я то и дело за них хватаюсь. И одёрнуть задравшийся серый джемпер, но я себя останавливаю, ведь решил, что не знакомлюсь? Или не решил? В любом случае, если начну поправляться тут, да там, буду похож на стесняющуюся восьмиклассницу на первом свидании.
Он смотрит с интересом, вкрадчиво изучает что-то в моём лице и я готов сбежать прямо сейчас. Чувствую себя, как на собеседовании. Мужчина в рубашке смотрит только в лицо и весь будто превращается в слух, вот-вот скажет: «ну же, где ваше резюме, молодой человек?». Я называю ему своё имя и пытаюсь отвлечься на стакан.
— Я — Макс, — и всё смотрит, что ему нужно? — Ты интересный, — говорит, будто отвечая на мой немой вопрос, — Все тут такие весёлые, готовые отдаться хоть прямо вот тут, — он кладет ладонь, которой держал моё плечо, на барную стойку, немного поглаживая её. — А ты сидишь грузный и серьёзный, будто не в этом логове похоти и разврата, а на похоронах. Чего так?
— Я тут не за тем. А за этим, — салютую ему стаканом. — и отпиваю.
— Поехали ко мне? — чуть не давлюсь от слишком резкого, но не неожиданного предложения. — Угощу отличным вином, покажу коллекцию пластинок. Ну тех.
— На которые музыку записывают и через граммофон слушают, — перебиваю его. — Я в курсе, что такое пластинки. Вот так сразу? А как же угостить коктейлем и повыписывать реверансы? — в ответ улыбается, да так заразительно, что чуть не улыбаюсь тоже.
— Ты же меня пошлёшь, если я начну все это выделывать, — неожиданно попадает в точку. — А я этого не хочу, хочу хотя бы выпить с тобой вина. Ну так что?
— А поехали, — говорю.
Говорю и тут же пугаюсь, потому что это точно сказал не я. Кто-то другой подкрался и сказал, кто-то, кому очень не хватает тактильности, кто-то, кто не занимался сексом месяца три, а то и дольше, кто-то, кто вылакал уже три «виски-кола» и вправду готов на «необременительную интрижку».
— Тогда допивай, — кивает на стакан в моих руках и принимается непринуждённо говорить, мол, он тут вообще оказался случайно. Развесил уши, слушаю и пытаюсь скорчить сексуально-томную мину, а что? Коля ведь сказал, что мне нужна необременительная интрижка, он чертовски прав. Имею право хоть на один вечер прикинуться дурачком.
Каким-то чудом он выманивает меня из бара, и вот мы едем вроде бы к нему, он что-то шутит, я смеюсь и тоже что-то пытаюсь шутить. А вот он уже кладет руку на моё колено, вместо рычага переключения скоростей, я же беспокоюсь лишь о том, что тысячу лет назад перестал носить с собой презервативы.
— Можешь притормозить у аптеки? — я перебиваю его посреди какой-то вроде забавной истории, он удивляется и пару секунд так и тупит с открытым на полуслове ртом.
— У тебя какие-то проблемы? — спрашивает деликатно, не тем задорным голосом, которым рассказывал мне свою байку, а по-отцовски заботливым. Немного смущаюсь, поняв, о чем он мог подумать.
— Нет-нет, у меня все отлично, просто мы едем к тебе пить вино, а я недостаточно наивный, чтобы не понимать чем все кончится, а защиту я, — запинаюсь чуть не выдав, что секса у меня не было так давно, что я уже не утяжеляю свой кошелёк даже одним-единственным презервативом — Я забыл сегодня, в общем.
Лёгкий смешок почти тонет в рёве мотора, он даже не думает останавливать машину. Бросает один взгляд на меня, а потом продолжает следить за дорогой. Его тёплая рука опять ложится на моё колено и скользит к внутренней стороне бедра, а потом выше, к паху. Дыхание перехватывает, я уже начисто забываю о чем спрашивал, когда он говорит, поглаживая моё бедро…
— Я могу показать тебе не только коллекцию пластинок, но и презервативов, — я сглатываю. В штанах становится тесно, а по коже пробегают мурашки, я уже и забыл, что это за ощущения.
Ещё пара минут и мы на месте и не заметил, как приехали к его дому. И чем дальше, тем сильнее я чувствовал себя дорогой проституткой: вот он открывает дверь машины, берет меня под локоток, мы идем до дома, в лифте он все так же весел и мил, держит свою руку у меня на спине, будто я вот-вот сбегу.
