С самого начала

Ласковое теля трех маток сосет

Всю ночь Гораций не мог заснуть — думал об услышанном, верил и не верил, все сильнее хотел знать больше. Он и себе-то не мог представить, как отреагировал бы, если бы какой-нибудь ученик решил его пытать и легиментировать. Как отреагировал Альбус на самом деле? Почему никак не защитился или не напал в ответ? Что у них вообще случилось? Любопытство грызло все сильнее. Альбус не ответит ни на один из этих вопросов, он не побоялся открыть то, что открыл, как здоровый компромисс в возникшей ситуации, но для Риддла, если попытаться узнать что-то у него, все будет иначе. Он будет сильно напуган, потому что для него сохранить эту историю в тайне — вопрос жизни и смерти, или, по крайней мере, вопрос жизни в магическом мире. Или все-таки Азкабан? Время военное, Гораций точно не знал, как поступило бы с Риддлом Министерство, но Альбус как-то прикрыл. Том и раньше интересовал Горация как образец смешения крови и миров — магического и маггловского. Теперь интерес стал неутолимым. Но Тома не откроешь просто так, нужно, чтобы он чувствовал себя в разговоре довольным и расслабленным, чтобы был заинтересован в хорошем отношении к себе. Нужно сконцентрировать умение располагать к себе. Что ж, посмотрим, какие есть варианты. Разговор должен быть с глазу на глаз. Пригласить к себе? Предлог? В любом случае будет напряжен, барьер учитель — студент. Сначала надо убрать его, они должны встретиться в других ролях друг для друга. Не как учитель, но как наставник, вместо Дамблдора? Гораций понимал, что не потянет. Взрослый опекун — тоже нет, вряд ли Тому нужна опека, он уже взрослый, с такими-то замашками. Чем он вообще занят? Сейчас Том активно добивается признания у однокурсников и Дома Слизерина — признания равным и выше, признания чем-то вроде чистокровки, хотя он им не является. Часть слизеринцев с ним просто не связываются, но и признать, поддержать его претензии не хотят. Что, если стать взрослым, который его признает, поставит вровень? Да, это мысль. Что значит быть своим в чистокровной среде? В конце концов, немногие родословные полностью соответствуют идеалу чистоты крови, поэтому достаточно быть внучатым племянником хоть какой-то знаменитой фамилии и вхожим в несколько влиятельных домов, просто участвовать в некой жизни, обмене визитами… Что ж, это можно устроить здесь. Что-то вроде избранного кружка, куда Том сможет попадать, не называть его кружком чистокровных, чтобы не переходить линию явно… кружком достойных, способных, как-то так. Что-то вроде мужского клуба у магглов, хотя нет, не так, во-первых, приглашение на каждую встречу — лучше бы оно каждый раз зависело от основателя клуба, и, во-вторых, от личных успехов. Это позволит менять состав и поддерживать в тонусе тех, кто захочет быть включенным в список. Задумано — сделано. Гораций и не предполагал, насколько хорошо будет встречена его идея, как быстро встречи Слаг-клуба превратятся в престижное времяпрепровождение. Том оценил приглашение, со временем оценил и то место, которое было отведено ему за столом — прямо напротив Слагхорна. Им было удобно разговаривать друг с другом и со всеми остальными, другим приходилось вертеть головой в разные стороны. Это в некотором роде выделило его из всех и явно польстило, Том оценил. Хеллоуин стал первым большим праздником для нового клуба. Накануне Том предложил праздновать всерьез: — Это день, когда грань между нашим миром и миром мертвых стирается, самым безопасным всегда считалось замаскироваться так, чтобы мертвые не смогли отличить живого. Так и сделаем — каждый из нас наденет белый плащ и серебристую маску на лицо, встретившись, будем использовать заклинание по изменению голоса, так, чтобы мы сами не смогли различить, кто из нас кто. Соберемся за столом, и каждый расскажет самую страшную из историй, о которой слышал или читал. Что ж, праздник удался, если считать, что именно так надо провести ночь перед Днем всех святых — два часа рассказывать страшные истории в кругу неотличимых друг от друга масок. Некоторые из рассказов продирали, что называется, до костей — в истории магов было достаточно пугающих страниц, как легендарных, так и самых настоящих. Когда круг историй закончился, Гораций решил, что с него хватит. — Хоть мы и мертвецы, но тоже хотим есть. Стянув маски и добравшись до десерта, который был, как всегда, на высоте, все вздохнули с облегчением, кроме Тома, который почти до конца просидел молча, слегка нахмурившись. Но уставшие бояться дети расшумелись и развеселились, растопив и его молчание. Хороший момент для разговора. В конце вечеринки Гораций попросил Риддла задержаться на минутку — Том кивнул и остался на своем месте, когда остальные неспешно двинулись к выходу, провожаемые хозяином клуба. Ответив на все шутки и закрыв дверь за предпоследним из гостей, Слагхорн вернулся в гостиную, где Том стоял у книжных полок, внимательно проглядывая их содержимое. Что ж, отличная мизансцена, Гораций знал, что не выдержит прямого взгляда от этого гостя, и даже лучше, если в сложные моменты разговора они будут смотреть не друг на друга, а в одну сторону. Том взял с полки одну из самых ценных энциклопедий. — Жрущие сладкое мертвецы — не совсем то, что я хотел сегодня увидеть, — Том все-таки был не в духе. Недоволен