Love is war

Стены этой комнаты похожи на кровавый забор. Это первая мысль, которая из раза в раз приходит в голову Накахаре, и явно не собирается уходить. Темно-бордовые, массивные, местами почти черные — словно бы утонувшие в реках крови. В какой-то момент юноше чудится мерзкий запах железа. Резкий, холодный, отдающий кислотой на небе и чем-то, отдаленно напоминающим мидий, запах гниющей крови. Черный высокий потолок с танцующими на нем бликами от зажженных позолоченных канделябров на столе давит, прижимает к полу и заставляет поежиться. В этой комнате нет окон. Вместо них — темные массивные занавески. Ни один луч солнца не проникнет сквозь плотную ткань — она сожрет любой посторонний источник света, не оставляя ему ни единого шанса. Здесь на стенах по всюду зеркала, куда ни глянь. Тюя бегло оглядывается и ловит несколько своих отражений. В их глазах — усталость и страх, смирение и отвращение к самому себе. Ужасно-ужасно-ужасно. Он стоит в центре помещения, переступает босыми ногами по шершавому дорогому ковру и не осмеливается поднять глаза. Атмосфера кругом душит, комната кажется просто огромной и отвратительно пустой, а сам он — весь как на ладони. В самом центре, за тяжелым дубовым столом сидит в, поистине королевском, кресле Он. Улыбается лукаво так, что парень чувствует, как подгибаются от липкого чувства острые колени. Прожигает взглядом насквозь, и Накахара еле сдерживает слезный позыв. Хочется спрятаться, убежать, скрыться как можно дальше, свернуться где-нибудь в светлом и теплом месте клубком и не выходить. Пока этот человек не уйдет прочь, пока не перестанет жечь глазами дыру в теле. Но все, что остается сейчас юноше — ощущать пронизывающий до костей холод и перебирать ступнями по полу в нерешительном страхе. Тюя знает, что он весь сейчас в Его власти. Смирился давно, перестал сопротивляться, подчинился целиком и полностью, — по крайней мере так легче себя уговаривать. Сил бороться нет уже давно, смысла тоже. Звенящую, почти физически ощутимую тишину, разрезает прохладный, полный легкой издевки и превосходства голос: — Ну же, Тюя-кун. Чего же ты ждешь? Накахаре противно от самого себя, когда он стягивает с себя болеро. Ткань с тихим шелестом падает к ногам — стулья слишком далеко, а юноша не рискнет сдвинуться хоть на метр без приказа. Тонкий шрам под лопаткой отозвался фантомной болью — напоминание, насколько опасно выводить Его из себя. Следом за болеро — жилет. Тонкие пальцы трясутся в безуспешных попытках расстегнуть крупные черные пуговицы, но стоит услышать, как Он барабанит самыми подушечками по столу в ожидании, как материал трещит по швам и тряпкой спадает с узких плеч. Позже он подберет другой. Не черный под цвет болеро точно — чтобы не оставлять воспоминаний. — Я жду. Всего одна фраза, и Тюя не сдерживает всхлипа и прикусывает нижнюю губу до боли. Рубашка летит к остальной одежде вместе с кожаными ремнями портупеи. В штанах юноша путается и почти рыдает в голос. Он всем нутром чувствует Его раздражение и нежелание ждать. Накахара не желает повторения «уроков послушания» после которых он еще с неделю отлеживался в лазарете, заливая в уши сестрицы Кое что-то про дверные косяки и неудачные миссии. Нижнее белье парень стягивает уже совсем неохотно. Тело сотрясает дрожь безысходности — он стоит посреди кабинета полностью обнаженный — только на руках поблескивают в свечах перчатки, а на шее бляшкой сверкает черный ошейник. Холод пробирает до самых костей, щекочет нервы и совсем неласково лижет лицо. Тюя по-прежнему жаждет позорно сбежать. Рука в белой шелковой перчатке манит к себе указательным пальцем кротко. Лишних слов нет — Он их ненавидит. Он вообще многое терпеть не может — Накахара усвоил это довольно скоро. Каким бы спокойным внешне не выглядел этот человек, как бы сладко и приветливо не улыбался — в его душе сами черти разводят костры из ярости и жажды крови. В алых глазах поселился Дьявол, Сатана, да кто угодно. Тюю трясет, стоит только им пересечься взглядом. — Б-Босс… Парень останавливается у стола. Смотрит куда угодно — на позолоченные канделябры с игриво пляшущими огоньками, на гладкую отполированную поверхность, на документы сбоку. Куда угодно, лишь бы не на него. — Я разве разрешал тебе говорить? — сталь в Его голосе режет на живую, без наркоза. Он встает со своего трона, ленивыми размеренными шагами, постукивая еле слышно маленьким каблуком лакированных туфель по полу, обходит сбоку рабочее место и останавливается возле низкого парня. Тюя дышит шумно и часто, а стоит заметить что-то блестящее в Его руках — сердце и вовсе заходится бешенным ритмом, а дыхание перехватывает. — Босс! — Я. Разве. Разрешал. — Мощная рука резко хватает парня