Зайдя в квартиру не включает основной свет, только маленькие лампочки по краям потолка. Провожает в зал, тут домашний кинотеатр, большой диван, кресла, журнальный столик, на нем разбросаны журналы и какие-то бумаги, из-под которых выглядывает краешек «плейбоя». А моя влажная фантазия, похоже, бисексуальна… Ну, и к лучшему, с бисексуалом точно никаких отношений! Плюхаюсь на кресло и только сейчас замечаю, что сбоку, у стены, в широком стеллаже с квадратными отсеками, стоят пластинки. Два яруса в ширину и шесть в высоту и все почти полностью забито пластинками! Да он маньяк какой-то. Озираюсь по сторонам, ни следа граммофона. Неужели, покупает и не слушает?
Спустя минут пять приходит из соседней комнаты с двумя пузатыми винниками и бутылкой алкоголя, неужели не соврал и мы будем пить вино и разглядывать винил? Ну точно — маньяк!
— Не скучал, солнце? — мурлыкает он, ставя бокалы на столик.
— Давай без этих глупых нежностей, ну, какое я тебе солнце? — пытаюсь расставить точки над i.
— Прости, не думал, что ты будешь против, — сконфузился и удалился обратно в соседнюю комнату, добавив кроткое. — Я забыл штопор.
Что-то я совсем плох, начал доёбываться до слов случайного любовника. Ну не жизнь же мне с ним жить, мог бы разок потерпеть, ведь и не что-то мерзкое сказал, а так ласково — «сооолнце». Легонько шлёпаю себя пару раз по щеке, чтобы сбить спесь и в этот момент заходит он.
— Мм, вот, значит, как тебе нравится? Хочешь, чтобы я был погрубее? — ухмыляется он. — Я могу, ты только скажи.
— Да, то есть нет, то есть я это так, — отчего-то краснею. — Прости, что к «солнцу» придрался, настроение у меня сегодня не фонтан, — он с характерным чпоканьем открывает бутылку вина и наливает нам по трети бокала, что при их размере солидное количество. — У тебя и правда коллекция пластинок, — я стараюсь вернуть разговор в нормальное русло. — А что с граммофоном?
— Он стоит в спальне, я покажу тебе его чуть позже, — расстёгивает две верхних пуговицы рубашки, глядя в глаза, смущение почти осязаемое и отчего-то возбуждающее.
— А коллекция презервативов там же? Тогда, может, ну его, — киваю я на протянутый бокал. — И сразу к самому интересному? — он улыбается, опять заразительно, на этот раз улыбаюсь тоже.
— Хоть попробуй, правда, отличное вино, — говорит низко, протягивая бокал ещё ближе.
Я встаю и беру чертов бокал, достаточно узкие черные штаны неоднозначно обтягивают моё возбуждение. Чувствую, как его взгляд скользит по мне от глаз, до самых стоп. Почти залпом выпиваю бокал, он следует моему примеру. Вино и правда отличное, при других обстоятельствах, и с менее сексуальным человеком, мы бы обязательно об этом поговорили. Но не сейчас, точно не сейчас.
Я делаю уверенный шаг к нему, обнимаю за плечи и впиваюсь в губы, терпкие и ещё влажные от вина. Опешив, пару секунд не предпринимает никаких действий и только подчиняется воле моего языка у себя во рту. Скольжу руками от плеч, к груди, твёрдые соски чувствуются под мягкой рубашкой, массирую их пальцами. Опомнившись, хватает меня за бёдра и отдирает от себя.
Какого чёрта?
— Подожди, подожди секунду, неужели так вот и прям тут? Не-е-ет… — быстро шагает в сторону пластинок и вытаскивает одну в розово-голубой обложке, стою, ошарашенный странным поведением.
На обратном пути он хватает меня за запястье и тянет за собой из комнаты. Прямо. Налево. Направо. Пинком открывает дверь и толкает меня на стоящую слева большую кровать. Точно маньяк. Зато какой красивый, черт бы его. Или это мой недоёб? Пара шагов в сторону, ставит пластинку в граммофон, стоящий поодаль, современные, оказывается, больше похожи на переносную плиту. Пара шагов назад, покачивает бёдрами.
«Sick of all these people talking,
sick of all this noise»* шепчут откуда-то.
