Репетитор

      Гнусная русская зима. За окном холодный, вечерний свет фонарного столба и морозный воздух. Милая двухкомнатная квартира наполнена теплом и ароматом чёрного чая. На кухне кипит еле работающий чайник, все окна внось покрываются осадком пара.       Вася, взглянув на часы, что служили единственным украшением на голой стене, по-педагогически поправил свои очки и прошёл к шкафу, чтобы сменить свой уж слишком домашний образ. Василий Антонович стоял в пышном бордовом халате, чёрных дырявых носках и семейных трусах со звездами. На голове учителя творился лютый хаос. Не расчесанные волосы торчали из всей головы и лезли во всеми возможные места. Немного поправив их рукой, Звездкин натянул на себя первую попавшуюся футболку, а вместе с ней и старые отцовские треники. Вид был не очень, но его это попросту не волновало, он слишком уставал чтобы думать об этом.       Из-за крохотной зарплаты учителя, Звездкин толком то и не мог жить. Очень часто под конец месяца у Васи не оставалось денег даже на еду, приходилось просить у родителей. Но ведь они не смогут всю жизнь спонсировать сына? Именно потому парень взял на себя репетиторство. Конечно, молодой и не опытный учитель истории не пользуется огромным спросом, но ему и не надо. К нему ходят двое студентов из вуза, милая пятиклассница и не успевающий десятиклассник. Что касается последнего, так тот в добавок ко всему еще и является учеником из подручного класса Василия Антоновича.       И сейчас, он вновь отрывается от всех своих дел, для того чтобы просвятить ребенка.       Холодно. Кроссовки промокли два месяца назад и разбухли, превратившись в кашу. По непонятной для самого Саши причине, он давным давно решил закрыть глаза на этот пустяк. Да, сейчас испорченная вещь это пустяк, не более. Голова была просто забита другим — историей и обаятельным человеком, который имел большую связь с этим предметом.       Беличенко наизусть выучил всю историю, все одиннадцать классов, хотя сам был пока что в десятом. Тогда почему в его дневнике стоят неудовлетворительные оценки? Во всем виноват историк. Милый, домашний учитель истории, с постоянно растрепаными волосами, грязными кедами и неуклюже упавшими очками. Василий Антонович еще с восьмого класса долго и страстно томился в юном сердечке мальчика. Ведь Саша специально стал заваливать историю, чтобы почаще видеться с учителем наедине.       Это же такое счастье! Вы вдвоём сидите на самой уютной кухне в мире. На столе толкаются две чашки чая с бергамотом, учебник истории и тетради. Напротив тебя сидит само произведение искусств, самое идеальное что есть в этом мире. Да, Беличенко и правда возносил Василия Антоновича как божественное существо. Часто он писал стихи тому, а затем незаметно подбрасывал в школьный журнал. Черт, как же ему было приятно наблюдать за ним на уроках. Василий Антонович ничего не подозревая, открывает большую тетрадь. Его глаза начинают бегать по строчкам, он заливается красной краской и расплывается в улыбке. Если бы он знал… Кто является автором этих анонимных стихов в его адрес.       Саша уже вошёл в тот самый подъезд, где жил так полюбившийся ему учитель. Он наизусть выучил все надписи на зелёных стенах, просто от того что он слишком любил это место, и очень много проводил тут времени. Может показаться что после занятий он сразу шёл домой, но это совершенно не так. Стоило Беличенко только покинуть квартиру возлюбленного, как он наполнялся всеми оттенками тоски, да, именно тоски. Он аккуратно спускался по двери историка на грязный пол подъезда и тихо поскуливал около квартиры. Само ощущение того, что их с Василием Антоновичем разделяет всего лишь дверь, уже успокаивало Сашу.       Парень робко и не громко стучит в черную дверь и затаив дыхание уже воссоздает в своей голове образ его идеала.       Вася неохотно и немного похрамывая встаёт из-за стола.       -Здравствуйте, Василий Антонович. — произносит парень, он тупит свой взгляд в районе ключиц учителя, но затем быстро переводит его на лицо и видит самые красивые глаза в мире.       -Да, привет Шур. Проходи.       Парень переступает порог и не громко захлопывает за собой дверь. Он сбрасывает свое чёрное пальто, скидывает кроссовки, аккуратно вешает на ручку шкафа серый шарф.       А с кухни уже во всю доносится запах бергамота, он дурманит Беличенко голову, заставляя того поддаться и быстрее пройти к столу.       Саша скромно проходит в глубь квартиры и аккуратно усаживается на давно знакомую ему табуретку. Он бережно раскладывает все нужное к уроку и пялится, долго и глупо пялится на историка, пока тот вошкается у кухонного кафеля и возится с чаем. Запотевшие окна слабо пропускают в тусклоосвещенную каморку белый свет фонаря, он падает на стол с учебниками и заставляет десятиклассника еле заметно щуриться. И Саша действительно уже порядком заколебался уклоняться от этого противного света, но он молчит, Беличенко будет терпеть до последнего, пока в конце концов фонарь не ослепит его окончательно.       Звездкин поворачивается к парню и заботливо ставит около него кружку чая, на которой перманентным маркером коряво было выведено «Беличенка». Эта кружка была специально выделена для Саши. Просто в один момент Вася осознал, что всегда наливает чай для парня именно в эту чашку и решил выделить ее, чтобы из нее больше никто не пил. Как же Беличенко смущался когда историк взял и подарил ему кружку, буквально просто потому, чтобы Саше было спокойнее, зная что из этой чашки кроме самого десятиклассника больше никто не пьет. Но ведь у парня даже мыслей таких в голове не было! Звездкин уже сам проявил инициативу и заботу. -Не горячий? Могу разбавить. — сонно спрашивает историк, медленно поднося свою кружку к губам. -Нет, нет, что вы, не надо. — вновь смущается Саша.       Беличенко был до жути робким, эмоциональным и скромным. И Василий Антонович прекрасно это знал. Знал, что Саша парень, который никогда не откажет, всегда поможет. И, наверное, из всей школы Звездкин доверял только ему. Васе правда было приятно заниматься репетиторством с Беличенко. -На чем мы остановились?       Звездкин берет учебник 10 класса в руки и начинает листать, разглядывая красивые заглавные строки параграфов. Он и сам толком не помнил на какой теме они сейчас остановились, что проходят, Вася слишком уставал. Он натыкается на лист, не предает ему значения и уже готов перелестнуть как мельком замечает знакомую строку. «И эти темные стеклянные глаза, в которые без памяти влюблен так я».       Беличенко заливается краской и резко выхватывает из рук преподавателя учебник. Он сильно прижимает его к груди, словно боясь, что сейчас придется за него драться. Саша большими глазами смотрит на Василия Антоновича и судорожно, еле слышно дышит. Он совсем забыл о этом глупом листке, об этом чертовом стихе. Ему стыдно, глаза наполянются страхом.       Историк подхватывается из-за стола, он выбегает с кухни и начинает где-то копаться, перебирать бумаги, громко шуметь и трещать ящиками. В это же время Саша сидит на кухне, он в истерике пытается восстановить свое дыхание, но попытки безуспешны. Глаза еле сдерживают слезы, которые, казалось, вот вот начнут стекать по худому лицу парня.       Господи, как же ему стыдно в этот момент. Он молится, судорожно прося бога, о том, чтобы учитель не заметил этих глупых строк, не заметил эмоциональных признаний в чувствах Саши. Он просто хотел, чтобы автор всех этих стихов так и остался анонимом.       Историк возвращается с уже другим листом в руках и Беличенко узнает эту бумажку. Тот самый стих, который он подложил в журнал Василия Антоновича буквально вчера. Понимая, что сейчас будет, с правого глаза стекает слеза, безшумно падая на край свитера Саши.       