С самого начала

Стоял весенний вечер, теплый и светлый, но далеко не прекрасный. Альбус разбирал письма, больше похожие на донесения, сидя у окна в кабинете. Совы прилетали одна за другой, не принося ничего хорошего. Они влетали в окно, каждая на свой манер, в том, как легко и энергично впархивала одна, и тяжело вваливалась другая, Альбус видел талантливо слепленные природой портреты их хозяев. Мешок с совиным печеньем опустел за сегодня на треть. Альбус наблюдал десятками глаз своих корреспондентов то, чего не могли знать читающие Ежедневный пророк— армия Гриндельвальда, магическая ее часть, конечно, по прежнему шагает по Европе. Русские маги продвигаются вслед за своими маггловскими войсками, но происходит это слишком медленно. Чувствуется, что силы их не безграничны, они не смогут освободить всех, не успеют. Гриндельвальд слишком легко нашел общий язык с американцами, магглов они ненавидели одинаково. Уже видно, если уметь читать между строк, что Европа будет поделена на две половины, и только на одной из них люди будут равны независимо от того, есть ли у них магия или нет. На другой половине магглы так и останутся расходным материалом или огороженными от магов опасными зверьками. У этого разделения были более глубокие причины, чем хотелось бы признаться. Альбус отчетливо понимал и красоту абсолютного равенства, и то, что сам он не способен до конца увидеть в маггле равного себе, ограничить свою свободу добровольно, как делали русские маги, которые, как казалось Альбусу, пытались создать для всех настоящую справедливость и настоящее милосердие. Вероятно, американцы не допустят более геллертовских экспериментов и прямого уничтожения, но будет ли это принципиально лучше? Альбус мог лишь ничтожно влиять на то, что будет делать в этой большой игре Англия, его рычаг был слишком слаб, чтобы серьезно изменить ситуацию, и это вызывало в нем глухое отчаянье. Шанс что-то изменить всерьез был упущен два года назад, кольцо Воскрешения мелькнуло и стало недоступно, видимо, навсегда. Любые мысли о том, что тогда произошло, и о том, кто теперь им владеет, были под запретом. Окно снова скрипнуло, Альбус даже не обернулся — очередная сова не могла отвлечь его от размышлений. Но шелеста крыльев не было, какой-то другой, совершенно неопознаваемый звук заставил поднять глаза и отпрянуть от неожиданности — на подоконник вползла змея. Прошло более трех лет с их единственной встречи, но Альбус узнал бы ее из тысяч. Бок змеи был сильно обожжен. Только один вопрос: возвращать ли человеку, скрытому в теле пресмыкающегося, его человеческий облик, или сначала лечить повреждения? Альбус выбрал первое, так как людей умел лечить лучше, чем змей. Том после превращения так и остался лежать неподвижно, ни на что не реагируя, потеряв сознание или оставшись совсем без сил. Альбус срезал одежду и исследовал рану. Бок и правда был обожжен, сломано несколько ребер и, возможно, бедро, выглядело все это скверно. Непонятно было, что за заклинание использовано, тот, кто это сделал, не собирался убивать, для этого есть более действенные способы… Альбус срастил кости, затем принялся за соединение мягких тканей. Лучшие в мире зелья отдали поврежденному организму восстанавливающие способности драконов, их кровь на глазах совершила невозможное. Через час жизнь Тома была вне опасности, через полтора активная часть лечения была закончена. Любой медик погрузил бы такого пациента в сон минимум на сутки, но Альбус не мог — возможно, Том не единственный пострадавший, нужно было выяснить, что случилось. Энервейта оказалось достаточно, Том открыл глаза. Они тут же затуманились болью и закрылись, но Том сделал над собой почти видимое усилие, снова открыл их и даже попытался привстать. Альбус остановил его: — Лежи, а то сознание потеряешь. Кто