Теряюсь, от былой самоуверенности не остается и следа. Что это, вино выветрилось или наоборот подействовало? Замираю, как кролик, он подходит вплотную и гладит меня по скуле. Плавит взглядом, глажу его бёдра и живот. Чувствую, как большой палец гладит мои губы. Становится передо мной, смотрит в глаза, а его руки скользят по собственной рубашке. Он быстрыми, привычными движениями расстёгивает пуговицы, рубашка оказывается на полу. Без неё выглядит лучше: мощные плечи и грудь, не тронутая растительностью, подтянутый живот, на котором видны следы регулярных походов в спорт-зал.
Меня совсем бросает в жар, когда он расстёгивает ремень: понимаю, что всё это время сижу неблагодарно одетый и пялюсь на этот стриптиз. Стягиваю с себя кофту, мне тоже есть чем похвастаться, но не сильно. Без верха начинает сильно хотеться тактильности. Опять глажу его ноги, целую живот, мну ягодицы. Чертовски хорош.
Наконец-то освобождаю его член из штанов, и понимаю, что он сильно больше, чем всё, что было у меня до этого. Немного теряюсь, боюсь и не хочу, потому что точно будет больно больше, чем приятно. Смотрю сверху вниз и стараюсь сказать игриво:
— Слушай, а может, сочтёмся на минете? — лижу головку, слышу откуда-то сверху приглушенный стон. — Думаю, ты вряд ли дашь мне быть сверху, а я в себя это не приму, — в ответ только хмыкает и аккуратно кладёт руку мне на затылок.
— Не переживай, детка, я тебя хорошо подготовлю, ты сам его запросишь, — тихо, слова радиацией проникают куда-то в подкорку и все мои «против» быстро мутируют в «да».
Мягко задаёт темп рукой. Совсем несдержанное «Ах» вырывается у него из груди, когда я демонстрирую, что могу взять и глубже. Целиком точно не выйдет, но облизываю от головки, до самого основания, языком прохожусь по выступающим венам, нажимаю. Он пахнет свежестью и немного мускусом, а я однозначно увлекаюсь процессом, потому что он хватает меня за волосы на затылке, останавливая.
— Нет-нет-не-е-ет, ты правда так просто не отделаешься, — шепчет совершенно порнушно, и легонько толкает в грудь, откидываюсь назад.
Ловко стягивает штаны и оказывается совершенно голым. Осознаю, насколько же он в моём вкусе, хоть сейчас мажь маслом и ешь. Расстёгиваю штаны, он встаёт на колени и помогает мне, стягивает с бельём и целует каждый сантиметр открывшейся кожи: и тазобедренную косточку, и бедро, и даже щиколотку, взяв в руку мою ступню. Откидывает штаны в сторону, пытаюсь проследить их полёт, чтобы потом найти, но залипаю на его перевитые мышцами предплечья.
Переворачивает на живот и ставит на колени, его тёплые ладони везде: гладят плечи и спину, сжимают бёдра и ногтями царапают ягодицы. Краем глаза вижу, как тянется в бок, и из-под подушки достаёт тюбик со смазкой и презервативы. Какой же предусмотрительный, интересно, я сотый в этой кровати или тысячный? Шлёпает по ягодице, будто слышал мои мысли и, ладно-ладно, я не гружусь.
Согревает вязкую жидкость в ладонях, смазывает пальцы и аккуратно массирует сжатое и очень давно никем не использованное колечко мышц, будто знает, что у меня никого не было офигенно долго. Только массирует, совсем не проникая, а второй ладонью ласкает мой член, то оглаживая кончиками пальцев головку, то сжимая ствол. Когда совсем расслабляюсь, проникает одним пальцем, легко, без сопротивления, вырывается совсем несдержанный стон. Пара движений и добавляет второй, уже сложнее, уже тянет. Немного меняет угол и находит то самое место, только и могу, что шумно вдыхать ртом и поскуливать на выдохе. Добавляет третий и приятно уже наравне с больно, ни больше, ни меньше.
Стараюсь дышать чаще, кислород — анестетик, и через десяток быстрых вдохов-выдохов будто сильнее пьянею, утыкаюсь в сгиб локтя, а свободной рукой мну покрывало. Или что там подо мной? Кусает за ягодицу, зализывает укус, потом целует туда же, это вправду отвлекает от тянущей боли, будто смещается фокус. Когда добавляет четвертый почти не чувствую, так умело работает мокрой рукой с моим членом, так вовремя всегда задевает простату, что получаю уже почти только удовольствие. Уже подвиливаю бедрами, уже насаживаюсь сам и уже вправду готов просить, чтобы он меня трахнул.
Сглатываю и понимаю, что горло из-за частого, тяжелого дыхания пересохло и скребёт, что если хоть что-то сейчас скажу, будет больше похоже на предсмертный хрип.