он, конечно, был не чаем, а тем, что кто-то посмел нарушить его сценарий. Гораций не собирался вступать в конфронтацию, но и сдавать полностью территорию своего клуба не собирался. Всегда можно найти компромисс. — Не стоит воспринимать все так серьезно, мистер Риддл, — ответил он с мягкой улыбкой, — настоящая суть этого праздника в том, чтобы посмеяться над своими страхами, сегодня нам удалось и по-настоящему испугаться, и посмеяться. — Вы считаете смех лучшим оружием против смерти? — Единственным, Том, единственным. Ты знаешь другое? — А вы, значит, не знаете никакого другого? — Том посмотрел в глаза Горацию так требовательно и пристально, что тот отвернулся. Слагхорн подошел и взял второй том энциклопедии, заинтересовавшей Риддла, а сам все собирался с мыслями. Все идеи, какой фразой продолжить этот разговор, улетучились. Может быть, отложить? Но он сам попросил остаться… Том не проявлял нетерпения, но когда Гораций все же повернулся и готов был начать, тоже повернулся и снова посмотрел ему прямо в глаза. Теперь это был не просто взгляд, это было как ожог, как пытка, а потом Гораций понял, что Том читает о планировавшемся разговоре, о том, как был придуман Слаг-клуб, о том, что сказал ему Альбус — всю историю от начала до конца, вернее из конца в начало. Потом Том отпустил его, оставив после себя легкую дезориентацию и сильнейшую головную боль. Гораций покачиваясь подошел к столу, сел, плеснул в свою чашку остатки заварки из заварного чайника и выпил, почти кинул чашку на блюдце — так дрожали руки. Том по-простецки сел на краешек стола. — Простите меня, Гораций. Я почувствовал, как вы долго и безуспешно подбираете слова, и решил чуть помочь, но то, что я увидел, слишком зацепило любопытство, а я, к сожалению, не умею делать это так безболезненно и незаметно, как Альбус, никак не удается… Сейчас все исправлю… Том провел рукой над головой своего учителя, и молоточки в висках немедленно затихли, а руки перестали дрожать, стало тепло и уютно. — Я должен поблагодарить вас за то, что решились поговорить со мной… — Так и не поговорил, — заметил Слагхорн. — Это ничего, просто я поспешил. Вот что — Дамблдор решил следить за мной и всем моим окружением вашими глазами — он это получит. Эту часть сегодняшнего разговора он, однако, не увидит — во всяком случае, я постараюсь, чтобы не увидел. Вам потребуется некоторое усилие, чтобы вспоминать о нем. Если мне будет нужно, я вам напомню. И другие разговоры мы иногда будем укрывать от слишком любопытного гриффиндорского взора. Придется еще раз посмотреть мне в глаза, но обещаю — теперь больно не будет. Гораций послушно поднял голову. Когда за Томом закрылась дверь, одна мысль долго бегала по кругу: — Какого лысого Мерлина я влез между этим молотом и этой наковальней? * * * Прыгая через ступени, Том поднимался вверх, из подземелий на шестой этаж, там его ждали привычные столы и шкафы с пустыми книгами, уже приготовленные к тому, что их будут ломать, крушить и жечь. — Ты не отвечаешь, когда я тебе пишу, не смотришь на меня, не читаешь даже моих работ, ставишь отлично любой галиматье, которую я сдам под видом эссе. А сам следил за каждым моим шагом! — проорал он… Комнате. Салазар всегда смеялся до слез над этими вспышками ярости. Вот и теперь. — А что ты хотел, заграбастав кольцо, за которым он охотился всю жизнь? — еще больше старинного, хорошо выдержанного смеха. — Об этом он ни слова не говорит, — Том ждал этого упрека от Дамблдора, но так и не дождался, — ему не понравилось, что я сделал с магглами, сколько я не доказывал, что не планировал убивать. — Ему хочется увидеть, что ты сожалеешь… А ты сожалеешь? — резкий разворот и взгляд холодных голубых глаз в упор. Салазар умел мгновенно менять настроение, свое и собеседника, и бить змеями-вопросами. Том иногда добавлял ему магии и любовался, учился. Салазар Слизерин хотел прямо противоположного — чтобы Том не жалел. А Том жалел теперь, что пришлось убить магглу — Дамблдор добился своего. С ней был шанс, она была тем, кого он хотел найти. Она была последней, он помедлил, еще надеясь найти способ договориться и оставить ей жизнь, но в ее взгляде прочел, что она готова была променять пассивного, ко всему равнодушного сына на внука, но смерть мужа никогда не простит, и мужа он заменить ей не сможет. Она не хочет жить без него, не будет договариваться. И получила аваду как избавление. Дамблдор сможет полюбоваться раскаяньем, если так этого хочет. — Я немного жалею, что получилось так, как получилось. Я настраивался совсем на другой разговор, не был готов к его фокусам, а дальше понесло просто. Дамблдор прав, надо было иначе… Все это соберу в кучу, и покажу ему, должно хватить. — Ты так думаешь? Шкафы и столы Тома давно исчезли, теперь это была очень странная комната с очагом посредине, длинными резными столами и лавками, шкурами на полу, запахом сухих трав. Уют, как представлял его Салазар. — Все видят то, что хотят видеть. Не так много от меня и нужно. Только больше никаких разговоров в коридорчике — ты откроешь мне его дверь, — Том лучше умел быть резким и приказывать в таком настроении. — С чего ты взял, что я стану это делать? — для Слизерина был подготовлен стул с высокой спинкой, деревянный и грубый, но явственно готовый стать прообразом для будущих монаршьих тронов, усыпанных