Я соскучился

      Скучно. И грустно. И одиноко ещё – просто пиздец. Ещё и непонятно, что с этим делать. У Чонина, вроде как времени не должно быть на всё вот это розовато-сопливое, ведь камбэк, продвигаться надо, на ночных съёмках полуголым скакать – и это уже довольно холодной осенью-то! – и упорно делать вид, что он не Кай, а злобный клон. И вроде получается даже. Чонин сам себя на фотографиях не узнаёт. И ладно бы только на фотографиях. Он последнюю неделю даже в зеркале себя не узнает: стоит с мешками под глазами, похудевший ещё больше, и всем своим видом говорит, что ему бы, если не сна часов эдак на двенадцать, то хотя бы немного внимания и ласки. Да, он взрослый и, вроде как, состоявшийся мужчина. Вот только к тому, что тебе не надо им быть постоянно, привыкаешь слишком быстро, и поэтому скрывать тоску по ушедшему в армию ласкодарителю становится всё сложнее. Как и не выходить из образа мужика-мужика. Впрочем, Чонин все распланировал: у них завтра последняя фотосессия, после которой он совершенно незаметно, аки ниндзя деревни скрытого листа нарисует такого сыбастьяна, что ни одна живая душа даже не поймёт, как так вышло и где этого ниндзю искать. С таксистом он уже обо всём договорился. Единственное, о чём он позаботиться банально не успеет, – макияж и одежда.

* * *

      Чонин соскучился по Кёнсу так, что хоть на стену лезь – впрочем, он и лезет. Не на стену, правда, но любой забор на пути к Кёнсу приравнивается к стене, которую надо преодолеть. И плевать как-то, что колючая проволока едва ли не в задницу впивается и чуть без глаза не оставляет. На руки как-то всё равно – ладони заживут быстро. Напрягает, правда, странное пощипывание, но Чонин это на холод металла списывает и упорно к своей цели идёт ползёт. Он, наверное, не зря кучу боевиков пересмотрел, потому что он даже от прожекторов прячется практически идеально. И его, видимо, любовь окрыляет (и отупляет заодно, потому что незапертая дверь буквально в двух шагах), потому что через забор он перемахивает довольно лихо, управившись всего за несколько минут. Чонин крадется как типичный ноль-ноль-семь, нахуя-то кувырками от прожекторов убегает и всё ищет, где же на этой базе кухня. Да, сейчас уже вечер, но, вроде как, только недавно должен был закончиться ужин – он должен, обязан просто Су застать.       Благо, с ориентированием на местности у Кая всё же лучше, чем со скрытным проникновением на базу. Сюрприза у него не выйдет, потому что Кёнсу ещё минут пять назад предупредили, что тут один пришибленный старательно к нему лезет. Лазутчику даже поблажку сделали, не став сразу скручивать и под белы рученьки вести к начальству, решив посмотреть, что дальше будет делать полуночный и полудурочный гость. Тот сразу курс взял на кухню, поэтому начальство и посчитало нужным предупредить именно Кёнсу. Вот потому Су и стоял в гордом одиночестве на кухне, ожидая гостя со сковородкой наперевес, которую, от нетерпения, видимо, старший решил наполировать до блеска. Кёнсу даже окна всё приоткрыл, чтобы недо-шпиону легче пробраться было, и предусмотрительно так выронил в окно табурет. Пусть хоть здесь Чонину «повезёт».       Чонин же даже удаче своей не верит, когда добирается, наконец, до окон кухни. Там свет так призывно горит, окна приоткрыты для проветривания, видимо, ещё и голова Су маячит. Да и табурет валяется. Везение, не иначе. Кай обувь снимает, чтобы не нашуметь сильно, когда внутрь проберётся. Он сам себе кивает, пункты вычеркивая. Бесшумно открыть окно – есть. Незаметно для Су внутрь проскользнуть – тоже есть. Со спины подобраться и охрипшим на ночном воздухе голосом сказать «ну приветик» – сделано. Едва успеть прикрыть голову, зажмуриться, присев немного, и получить сковородкой по плечу и предплечью от вскрикнувшего Кёнсу – готово. Стоп, что?       