— Ну, давай же уже, — шепчу себе под нос.
— Ты что-то сказал? — ехидно-ехидно.
— Максим, — выстанываю, когда он в очередной раз задевает простату, и понимаю, как удобно ложится это имя на язык. — Ты… Ты правда заставишь меня просить об этом?
— А ты думал, я шутки с тобой шучу? — шепчет низко, но всё выговаривает четко, будто только от занятия с логопедом. Мои щёки тут же покрываются румянцем, как у стеснительного подростка.
— Вставь же ты мне уже! — звучит и в половину не так уверенно, как у него, скорее с надрывом.
— У-у-умничка, — говорит он так, будто я притащил пятёрку по алгебре, но наконец-то встаёт и меня покидают его пальцы, чувствую у растянутого ануса головку члена, входит аккуратно, делает паузы и вот, конец, касается своими бёдрами моих.
Будто наказан за мужеложество через посажение на кол. Не торопится, опять гладит и хватает за волосы, но на этот раз тянет к себе, утыкаюсь макушкой в его плечо, чувствую, что зажат в его крепких объятиях. Трогаю эти сильные, тёплые руки. Совсем забываюсь и только охаю, когда начинает двигаться во мне. Тянет, давит, но вместе с тем хорошо, как-то садомазохистски хорошо с его шумным дыханием на ухо.
— Так что, мне быть грубее, — царапает бедро. — Или нежнее, — гладит кончиками пальцев живот сверху вниз и берётся за член.
В ответ только выстанываю что-то совершенно невразумительное, потому что хочется всё сразу и двойную порцию. Совсем не могу думать и уж тем более членораздельно говорить, только дразнит прикосновениями, двигаясь короткими толчками, но даже этого хватает, чтобы по телу бегали стайки мурашек, а истома разливалась от плеч и до колен. Никогда бы не подумал, что люблю большие размеры, что так приятно, когда сильно растягивает внутри.
Сначала он нежный, гладит и ласкает, я отвечаю тем же: глажу, целую всё, до чего могу дотянуться. По-барски позволяет мне, развернувшись пихнуть его завалить на спину, чтобы устроиться верхом. Смотрит внимательно, следит за каждым движением, пытается заглянуть в глаза, а я даже после всего выпитого за вечер смущаюсь. Что угодно, но глаза в глаза — слишком интимно. Когда нарастив темп выдыхаюсь, сначала сжимает бёдра и сам двигает вверх-вниз, а потом перекатывается и я оказываюсь под ним, снова старается заглянуть в глаза, на что только закрываю их и отворачиваюсь, тут же — вспышкой боли укус где-то у основания шеи, зубами сжимает и оттягивает кожу, отпускает и зализывает, потом снова кусает, будто наказывает за непослушание.
Грубеет, становится быстрее и резче, подчиняет словно разозлившись, сжимает крепче, царапает и кусает. Не остаюсь в стороне, царапаюсь и кусаюсь в ответ и всё это начинает больше походить на борьбу, пока он не сводит мои руки у меня же за головой, удерживая за оба запястья своей одной. Вколачивается сильно, буквально выбивая стоны. Забываюсь, отпускаю себя и больше не сдерживаю совсем. Шумно дышу, что-то выстанываю, даже кричу, раздвигаю ноги шире и совсем нагло прижимаю его к себе плотнее пятками, заставляя войти глубже. Есть только его тёплые руки, которые то нежные, то жестокие, то гладят, то отвешивают совсем не игривый шлепок.
Одёргивает, когда тянусь к члену и сам доводит до оргазма, одной рукой дрочит мне, а другой сжимает шею, душит и я на секунду пугаюсь, когда перестаёт хватать воздуха. Любые мысли и страхи отходят на второй, а то и на третий план, когда всё плывёт перед глазами, а ощущения наоборот становятся насыщеннее, будто подкрутили контраст. Отпускает с первым же спазмом, скрутившим тело, хватаю воздух ртом, голова кружится и перед глазами мерцают цветные круги. Не отслеживаю момента, когда кончает он, потому что даже сфокусироваться не могу, только чувствую, когда последний раз входит до конца и замирает, сжав бедро и шумно дыша в шею.
Отрубаюсь быстро. Быстрее, чем успеваю подумать, что, наверное, лучше свалить домой, я бы обязательно так и сделал, если бы был в состоянии вспомнить, как пользоваться телефоном, номер такси и, в конце концов, свой адрес.