драгоценными камнями. Вернее, Салазар приготовил его для себя, снова и снова пытаясь занять в их паре то место, на которое претендовал — Ты можешь — это твой замок, тебе все здесь подчиняется, — Том просил о помощи, сколько бы его тон не был уверенным и твердым, ему пришлось сесть на скамью рядом, принимая сейчас роль ученика. — Ты не понял вопроса. Том хотел продолжить, напомнить о тех случаях, из которых следовало, что перед Основателем открываются здесь любые двери… и осекся — понял вопрос. — Ты боишься, что мы поговорим, и я отдам ему… — Не слишком. Я принял меры, как ты помнишь, чтобы этого никогда не случилось. — В заклинании были слова о том, что… «я решаю его смерть»… — Вот именно, и пока тебе рано. — Что это значит? — Что ж, пора объяснить, раз ты не в состоянии понять заклятие, которое сам и наложил. Позорище — десять веков назад англичанин-маггл не мог считаться сколько-нибудь образованным, если не знал в совершенстве латынь; маг не мог быть магом, если не мог сложить на этом языке заклинание, точно соответствующее его желаниям, — Салазар говорил это далеко не впервые, а вот следующие слова Том ждал несколько месяцев, — Если Дамблдор наденет кольцо, его плоть начнет медленно тлеть дюйм за дюймом, причиняя мучения, но он не сможет прекратить их сам — ты решишь, когда ему умереть. — Я должен буду убить его? — Том читал и перечитывал текст много раз, но каждое из слов можно было понять и так, и этак, и чем больше думаешь, тем больше смыслов видишь, а какой правильный — все непонятней. Латынь в Хогвартсе не преподавали. — Или смотреть на его мучения, как больше нравится. — Прекрати! — Том ударил кулаком по столу. Обычно он бледнел от гнева, но сейчас его лицо покрылось некрасивыми красными пятнами по щекам и даже подбородку. Том мечтал сделать кольцо недосягаемым, или хотя бы контролировать доступ к нему, с того момента, как узнал о нем, но не смог придумать волшебства, которое Альбус не мог бы взломать или обойти. Поэтому, когда Салазар закинул наживку, Том проглотил ее, как глупая голодная рыбина. Теперь он не мог бросить кольцо в пещере или что-то подобное, и просто отдать не мог — должен был добыть секрет, короче говоря, болтался на крючке, внимательно слушая все, что Салазар соизволит сказать, изображая внимающего ученика. Только один раз взбыкнул — когда Салазар хотел превратить его в бесправную пешку в своей игре. Тот раунд Том выиграл, но постоянно за это расплачивался. — Ты злишься, — Салазар взглянул насмешливо, наслаждаясь властью, — значит, ты не прав. Тебя это не отталкивает, не вызывает отвращения. В тебе отчетливо видна способность и даже склонность, ты уже распробовал власть такого рода. Ты отрицаешь ее в себе, многажды высмеяв Дамблдора за подобное отрицание. Как будто ты веришь, что это достойно порицания, — Салазар прошел по комнате, не сместив ни пылинки, — Заметь, он похвастался твоим поведением. — Похвастался? — Слагхорну. Все, что человек рассказывает, в том или ином виде хвастовство, хотя иногда и очень завуалированное. Дамблдор рассказал о тебе, и Слагхорн не отшатнулся, а почувствовал лишь жгучий интерес, начал искать и нашел способ проявить себя твоим сторонником. Итак, ты одобрен ими обоими, не забудь об этом. Том улыбнулся — с этой стороны он не смотрел. — Итак, дверь я тебе открывать не буду. Зачем ломиться сквозь запертую дверь? Кажется, ты хвастал, что умеешь летать. Начинается зима, а его окно так и остается приоткрытым весь день, хотя он совсем не похож на стоика. — Ты смотришь на его окно? — заметил Том — Я стараюсь видеть возможности, а не только смотреть на них. Тебе нужно узнать, что он задумал. — Салазар, конечно, имел ввиду, что он хочет это узнать, а Том должен не просто подчиниться, а тоже, конечно, захотеть. — Кольцо не дает бессмертия, множество моих потомков, а твоих предков, начиная с меня, умерли, нося его на пальце. Оно дает только возможность вызывать мертвых по своему выбору. Но я не могу колдовать и чем-то помочь в битве, и никто из умерших магов, думаю, не сможет, даже Мерлин. Хотя, может, Мерлин способен и на это — никто не знал пределов его магии… Мне пока непонятно, как твой Гриффиндорец планировал победить с помощью нашего фамильного кольца самого сильного, непобедимого мага современности. Вашей современности. — Но он уверен, что смог бы. Он полностью лишился разума от радости, что нашел его. — Я это слышал уже неоднократно, Том. Было бы понятнее, если бы он планировал найти другие предметы, другие Дары Смерти. Плащ -невидимка делает, как нетрудно догадаться, невидимым, и, что гораздо полезнее, человек в нем не может умереть. С этим плащом только одна проблема — старость. Еще привлекательней в этом смысле была бы Старшая палочка, дающая обладателю абсолютную неуязвимость в бою. С ней бы он победил любого, самого сильного мага, но зачем ему кольцо… Ты должен это узнать. — Может быть, он считает, что найдя один Дар, сможет как-то найти все остальные? — Возможно, если его эксперименты с поиском так успешны и прибор, который ты показывал, может больше, чем искать людей. Но тут я тебе не помощник, мои знания — боевая магия и ментальные искусства. — Я попробую узнать, если смогу будет помириться с ним, поговорить… У меня получится, всегда получалось. Салазар снова рассмеялся. — Поговорить…— раскат