за рыжие кудрявые пряди и притягивает к бледному лицу своего обладателя. В глазах напротив плещутся реки горячей крови, дыхание холодит и без того ледяную от животного ужаса кожу. — Открывать. Рот. Мужчина тянет Накахару обратно в центр, к куче разбросанной одежды. Парень едва поспевает, вынужден перебежками на цыпочках идти, чтобы не было так больно от натянутых до предела волос. Там, посреди вещей, его наконец отпускают, чтобы тут же резко притянуть к себе за подбородок и презрительно оглядеть. — Ты опять не накрасился. Тюя сглатывает мерзкий комок. — Я не смог бы показаться в таком виде своим людям, Босс. Тут же он получает резкий удар коленом под дых и со свистом сгибается пополам до выступающих позвонков на спине. Босс бьет сильно и метко, знает куда — не даром бывший врач. Накахара пытается откашляться и не смеет сплюнуть вязкую слюну на дорогой полас. Его трясет не переставая, а в голове набатом стучит навязчивое «удрать». Только вот бежать некуда. — Я здесь решаю, в каком виде ты будешь показываться моим людям, Накахара Тюя. От ледяного тона хочется съежится, но в последний момент Тюя все же вздергивает подбородок и смотрит с вызовом, тут же получая звонкую пощечину. Лицо горит, нутро жжет обида и злость на самого себя. Не этого он хотел, когда вступал в ряды Портовой мафии. Сердце болезненно сжалось от мысли об одном-единственном человеке. О том, по чьей косвенной вине он сейчас стоит, скорчившись, и пытается не пасть еще ниже, чем уже есть. Сегодня Он решил устроить вечер допросов с пристрастиями — понимает Накахара, когда его тянут за ошейник. Тело все еще сковано слепым ужасом, до кончиков пальцев чувствуется вся сила и власть, что таится в мужчине напротив. Скальпель в крепкой руке медленно, с ленцой и явным удовольствием вспарывает кожу ошейника. Пряжка глухо ударяется о ворс ковра. Юноша ощущает почти болезненное желание потереть шею, а еще лучше — снова нацепить это сомнительное украшение. — Опять делаешь вид, что являешься ручной псинкой Осаму-куна? — мужчина усмехается зло и перехватывает Тюю за горло, приподнимая. Парень со стыдом ощущает, как от такого положения колышется маятником его член — хочется провалиться сквозь землю от осознания, что Он это тоже видит. — Какая жалость, что меня это так раздражает, не правда ли? Он целует грубо, кусает губы до крови, до боли втягивает чужой язык в свой рот, — так, что Накахара жмурится от непрошенных слез, — сжимает шею до синяков, царапает даже через собственные перчатки. В какой-то момент юноша в Его руках обмякает. Босс улыбается, и улыбка его походит на зверный оскал — он снова победил. Снова запугал бедного мальчика, заставил подчиниться, нутром ощутить чужую силу и мощь. Тюя безвольно опускается на колени, немного сдирая их о ворс и склоняет голову перед Хозяином. Рыжие локоны падают на лицо, скрывая синяки под покрасневшими глазами. Тонкие руки сжимаются в кулаки до белых костяшек. Во всем теле ощущение грязи. Каждую ночь, каждое утро он молится только о том, чтобы тот-самый-человек никогда не застал его в таком виде. Никогда не застал его перед Боссом. Но, видимо, все боги до единого слепы к любой мольбе юного мафиози. По ту сторону тяжелых дверей раздается глухой короткий стук. — Мори-сан? Тюя вздрагивает, а Огай скалится широко и безумно. — Заходи, Дадзай-кун. Его тело все так же оплетают бесконечные слои бинтов. Черный костюм сидит по-прежнему идеально. Накахара пытается не смотреть на своего напарника, чувствуя, как алеют от отвратительного чувства стыда даже кончики ушей. В эту самую минуту парень мечтает лишь об одном — провалиться сквозь землю. Но его тут же едва заметно пинают в бок. «Вставай» — одними глазами шипит Босс. И Тюя встает. Пошатывается в неловких попытках удержать равновесие и все еще отводит пристыженно взгляд. В первую очередь стыдно за голую шею. Дадзай даже не смотрит в их сторону. Лишь по началу скользит безразлично единственным открытым карим глазом по обнаженному телу, а после переводит внимание на бумаги. — Я заполнил Ваш скучный отчет, Мори-сан. Я свободен? В ответ Огай кивает коротко продолжает внимательно наблюдать за своей игрушкой. О, он долго ждал подобной сцены. Накахара смотрит исподлобья в спину удаляющемуся Осаму и кажется слышит тихое «Шалава». Стоит дверям со скрипом захлопнуться, как он вновь падает на колени. — Ну, что такое, Тюя-кун? Накахара не слышит. Да ему, если честно, уже даже плевать. Хватило короткого слова, произнесенного еле слышно, но так и сквозившего презрением. Из голубых глаз крупными каплями падают на ковер соленые горькие слезы. Действительно, теперь уже некуда бежать. Ведь он, Накахара Тюя, по уши и до боли в сердце влюблен в своего напарника.