***
Неминуемо наступает утро субботы, но это не значит, что у меня выходной, даже при условии, что пятницу я, как и все, праздную попойкой. Умные часы на запястье будят вибрацией в семь тридцать, сразу же бесят, отключаю свайпом, поворачиваюсь на бок и обнимаю тёплое тело лежащее рядом, утыкаюсь в загривок и короткие волоски приятно покалывают кончик носа. Нет. Стоп. Какое ещё тело?
Встаю рывком и тут же жалею об этом. Голова раскалывается так, будто в неё воткнули серп да так и оставили, тело ломит, зад саднит. Стою посреди светлой спальни в прекрасном ничём, если не считать красные полосы царапин на бёдрах.
Ебаный боже!
В голове чуть просветляется, вспоминаю вчерашнюю ночь, ох, ну, хоть не с бывшим переспал, уже зашибись. Мой нечаянный любовник спит, как ни в чём не бывало. Отчасти, к лучшему, никаких неловких разговоров. Аккуратно стараюсь найти свои шмотки: кофта тут же у кровати, остальное приходится порыскать. Случайно задеваю бедром книжку на полке, она плюхается на пол. Уже представляю, как он просыпается и видит меня, сгорбившегося, зажатого и с глазами в пол, воровато ищущего своё шмотьё. Дыхание перехватывает так, словно в шестнадцать вернулся пьяный поздно домой и что-то с грохотом уронил.
Но нет, не проснулся.
В квартире красиво и чисто, будто вовсе не одинокий мужик живёт. К счастью, ни в спальне, ни в студии-гостиной не обнаруживается ни намёка на парня или, не приведи сатана, жену. В ванной тоже: мужской станок «Джилет», шампунь, единственная щётка и пять разных паст. Больной какой-то. Или он как эти люди, которые вечно забывают что-то купить, только наоборот, забывает, что пасту-то он уже купил?
Пока обдумываю это пялюсь в зеркало и замечаю синюшный след на шее. Это даже не засос, самый настоящий укус, такой же на плече и под ключицей. Сожрать он меня вчера пытался что ли? Касаюсь, тоже саднит. Поворачиваюсь спиной, смотрю — там не легче. Что ж, Александр Александрович, за развратные действия в тяжкой форме вы приговариваетесь к ношению водолазки от ушей и до самых колен!
Умывшись и приведя себя в какой-никакой порядок возвращаюсь в спальню. Он все так же спит, но уже обняв подушку. Красивый, расслабленный, на светлых простынях кажется совсем смуглым. У кровати валяется серый плед, явно изгвазданный моей спермой, уношу в корзину с грязным бельём и думаю, оставить ли записку с номером?.. Да, конечно, а потом ждать его звонка, которого конечно же не последует, и изводить себя за то, что вообще оставил. Нет уж, необременительная интрижка — не более.
Удивительно, но я даже успеваю заехать домой, чтобы натянуть выуженную из недр шкафа черную водолазку и взять ноут, в итоге классически опаздываю на пару минут на пять. Мне подмигивает Миха — мой новоиспеченный друг, который всегда занимает место рядом с собой, потому что сам никогда не опаздывает, не спит совсем, что ли — и я приземляюсь рядом с ним.
— Какая вообще пара? — говорю я хрипло, потому что это первые мои слова после пробуждения.
— Севаков, какая-то там история, — шепчет он в ответ, не отрываясь от ноутбука.
«Какая-то там история» — ни о чем не говорит, но «Севаков» — да. Мерзенький молоденький препод, чьи пары нельзя прогуливать даже при смерти, поэтому я тут, а не «мне ко второй» и ещё потереться носом о тот замечательный коротко стриженный затылок. Адреналин сходит на нет и чувствуется острейшая нехватка кофеина и, пожалуй, никотина, но ближайшие полтора часа я её не восполню, лишь достаю ноут и втыкаю в него: разбираю почту, сообщения в мессенджерах, ищу заказы на фрилансе — что угодно, но не пишу лекцию, что до экзамена, то уж как-нибудь сдам.
Две пары тянутся, как вечность, а третью отменяют: университет делает людей жестокими — начинаешь радоваться чьей-то простуде или сломанной ноге. Домой не хочется, там наверняка проснулся отец, а я ещё не придумал, как избежать косых взглядов на все отметины, что на мне оставил мой случайный кавалер, и что отвечать на вопрос «откуда это», хотя мы оба знаем, что меня точно не собака покусала. Поэтому тащусь в кофейню близ корпуса. Там можно наконец-то выпить кофе, поесть и засесть за кое-какую работу.