это сделал и где? — Гриндельвальд. — Ты был в Германии? — невероятно! Тысячи магов искали способ проникнуть в Нуменгард, а Тому это удалось? — Он здесь. Ждал меня в Запретном лесу, — отвечая на вторую часть вопроса, Том озадачил Альбуса еще больше. — За кольцом пришел. Ты знал? Он охотится за ним, как и ты? — Да, — Альбус ответил утвердительно, но на самом деле, после стольких лет, эта новость была ошеломляющей. Теперь, хотя бы временно оказавшись в безопасности, Том пытался понять, что вообще произошло. Много лет по крупице он узнавал об отношениях Дамблдора и Гриндельвальда, так и не получил всех ответов, но был уверен, что все связывающее их в далеком прошлом. Он так ошибся? Дамблдор, не в силах отобрать кольцо сам, попросил того, кто был ему больше чем другом? — Как он узнал обо мне? Альбус думал о том же, но даже не вспомнил о Морфине, которого два года считал пропавшим. Том не знал, что его единственный живой родственник на свободе и не мог даже предположить, сколько Гриндельвальд смог узнать о нем и даже о том, что за кольцом Гонтов он приходил с Дамблдором. — Ты как минимум несколько раз надевал его в школе, кто-то мог увидеть. — И что? Я не понимаю. Альбус взял с полки плотный лист и бросил Тому на колени. Это была мрачная неподвижная колдография высокой серой башни. На воротах Том с изумлением рассмотрел треугольник, включенный в круг и перечеркнутый — тот же рисунок под некоторым углом был виден в камне, украшавшем кольцо. — Это же Нуменгард! Кольцо его? — спросил Том пораженно, узнав знаменитую башню-тюрьму, построенную для своих противников Гриндельвальдом. Значит, это Гриндельвальду нужно кольцо, а Альбус ему помогал? Нет, невозможно, кольцо — идея фикс самого Альбуса, и если верить ему — как раз способ победить Геллерта. — Нет, не его, — ответил Альбус тоном, обрывающим этот разговор, — расскажи, что случилось. — Он подкараулил меня в Запретном лесу. Появился на тропе и потребовал кольцо, у него такая менталка, что мне сознание просто снесло. К счастью, с собой у меня кольца не было. Я сказал ему, где оно спрятано, прости, — Том прервался, собираясь с силами, — но он мне не поверил и начал бросаться огнем. Я пытался улететь, но, видишь, неудачно, потом пришлось уползать. Том говорил так, как будто сейчас его это только забавляло. Детская бравада, эйфория от спасения, может быть, от зелий. Он не понимал, что это значит, что будет значить в будущем для каждой судьбы в мире. Геллерт получил еще один Дар. — Где было спрятано Кольцо? Оно уже у него, как думаешь? — нетерпеливо спросил Альбус. — Не думаю, — Том помедлил, последний раз взвесив свое доверие, и ответил, — оно удачно спрятано — у тебя в спальне. Альбус распахнул дверь туда. — Пока никого, — не увидев беспорядка, наложил на окно лучшее заклинание защиты, которое только знал. — Отлично. Проверь — в горшке с таллинарией, со стороны окна. Нет! Я Сам! — Том закричал, и вовремя — Альбус чуть не сунул палец в землю с указанной стороны. Вместо этого он принес горшок Тому, и тот выудил кольцо, пока что целое и невредимое, лишь испачканное землей. Альбус смотрел на камень, не веря глазам — все то время, что он думал о нем, как о безвозвратно потерянном, тот лежал на расстоянии протянутой руки. Не нужно было спрашивать, когда он попал сюда — Альбус вспомнил однажды принесенный Томом конверт. Значит, до этого дня, года полтора назад. Очень-очень давно. Вместо этого он спросил: — Зачем ты лез в окно в таком состоянии? — Когда я дополз до школы, он уже стоял у входа под разиллюминационным. — Есть же другие ходы. — Я знаю, но все они далеко. Показалось проще взобраться к тебе по кирпичной кладке. Альбус решил, что отвлеченных тем достаточно. — Я могу его взять? Он не уйдет без кольца, мне придется попытаться решить проблему. Если оно