Кай глаза распахивает, на До удивлённо глядя. Немного не такой встречи он ожидал. А, Кёнсу, кажется, к ещё одной атаке готов, потому что сковороду не опускает. У него уходит долгие три секунды на осознание, чтобы после выдохнуть тяжко: «Господи, блять, боже, Чонин!..» – и опустить всё же своё импровизированное оружие на стол и упереться в него же. Чтобы сердце успокоилось немного после такой встряски. У Чонина пока в голове не укладывается, что только что произошло – вроде и плечо ноет ужасно, вроде и чувствуется, что ударили, но вот мозг не верит, что это Су его ударил. У Кая в глазах вселенная только что схлопнулась и обратно развернулась, вот только вверх дном всё. Его Кёнсу ударил. Не шлепнул. Не ущипнул. Не придушил даже. Ударил. Сковородкой, блин. Чонин уже обидеться готов, чуть ли не расплакаться прямо тут, потому что он не для того сюда срывался спустя столько времени без Су, чтобы опиздюлиться сковородкой. – Ты б хоть умылся, прежде чем так подкрадываться. – Кёнсу на себя тянет, Чонина обнимая, и, словно пытаясь извиниться, крепко к себе прижимает. Руки, правда, натыкаются на голую прохладную с улицы кожу, отчего Кёнсу хмурится тут же. Отходит на шаг, осматривает горе-любовника с головы до ног. Тот всё ещё в ступоре стоит и реагирует разве что на голос. – Чонин. Ты какого хера полуголый ещё и без обуви? – До руки на груди складывает, на Кая недовольно поглядывая. – Я торопился. – Су бровь недоверчиво приподнимает, опуская взгляд на ноги Кая и в целом проходясь крайне тяжелым взглядом по всему ему. – Очень торопился, правда. Я поэтому даже макияж не смыл. – А обувь?.. – Под окном. Я шуметь не хотел.       На минуты две повисает тяжелая в своей неловкости тишина: Кёнсу думает, действительно ли Чонину настолько прижало, что он вот в таком виде к нему поехал. «Знаешь, я порой сомневаюсь, что тебе двадцать пять, а не пятнадцать,» – снова выдыхает До, усмехаясь как-то истерично. Чонин то ли не понимает, то ли упорно делает вид, но его вопросительный взгляд весьма убедителен и правдоподобен. – Подожди немного, я сейчас приду. И, ради всего святого, обуйся!       Каю кивнуть приходится и едва ли не снова полезть в окно, если бы не тактичное покашливание от Кёнсу, тончайше намекающего, что цивилизацией давно двери придуманы. Чонин краснеет неловко и на месте мнётся – да, через дверь логичнее и правильнее, но обувь-то его непосредственно под окном. Су вздыхает в очередной раз, убирая единичку из возраста Кая: «Садись на стул и жди, я сейчас вернусь.»

* * *

      Кёнсу возвращается буквально через пять минут, зато с пледом, флисовой кофтой, запасными утеплёнными трениками, тёплыми носками и даже ботинками Чонина, пока тот сидит, поджав пальцы на ногах, упираясь пятками в холодный кафель. «Нет, ты определённо дурак, – ворчит Су, пока помогает расправиться с херовой горой застёжек на этом чересчур кожаном луке парня, – я надеюсь, что ты хотя бы Сухо предупредил.»       И вот по тому, как замер и даже замолк Чонин, до этого активно помогавший разобраться с хитросплетением застёжек, Кёнсу понимает, что нет, нихрена он не предупредил. «Чонин… – угрожающе начинает Су, поднимая тяжёлый взгляд исподлобья на лицо Кая. Тот упорно взгляд отводит и губы мнёт, стараясь не так заметно нервничать. До перестаёт возиться с очередной застежкой, резко ладонь кладя на чужой затылок и пальцы в волосы вплетая, оттягивая до болезненного мычания. – Чонин, ты совсем ёбу дал? – крайне недовольный солдат До Кёнсу притягивает к себе, заставляет шипеть от боли и в глаза смотрит. – Признайся вот прямо сейчас и ничья смуглая задница сильно не пострадает. Ты предупредил Чунмёна? – Кай в глаза смотрит жалобно и едва заметно отрицательно головой мотает, сглатывая шумно. Чонин согнут в три погибели, ещё и пальцы на ногах мёрзнут, но вырываться он не рискует. – Ага. Хорошо. Допустим. Ты планировал его предупредить хотя бы, ну не знаю, сейчас? – Чонин снова отрицательно головой качает, морщась от тянущего ощущения на затылке. Он шепчет едва слышно: «Су, мне больно».       