Друзья? Всегда

      — Что за чушь ты несёшь? — срывая голос кричит Ван, взмахивая руками, в гневе топая и еле сдерживая подступающие к глазам слёзы. Слова, до этой секунды застрявшие комом в горле, сейчас лились несдерживаемым фонтаном, чей поток затмевал всякое здравомыслие, оставляя наедине с эгоистичным подсознанием, — Ты хоть раз думал о том, какие последствия тебе потом придётся разгребать? О том, сколько жертв придётся принести? Ты вообще задумывался, что есть другой способ, что можно избежать всего этого?       — Ван, послушай… — выдыхает Джиничиро, пытаясь дотянуться до руки сына, но тот лишь дёргает плечом, с презрением бросив взгляд на тянувшуюся к нему ладонь.       — Что послушать? Как ты в очередной раз будешь врать мне? Ты постоянно врёшь мне и маме! Что ни слово — ложь! Когда ты только вернулся, сказал, что всегда будешь рядом. Когда собрался на работу, сказал, что это лишь временная мера и скоро ты перейдёшь на работу из дому. Когда уезжал в командировку, обещал, что это лишь на месяц. И тогда, когда мы встретились с тобой после полугода разлуки, ты сказал, что скоро все закончится и ты вернёшься домой. Ты всё это время врал, не так ли?! Так почему же теперь я должен верить в то, что у тебя действительно не было больше выбора? Что принести сотню людей в жертву — единственная способ? Что брать в плен ни в чём не повинных игроков, моих друзей, — единственный верный вариант?!       Ван кричит, в безумии хватаясь за голову, дёргая непослушные каштановые пряди, дрожащими губами произнося слова, которые давно гнили под сердцем, отяжеляя и так непосильную ношу — спасение мира. Здравомыслие мальчика действительно было на грани. Когда все твои близкие друзья с пустым взглядом говорят, что готовы покромсать тебя на кусочки, когда видишь всех пострадавших после террактов, когда слышишь детский плач и взрывы за спиной, когда твой родной отец стоит за всем тем безумием, что тебе пришлось увидеть в свои четырнадцать… Ван облизывает пересохшие губы, покрытые ранками из-за возникшей в связи с переживанием привычки жевать их до крови, и поднимает глаза на отца, сдерживая желание как можно сильнее вмазать ему по лицу. За свои подступающие мысли о том, что он всё же его отец, который его любит, за переживания мамы, которая всё ещё не знает о его предательстве и за тонкий голосок шестого чувства, что этот ублюдок рассказал не все свои грешки.       — Ван, — вспыхивает Казуя, хватая парня за плечо. Названный оборачивается в его сторону и его глаза, пустые и безразличные, переполненные гневом, сверкают в темноте особенно ярко, — У доктора Ямано действительно не было другого выбора! Не было никаких доказательств, а любые попытки достучаться до общественности бы пересеклись организацией и…       Ван толкает его так сильно, что Казуя даже не сразу ощущает, как затылок пронзает болью от соприкосновения со стеной. Он запоздало шикает и вновь бросается к другу, но тот уворачивается, в гневе пиная его по лодыжке. Казуя устоял на ногах.       — Молчи! — верещит Ван, ударив ногой по полу, с таким гулким звоном, что казалось, будто он что-то себе сломал и это кости ударили в пол. Карие глаза парня почти метают молнии и если бы ими можно было убивать, в комнате бы уже остался лишь один живой человек, — Не оправдывай его!       — Я оправдываю твоего же отца, — шипит Казуя, ныряя под занесённой рукой для удара и перехватывая запястье, сжимая до побеления, до тихих ругательств, скрывающихся сквозь хрипы, — Ты совсем спятил?       — Заткнись, — шипит Ван в ответ и отворачивается, поджимая истерзанные губы, хмуря брови. В глазах его застыли непролившиеся слёзы, но он и не думает их скрывать, вновь вскидывая голову, — Ты сам спятил, раз защищаешь его!       Казуе так и хочется шикнуть и сильнее сжать его руки, то хруста костей, чтоб хоть боль вернула в нём трезвость ума. Но он сдерживается, ограничиваясь лишь рычанием сквозь сомкнутые зубы: «Он здесь, рядом и все слышит».       — И пусть слышит, — отвечает Ван, не пытаясь даже сделать вид, что ему не все равно на пронзающий его отчаянный взгляд доктора.       Он воротит нос, морщится, словно ему даже в одной комнате противно, омерзительно находится с этим человеком. И Казуе становится слишком тяжело дышать. Он давится воздухом, толкает Вана и отходит, не отрывая от него разъярённого взгляда. А тот только фыркает и вскидывает подбородок. И Казуя вновь хочет бросится на него с кулаками, когда перед ними выскакивает невысокая, тонкая фигурка, вскидывает руки и преграждает место для драки.       — Хватит! — кричит фигурка осипшим от слёз голосом. И Ван тревожно смотрит, как трясутся распахнутые руки, как стекают слёзы по белоснежной коже. И Казуя тоже в беспокойстве тянет к ней ладонь. Но Ами только снова кричит: «Не сметь драться!» — и поворачивается к доктору.       — Ведите, — приказывает она и идёт следом за осунувшейся фигурой мужчины. В молчании идёт и вся оставшаяся команда, боясь даже взгляд бросить в сторону оставшейся двоицы. А те медлят, не спеша ступать за друзьями.       Ван двигается первым, дёрнув плечами и натягивая кофту сильнее. Белый капюшон скрывает за собою каштановые пряди. Проходя мимо Казуи, он не удосуживает его взглядом, лишь презрительно фыркает и шепчет: «Предатель».       И Казуе невероятно больно от этих слов.       И Вану тоже.