смеха, — одного раза хватит или придется два? Том, несешь бессмыслицу. Годы, изучение всех его тайн и слабостей, планирование, и, может быть, только может быть, тебе удастся узнать это. — Но, — Том нахмурился, — обычно я могу узнать у него то, что хочу. — Я подозреваю, только тогда, когда он сам этого хочет. — Ты все усложняешь… годы, планы. Все получается само. — Ты так думаешь. Но ты говорил, что он ищет знания о бессмертии с самой юности, что прочел о Дарах Смерти в пять и, несомненно, впечатлился. А первый из даров увидел только в шестьдесят. Вот его упорством я восхищен, тебя же еще учить и учить. — Но он ничего не планировал, просто искал, то там, то здесь, и случайно повезло, в конце концов. Только потому, что взял с собой меня в этот архив… — А я, знаешь ли, поставил бы монетку другую на то, что он знал, кто ты такой, уже когда шел к тебе в приют в тридцать девятом году, и все его недетские игры с тобой — часть великолепного плана. Такого же плана я жду от тебя. — Ну нет, я не стану так делать, пять лет, получается, коту под хвост, из-за маленькой ошибочки кольцо он не получил, план, стоивший пяти лет, провалился. — Еще нет, может быть, мы отдадим ему кольцо. — Что!? — Он вернет его после победы — если я хоть немного знаю гриффиндорцев. Может быть, это окажется единственным способом узнать, что он будет с ним делать. Но сначала, я думаю, мы пустим в ход что-нибудь другое. — Например? — Ты говоришь, он не привязан ни к кому на свете. Ты говоришь, что он испытывает чувство вины обостренно, зациклен на этом. Начало твоего сценария я уже придумал, остальное за тобой. — Придумал? Когда? — Да тысячу лет назад. Наследник Слизерина придет в Хогвартс и выпустит чудовище… — Он выпустит мне мозги, как только умрет первая грязнокровка. — Нет, если будет считать, что это и его вина тоже. Сделаешь так же, как ты сделал, чтобы он считал смерть Риддлов наполовину своей виной. — Но как? — Это ты придумаешь сам. В тот миг, когда он узнает о случившемся, он немедленно должен понять, что мог все предотвратить, что это ОН сделал ошибку. Дерзай. * * * Войдя однажды вечером в свои кабинет, Альбус обнаружил многочисленные пергаменты сброшенными со стола, но не в ярости, не в беспорядке, казалось, они были аккуратно перенесены на пол, чтобы освободить место. Теперь посреди стола стоял думосбор, а рядом — фиал с серым туманом внутри. Два воспоминания. Альбус посмотрел их первый раз, потом второй, третий. И еще много раз. В первом Том и тень Слизерина разговаривали в пещере, говорил в основном Салазар, рассказывал, как и зачем он основал Хогвартс, а еще историю о том, почему он так ненавидит магглорожденных. Один маг, не оставив даже имени своего в истории, испортил жизнь множеству таких же, как он, рожденных у магглов. Века противостояния — цена одного неудачного удара мечом. Вся история магов была бы, возможно, иной, если бы этот удар оказался удачней. Три факультета без всякой вражды — или никакого Хогвартса. Второе воспоминание, по-видимому — уже в Хогвартсе. Огромный подземный зал, уходящие вверх, в темноту колонны, статуя, немного похожая на спутника Тома, его приказ на парселтонге, огромная змея, выползшая изо рта статуи. Это и было чудовище Слизерина, выжило, дождалось хозяина — невероятно. Почему-то его как магнитом притянуло к Тому, они встретились, как старые друзья, Том обнял, насколько мог, огромную голову, они зашептались на парселтонге, кажется, понимая друг друга без всяких слов, даже змеиных. Салазар был удивлен и несколько задет, но Том ничего не замечал. Он уселся на пол, согрел камни вокруг себя, змей, проползя по кругу, окружил его собой. Они были, если не бояться этого слова, нежны друг к другу, очень странно было видеть таким Тома, да и змею такого размера тоже. Когда Альбус уже ничего и не ждал, Том поднял голову, взглянул на Слизерина снизу, из-за своего живого щита и как бы не требуя даже ответа, произнес: — Почему ты ушел, не уведя за собой свой факультет? И почему ты оставил его здесь? — Том ласково провел рукой по спине змея. Салазар долго распространялся о том, что не мог разрушить свою идею об объединении всех магов, снова разделить магический мир, расколоть на два лагеря, начать вражду. Альбус мог бы возразить, что мир магов все равно немножко расколот, Том тоже с этим справился, объяснив Слизерину, что его факультет постоянно враждует с остальными. Потом снова спросил про чудовище, и получил от Слизерина удивительно непонятный и краткий, по сравнение с его обычной любовью к длинным речам, ответ: — Я оставил его в самом безопасном месте, которое знал. Так надо было. * * * Вернувшись к себе несколько дней спустя, Альбус вдруг услышал в спальне легкое потрескивание камина. Сжав палочку, он приотворил дверь. Дрова в камине догорели, угли, краснея, почти не разгоняли темноту. Но Альбус почувствовал, кто в этой темноте прячется, нет, не прячется, просто сидит сбоку от камина, прислонившись щекой к стене, глядя на огонь. — Как они могут ходить на занятия, или веселиться, или убивать время, если знают, что умрут? Подумав, Альбус ответил темноте: — Ты был таким же год назад, — вошел, подбросил в камин пару поленьев, сел на кровать неподалеку. — Я никогда не убивал время, мне всегда его не хватало. — Но не потому, что ты постоянно думал о смерти, как