не подчинится мне, у меня не будет шансов. Оно нужно сейчас. — Нет. Я так и не смог снять заклинание, — Том закрыл глаза, напряженно размышляя. Владеет ли он кольцом, что в эти слова вкладывает Альбус? Последний разговор, в котором Салазар отправил его в Запретный лес, был слишком похож на попытку предать. Что, если он выберет Гриндельвальда? — Не страшно, у меня есть специалист, который поможет, — прервал затянувшееся молчание Дамблдор. Он вернулся в спальню и послал условный знак Генри Поттеру. Пять минут спустя — лучше ожидаемого — магия принесла Генри прямо в кабинет. Портключ, в который не поверил бы ни один маг, прочитавший Историю Хогвартса, сработал отлично. Поттер, который тоже с сомнением относился к возможности попасть прямо в сердце школы, не постучав у входа, удивленно оглядел кабинет Альбуса. Здесь было много интересного, прежде всего феникс, но все это потом. — Это и есть наше кольцо? — Генри не протянул руку, не сделал шага. Одно сканирующее заклинание сменялось другим, невербальная магия заставила воздух дрожать, огонь в камине погас. Затем Поттер схватил со стола первый попавшийся пергамент, и формулы запрыгали по нему. Еще при слове «наше» Том дернулся, но боль или усилие заставили его замереть. Он молча рассматривал совершенно седого человека с мальчишески растрепанной шевелюрой. Тот, закончив писать, подвинул к ним пергамент, исчерканный закорючками, будто кто-то из них мог понять, что там написано. — Вот смотрите, — сказал он, больше обращаясь к Альбусу, — заклинание грязное и мощное, потому что на крови, но хрупкое. Я мог бы снести его одним хорошим ударом. Но под ним другое, одно из самых странных из всего, что я видел, и, несомненно, самое древнее. Оно делает кольцо практически вечным, неразрушимым временем и, следовательно, большинством заклятий. Это старое заклинание нельзя обезвредить, не разрушив как-то кольца. Может быть, я смог бы, если бы понял природу этого заклинания, но оно слишком отличается от всего, что мне встречалось. Если вдруг у вас есть и этот текст… — Это крестаж, — просто сказал Том. — Ты ошибаешься, — с сожалением возразил Генри, — это первое, о чем я подумал, на что оно больше всего похоже, но в нем нет человеческой жертвы. — Да, это крестраж, созданный случайно и без жертвы, — пояснил Том, — человек, создавший крестраж, умер с этим кольцом на пальце, и теперь оно — прибежище второй половины его души. — Все-таки крестраж, — почти с радостью воскликнул Генри, получив разгадку, и тут же сник, — Альбус, прости. Я обещал снять заклятие, но не смогу сделать этого, не разрушив кольца. Я бесполезен… Том и Альбус переглянулись. — Что ж, мне придется надеть его как есть. Том вздрогнул. — Не надо, — прошептал он, — ты умрешь. Том предпочел бы отдать камень, Альбус готов был умереть, но не отдавать. Их беззвучный спор прервал Генри, который после всех своих предосторожностей вдруг положил кольцо на ладонь и внимательно его рассматривал: — Альбус, а у меня вопрос, который, возможно, упростит дело: тебе нужно кольцо или камень? Теперь Генри и Альбус поняли друг друга без слов. Генри знал, что это за камень. Что ж… — Мне нужен только камень, ты прав. — Оба заклинания связаны с кольцом. Если разрушить его, камень останется чист, — Генри задумался на минуту, — осталось придумать способ разрушения крестража, при котором не пострадает камень и половина Хогвартса заодно. Обычно для разрушения крестражей используют адский огонь, но нам он не подходит… — Я знаю способ, — ответил Том, — надеюсь, Гриффиндор не ошибся, и его оружие сгодится. — Меч Гриффиндора? — догадался Альбус. — Мне это тоже пришло в голову, когда ты рассказывал об оружии, которое Гриффиндор создал, чтобы уничтожить другой крестраж. Оружие Гриффиндора, известное каждому школьнику — его меч. — Он