***

      Дождливый день. Затянутое серыми тучами небо, северный ветер, пробирающий до костей, холодный моросящий дождь. Пусть они и не настигают за стенами Н.И.К.О., но мрачный остаток заседает в душа, лишь от одного взгляда за окно. Ами такая погодка не по нраву, но не жалуется. Какой в этом толк, если ничего от одного твоего желания не изменится? Приходится сильнее кутаться в тёплый розовый свитер и потирать озябшие ладони, с тоской вглядываясь в унылый пейзаж.       В Н.И.К.О. она впервые, поэтому не ходит в одиночку. Всегда рядом кто-то из сотрудников или друзей, пусть ещё и не всех таковыми можно назвать. Ран и Хиро, пусть уже и не совсем просто союзники, но ещё не хорошие товарищи. До этого осталось лишь пару часов хорошей беседы за чашкой чая, но эти двое сегодня крутятся вместе за тренировками. Джессика, с которой они даже парой слов не перебросились, рядом с отцом и вряд ли удастся выловить её хоть на минутку. Джин и Юя предпочли остаться в стороне от суеты Н.И.К.О. — ушли в город, как сказали, в кино. Хотя, не исключено, что эти двое просто спасались от разъярённого Казуи.       Последний сам не свой, вечно на нервах ходит и шипит на каждого встречного, спешит скрыться за поворотом. Даже не откликается, если позвать. Зато буркнет какое-то ругательство, за которое по губам дать охота. У Ами все руки исчесались, заняться бы его воспитанием скорее, но она не спешит. Понимает, что нужно подождать. Потому что обстоятельства такие, иначе никак.       Вану тоже тяжело. Но Ами чувствует — ему всё же тяжелее. Тяжелее всякий раз отводить взгляд от отца, игнорировать вопросы о самочувствии от друзей, сдерживать крик в перемешку с отборнейшей бранью на всех языках, которые он только знает. Тяжело ему смотреть и в сторону Казуи, который всякий раз вздергивает подбородок, скрещивает руки и всем своим видом даёт понять, что мириться не намерен и вообще своей вины не признаёт. Ван же лишь фыркает и натягивает капюшон ниже, скрывая темные круги под глазами. У Ами всякий раз сердце от этого сжимается и она спешит отвернуться, смахивая с ресниц набежавшие слезинки.       Всё сегодня заняты, поэтому Ами остаётся на попечении незанятых сотрудников, у которых нет особого желания возится с мелкой девчонкой. Как, собственно, и у Ами нет желания выслушивать их нытьё.       Сотрудница, женщина молодая, от силы лет двадцать семь, лишь указала, куда идти, чтобы найти комнату Вана, а сама развернулась на каблуках и резво скрылась, словно не она тут пару секунд назад недовольно скулила, что у нее много работы. Ами только пожимает плечами и идёт в указанном направлении. Идти по белым пустым коридорам непривычно, но привыкнуть можно. Здесь ещё придется провести как минимум неделю, прежде чем каждый разъедется по домам и забудет всё, что произошло за прошедшие два месяца. Ами ступает легко, почти паря над полом, лишь каблуки стучат и выдают её положение. А она и не против. Даже на оборот, специально ставит ножку так, чтоб чеканить чётче. И на губах цветёт улыбка, с каждым эхом в пустом коридоре.       Найти нужную комнату не становится препятствием. Но вот добиться внимания её хозяина — действительно проблема. Сколько ни стучи — всё без толку. Скорей всего, опять надел наушники и сидит, уткнувшись в ноутбук, думается Ами, прежде чем она решается написать Вану. Короткая трель раздаётся за дверью и вскоре ей на короткое: «Ван, » — отвечают.       — «Что?» — вопрос сухой, без должного беспокойства, которое было прежде. Раньше, он бы написал ещё парочку двадцать вопросов. Но Ами и не жалуется, быстро набирая ответ.       — «Открывай, я за дверью.»       На удивление, из комнаты слышны шаги и вскоре дверь распахивается настежь, впуская свет в мрак помещения. Ван невольно жмурится, потирает опухшие глаза и с вопросом смотрит на подругу. Ами улыбается и смахивает с его щеки крошки чипсов.       — Я хотела, чтобы ты потренировался со мной. Скоро решающая битва на носу, а мне даже попрактиковаться не с кем, — спешит сказать девушка, прежде чем Ван обиженно надует губы.       — А почему не… Хиро? Или Ран? — запнувшись на полуслове, словно совсем не то было у него на уме, парень быстро исправляется. Он смотрит с недоверием, но то ли из-за помятой чёлки, то ли из-за мешков под глазами, он выглядит скорее жалостливо, нежели опасно. И Ами не может не пригладить его волосы, поправить складки на одежде и ободряюще улыбнуться. Ван только губы кривит, пытаясь скрыть подбирающуюся улыбку.       — У них тоже тренировка. Своя, — акцентирует внимание на последнем слове Ами, наблюдая, как на щеках парня появляется румянец. Похоже, не одна она заметила «обычные дружеские» отношения между теми двоими. Ван замирает на несколько секунд, раздумывая, пожёвывает губы, даже не пытаясь себя отдёрнуть от этого, раскрывает, а потом вновь закрывает рот. На языке у него вертится лишь одно имя, но он молчит.       — Хорошо, — вздыхает парень и, схватив сумку у двери, идёт впереди Ами. Девушка, конечно, знает, где находится нужная им комната, даже говорит номер, но следует позади, продолжая чеканить шаг. Тихая поступь Вана совсем не слышна, только тяжёлые вздохи с его стороны оглашают коридор.       Когда Ван устало распахивает дверь, после в испуге запирая на пороге, Ами с хитрой улыбкой проскальзывает под его рукой и мягко, невесомо, вытаскивает его за запястье. Тот даже не сопротивляется особо, поддаваясь её нежным движениям. Его глаза прикованы к ещё одному человеку в комнате.       Казуя вскакивает со стола, ошарашенно тыча пальцем в пришедшую двоицу.       — Ты что здесь делаешь?!       — Нет, что ты здесь делаешь? — спрашивает Ван, опуская сумку на диван. Его приятная бархатистая ткань скрипнула, когда по ней прокатился ремешок.       Оба спорщика устремляют свои глаза на Ами, которая, как ни в чём не бывало, завела руки за спину и стоит поодаль, посредине зала, чтобы в любую секунду подскочить и разнять драку. На её розоватых губах, блестящих от блеска, играет слабая улыбка, с едва заметной тенью угрозы. И Ван, и Казуя опасливо облизывают губы и снова обмениваются взглядами. Оба вздыхают практически одновременно, в нависшей тишине один поправляет сползшую бандану, второй дёргает шнурок от капюшона. Теперь уже ни один из них не поднимает рассеянного взгляда.       — Итак… — начинает было Ван, но замолкает, когда за ним повторяет Казуя. Но тот, будто осмелев после запинки бывшего друга, продолжает, высокомерно вскидывая голову.       — Пришел наконец извиниться? — скрещивает Казуя руки на груди и опирается на стол. Его собеседник молчит и что-то недовольно бурчит себе под нос, — Что, стыдно, а? Совесть наконец достучалась?       — Тебе самому бы не мешало извиниться, — рычит сквозь сомкнутые зубы парень, резким движением вырывая шнурок, в следующее мгновение отправившийся в карман брюк, — Ты не лучше меня.       — Да ладно? — сарказм так и льётся с губ Казуи и он не спешит осадить себя, — И это мне говорит тот, кто считает своими врагами не только лучших друзей, но и собственного отца!       — Заткнись! — Ван не сдерживает крика, отступая на шаг назад, в гневе сжимая кулаки. В последних силах сдерживая себя, чтоб не кинуться и не вырвать несколько рыжих патл из чужой макушки, — Не вмешивался в наши семейные дела!       — О, так всё ещё для тебя семья, да?       — Да, чёрт возьми, — Ами чувствует, нутром чувствует, как тяжело произносить это парню. Но тот продолжает, с гневным огоньком в глазах, — Так что не лезь. Это наше личное дело. Тебя никто не просит влезать в наши разборки!       — Уж поверь мне, — выговаривая каждое слово, Казуя, словно змея ползёт по земле, медленно, но грозно приближается к собеседнику и хватает того за плечо, дергая на себя. Ван не пытается сопротивляться, лишь рычит что-то, не поддающееся переводу, — Это моё дело. Раз я ввязался, мне и распутывать.       — Тогда и не лез бы! — кричит Ван, дёргая руку, не особо прикладывая усилий. Скорее так, для вида. Он поднимает ореховые глаза, под которыми темнеют синяки, быстро наполняющиеся слезами, и охрипшим голосом продолжает, — Просто бы попросил вернуться. Теперь ты влез в террор мирового масштаба, тебя посадят!       — Я бы не стал убегать! Зная, чем рискнул доктор, я готов пару годков отсидеть! К тому же, он возьмёт всю ответственность на себя, — Казуя переводит взгляд на собственные руки, которые оттолкнул Ван, и шепчет, в отчаянии сжимая кулаки, — Сколько бы я не пытался его переубедить, он продолжал настаивать, что незачем мне влезать в это.       — И прав он! — кричит парень, зарываясь пальцами в волосы. С губ срывается болезненный стон и по щеке бежит первая слеза, не удержавшаяся на поддрагивающих ресницах, — Мне и отца хватит. Не хочу, чтобы меня снова все оставили!       — Не думай только о себе, — говорит Казуя, но уже не так уверенно, как прежде. Он обводит взглядом комнату, натыкаясь глазами на Ами, но словно игнорируя её взволнованный взгляд, вновь смотрит в глаза Вану, — Доктор думал не столько о себе, сколько о защите беззащитных граждан.       — А обо мне он подумал? — хрипит Ван, срывающимся голосом. Слёзы уже не задерживаются в уголках глаз, медленно стекая по щекам, к подбородку, с тихим стуком разбиваясь об пол, — Он подумал обо всех, ага. Но забыл о собственной семье и о людях, которые пострадали во время террактов, — запинаясь, он стирает с лица мокрые дорожки, но остановится, взять в себя в руки уже просто не мог. Влага снова и снов накапливалась на глазах и бежала вниз, обжигая холодную кожу.       Казуя не смог смотреть дольше и просто отвернулся, с тяжёлым вздохом. Признавать, что его друг прав — не хотелось, но и отрицать было невозможно, что тот говорил верно. Казуе и самому казались действия доктора чересчур крайними. Особенно странно было похищение знакомых Вана, с которыми он ещё и заставлял сына сражаться. Это уже было перебором, учитывая, что можно было бы послать своих людей или устроить небольшую западню прямо рядом с главным компьютером, без участия человека. Ведь это явно было в силах доктора, так почему? И зачем?       Казуя пошатнулся, чуть не свалившись со стола кубарем, когда на него что-то налетело, сжимая в крепких-крепких объятиях. Опустив голову Казуя только сейчас осознал, насколько они с Ваном разнятся в росте. Каштановая макушка его друга едва доставала до подбородка. Плечи парня содрогались от едва слышных рыданий, приглушенные чужой толстовкой, заметно быстро намокающей под потоком слёз. Казуя так растерялся, что вновь чуть не упал, когда расслышал, что шептал парень.       — Я не хочу, чтобы меня все оставили. Я не хочу, чтобы вы куда-то исчезли. Я боюсь остаться совсем один. Я боюсь за вас. Я боюсь. просто боюсь.       У Казуи всё в груди защемило, он не знал, что делать. Он не особо умел успокаивать людей, этим всегда занималась Ами или Ван. Но сейчас последнему самому нужна помощь и рыжему казалось, что точно не от него — того, кто довёл его до такого. Он попытался найти поддержку от Ами, но та только покачала головой. Сам. Это он понял. Но вот что делать сейчас — нет.       Осторожно положив руки на поддрагивающую спину, медленно, круговыми движениями поглаживая, пытаясь сказать что-то успокаивающее, но выходило только шёпотом просить прощение. Рыдания через время прекратились, но дрожь в теле и бегущие без остановки слёзы остались. Ван, кажется, прошептал: «Спасибо».       Ами осторожно подошла к мальчикам с нежной улыбкой и затащила обоих в свои объятия. Те разве что повернулись так, чтобы обнять девушку в ответ. Так и остались стоять, трое друзей, в этот дождливый, мрачный день.