Кафешка полупустая. Свободны даже любимые столики у окна, выгружаю ноут и плюхаюсь в светлое, мягкое кресло, красота! Не то, что жесткие университетские скамейки. Заказываю завтрак и кофе, когда добираюсь до заказов, то и дело залипаю.
Сумасшедшими флешбеками всплывают воспоминания о том, что было ночью, о том, каким он был горячим, о том, как крепко держал и больно кусал, зализывая и зацеловывая потом места, которые сейчас саднят от прикосновений. Невольно рука тянется потрогать: шею, плечо, под ключицей. Интересно, а на ягодице осталось? Улыбаюсь своим мыслям. Вот, что с людьми делает хороший трах: вчера ещё с горя убивался по любви-всей-жизни, а сейчас в голове почти пусто, если не считать мысли о возможном синяке на заднице.
Краем глаза цепляю идущего сбоку парня в белой рубашке, который резко останавливается, а потом подходит, отодвигает кресло напротив и садится. ОН отодвигает кресло напротив и садится. Будто материализуется из моих мыслей, только одетый, свежий, холёный, улыбающийся. Разжать бы челюсти и что-то сказать, но вот чувствую, если расслабить, нижняя к херам отвалится. Из сотен кофеен в этом грешном городе он пришел именно сюда. Именно сегодня. Именно в это время. Опять в белой рубашке, которая страшно хорошо на нём сидит.
Улыбается, буквально светится от самодовольства, будто только что получил премию «Человек Года», «Любовник Года», «Мужик Года» и «Хрен-знает-кто-ещё Года», и уголок его узких губ слева опять поднимается чуть выше. Сразу заметил. Такая лёгкая асимметрия, а сразу придаёт столько нахальства его лицу. Лицу, которое без света неона выглядит даже лучше, а разве можно выглядеть лучше, чем в неоне?
— Даже номера не оставил. Не хорошо, — сразу с места в карьер и не думает, что обознался.
— Можно подумать, ты расстроился.
— Ну да. Мне понравилось, не верещишь как резаный, когда тебя кусают, а…
— Тссс! — перебиваю его страшно округлив глаза. — Ты ещё тут над нами радужный флаг повесь.
— Ой, какие мы стеснительные. Вчера ночью ты таким не был, кричал так, что соседи, наверняка, меня теперь ненавидят, — в ответ только закатываю глаза.
— Ты пристыдить меня пришел или что?
— Нет, вытребовать номер. По-моему, я заслужил, — подмигивает быстро, незаметно совсем, если так внимательно не пялиться, то можно и не заметить.
— Зачем он тебе?
— Ну, как же. Займёмся сексом по телефону, потом на заднем сиденье машины, потом опять у меня дома, но уже на кухонном столе, — говорит мечтательно разглядывая потолок и потирая свой квадратный подбородок.
— С чего ты взял, что я этого хочу?
— А разве не хочешь? — очень самоуверен, слишком даже, но прав, черт возьми. Хочется всего, что говорит хотя бы ради того, чтобы проверить, действительно ли он так хорош или я был слишком пьян и мне вкатило бы что угодно?
— Я из-за тебя теперь месяц буду ходить только в кофтах с горлом, столько ты синяков мне наставил, — не могу не огрызнуться.
— Подарю тебе тональник. И пудру. И постараюсь аккуратнее в следующий раз.
Ничего не отвечаю, молчу и смотрю в окно, стараясь сделать вид, что мне это всё не интересно и, вообще, он мне наскучил. Смотрю и чувствую его взгляд на себе, на шее, на ухе, в котором так и недотянутый, слава богу, оставленный на четырёх миллиметрах, тоннель. Хочу, чтобы ушел, цокнул языком, подумал, что я малолетний дурачок, и ушел, потому что с меня хватит самоуверенных, красивых ублюдков, они всегда уходят, оставляя выжженную дыру в сердце, а ты потом зализывай. Сам. Один.
Пару минут так сидим и уже глупо выглядит, и шея болит от того, насколько сильно голова в бок повернута, смотрю на него. Расслабленный в кресле сидит, а ведь его, возможно, ждёт кто-то, с кем он сюда пришел, может, даже девушка, у него ведь плейбой на столике и торс рельефный, за ним бабы точно табунами бегают. А он сидит, смотрит точно в лицо и ждёт чего-то.
— И чё ждёшь? — спрашиваю, повернувшись, а он только хихикает в ответ и опять улыбается.