Василий Антонович открывает тетрадь Беличенко и сравнивает почерк, все встаёт на свои места. Он понимает, почему все эти аккуратно выведенные буквы казались ему такими знакомыми. Ведь Звездкин даже не знал, что автор столь чудесных стихов, которые действительно западали Васе в душу, всегда сидел за последней партой, то и дело рассеяно пялился в окно, либо с интересом разглядывал самого историка.       Саша судорожно заикаясь и пытаясь вздохнуть, весь в слезах пытается выговорить одно единственное слово. -Прос… Прост… Прости-те… Простите. — десятиклассник кутает свое лицо в горькие слезы.       Беличенко жмурит глаза, пытаясь утешить себя тем, что все это неправда и его авторство так и осталось не раскрытым. Но слыша ужасный скрип деревянного пола под чужими шагами, он в очередной раз убеждается, что все это не сон.       Он чувствует горячие потоки дыхания, которые бились об его светлую макушку. Костлявые длинные руки ложатся на плечи парня, проскальзывая дальше и обвивая шею Саши. Наконец, он решается открыть глаза, бегая взором по комнате, он ищет преподавателя, но не наблюдая его в своем поле зрения, он тихо поникает головой вниз. -Глупый Сашка. Ну и зачем все эти игры? — слышит Беличенко около своего уха.       Игры? Неужели Василий Антонович воспринимает его чувства за жалкие шутки? Почему он там безответственно к ним относится? -Это не игры! — сквозь слезы кричит парень. — Это мои чёртовы чувства, которые я ненавижу! Лучше бы я вас не знал! Я устал вариться в собственных переживаниях.       И Звездкин смущается, ему неловко находиться в такой ситуации. А ведь он просто мог сделать вид что не заметил этой бумажки, мог просто избежать этого диалога, мог не раскрывать авторство Саши. Но если он это сделал, значит им что-то движело? У него был повод? Он сам хотел этого диалога? -Зачем вы так жестоко обращаетесь с моими чувствами, воспринимая их за шутки? — Беличенко судорожно вжимается в себя.       Парню действительно было сейчас плохо, как физически, так и морально. Перед глазами все плыло, лицо драло от соленых слез. Как же он хотел сейчас просто грохнуться в обморок, упасть с этой табуретки на пол и остаться без сознания. Лучше бы учитель сразу его послал, жутко обматерил и послал. Он бы стерпел это, пережил. Но воспринимать свои чувства за шутку, Саша не позволит никому.       Звездкин зарывается в светлых волосах парня и закрывает глаза. Он не понимает, что делает. Вася не осознает своих намерений. Просто, сейчас, ему кажется это правильным. -Ты очень глупый. — сквозь улыбку шепчет преподаватель. -Неправда! — в истерике возмущается Беличенко. — Я ваш предмет заваливаю только ради дополнительных занятий у вас на дому! -Я догадывался. — все так же шепчет Вася.       Историк перекладывает одну руку на голову Саши и аккуратными движениями начинает его поглаживать, стараясь успокоить. Вася не отказывается принимать тот факт, что его дурацкая личность действительно кому-то приглянулась. Ему непривычно, он просто не знает, каково это, быть любимым.       Дыхание Беличенко медленно и плавно восстанавливается. Горячие слезы все ещё продолжают раздражать проблемнную кожу на лице, но парень игнорирует эту боль.       Тепло от рук историка разливается по всему телу, начиная свой исток с горячих кончиков пальцев учителя, заканчивая слабым откликом где-то в пятке Саши. Наклоняясь ближе к ученику, Вася прислоняется своей щекой и к нежной щеке мальчишки, доставляя тому от их физического контакта еще большее удовольствие. Казалось, еще чуть-чуть и десятиклассник захлебнется в эмоциях, которые так бурно переполняют его. И, наверное, именно в этот момент учителю снесло голову окончательно.       