Эрос и Танатос

На этот раз Квинн не спешил так, будто за ним гнались все беды мира, и Хайнек даже стал верить, что тот смог принять то, что случилось ночью. Для самого Хайнека его собственный припадок был чем-то из другой реальности, то есть его видел Квинн, но сам он ничего не ощутил. Да и сон, бессчетное количество раз повторяющийся в разных видах, уже вызывал только далекую ноющую боль и немного отчаяния, что легко можно было спрятать за работой. Но Хайнека нервировало то, что они идут навстречу чему-то, что влияет на их психическое состояние, а значит, и адекватность. Он невольно вспомнил бедных солдат, которые подверглись воздействию химического оружия по приказу своих же командиров, солдат, которые были готовы стрелять в товарищей, и сильней сжал винтовку, посматривал в спину Квинна, выстрелить в которую ему хотелось бы меньше всего в этой жизни. С другой стороны, наваливались воспоминания о собственных странных ночных фантазиях, которые касались Квинна. Сейчас те мысли отступили, на их место пришла тревога, и Хайнек гадал, является ли она нормальной или тоже следствием неизвестного воздействия. Он привык верить себе, своему разуму, своим выводам. Потерять в них веру — что может быть хуже для ученого? — Чувствуешь? — Квинн заговорил неожиданно, так что Хайнек вздрогнул, выныривая из своих мыслей. — Что? — Запах. Хайнек подошел к Квинну, встал рядом и тоже принюхался: — Запах падали, — наконец постановил он. — Наверное, какое-то животное. И совсем недавно, иначе падальщики бы уже растащили добычу. — Возможно, — согласился Квинн, но в его голосе слышалось явное напряжение. Хайнек глянул на него с беспокойством. Эти сжатые в тонкую полоску губы, выступавшие желваки, насупленный взгляд… — Майкл, все в порядке? — Все отлично, — отрывисто бросил Квинн, продолжая путь. Насколько он был не прав, они выяснили еще полчаса спустя. Запах все усиливался, став вонью. Можно было бы обойти этот участок, но Квинн почему-то двигался в направлении запаха, а Хайнек не смел перечить. В вопросах выживания он был не советчик боевому офицеру. — Стоп, — коротко бросил Квинн, когда Хайнек уже старался не дышать, даже прикрывал лицо собственной рубашкой, которую достал из рюкзака. Они вышли на плоское пространство, где один из холмов был словно срезан и украшен несколькими скалистыми наростами, похожими на камни Стоунхенджа. Подобное в этих местах встречалось, но еще одно украшение вряд ли было таким же нормальным: два трупа, частично изъеденные мелким пустынным зверьем, валялись на расстоянии нескольких метров друг от друга. Они, как и Хайнек с Квинном, были одеты в походные костюмы, но рюкзаков поблизости не наблюдалось. Квинн медленно подошел совсем близко, Хайнек, пересилив себя, попробовал тоже подойти, но желудок взбунтовался, и несчастная половина сандвича попросилась наружу так бойко, что пришлось отбежать в сторону и склониться к низкому и сухому кустарнику. — Один убит выстрелом в грудь, второй, вероятно, в голову, но лицо слишком изъедено, чтобы была видна рана, — словно издали услышал он голос Квинна. — Трупы явно тревожили, из-за чего нельзя определить, как они располагались изначально. А потому неясно, что случилось. Профессор, держите ружье наготове, хорошо? — Д-да, — Хайнек тяжело выпрямился и прополоскал рот водой. Почему-то ему казалось, что Квинн должен сейчас сказать что-то насмешливое. Хотя вряд ли это было в его духе. То есть он, конечно, любил иронию, но в нужные моменты мог стать на удивление тактичным. — Аллан, ты в порядке? — Вполне, — Хайнек сделал два шага навстречу Квинну, но, не сумев себя пересилить, застыл на месте. — Тебе не обязательно подходить, — Квинн обернулся, щурясь, и Хайнек понял, почему его голос звучал так глухо — он тоже прикрывал нижнюю часть лица какой-то тряпкой. — Я обыскал трупы, но при них нет никаких документов. Стандартный набор охотника. Но где их вещи? Рюкзаки? — Забрали те, кто стрелял? — предположил Хайнек. — Рюкзаки целиком? Почему бы не достать из них все ценное? Что-то переместил ветер, что-то — зверье, но что-то должно было остаться. Все случилось явно не год назад. Надо осмотреться. Профессор, я же сказал, не подходи! Отойди подальше и сядь там… где-нибудь. На виду, ради всего святого! Хайнек, который сделал было еще один шаг к Квинну, замешкался и все-таки послушался. Это мало помогло, запах был такой, что кружилась голова. Хайнек не знал, сколько так просидел, сгорбившись, пока к нему не подошел Квинн: — Пойдем отсюда. Возможно, нам стоит вернуться. И позвонить в полицию. — Осталось совсем недолго. А потом мы сможем вернуться и позвонить… — Учитывая, что мы здесь, возможно, не одни… — Все случилось пару недель назад, даже больше. Я же видел признаки скелетирования, когда… почти подошел. Квинн протянул руку. Хайнек ухватился за нее, поднимаясь, но его