Кёнсу смотрит в глаза прямо, будто понять хочет: Чонин сейчас шутит или, блять, его серьёзно волнует только то, что ему больно прямо сейчас? Взгляд у того всё ещё самый честный. Кёнсу руку убирает и делает крохотный шаг назад, бормочет под нос: «Нам пиздец. Определённо. Без вариантов.» – И продолжает Чонина гипнотизировать. – Душа моя. – Су голову набок склоняет, внимательно Чонина разглядывая. Тот под его взглядом сжался весь, как кролик перед удавом. – Скажи мне, пожалуйста, каким местом ты думал, когда ко мне срывался. – Я соскучился. – Честно говорит Чонин, с ноги на ногу переминаясь, подозревая, что ещё немного и у него пальцы на ногах посинеют. – Аргумент, конечно, железный. – губы До лёгкая улыбка трогает, которую он прячет тут же, а то Кай подумает, что часть с пиздюлями закончилась. – А чего не предупредил никого? – Сюрприз сделать хотел. – Чонин взгляд отводит, начиная под нос бубнить, и невольно рукой к ноющему плечу тянется. Последствие сюрприза потирает. – Не получилось.       И хорошо, Кёнсу держался до последнего, но сейчас сдерживать истерику уже невмоготу. Им точно пиздец, но эта святая простота в лице никакого не мужчины – мальчика Ким Чонина – совершенно отказывается это понимать. «Всё у тебя получилось. Начальство посмеялось,» – Су улыбается уже не скрываясь и возвращает руки на так себе одёжку парня – ей-богу, что она есть, что её нет. Расстёгивает, наконец, несчастный ремешок на груди.       – Там ещё на спине молния. – Как-то совсем скромно говорит Чонин, будто думает, что ему откажут. Кёнсу только кивает и просит встать к столешнице, чтобы потом на неё положить топ. Чонин, конечно, не видит в этом логики, но слушается и к столу подходит, присаживаясь немного, чтобы Су было удобнее. Топ, правда, на стол так и не приземляется, даже будучи снятым. И не то чтобы Чонин начинает что-то подозревать, но волей-неволей приходится, когда запястья перехватывают и тянут вниз, заставляя выгибаться в спине, а бедра коленом прижимают к прохладной металлической поверхности, отчего по всему телу бегут мурашки. «К-Кёнсу? – Чонин, кажется, всю уверенность растерял, пока от прожекторов кувыркался. – Что ты делаешь?» – То, чего не сделает Сухо. – До чужие запястья ниже тянет, до сводящих мышц, до дрожи в подгибающихся коленях, до судорожно напрягающихся мышц пресса. – И то, зачем ты сюда, собственно, так стремился. Или уже не хочешь? – Чонин эту усмешку кожей чувствует, в себя впитывает. Кожа под губами Су мурашками отзывается, и ему это нравится – такой горячий во всех этих фотосессиях мужчина и такой чувствительный на самом деле мальчик весь его. От пальцев ног и до самых кончиков зеленых волос. Кёнсу чужие запястья в одну руку перехватывает, другую на шею кладёт, легонько сдавливая, и колено убирает, вставая теперь на обе ноги. До шепчет вкрадчиво в чужое ухо, заставляет в спине выгибаться ещё сильнее. Кай дрожит уже весь, потому что мышцы сводит нещадно. – Ты поступил плохо, очень плохо, Чонин. Ты понимаешь, что заставил поволноваться меня и Чунмёна. – Кёнсу под пальцами чужой пульс чувствует: быстрый, сбитый совершенно, и твёрдые напряженные мышцы. – Что скажешь на это, мелкий ты засранец? Совсем не стыдно? – До уже шипит, в самом прямом смысле Чонина отчитывает. И Каю стыдно, вообще-то, правда стыдно. Вот только не за то, что сбежал и не предупредил, а оттого, что от этого всего у него стояк, что болезненно упирается в столешницу. Он глаза зажмуривает и голову в сторону отворачивает, лишь бы не слышать этого шёпота. Жаль только, что они с Су разного мнения на этот счёт: До это не нравится, злит даже, он поэтому буквально рычит «Чонин», достаточно сильно кусая в отместку в изгиб шеи. Кай от этого скулит на одной ноте и глаза распахивает, пытается от укуса уйти и едва не хнычет от боли.       