ведь в школе? — спросил Том. — Единственная реликвия Основателей, которую удалось сохранить. — Меч в директорском кабинете, — ответил Альбус, вставая, — никому не открывайте ни при каких обстоятельствах, я войду сам. Он вышел, запечатав дверь тем же заклинанием, что окна. Через двадцать минут вернулся почти таким же взъерошенным, как Генри, зато с мечом Гриффиндора в руках. — Пришлось взламывать директорский кабинет, Диппета не было на месте, — успокоил он Тома, уже решившего, что Гриндельвальд где-то в школе, — в остальном пока тихо. Меч Гриффиндора, выкованный гоблинами, должен был наконец выполнить часть задачи, для которой создавался. Альбус вытащил меч из ножен. — Тебе лучше этого не делать, — предостерег Генри. — Сделаю я, я должен, — Том, покачиваясь, поднялся, все еще бледный, — будет сопротивление, с которым никто не справится лучше меня. — Могу я, — попробовал возразить Генри. Задача явно не для мальчишки, только что лежавшем на диване в бинтах, но именно ему Альбус протянул меч. Том немного неловко взял его и шагнул к столу. Салазар Слизерин появился в воздухе посреди кабинета и встал на дороге Тома, вытащив свой клинок. — На кого руку поднял, козявка! Ты же меч отродясь не держал! Возьмись ка за него двумя ручонками, одной тебе меч Гриффиндора не удержать! Держишь?! Молодец! А я наконец то отлуплю тебя, давно пора, — Салазар осыпал своего наследника ударами плашмя, от каждого Тома мотало, кости хрустели, — Девчонка, брось меч, он не для тебя! Том боролся за каждую каплю магии, которую Салазар пил из него, но она была только ручейком в мощном потоке — замок встал на сторону своего создателя. С каждой секундой Слизерин становился материальнее — человек с оружием, которым он мастерски владеет, в кольчуге, которая остановит любой удар. Салазар размахивал мечом, будто никогда не устанет, Том, держа меч Гриффиндора двумя руками, едва успевал подставлять его, пытаясь отбить удары, понимая, что надолго его не хватит. О нападении не могло быть и речи. Салазар продолжал бить словами — грязнокровка, тупица, слабак. Том вскрикнул, когда бок обожгло огнем, словно в него попало то же заклинание, что утром бросил в него Гриндельвальд, или рана открылась. Дамблдор скорее почувствовал, чем понял, что происходит, и лишь на мгновение, большее ему было не под силу, прервал поток магии к Салазару. Этого мгновения хватило, чтобы Том глотнул воздуха, понял, что и взмахи меча, и устрашающий скрежет железа — всего лишь иллюзия, что боль, которую он чувствует — его же воспоминание о ней, что призрак оттесняет его и загораживает собой стол. Он резко прыгнул в сторону. — Кровь магглов… — меч полетел вперед и вниз, перерубив кольцо и стол, — то, с чем ты никогда не мог справиться, — добавил Том, обращаясь уже к обломкам. Его трясло от ненависти. Стало холодно и неуютно — сила Хогвартса, обнимавшая его предыдущие семь лет, отступила навсегда. Том вдруг понял одну важную вещь — крестраж не должен быть один. Случайность дала Салазару второй крестраж, потому что на его пальце в момент смерти оказался артефакт, способный вместить вторую половину души, иначе что бы с ней было? Его последователь должен позаботиться о себе сам. Позже, когда понадобилось вернуть меч Гриффиндора в директорский кабинет, Альбусу пришлось долго возиться, чтобы извлечь его из своего стола, подбадривая себя шутками о том, что, слава Мерлину, перед ним не Эскалибур. Салазар исчез, камень еще держался в разбитой оправе, потерявшей силу настолько, что Том смог доломать ее руками. Он протянул Альбусу камень. — С этим победишь? — Это уравняет наши шансы, будет честная дуэль. Альбус положил камень в карман. Минута колебаний, и они обнялись. — Он невидим идеально, я просто почувствовал его, узнал магию, — предупредил Том. — Ты тоже можешь стать