делаешь сейчас. — Ты не можешь знать, о чем я думаю. — Да, теперь твоя защита филигранна. Но я могу догадаться о том, что с тобой происходит, потому что ты лишь ненамного обогнал меня. — Обогнал? — Том чуть привстал, высунулся из своего угла. — В твоем возрасте не думают о смерти, если не столкнутся с ней. Но ты столкнулся. Обогнал меня в том, чтобы пережить, как кто-то важный для тебя умирает. Альбус успел закончить школу, но те дни, после смерти матери, были поглощены темным туманом. Он тогда писал стихи, такие страшные, что после так и не смог их ни разу перечитать, и рисовал свои портреты, завидуя талантливым художникам — они могут оставить после себя что-то, не уйдут бесследно в отличие от тех, кто проживет обычную жизнь. Том не мог не чувствовать чего-то подобного. — Он не был важным. — Том брезгливо поморщился. — Важным было понять, что можешь умереть в любой момент, потому что перешел дорогу кому-то могущественному, о ком даже не знал и чьего могущества не мог представить… — Ты примеряешь его смерть на себя… Нелепую смерть, — заметил Альбус. — Любая смерть нелепа. Каждую ночь вижу его во сне, его лицо без выражения, без жизни. Зачем все планы, все усилия, если однажды мир выключится!? Бессмертие необходимо, без него все остальное бессмысленно. Четко сформулированная цель. Том пришел за пониманием, не без основании рассчитывая найти союзника и спутника. — Это пройдет, — ответил Альбус. Соломон был прав, особенно в том, что «и это тоже пройдет». Но как объяснить? — Это может пройти, если проблема будет решена. Если добуду себе бессмертие. — Нет, время лечит, увидишь. Пройдет год, или влюбишься… — Тебя не вылечило. Ты искал всю жизнь. Том ошибался. Однажды появился Геллерт, ощущение неминуемости смерти ушло и не возвращалось — стало слишком интересно жить, чтобы думать об этом. Просто разговор о бессмертии стал первой связавшей их ниточкой, и Альбус с тех пор шел по жизни, слегка придерживаясь ее. — Ну вот, я искал, а ты нашел, и беспокоиться больше не о чем. — Так ты теперь утверждаешь, что оно дает бессмертие? — ошарашено переспросил Том, — если бы это было так, ты бы попытался его отнять, но ты не пытаешься. Значит, не то. — Это то кольцо, которое я искал. — Тогда почему ты ничего не делаешь? — Том, возможно, просто устал ждать. — Может быть, считаю, что твою защиту снять невозможно? — Альбус улыбнулся легко-легко, чтобы Том не принял это за насмешку. — Это не так, Салазар говорит, что мог бы ее снять, но не говорит, как. Может быть, когда-нибудь я пойму. Не безнадежно. — Может, я боюсь твоей новой гвардии? — теперь можно было улыбнуться чуточку шире. — Не смешно. Много ты знаешь о нас? — Почти все. — Ты не можешь больше читать меня! «Господи, какой ты еще ребенок», — подумал Альбус, — Ты защищен, но твои друзья — нет, и никогда не будут, раз ты не хочешь их учить. Все, что ты делаешь, я вижу десятком пар глаз. — Значит, ты все знаешь, но ничего не делаешь, а ведь мы убиваем. — Я знаю. — И ничего? — Вы убиваете магглов страны, с которой воюют наши магглы. Почему я должен быть против? Том даже растерялся — он должен объяснять Дамблдору то, что тот должен сейчас говорить сам. Так хорошо представлял себе, что услышит — и ошибся. — Ну, мы еще школьники, я думал, ты будешь опасаться за нас, — Том не мог понять, как не ломал голову. Если Дамблдор знал, почему не действовал, не пытался запретить, вообще никак не проявлял, что знает. А не знать не мог, раз умел читать других. Том действительно не учил их защищать разум. — Их ведешь ты, у тебя есть прекрасный учитель военной стратегии. Действуете безупречно — малые силы, большой урон. Я удивлен, что он смог придумать такое. Том был немного задет — никто из его круга не знал, кто придумал план и принял решение. Как Альбус догадался? — Не знаю, стратегия ли это. Салазара разозлили железные птицы магглов, он считает, что маги не должны были допустить, чтобы магглы летали, это слишком уравняло нас. Мы вычислили одну их базу во Франции и наведываемся туда. Практическая трансфигурация, практическое зельеварение, споры и эксперименты в Комнате по Требованию до утра. Потом снова ночь, осенний ветер, тропинка к вершине холма, по которой нужно идти след в след… — Усыпляете всю охрану, накладываете на самолеты разные заклинания, и иногда они не возвращаются. — Никогда не возвращаются. Но кто-нибудь из нас может погибнуть случайно, даже я это понимаю. — Может, кто-то и погибнет. Остальных это, может быть, отрезвит. А убийц мне ведь не должно быть жалко, и это ты тоже понимаешь. — Как будто ты уверен, что с нами ничего не случится, — это не могло быть правдой. Дамблдору все равно, если он умрет? — Пожалуйста, можешь считать так. Я понимаю, что обычная жизнь не для тебя, а они будут тебе семьей, если ты найдешь для них чуть меньше салазарской расчетливости и чуть больше станешь думать о том, что можешь дать им. — Могу, многое — знания, тренировки. И наше сообщество — лучше, чем семья. — Может быть. Только одно мне странно — слизеринского зверя, которого ты должен был выпустить, я так ни чьими глазами и не видел. Почему? — Им нельзя с ним встречаться. — Василиск, — уверенно сказал Альбус. Том кивнул. — А тебе на него можно смотреть? — Смотреть на него можно всем, но мне он не станет смотреть в глаза, а другим — пока не