На улице, в ночи раздавался шумный, разрывающий небо гром. Сильные и обильные потоки воды стали биться в учительское окно, тем самым создавая красивые водяные узоры из капель на стекле. Но обоим сейчас было просто не до них, даже не взглянув на старания дождя, Вася и Саша были заняты друг другом. Звездкин, слабо обвив своими пальцами изящный подбородок десятиклассника, аккуратно накрыл губы мальчика своими. Он считал, что должен отблагодарить Сашу за все его старания, которые он так охотно влил в стихи для Васи. Черт, учителю было слишком приятно. Он разом переполнялся большим обилием нежности, когда пробегался глазами по строчкам, которые Беличенко дарил ему. И сейчас, Звездкин был готов отдать всю его нежность и тепло, которое в нем накопилось из-за Сашиных стихов.       Слабо целуя мальчишку, Вася перемещается и уже оказывается перед ним, все так же оставляя одну свою руку в светлых волосах парня. Заводя свой язык за пределы передних десен, историк аккуратно проводит им по внутренним сторонам щек. Саша путается в своих многочисленных мыслях, не осознавая, что происходит сейчас. Ватные руки и ноги не слушаются парня, все тело находится в распоряжении учителя. Звездкин задыхается в любви и нежности, которые сейчас переполняют его. В его голове вновь всплывают Сашины строчки, и он с еще большей инициативой целует того, желая распробовать как можно больше этого сладкого десятиклассника.       Историк медленно, задевая каждый позвонок на спине, перемещает свою руку с головы Саши на его талию. Он крепко обхватывает ее, и прижимая Беличенко еще ближе к себе, немного приподнимает его и усаживает на кухонный стол. Такой домашний Василий Антонович, с упавшими на нос очками, с растрепанными волосами и безумно милый, именно такой останется он у Саши в голове еще на долгие месяца, а может быть даже года.       Вася слабо проводит рукой по щеке ученика и плавно отстраняется, стараясь как можно медленней разорвать их поцелуй с Сашей. Учитель долго смотрит на него глазами, которые до краев наполнены любовью и теплом, а Беличенко отвечает тем же взглядом, правда сразу становится видно в его взоре легкие нотки смущенности и волнения. Звездкин вновь целует мальчишку, правда уже мимолетно и в щеку, он зарывается в плече Саши, и прячет нос куда-то тому в руку.       Серенаду дождя за окном прерывает мелодия из мобильника парня, которая становится единственным источником звука в этой квартире. Беличенко быстро подхватывается и бежит в прихожую, к куртке. Он судорожно смотрит на экран телефона, а затем показывает его дисплей Васе. Не долго думая, историк спрашивает: -Как маму зовут? -Екатерина Сергеевна. — на автомате отвечает Саша.       Не спрашивая разрешения у хозяина телефона, Василий Антонович по-хозяйски снимает трубку, и уже слыша женские крики на другом конце провода, вежливо здоровается, а за тем продолжает диалог. -Здравствуйте, Екатерина Сергеевна. Нет, нет, что вы, он еще у меня. Да, мы действительно засиделись, готовились к контрольной, моя вина, извините, не усмотрел за временем. Да, хорошо. Всего хорошего, до свидания. — учитель равнодушно вешает трубку и отдает телефон владельцу.       Звездкин переводит свой взгляд на ученика. -Саш, топай домой, мать волнуется.       И Беличенко лишь аккуратно кивает, быстро закидывая все тетради и учебники со стола к себе в рюкзак, специально оставляя лишь тот самый листок со стихом.       Парень уже стоит готовый на пороге, он накинул на себя свое пальто, быстро нацепил кроссовки. И вот он уже был готов покинуть порог квартиры, как ощутил уже знакомую ему ладонь. -Стой, там дождь, ты возьми зонт. — сказал Вася, протягивая тому вещь.       Беличенко благодарно кивнул, а затем робко взял зонтик из рук учителя. Набравшись смелости, он быстро чмокнул историка куда-то в район щеки и тут же быстро скрылся из его квартиры, не желая больше мозолить Василию Антоновичу своим присутствием глаза. «Нам обязательно это надо будет повторить в школе» — подумал про себя Звездкин.