миролюбивый

длинные тонкие пальцы подрагивают, зажатая в них сигарета тлеет медленно. миша следит за красной нитью вокруг табака, но смотрит сквозь — мысли забирают его из реальности. музыка, бьющая по ушам тех, кто в комнате, сейчас не воспринимается, будто толща воды перекрыла доступ чистому звуку. парень опускает взгляд, прикрывает веки. голова кружится и сейчас это как никогда мерзко: ощущение потери контроля физического, когда эмоции на грани — хуже не придумаешь. фильтр прожигается; струев, так почти и не притронувшись губами, тушит окурок о перила балкона и выкидывает его в окно. глубоко вздохнув, парень выходит обратно к ребятам: его, конечно, не особо кто замечает. зато ему обзор, как снова этот мудак залезает под одежду арсену, снова они, прижавшись, танцуют под медленные биты трепа, словно в этом действительно есть романтика. если только мерзкая и липкая, с запахом прометазина и тошнотой. миша продолжает смотреть в ступоре мерзком, его притягивает отвратительная красивая картина: арсен ластится так мягко, его талию комкают, наверное, до синяков, он стоит так неустойчиво в кроссовках с высокой платформой, от чего все ближе-ближе-ближе жмётся, а волосы (струев знает, как они пахнут — этим чертовым шампунем с банальными полевыми цветами, который был взят как первый увиденный, но как назло ему пошёл), они слегка влажные, липнут к лицу. мишу тошнит: это красиво, это ебаное искусство. он бы лично снимал на лучшую камеру, а потом включал на каждом билборде, на каждом телеэкране. но этот фильм — влажное, мокрое и, черт возьми, чужое, не его, он тут — зритель и не к месту. щеки струева краснеют, когда арсена целуют. он смотрит, как арсен приподнимается на носочки и так по-взрослому отвечает, страстно и с желанием — серьезно, не для лишних глаз. миша все ещё ощущает себя так, словно он подглядывает в дверной глазок, а не арсен со своим недопарнем стоят посреди комнаты, забывшись в прелюдиях. взгляд опускается в пол; струев натягивает капюшон худака и идёт на выход из этого блядушника, плечом нарочно задевает ебыря арса невольно на выходе скатывается в мысль, что его любовь — просто шлюха. себя убеждает, что выше этого. отворачивается, завидев тени знакомых фигур в далеке, мимо проходит, игнорируя приветствия и кивки, и не смотрит, не смотрит, несмотритнесмотрит. пока не находит себя в чёрных скинни на прожженном диване, в руках бутылка с парой глотков, а на коленях рассыпается арсен — он уже не в состоянии, засыпает, давит смазанную улыбку искренне; парень тает на чужих острых коленях, его фланелевая рубашка виснет между, точеными лопатками в худые бёдра — колит, болит, но выше гораздо, не будущие синяки на ногах. миша понимает, что усни этот мальчик сейчас, никто о нем не позаботится, даже сам миша не сможет: и к себе не взять, и адреса его не знает. потому, кинув ещё разок взгляд на прикрытые веки, миша не торопясь тянется через парня к столу, к своему телефону, по которому уже хаотично рассыпан снег, чей-то карточкой со стола пытается подрагивающими руками привести все в линию более-менее ровную. а после заставляет арсена повернуться на бок, будит, что-то на ухо говорит, но арс и без слов понимает: дорога перед ним, тут ясно. через минуты арсена пробивает поговорить, он, едва различимо в музыке с колонок, что-то рассказывает, миша даже не слушает, просто смотрит, как слишком живой взгляд блуждает вокруг, как ладони парня мнут друг друга, как он весь ёрзает. а потом тот хватается за мишин телефон, тянется, буквально из-под носа у какого-то парня забирает зип, рассыпает по экрану с уведомлениями полтора грамма и старается ребром ладони привести дорогу в вид. арс поворачивается к младшему своему и ещё несколько минут убеждает его закинуться, потому что тот слишком вялый, они сюда веселиться пришли. и все это следует к тому, как миша с силой тянет арсена за локоть, прижимает к стене, зажимая собой, и целует, наконец, блять, целует. он получает долгожданный ответ и руки вокруг своей шеи, — петля затягивается и начинает душить, оставляет губами синяки на тонкой, что глаза закатываются. утром обнаруживается пустота простыней, словно все — галлюцинация, но чертовы засосы, резинка и подобные мелочи доказывают, что это — на яву, оно было: они, блять, трахались в комнате квартиры одного из общих знакомых, даже не закрыв дверь на замок. пьяные, объебанные, полные страсти в два раза больше, чем это возможно у искренне влюбленных. те крупицы, что миша помнит, он складывает в своём сознании и запирает, не чтобы кто-то не увидел, а чтобы самому не наткнуться и не сорваться. когда он видит арсена в следующий раз, у него немного перегорает. самого в шок кидает осознание, что ему, кажется, плевать, что парень сидит на бёдрах у другого и смеётся, облизывая пересохшие губы. даже не интересно как-то становится: он сейчас там, как недавно был на мишиных коленях, совсем скоро его раскидают по кровати и утром, пока вариант на ночь будет спать, уйдёт, собрав вещи и едва оставив воспоминания. миша делает фиолетовый глоток и выходит из комнаты, улыбаясь самому себе; не замечает снова провожающего взгляда.