Слепой художник, глухой музыкант

Как жаль. Он никогда не увидит самое прекрасное, что есть на этой земле - себя. Не увидит этих нежных пшеничных кудрей, что каждый раз во снах оплетают меня, словно цветы покойника. Не увидит свои глаза, в которых затаилась пена волн всех морей и океанов. Не увидит бледные губы свои, будто специально вылепленные под зрачки, чтобы быть похожим на русала. Как жаль. Он никогда не услышит самый лучший звук в этом мире - свой голос. Этот бархатный баритон, как если бы слово "прекрасное" было живым и могло говорить. Мне кажется, что он оглох, потому что, когда родился, все ангелы не могли выдержать мысли, что его голос будет прекраснее их, и за это ниспослали на него такую болезнь, когда тот в 15 только ступил на порог церковного хора. Каждую ночь мне снится его голос, поющий "Милого Августина", и каждый раз я мечтаю не просыпаться, ведь только во сне его песни для меня одного. -Мне так жаль, что я не могу слышать музыки, которую создаю. Я хотел бы написать музыку, что стала бы отождествлением твоей красоты. Но даже слышащий никогда не сможет написать нечто столь прекрасное, поэтому и я не решусь очернить твой образ. Прошу, не гони меня. Я знаю, что наша дружба, наш забавный дуэт "слепой художник и глухой музыкант" – слишком ценный дар, чтобы рушить его моей ненужной любовью. Но мои легкие переполнены ею. Порой мне кажется, что скоро я даже начну кашлять, выговаривая твое имя. Если бы у меня в жизни было одно желание, то я бы умолял Господа вернуть тебе зрение. Потому что молить о любви не смеют даже ангелы. Я приму твой гнев. Я приму, если сейчас ты кинешь в меня кистями, испачканными черной краской. Но прошу, позволь остаться рядом, потому что жизнь без тебя для меня все равно, что снова оглохнуть, но уже сердцем. -Я.. -художник широко распахнул глаза. Он впал в такой ступор, что начало казаться, будто сейчас он задохнётся от переполнивших его эмоций. Слова друга будто бы ворвались в его тело и бушевали там, как безумцы в болезном доме. -Ты, видимо, решил посмеяться надо мной? Прошу, скажи, что это не так. Иначе я вынужден буду признать, что мы два дуралея, ничем не лучше пьяницы, что проиграл все деньги в карты. - к счастью, музыкант умел читать по губам, потому что сейчас каждая секунда промедления в ответе казалась бы вечностью. -Никогда не стал бы я смеяться с самой могущественной и разрушающей вещи - любви. Но я не понимаю тебя. Не хочешь же ты сказать, что наши лёгкие полнятся тем же розовым дымом? -Ты, как всегда, слишком сложен в своих формулировках. Если твоя грудь полнится любовью ко мне, то да, это тот же дым. Я растил свой дым уже много лет и никак не мог ожидать, что мы курим те же сигары. Мне казалось, что ты уже давно заметил и молчишь в дань нашей дружбе. -Я.. Я не думаю, что были моменты, которые осмелился бы принять на свой счёт. -Да ты наивнее ребенка, если ничего не можешь припомнить. О боги, неужели ты думаешь, что в тот раз, когда я тщательно ощупывал твое лицо, был, чтобы понять, какая форма скул у человека? Даже ребенок бы догадался, что я хочу написать твой портрет. И что большинство этих движений были совершенно лишними, мне просто нравилось тебя касаться. -Я никогда бы не подумал так. Мне казалось, что все, что ты делаешь, слишком невинно, чтобы видеть в этом подтекст. -Невинно? Ох, тогда лучше тебе не знать о моих снах. - в сумраке мастерской блеснула хитрая улыбка. -Если все, что ты сказал – правда, то я торжественно клянусь, что все твои желания будут исполняться мной ежеминутно. Ночные тоже. -Тогда поцелуй меня. Я уже трогал твои губы, но хотелось бы сделать это не только руками. Музыкант опешил. Все это казалось ему какой-то абсурдной сценой из сна больного в бреду. Да как такое возможно? Как может узел многолетних любовных страданий развязаться так просто? Как будто ты собрался бросать камень, занёс руку, а в последний момент он исчез из твоих ладоней, словно дымка предрассветного тумана. -Не прошло минуты с твоей клятвы, как ты ее нарушаешь. - сказал художник, который принял это замедление, как отказ. Он ведь не мог видеть всю ту гамму эмоций, что расплывалась буйным цветом на лице мужчины. В следующую же секунду его губы накрыли чужие - горячие и сухие, а еще подозрительно настойчивые для просто скрипача. На талию опустились такие желанные руки. От мысли, как должны быть прекрасны кисти музыканта, по телу пробежали мурашки. А то, что еще, кроме объятий, эти руки могут делать, заставило горячую волны пройтись от затылка по всему позвоночнику и дальше куда-то туда, что не принято произносить вслух. Глухой музыкант и слепой художник самозабвенно целовались. Как жаль, что я никогда не услышу голос самого дорогого человека в моей жизни. Уверен, что он прекраснее самого красивого пения птиц. Но даже так, я счастлив, что сейчас рядом с ним. Как жаль, что я никогда не увижу самого дорогого человека в моей жизни. Уверен, он прекраснее любой античной статуи. Но даже так, я счастлив, что сейчас рядом с ним.