a night to dismember (shut up tozier)

Ричи принёс тыкву. Она была огромной, знаете, размером с арбуз, а ещё чуть ли не неоново-оранжевой – такую Вы не встретили бы в природе при всём желании. Её оранжевый был похож, скорее, на тот, которым отдают браслеты на каких-нибудь рэйв-вечеринках или светятся вывески на барах вечернего Нью-Йорка. Эта тыква совершенно точно не была натуральной, она просто не могла быть, и она была такой огромной, что Ричи, вероятно, запросто смог бы уместить на ней свой зад и прокатиться вниз по дороге без каких-либо проблем или трудностей, если бы она не была, ко всему прочему, ещё и неровной, как чёрт знает что. Она не была круглой, она даже близко не выглядела шарообразной, она была просто деформированной массой с мякотью и семечками внутри. Знаете, возможно, это могло бы быть даже смешно, то есть этот монстр от мира овощей на аккуратном кофейном столике Стэнли мог бы быть смешным, если бы у Ричи не было аллергии на тыквы. – Ничего глупее ты в своей жизни ещё не делал, – буквально ощущая как в его голове формируется пучок головной боли, Стэн наблюдает за тем, как Ричи надевает две пары перчаток – тех самых, в которых он, то есть Стэн, обычно готовит, и толстых, зимних, которые они не использовали с того момента, когда переехали в Лос-Анджелес. – Это даже глупее той твоей пародии на русскую проститку. – Это ты так считаешь, Стэниел, – Ричи поднимает взгляд, его очки медленно соскальзывают и практически падают с его носа, и у Стэна в голове живо вырисовывается картинка того, как они поэтично оказываются в тыквенном соке, хорошенько там вымокают, и ему, то есть Стэну, приходится дезинфицировать их, чтобы Ричи не лишился глаз. – Но ты смеялся над той пародией! – Я смеялся, потому что никто в комнате не верил, что ты достаточно натурал, чтобы снять эскортницу, Тозиер. – Это было, конечно, не совсем правдой, и он всё таки действительно засмеялся несколько раз, когда Ричи пытался говорить с отвратительным славянским акцентом, он не мог не засмеяться. – Я не понимаю, зачем тебе обязательно нужно вырезать что-то на тыкве, Рич, у тебя же аллергия. Ричи вздыхает. Он не закатывает глаза, хотя явно близок к этому. Их спор длится уже несколько часов – он начался сразу после того, как Рич принёс это чудовище в дом и явно начал готовиться к тому, чтобы что? Вырезать на ней член? – Напомни-ка мне, когда ты успел стать моей мамкой? – Ровно тогда, когда ты решил притащить в дом единственную в мире вещь, которая способна отправить тебя в больницу. – Стэн хватает нож, который почти падает несколько раз, когда Ричи неаккуратно шатает стол, закатывая рукава. – И зачем ты вообще хочешь сделать это? Нам почти по сорок лет, Ричи. Ричи кладёт на стол ложку, которой он почти угрожающе целился в верхушку тыквы, чтобы положить ладонь себе на грудь. – Боже, боже, Стэн Супермен, я не знал, что ты один из тех людей, которые верят во взросление и всякие взрослые штуки. Мне кажется, что я помню, как из твоих уст звучали совершенно противоположные вещи. Стэн, потому что он, ну знаете, Стэн, таки закатывает глаза. – Это было двадцать семь лет назад. – Стэн наблюдает за тем, как Ричи начинает что-то рисовать на кожице тыквы, скрывая это от него каждый раз, когда он пытается мельком увидеть, что же там. – Вопрос не во взрослении, а в нежелании провести весь вечер в ожидании порции адреналина просто потому, что ты решил любезно послать на хер своё тело. Ты помнишь, какими опухшими были твои губы, когда ты выпил то латте? – Картинка Ричиного лица, отёкшего и красного, самого Ричи, задыхающегося, пытающегося найти эпинефрин, которого, на самом деле, поблизости не было, окрашивает кожу Стэна так же, как татуировки, которые он скрывает под своим кардиганом. Ричи останавливается на секундочку, поднимает взгляд своих карих глаз и заглядывает в глаза Стэна перед тем, как ухмыльнуться. – Ты начинаешь звучать, как наш любимый ипохондрик. – Заткнись. – Да, и это тоже. – Заткнись. Сейчас же. Ричи пытается взять ещё один нож, потому что, конечно, у него есть ещё, но перед тем, как он может сделать хоть что-нибудь, Стэн становится перед тыквой, его тело прижимается к телу его мужа, пока тот поворачивает тыкву так, чтобы рисунок не было видно, и неосознанно кладёт руки на талию Стэна. Это тёплые объятия, знаете, такие, какими они бывают у них после того, как Ричи возвращается после длительного тура, или во время того, как они бездельничают на диване, и Стэн массирует пальцами макушку постепенно засыпающего Ричи, перебирая его тёмные кудряшки, осторожно касаясь поцелуями его лба. Это отвратительно по-домашнему, и Стэна, конечно, тошнило бы от всего этого, если только он не любил бы этого говнюка настолько сильно. – Не делай этого, – шепчет он, неожиданно искренне и испуганно, потому что это глупо, да это херня какая-то в самом деле, но Стэн действительно боится, что Ричи будет плохо, что он упадёт на пол, задыхаясь, потому что его горло отечёт, а его губы опухнут. – Сделай что угодно, займись любой другой невзрослой чушью, но не это. У нас есть травка в шкафчике, и мы можем побросаться яйцами в соседскую машину, мне всё равно, но не делай этого. – Эй, – отвечает Ричи, сверкая глазищами из-под очков, и сердце Стэна почти начинает болеть от осознания того, насколько ему небезразличен этот придурок. – Тебе нужно довериться мне. – Я доверяю тебе, – дело не в этом, дело никогда не было в этом. Он бы доверил Ричи свою жизнь, но он бы не доверил Ричи его собственное благополучие, он просто не смог бы. – Мне нужно, чтобы ты был в порядке. – Стэнли, – Он никогда не называет его имя так, с таким обожанием, что звучит в каждой букве, и Стэн знает, что он уже проиграл, потому что он никогда не скажет “нет”, когда Ричи использует этот свой низкий, немного рычащий голос, чтобы промурлыкать сладкую бессмыслицу прямо ему на ушко. – Позволь мне сделать это, поверь мне. Стэн вздыхает, он всё ещё напряжён, и, конечно, он не перестанет дёргаться ровно до того момента, пока Ричи не закончит резать и потрошить хренову тыкву, но он не может не сказать “да”. Он влюблён, и Ричи, мерзавец эдакий, знает это. Вероятно, свадьба выдала Стэна с головой. Когда Ричи, наконец, откладывает ложку и нож, с улыбкой устанавливая электрическую свечку в отвратительный овощ, Стэн сначала внимательно осматривает мужа, пытаясь увидеть странные красные пятна или воспалённую кожу, но тот выглядит чудесно, выглядит здорово и чрезмерно довольно своей идиотской выходкой. Это обязан быть член, Стэн уверен в этом. Его муж поворачивает тыкву, и Стэн чувствует, как его вздох застряёт в горле. Это не член, даже близко не член. – Ричи, – начинает он, чувствуя, как что-то формируется у него в глотке, когда он проводит пальцами по порезанной поверхности, – это самая отвратительная черепаха из всех, что я видел в своей жизни. Смешок, сорвавшийся с губ Ричи, слаще любой конфеты из всех, что когда-либо побывали во рту Стэна.