невидимым, — Генри, не спрашивая ничего о невидимом противнике, шагнул ближе и протянул Альбусу тонкий, почти невесомый комок ткани, — против кого-то со Старшей палочкой, верно? Альбус взял ткань, и встряхнув, расправив, надел плащ, сделавшись невидимым. — Теперь я точно вернусь. Хлопнула входная дверь. Том и Генри остались вдвоем. Том не был расположен к разговору, его мысли были с Альбусом. Он снова и снова думал о том, смог бы он помочь, если бы, отбросив прошлый опыт, Альбус взял его с собой? Смог бы он отвлечь на себя, удержать несколько минут, чтобы Альбус получил бы возможность ударить в спину? Но Альбус не согласился бы, в его мыслях дуэль с Гриндельвальдом всегда была дуэлью по правилам… Гриндельвальд и правила… Один взгляд в глаза, и все будет кончено. Генри наоборот, старался не думать об Альбусе и о том, увидит ли он еще когда-нибудь свою мантию. А для этого следовало сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, например, увидеть в юном друге Альбуса будущего коллегу, все таки мальчик суметь уничтожить крестраж, еще не закончив школу — это впечатляюще. Разговорить, несмотря на первое впечатление и холодный колючий взгляд. — Том, скажите… этот человек, крестраж которого вы уничтожили… — Салазар Слизерин, — коротко ответил Риддл. — И вам не жаль? Столько можно было бы узнать у него, — Генри действительно было жаль, что у него не было хотя бы получаса на разговор. Хотя, с другой стороны, разговаривать с крестражем он все равно бы не стал — это слишком опасно. Том невольно уловил желание предостеречь и надавать советов, и этот ход мыслей его разозлил — нужно было доходчиво объяснить, кто здесь на самом деле специалист по темным артефактам. — Я общался с ним два года, и это не было так занимательно, как кажется. Я не узнал ничего такого, что перевернуло бы мои представления о магии. «Может, просто нечего еще переворачивать», — подумал Генри, стараясь подавить самую неприкрытую зависть — два года со Слизерином! Том вспыхнул, будто слова были произнесены вслух. — Нет, он так хотел контролировать, что почти ничему не учил. Каждое заклинание приходилось клещами выдирать. Последняя фраза произвела на Генри неизгладимое впечатление, несколько ночей ему снился Том, пытающий крестажи. Сама мысль о том, что маг может два года общаться с крестражем, преследуя свои цели, и не стать ему ни кормом, ни жертвой, перевернула его представление о том, что может он сам. Стемнело. От окна потянуло холодом. Том понял, что глаза у него слипаются, кое-как дополз до дивана и лег. Генри наконец огляделся вокруг. На полу лежали ошметки школьной мантии, обгоревшие и в крови кое-где, он уничтожил их. Потом взглянул на Тома, и, призвав одеяло из спальни, аккуратно укрыл им. Том открыл глаза и взглянул на Генри, словно ожидая чего-то еще. — Тебе что-нибудь нужно? — спросил тот, — сделать чаю, добыть еды, посмотреть, что с повязками? — Ничего из этого, — ответил Том, — лучше скажи, что это были за заклинания и закорючки на пергаменте? Не руны, не нумерология… Ты узнал о заклинании то, что я так и не смог понять за два года — что большую его часть составляли зацепки, на которых оно держалось. Генри осторожно присел на краешек дивана, стараясь не причинить Тому лишней боли. — Вообще-то это наши семейные наработки, — ответил он, — но, если захочешь, можем как-нибудь поболтать о том, чему тебя все же учил Слизерин, и о моих закорючках тоже. После экзаменов напиши мне. Меня зовут Генри Поттер. Том прекрасно знал, что означают в среде чистокровных слова «наши семейные наработки». Этим не делятся с чужаком, не членом семьи. Генри наплевал. Он назвал цену, но так открыто и честно, что это могло только подкупить. А еще, сидя рядом, он машинально подоткнул одеяло, чтобы Тому было теплее. — Договорились. Я напишу.