До же лишь усмехается и наконец запястья отпускает, чтобы перехватить поперёк живота и притянуть к себе. Он парня в лопатку целует, словно так больно не будет, и руку с шеи убирает, аккуратно ладонью вдоль по спине ведя, надавливая на затёкшие мышцы. «Что такое, Нини?» – спрашивает обманчиво-ласково, смыкая руки в кольцо, обнимая Кая со спины, давая немного времени, чтобы отдышаться, покрывая нежными поцелуями плечи. Кёнсу врёт, внаглую обманывает такого наивного Чонина, подумавшего уже, что всё, наказание он своё получил. Чонин успевает даже расслабиться ненадолго, пока не чувствует, как рука с пресса начинает медленно ползти выше. У Кёнсу руки горячие, приятно, но кровь будоражит так, что вновь мурашки бегут и воздух из лёгких сам судорожно выходит. «Я тоже скучал по своей чувствительной и совершенно очаровательной в своём возбуждении куколке,» – Су второй ладонью пах накрывает и сжимает немного, заставляет к себе ягодицами прижаться, чтобы от немного болезненного прикосновения уйти. «У тебя две минуты, чтобы надеть носки и кофту и снять эти блядские штаны, пока я выключаю свет,» – До бёдрами в чужой уж больно подтянутый зад вжимается, заставляет Чонина воздух глотать жадно и краснеть ещё больше от разыгравшегося воображения.       Чонин понимает, что надо действовать, когда внезапно становится прохладно. И, вообще-то, он готов пожертвовать надеванием кофты, но без носков точно не выдержит больше ни минуты. Он быстро, насколько позволяют ему его дрожащие руки, стягивает с себя штаны, натягивая носки и едва успев надеть кофту до погружения в темноту. Он осторожно возвращается к тому месту, откуда они с Кёнсу разошлись и едва успевает обдумать мысль, что они, вообще-то на кухне, когда его снова припирают бёдрами к столу. До настойчиво пробирается одной рукой под кофту, другую кладя на щеку Чонина, и привстает на носочки, чтобы дотянуться до кое-чьих очень желанных губ. Кай, вроде как, оттаивает и понимает, чего от него хотят. Он наклоняется немного, руками Су за талию обвивая и ближе к себе притягивая. Скучал ли он по этому? Совершенно точно да. Чонин поэтому и поддается, не пытается вести в поцелуе, и Кёнсу это чувствует. Поэтому, наверное, и наглеет, поэтому, наверное, руку снова на затылок перемещает, вплетая пальцы в зелёные пряди. Он отстраняется ненадолго, отыскивая в темноте принесённый плед и расстилая его на столешнице позади Чонина.       И вот теперь Кай точно не понимает, что происходит: в темноте глаза Кенсу выжидающе блестят, в то время как его рука приглашающе похлопывает по расстеленному пледу. «Тебя подсадить?..» – неуверенно спрашивает Чонин, на что До фыркает, притягивая его к себе и снова упирает ягодицами в стол, отрезая все пути отступления, буквально вынуждая забраться на стол. Чонину неловко – Чонин ёрзает и чувствует себя немного не в своей тарелке ещё и потому, что ему это чертовски нравится. Обычно таким настойчивым был он, и теперь Кай понимает, почему его парень так млел от активничающего него. Су кладёт ладони на колени Чонина и медленно ведёт по бёдрам выше, подхватывая чуть выше ягодиц и придвигая вплотную к себе. Чонин в растерянности – он опирается руками о стол позади, находясь в полулежачем положении, что не кажется слишком непривычным, ведь Су в таком положении бывал нередко, но он не понимает, куда ему деть ноги. Он паникует, и До это чувствует: перехватывает под коленом и кладёт себе на плечо, мягко прижимаясь губами к коленной чашечке, и скользит пальцами по внутренней стороне бедра, едва проникая пальцами под кромку белья, предпочитая этому мягко и слишком невесомо массировать член через ткань. Кай от этого уже тихо стонет, рукой рот зажимая, чтобы не вышло громче. Кёнсу же усмехается самодовольно, надавливая ощутимее и всей ладонью, осторожно прикусывая внутреннюю часть бедра, внимательно следя за реакцией: за рваными вдохами и вздымающейся грудью, за тем, как мелко начинают дрожать мышцы в ногах и как Кай едва не падает на спину на подгибающихся руках. «Нини, приподнимись немного,» – таким же шёпотом просит Су, быстро стягивая бельё с парня, когда тот выполняет его просьбу. У Чонина