— Номера твоего. Или соцсеточку: вотсапп, вайбер, телеграмм, аська, кто-то же сидит ещё в аське? — пауза, молчим оба. — Ну, тик-ток, на худой конец, — вскидывает бровь и я давлюсь хохотом, хохотом и кофе, который решил томно отпить. — Ну так что? — почти мурлычет.
Я тяжело вздыхаю и диктую ему свой номер, даже не додумавшись соврать последнюю цифру, чтобы уж точно не позвонил или спросить его номер взамен, чтобы уж точно не отвертелся. Уходит подмигнув мне и сказав, что позвонит вечером. Вот и вляпались вы, Александр Александрович, не досохли ещё по одному нахальному красавцу, уже второго подвезли.
***
Домой возвращаюсь под вечер, сухо перебросившись парой фраз с отцом иду к себе. Раздеваюсь и понимаю, что в зеркале опять разглядываю отметины: спереди посередине плеча, на шее и под ключицей, сзади на загривке засос, и маленький, круглый синячок на пояснице, рядом с ямочкой. От пальца? Или, может, не его рук дело, а стукнулся обо что-то? Расстёгиваю штаны, больно хочется удовлетворить любопытство, остался ли на ягодице? Спускаю вместе с бельём и — да, здоровенное пятно, чуть левее центра. Смотрю и ловлю какие-то садомазохистское удовольствие от каждого сине-фиолетового следа, который с моей бледной кожи будет сходить пару недель, а то и больше.
Пугаюсь от резкой вибрации в кармане спущенных штанов, достаю и — нет, не то, чего я ожидал. Не незнакомый номер с сексуальным мужчиной на том конце провода, а вполне себе узнаваемый, пусть и удаленный из телефонной книги ещё месяца два с половиной назад. Глупо пялюсь в дисплей, пока мобильник вибрирует в руках. Что ему нужно, черт возьми? Чувствует он что ли, когда мне хорошо и норовит всё испортить?
Очень надеюсь, что пока буду натягивать штаны уже сбросит, но нет, когда застёгнут ремень всё ещё звонит. И, сам не знаю зачем, беру трубку.
— Надо поговорить, — конечно и тебе привет, как поживаешь? Ну вот как я выцепляю из толпы этих самоуверенных придурков?
— О чем? Между нами, по-моему, всё уже давно ясно, как день.
— Нет, — делает паузу, будто передумывает, но всё-таки договаривает. — Не хочу говорить об этом по телефону, я у твоего подъезда, — на последних словах сердце ёкает и падает куда-то в пятки, дар речи съёбывается примерно в том же направлении, стою в странной прострации, не в силах что-либо сказать, а Денис тяжело дышит в трубку.
Немеет всё и лицо и руки, ноги снова ватные, того и гляди грохнусь посреди комнаты. Два грёбаных месяца выворачивало наизнанку при каждом воспоминании о нём, о его прикосновениях, улыбке и дыхании куда-то в макушку, когда обнимал сзади. Ещё через месяц вроде бы выровнялся, начались занятия в университете, нашел подработку, забил себе дневной график так, чтобы продохнуть времени не было, не то, что на страдания по бывшему, который вдруг сменил ориентацию. И вот он звонит сам, когда я один-единственный день провёл без воспоминаний о нём.
«Хорошо» — отвечаю я ему и отбиваю звонок. «Хорошо» — бьётся гулким эхом в затылке, будто сказанное не мной, а где-то в соседней комнате по телевизору. «Хорошо» — вот так просто? Уже мчу вниз, натянув всё ту же водолазку.
Буквально вылетаю из подъезда, озираюсь по сторонам и за долю секунды до того, как подумать, что меня наебали, вижу его, поодаль. Курит. Разговаривает со своими вечными кентами, для которых я всегда был не то друг, не то брат, не то сват. Замечает меня и машет рукой. Всё та же белая футболка и джинсовка, в которой смотрится как старшеклассник из американского фильма. Показывает палец, мол «секунду» и я послушно стою жду у подъезда.
Телефон опять резко начинает вибрировать, опять пугает и я даже не глянув на номер беру трубку.
— Привет, я обещал позвонить вечером, — доносится низкое и бархатистое.
— А, да, привет, — не сразу доходит.
— Как там твоя попка, не болит? — спрашивает обыденно, будто «как там твой кот, переболел? вроде, у него что-то с глазами было…». — Ты вчера так пасовал, будто девственник, вот я и подумал… ты же не девственник?.. Эй, ты там жив? — пот холодными каплями бежит по спине, потому что Ден договаривает с друзьями и идёт в мою сторону, мило и приветливо улыбаясь, будто не он три месяца назад променял меня на какую-то бабу.