уверен. — Собираешься его выпустить? — как можно небрежнее спросил Альбус. — И ты так думаешь?! На меня давит Салазар, все время чувствую, что он смотрит на меня, оценивая — «не зря ли я разбавил свою кровь». На меня давят слизеринцы — им интересно, что произойдет, если выпустить обещанный Ужас, в том числе что потом будет со мной. На меня давит предсказание. Тоже считаешь, что пророчества всегда сбываются? Или можно что-то сделать, предотвратить? Магглы считают, что барахтаться хуже чем бесполезно. У них есть книга — царь Эдип — Салазар взял ее, когда мы были в Лондоне, и потребовал, чтобы я прочел. Думаю, хотел сказать, что я не отверчусь. Но ведь это магглы. — Насколько я помню эту книгу, пророчество потому и сбылось, что герой стремился этому помешать. Но маги думают иначе. Все пророчества, когда либо сделанные, собраны в Министерстве Магии в огромном зале и каждый, кого коснулось пророчество, может прийти туда и услышать его. Значит, по опыту магов неважно, знаешь ты, что тебе предсказано, или нет. На твой вопрос ответа никто не знает, в истории остаются сбывшиеся пророчества, доказывающие, что такая магия есть. А сколько не сбылось и было забыто — никто не знает. Всегда можно сказать, что это было не пророчество, а очередной бред, или угроза, или манипуляция. Вот сказал Салазар, что придет его потомок и выпустит ужас — может, хотел просто попугать на прощание, и это ничегошеньки не значит для тебя. Я бы на твоем месте просто не думал об этом. — Кроме всего остального, на меня давит время. — А время-то почему? -Это будет длинно. Салазар рассказывал, что у Годрика к василиску были какие-то счеты, он старался извести его, даже специальное оружие сделал для этого, и Слизерину пришлось подземелья не только паролем на парселтонге, который можно подслушать, но и еще одним заклятием, которое не пропускало ни одного взрослого мага кроме него самого, только несовершеннолетних. — И как оно работает? — Как случайность — он любит такие штуки. Если взрослый и окажется в коридоре, с ним произойдет несчастный случай, и он забудет дорогу и почему шел туда. — Скажи, а не поэтому Слагхорн сейчас лежит в больничном крыле, не помня события последних двух недель, да и в целом его память не в лучшем состоянии? — Это еще счастье, что мне удалось его подлатать. Я решил проверить, нельзя ли обмануть заклинание, и взял его с собой. По пути на него обрушилось несколько камней, он упал, а когда я поднял его… знаешь, думал все, навечно в Мунго, такая каша была у него в голове. Пришлось одевать кольцо и уговаривать Салазара объяснить, что за заклинание он использовал. — А ты… не носишь? — Не могу постоянно, иногда ссорюсь с ним, чтобы отдохнуть. В общем, заклинание он мне прочел, а дальше пришлось самому, восстановил, что было возможно, думаю, Слагхорн поправится. — Поправится. Только теперь он тебя боится, думает, что это ты. Спрашивал меня, не могу ли я увидеть, что случилось. Но я не смог. — Скажи ему, что это не я. — Я так и сказал, но лучше ты сам. Том улыбнулся — Альбус действительно хотел, чтобы он находился под патронажем. А куда уж больше. — А Гриффиндор пытался пройти? — Я спрашивал. Салазар сказал, что нет, не пытался, хватило предупреждения, что дорога закрыта, мол, Годрик слишком хорошо знал, на что он способен. — Вполне естественно, что Годрик хотел обезопасить детей, если знал, кого Салазар держит в школе, странно, что отказался от своей идеи. Теперь мне придется это делать. — Это невозможно. — Почему? Очень трудно такое убить, я согласен, но это же не бессмертный зверь. — Этот бессмертный. — Почему ты так решил? — Расскажу, не перебивай только. Это второе, что я хотел тебя спросить — ты ведь знаешь о бессмертии все, что написано нами или магглами. Вот слушай: однажды я сидел в подземелье и думал обо всем этом — не придется ли мне выпустить его, и, может быть, проще его убить… Стал думать, как это можно сделать, могу ли я, может ли кто-то другой. Проблема ведь не в его силе, а в том, что он убивает взглядом, а как биться с ним с закрытыми глазами? Думал, думал, и тут он подполз ко мне, положил голову рядом, а голова у него выше, чем стоящий человек, и вдруг слышу в своей голове голос: «почто мнишь извести меня, детеныш?». Представляешь, как я обалдел, еле понял слова, но это были человеческие слова, а не парселтонг. Я стал его уверять, что просто оцениваю опасность и все такое, но он тоже вряд ли понял и половину того, что я говорю. Потом у меня был разговор с Салазаром, и из него удалось выдавить, что это не просто василиск — в нем частица души его друга, тоже темного мага, который таким образом пытался обрести бессмертие. — Жить вечно в теле василиска? — Нет, там что-то другое, он не так планировал, но понятного объяснения я не получил. Каким-то образом потом он должен был опять стать человеком, но обряд не получилось провести, не знаю. Понял только, что обычным оружием и магией нападать на него бесполезно Альбус слушал, не перебивая, глядя прямо перед собой. — Пока много неясного, но зверь действительно прожил тысячу лет, — продолжил Том, — и частица человека в нем есть, я его пытаюсь разговорить потихоньку, хоть это и сложно. — Хочешь тоже переселить свою душу в змеюку и тысячу лет просидеть в подземелье с василиском? — как можно ироничнее спросил Альбус. — К