дыхание сбитое, щёки горят пунцовым, и, если честно, Су едва сдерживает себя, чтобы не расцеловать всё его лицо. До подхватывает вторую ногу и упирает её в край столешницы, раскрывает для себя Кая, не позволяет ноги стыдливо сдвинуть. Он кофту чужую задирает, жадно оглядывая судорожно сокращающиеся мышцы пресса, и пальцами мучительно-медленно шагает выше, к груди, мельком оглаживая крепкие мышцы и едва задевая кончиками пальцев соски, плавно возвращаясь обратно. «Придержи вот так,» – задирая чужую кофту чуть ли не до груди, просит Су, и Кай послушно перехватывает кофту, с трудом оставаясь в том положении, что до этого. Кёнсу убирает вторую ногу со своего плеча, ставя её так же на край стола, и Чонин заканчивается как личность примерно в тот момент, когда мягкие губы До касаются натянутых связок в паху, обжигая, разгоняя кровь с новой силой. Зато начинается как ненасытный мальчишка, только-только познавший всю прелесть секса: Кай не то стонет, не то мычит, и откидывается на столешницу, ложась на спину, капитулируя полностью, не поднимая белый флаг, но разводя ноги чуть шире, настолько, насколько позволяет растяжка. Он и сам уже кофту выше задирает, пальцами одной руки по рёбрам пробегается, другой же накрывая пах, рассчитывая самого себя подогнать ближе к краю. «Нини, руки,» – строго произносит Су, ненадолго оторвавшись от таких привлекающих его бёдер. Он будто бы в отместку оставляет несколько ярких, крупных засосов на внутренней стороне, сопровождая их звонкими шлепками. Он целует жадно, кусается, зная, что сейчас это лишь на пользу, и одной рукой задает самый медленный, самый мучительный темп, плотно сжимая в кольце пальцев чужое возбуждение.       – Кёнсу-у... – зовёт Чонин, окончательно теряя всякий контроль над своим телом, подаваясь навстречу горячему рту парня, стремясь хотя бы так получить больше ласки. – Пожалуйста, Кёнсу, я не могу больше… – Кай хнычет от собственного бессилия, ведь трогать себя ему запретили, а кончить хочется до искр перед глазами. Парень на это может лишь усмехнуться снисходительно и опуститься ниже, языком широко проводя от основания до головки. Чонин всё пытается как-то ускорить процесс, бедрами подаётся вверх, пока его бёдра не прижимают сильной рукой к столешнице, обездвиживая. Кёнсу то ли сжалиться решил, то ли поиздеваться, но Чонин звёзды перед глазами ловит, когда губы парня туго обхватывают головку, с силой всасывая. У Чонина пальцы на ногах поджимаются и бёдра сами собой сводятся, он в пояснице выгибается, чувствуя, как приятно сводит все мышцы и как тянет связки в паху, чувствует, как из лёгких весь воздух вышибает разом и остаётся лишь немного, чтобы скулить на одной ноте и пытаться заглушить этот звук рукавом кофты. Кёнсу и сам мычит, довольный собой и реакцией на себя. Он хотел сделать хорошо – он делает. – Кёнсу, – на выдохе произносит Кай и руками к парню тянется, к себе поближе, за шею обвивает, целует глубоко и влажно. Чонин ногами талию До обвивает и к себе вплотную прижимает, трется раскрасневшейся головкой о грубую ткань форменных штанов и стонет в чужие губы, всем своим видом сжалиться просит. А Кёнсу и сам не железный, он и сам уже терпит едва-едва.       – Чонин, – с трудом разорвав поцелуй, зовёт Су, стараясь привести в порядок дыхание, – дай мне свою руку. – Кай слушается, почти тут же руку на грудь Кёнсу кладёт, ждёт, что дальше сделают. Но не ожидает совсем, что его же ладонью гораздо ниже скользнут, остановив на многозначительно вздувшейся ширинке. Он воздухом давится, но ориентируется быстро: расстегивает форменные штаны и вместе с бельём приспускает, по ладони языком широко мажет, плотным кольцом тут же обхватывая член. Всё, как в общаге, так же быстро, так же скомкано, лишь бы успеть, оттого и движения быстрые, отточенные, грубые немного, никакой медлительности, никакой ненужной нежности. И это, наверное, единственная ситуация, когда они делают что-то одинаково. И одновременно.