— Аа. Нет, нет, что ты. Слушай, всё ок, я сейчас не могу говорить…
— Не можешь говорить? Тогда слушай. Я обещал тебе секс по телефону, — шуршит чем-то, будто свежепостеленным одеялом. — Сейчас я бы действовал чуть по-другому, ты, наверное, ещё растянутый, не такой узкий как вчера, края твоей дырочки ещё розовые и чувствительные, поэтому сначала тебя нужно как следует вылизать, пройтись языком от самого копчика до гладких яичек. Мм, я оценил. Ты всегда такой гладкий? А, точно, ты же не можешь говорить. Так вот, — продолжал готовить меня, несомненно, к лучшему сексу по телефону, мой новоиспеченный любовник, в то время, как мой бывший подошел и начал расшаркиваться, говоря что-то про ошибки дней минувших.
— Я был не прав, я так не могу, ты мне снился всё это время и вообще я её однажды твоим именем назвал… — Дэн берет меня за свободную руку и косится на телефон у уха.
— Обязательно оставлю твои плавки болтаться на одном бедре и эту твою серую кофточку тоже снимать не стоит, чтобы ты помнил, пока я буду вставлять, в тебя свой язык, что ты вообще-то приличный мальчик, — не шепчет, но интимно понизив голос говорит. Господи, как там его зовут?
Чувствую себя героем тупого ситкома с центряком на любовном треугольнике. На гейском любовном треугольнике. В каком-нибудь параллельном мире мы все втроём могли бы сходить в спорт-бар, хлопнуть пивка и поговорить про то, как Атлетико хорошо нагнул Реал. Но в этом мире я стою перед одним — мудаком, который потоптался по моему самолюбию и сердцу, а теперь думает, что может вот так просто всё откатить назад и слушаю другого — героя любовника, который пусть и трахал меня, как никто до этого, но может ли предложить что-то ещё?
— Может, ты положишь трубку и выслушаешь меня наконец? — требует Дэн немного повысив голос.
— Тебя когда-нибудь трахали языком? — в то же время намурлыкивают мне на ухо. — Раздвигали ягодицы, чтобы затолкать его поглубже, а потом достать не до конца и опять максимально глубоко погрузить внутрь? — да как же его там звали? Максим, точно.
В голове будто что-то щёлкает, обрывается и падает вниз, с грохотом разбившись. Рука Дениса, которая всё это время держит мою, липкая и неприятная, от него за версту несёт сигаретами и чертовски хочется сунуть ему в рот жвачку. Всю упаковку.
Стараюсь не курить, перед тем, как буду плотно взаимодействовать с людьми, чтобы не доставлять лишнего дискомфорта. Этакая забота о ближних, не то, что о якобы любимом человеке. Любимом человеке, который до сих пор, даже для самых близких друзей, которые уже давно обо всём догадались, то друг, то двоюродный брат, то ещё какая несусветная глупость. Этой простой истиной будто бьёт в лоб. Прошу мужчину в трубке немного подождать и кошусь на Дэна.
Что-то заливает про то, как ему было плохо и, что он не находил себе места, что чувствует необходимость быть рядом со мной. При этом совершенно ничего не спрашивая у меня, не интересуясь, как я прожил эти три месяца? Планировал ли сигануть с крыши? Заносил ли лезвие над запястьем и так вот и застывал уже ни о чем не думая? Видел ли его в каждом встречном? А может, вовсе сразу забыл, наплевал и пустился во все тяжкие?
Кажется нелепым, несуразным, неопределившимся ребенком, трёхлеткой, у которой ещё не сформировалось не то, что критическое мышление, а хоть какое-то. Несмотря на то, что старше меня на два грёбаных года.
— Всё, стоп, — торможу его поток сознания жестом. — Если это всё, что тебе нужно было, то давай пока. У меня тут срочное дело, — киваю на трубку с совершенно серьёзным лицом. Кто сказал, что первый в жизни секс по телефону — не серьёзное дело? В каком-то смысле, лишаюсь девственности.
Денис только стоит и хлопает глазами, пока я набираю код домофона и скрываюсь в подъезде. Надеюсь, не набьёт мне рожу потом.
— У тебя там все в порядке? Сказал бы, что ты занят, — слышится беспокойное из трубки и снова что-то шуршит.
— Нет, как раз сейчас
я полностью свободен.