вам-то никто не придет — знатоки парселтонга на тебе закончатся, а я слишком стар, чтобы пройти коридор, и моя память дорога мне, как… память. Альбус колебался. То, что он увидел и услышал, уже сложилось во вполне определенную картину. Еще опаснее, чем он думал раньше. Но и рассказать, что он видит, тоже крайне опасно, в том состоянии, в котором Том находится, с теми мыслями о бессмертии, который сегодня прозвучали… Но особого выбора не было, неизвестно, когда состоится следующий разговор. — Том, скажи, а ты никогда не чувствовал, что василиск и кольцо тянут из тебя магию? — Василиск ничего такого не делает, а Салазар тянет, конечно. Альбус привстал, и, видимо волнуясь, продолжил задавать вопросы: — А тебе не кажется, что он вытягивает все больше и больше? — Не совсем так. Я чувствовал, что он тянет магию, и однажды решил поэкспериментировать — дать ему больше. Увеличивал и увеличивал поток, насколько мог, а потом он сделал одну вещь, которая меня напугала, и с тех пор я слежу за тем, чтобы поток магии был таким, как я считаю нужным. — Что именно? — Что меня напугало? Когда у него накопилось много магии, он заставил меня сделать нечто, что я не хотел делать и точно бы не стал делать без влияния извне. Причем я не почувствовал, как это произошло, как он влиял на меня. Сама по себе вещь пустяковая — заставил меня искупаться в озере. — А что-нибудь еще ты заметил в этот момент? — Обычно я вижу его полупрозрачным, вернее, он настолько прозрачен, что магглы совершенно его не замечали, когда мы бродили по Лондону, но в момент насыщения он стал непрозрачным, почти материальным. — Вот оно, — воскликнул Альбус. — сначала я думал, что ты разговариваешь с тенью человека с той стороны, что-то вроде портрета, но это не так. То, о чем ты говоришь, доказывает, что рядом с тобой — одна из самых опасных темномагических сущностей. Нет, наверно самая опасная из всего, о чем я знаю. — Можешь объяснить, о чем ты, — мягко попросил Том. — Ты же любитель запретной секции, а то, о чем я говорю, к сожалению, не такая уж тайна. Тебе когда-нибудь встречалось слово крестраж? — Нет, не припомню. А что это? — Вкратце, это предмет, в котором заключена часть души мага, которая может попытаться овладеть чужим телом и магией. — Первый раз слышу. Можешь рассказать мне больше? — Ох, Том. Именно с тобой я не хотел бы говорить об этом. — Как хочешь. Сам поищу… — Том сделал вид, что встает, никого этим, впрочем, не обманув. — Но мне придется. Это не то, о чем стоит узнавать в пятнадцать лет, но у меня нет выхода, раз ты столкнулся с этим. Ты должен узнать, что это, и на что оно способно. Альбус достал с полки справочник зельевара. Очень большой и потрепанный, но вполне обычный. Том обратил на него внимание, когда осматривал эти полки в прошлый раз именно потому, что этой книге нечего был делать в спальне Дамблдора, она вполне могла бы стоять в кабинете. Альбус направил на нее палочку. Легкий взмах, заклинание трансфигурации не было произнесено вслух. Секунду спустя на туалетном столе рядом с полками лежала совершенно другая книга. Потрескавшаяся от времени обложка из толстой темной кожи, заглавие, написанное рунами, золотой краской, раскрошившейся от времени, едва читаемое. «Пути к бессмертию» Альбус так и стоял над книгой, не открывая, не произнося ни слова, будто в последнем сомнении. — Это что, так страшно? — чуть шутливо спросил Том, но фокус, который часто получался у Дамблдора — двумя словами разрядить гнетущую тишину, ему не удался. — Да, это страшно. Альбус перевернул тяжелую обложку, и нашел в оглавлении нужную страницу. Где-то ближе к концу. — Читай. — Может вместе, как мы раньше читали? — предложил Том, — от твоих пояснений бывает больше пользы, чем от некоторых текстов. Хоть у меня и превосходно по рунам, одно дело — школьные упражнения, другое — читать книгу, от которой зависит твоя жизнь. — Ты все-таки понимаешь? Хорошо. Начнем. Альбус сел на стул у столика, Том забрался на кровать с ногами. Постель была такой мягкой, что в нее наверно можно было падать с высоты, как в сугроб. — Цель создания крестража — помешать душе отправиться на ту строну, покинуть мир живых, — Альбус читал медленно, глухо, — поскольку душа отправляется в последнее путешествие только целиком, возникает возможность помешать этому. Для этого нужно разрушить целостность души, отделить ее часть и поместить в хранилище. Тут долгие рассуждения об этом предмете, думаю, что они не имеют для тебя значения, — Альбус перелистнул несколько страниц, — нас интересует способы и возможности. Итак, чтобы ты понимал — для разрушения души нужно стать преступником, совершить преступление, которому нет прощения. Автор предлагает использовать убийство, — Дамблдор пробежал взглядом по странице, морщась, как от боли, — не подойдет ни убийство на поле боя, ни в драке, из мести, в ярости — нужно совершить его хладнокровно, отдавая себе отчет, и так далее. — А потом? — Потом часть души отделится, и после соответствующего обряда, описание которого мы тоже пропустим, будет помещена в хранилище, становясь якорем в этом мире для остальной части души. — Пока не совсем понимаю, почему это важно и с чего ты взял, что это имеет отношение к кольцу и василиску. — Немного терпения. Выбор хранилища, — прочел Альбус новый подзаголовок, — в качестве