* * *

– Чонин, тебе лучше начать одеваться. – Кёнсу бодает парня в плечо, улыбаясь крайне довольно, потому что, окей, оно того стоило. Чонин на это лишь мычит и не хочет расцепляться из вполне себе удобных объятий. Он всё ещё сидит на столе, вот только теперь и он, и плед под ним немного испачканы. – Чонин, сюда едет Мён и тебе действительно лучше поторопиться. – Вообще-то, из нас двоих не я довёл партнёра до морального и физического истощения всеми этими фокусами с губами. – Кай бубнит недовольно, но объятия расцепляет и со стола нехотя слезает, доходя до стула со сброшенными в спешке на него вещами. – Вообще-то, из нас двоих не я сбежал после фотосессии, не дотерпев всего пару дней до моих увольнительных. – Су смеётся от того, как сильно вытягивается в удивлении лицо Чонина. – Мог бы и сказать. – Ну, я говорил. – До усмехается, упираясь плечом в один из шкафов, и с улыбкой наблюдает за тем, как краснеет парень, понимая, что только что произошло. – Если бы кое-кто во время нашего разговора не дрочил самозабвенно на мой голос, то услышал бы. – Кёнсу едва сдерживает рвущийся наружу смех, видя, как вспыхивает алым лицо Кая при упоминании их разговоров. – И я тебя умоляю, не надевай ты это кожаное недоразумение, хоть до общаги доберись в тепле. – Если бы кое-кто не написывал пошлости в чат, подкрепляя это своим голосом, я бы не дрочил так увлечённо в ванной. – Кай шипит, хмурится и вообще делает вид, что очень обижен, но хотя бы одевается в тёплое, аккуратно укладывая всё, что было на фотосессии, на стуле. – Ну, я же должен хоть как-то подогревать интерес к себе. – Су плечами пожимает так, будто это в порядке вещей – расписывать в подробностях, что, где и сколько раз. Чонин уже оделся и теперь просто стоит, ожидая, когда же уже приедет Сухо, чтобы забрать его и выдать профилактическую пиздюлину. – Чонин-а, хочешь, покажу самый главный фокус губами? – До подходит ближе, обнимая парня со спины. Кай, решив, что у них не так уж много времени на обиды, разворачивается почти тут же, улыбаясь вполне себе довольно. «Ну, давай, удиви меня,» – Чонин наклоняется немного, потому что он очень надеется, что главный фокус подразумевает хоть какой-то контакт.       Кёнсу улыбается хитро, на носочки привстаёт, чтобы прямо на ухо шепнуть: «Я тебя люблю, Ким Чонин,» – и после коротко поцеловать в щёку. – Но ей-богу, клянусь, если ты ещё хоть раз сбежишь и никого не предупредишь… – Чонин на это лишь глаза закатывает и цокает показательно. Кёнсу ворчит уже, а значит, пора бежать, Мён наверняка уже приехал. Кай чмокает коротко в нос перед тем, как нагло сбежать, и произносит тихое, быстрое, но такое важное: «Я тоже тебя очень люблю и буду очень ждать в ближайшие несколько дней».