хранилища осколка души нужно выбрать предмет, обладающий собственной магией, чем более сильной, тем лучше, потому что части души предстоит питаться этой магией, — Альбус поднял глаза, — теперь уже понятней? Вот что говорится далее: В качестве хранилища может быть рассмотрено магическое существо, и даже живое существо без магии, но в этом случае душа будет вынуждена пить его жизненную силу, пока существо не умрет, после чего снова будет вынуждена искать источник жизненной силы или магии, так как существование без такого источника для части души крайне мучительно, как голод для живого существа. Так как остальная часть души тоже держит осколок в этом мире, муки не будут прерваны естественным путем. — Но если это так, моя магия не нужна, — заметил Том. — Я еще не дошел до самого главного, — ответил Альбус, и продолжил читать, — если душа помещена в соответствующий предмет, он, в свою очередь, становится неразрушим для времени и любых обычных заклинаний. Но цель всех этих действий вовсе не в том, чтобы прожить вечность внутри василиска или кольца. Маг может вновь обрести тело двумя путями. Либо над ним будет проведен обряд воскрешения, и он получит новое человеческое тело волшебным путем, либо — все это я решился рассказать тебе только поэтому — он может овладеть магией и разумом другого мага и захватить полный контроль над его телом и волей. — Но Салазар не сможет овладеть моей магией больше, чем я ему позволю. — Возможно, он осторожен и медленно и незаметно ее накапливает. Ему не нужно спешить, он ждал тысячу лет, подождет и еще год, два, десять. Пока ты не расслабишься. Если ты не чувствуешь, что это делает василиск — то все еще опаснее. Может быть, ты не чувствуешь, и тогда у него есть возможность пить, сколько ему надо. Я знаю, как трудно тебе будет отказаться от всего этого, но ты рискуешь жизнью. Я не уверен, что смогу спасти тебя. Не уверен, что будет, что спасать. — Знаешь, сразу после приезда в школу у нас было нечто похожее на схватку, и я ее выиграл. Он хотел, чтобы я показал его всему Слизерину, чтобы доказать свои права, и потом в его плане мы управляли бы факультетом и всеми его выпускниками со временем. Я некоторое время обдумывал это, а потом сказал ему, что никакого «мы» не будет. Я сам справлюсь. И тогда он извлек все, что нарыл в моей голове — стал показывать мне все ссоры, все истории, где кто-то шел против меня, только исправляя воспоминания, каждое было хуже, чем на самом деле, почти убедил меня, но я смог сбросить морок и увидеть его обман. Это сложно было, если бы не тренировки с imperio летом, сломался бы наверно. — Там был василиск? — Нет, этот разговор был а Запретном лесу. Знаешь, странно — я пытался вытащить это воспоминание для тебя, но так и не смог, в воспоминании не видно, как он искажает события, никаких следов. — Может быть, и этот проигрыш — чтобы усыпить твое внимание. Том молчал и думал, следя за мыслью Альбуса по его вопросам. — Ты считаешь, что осколок в василиске и осколок в кольце — части одной души. Альбус кивнул. — Вероятнее всего. Думаю, осколок в василиске был Салазаром отрезан осознанно, а когда он умер, оставшаяся часть души нашла пристанище в самом волшебном предмете поблизости — его фамильном кольце. -Но зачем ему ждать тысячу лет и пытаться овладеть мной, если есть обряд, позволяющий создать новое тело? — Этот обряд не так прост, как и все темные обряды, может быть, вообще невозможен. Он требует принесения жертв, и сделать это должен безмерно преданный человек. Я прочел описание — скорее всего, проблема в том, что человеку с разрушенной душой никто не будет так предан, и мечта об обретении тела таким путем так и остается неосуществленной. В итоге остается только крайне опасный артефакт, жаждущий заполучить тело мага. — Не сходится — у Салазара была возможность овладеть телом любого из своих потомков, но он этого не сделал. Альбус пожал плечами. — У меня нет ответа. Но ты чем-то отличаешься от других потомков. Может быть, дело как раз в том, чем ты от них отличаешься — тем, что тебя пригласили в Хогвартс, и ты можешь войти к василиску. — Я буду осторожен, надо всем этим нужно подумать. — Постарайся пока не брать кольцо в подземелье и не засыпать с ним. И главное — никогда не признавай его права командовать тобой, даже из лучших побуждений. Ты ведь знаешь, любая темная власть начинается с позволения. — Не беспокойся, это я умею. * * * Примерно в это же время далеко-далеко от Хогвартса произошло событие, оказавшее огромное влияние на судьбы всех наших героев да и на магический мир в целом. В русском лесу немецкие маги поймали английского шпиона, работавшего на русских. Заблудился ли он или сам перешел на другую сторону, долго оставалось неясным. Ему не доверяли, хотя он сразу открыл, что обладает редчайшим магическим даром, и смог это доказать. Он долго не использовался так, как должно, хотя его способности стоили другого отношения. Когда Гриндельвальд все же узнал о Морфине Гонте, его ожидал вовсе не взлет шпионской карьеры, ведь Гриндельвальд узнал и о неком безвестном английском мальчике и его фамильном перстне. Том не напрасно опасался могущественных врагов, его планы на жизнь подразумевали, что их, врагов, у него будет много. Но он и представить не мог, как скоро жизнь столкнет его с самым сильным магом Европы.