шатнуло, и в следующее мгновение он осознал, что прижимается к Квинну всем телом, касаясь лбом щеки. И Квинн не отталкивал его, осторожно поддерживал, поглаживал по плечам, отчего по всему телу пробегали мурашки. — Забавная реакция для ученого, правда? — слабо спросил Хайнек. — Брось, профессор, ты же не патологоанатом. — Ты тоже. — Ты знаешь ответ. — Нет, — Хайнек резко оттолкнулся от Квинна, продолжая, впрочем, сжимать его предплечья, — боюсь, я пока не знаю ответ. И прошу тебя внимательно наблюдать за своими… и моими реакциями… и если что-то покажется тебе странным… — Думаешь, то влияние не прекращается? — Думаю, оно растет. Так что? Квинн на мгновение задумался, а потом вдруг потащил Хайнека прочь, явно пытаясь уйти за холм: — Давай не здесь, уже даже меня сильно мутит. Не сговариваясь, они шли настолько быстро, насколько могли. Когда воздух стал посвежее и трупный запах начал перебиваться запахом травы, Квинн наконец остановился, озираясь, и заговорил: — Да. Мне тоже так кажется. Я очень зол сейчас. — Что? — Чертовски иррационально зол. С самого утра. — На кого? Или на что? — На все: на тебя, меня, информатора, все, что происходит вокруг… Не знаю… Что-то из этого объяснимо, я и раньше был раздражен, думаю, ты заметил. — Я заметил, но ты часто раздражен. Квинн смешливо фыркнул, но глаза его оставались серьезными: — Но сейчас я ощущаю ярость. Почти как в горячке боя. Этого не объяснить. Будто… — Адреналин зашкаливает, — перебил его Хайнек. — На то, что ты меня перебил! — повысил голос Квинн, отшатываясь. — Ты не ощущаешь подобного? — Не-ет… не совсем… у меня все как в тумане. Будто долго не высыпался. И это тоже объяснимо. Раздражение… да, пожалуй, больше на себя. Но не ярость. — Хайнек резко замолчал, боясь, что невольно выдаст себя. Выдаст то, что ощущал в этот самый момент, то, как сложно ему было выпустить руки Квинна, отстраниться от него. — Мне кажется, ты что-то не договариваешь, профессор… — И на это ты тоже зол? — Ты часто что-то недоговаривал, и я бывал часто на это зол, но… прости… — Квинн устало потер лицо руками. — Может, нам стоит избавиться от винтовок? — предложил Хайнек неуверенно. — Ты серьезно? — Ну… это логичное предположение. Мало ли… — Ты собираешься в меня стрелять? — невесело усмехнулся Квинн. — А ты в меня? — вдруг резко спросил Хайнек. Квинн застыл на месте, прямой и жесткий, как его оружие, но спустя недолгое молчание все-таки ровно ответил: — Нет. В тебя — точно нет. Как бы ты меня ни бесил. — Это успокаивает, — слабо отозвался Хайнек, у которого вновь закружилась голова, и теперь это явно случилось не от запаха. Не только от него. Хайнек вновь достал из кармана компас, но тот окончательно взбесился, стрелка крутилась вокруг своей оси — и это выглядело жутко оттого, что Хайнек понял: сейчас он не может этого объяснить. Не потому, что объяснений не существовало, а потому, что сейчас он не в состоянии мыслить научно или хотя бы рационально. Хотя бы сколько-то адекватно мыслить. Это понимание обрушилось на него ледяным водопадом, и Хайнек застыл, не в силах вымолвить ни слова. — Можем обойтись и без него, и хватит издеваться над картами, на таком расстоянии от цели они тебе уже ничем не помогут, — заговорил Квинн. — Мы ищем, цитирую, «скалисто-песчаное образование на площадке между холмов. Образование представляет собой два отростка, идущие вверх под углом в пятьдесят градусов». Можно подняться вот тут, холм пологий, сверху мы это уже точно увидим. — Хорошее предложение, — согласился Хайнек, пытаясь сложить карту, но та не слушалась, внезапно поднявшийся порывистый ветер вырывал ее из рук, складывал под неправильными углами. Хайнек внезапно ощутил такой прилив ярости, что дернул тонкую бумагу слишком резко, а обрывки смял в руках и пораженно замер, посмотрев на Квинна. Тот никак не прокомментировал случившееся, но кивнул и хлопнул Хайнека по спине. И от этого прикосновения Хайнек отшатнулся, как от ядовитой змеи. Ощущения становились невыносимыми. Только что все было относительно нормально, но больше этой нормальности не существовало и в помине. Он не может, не должен, он просто не способен чувствовать подобное! Холм, в отличие от предыдущего, даже не был покрыт жухлой травой, а потому два торчавших из земли клыка цвета глины они увидели сразу. — Еще минут сорок, — рассудил Квинн, — если спустимся вон там, то можем сократить путь. — И переломать ноги, — вздохнул Хайнек. — И сократим время влияния на себя этого… чем бы оно ни было, — ответил Квинн, не обернувшись. Довод был разумным, так что Хайнек решил оставить за товарищем последнее слово. Хотя замолкать не хотелось. Напротив, общение на сторонние темы хоть немного, но отвлекало. В молчании же недавно неоформленные пугающие мысли обрели силу и определенность. И ощущение уже нельзя было спутать с напряжением физическим, нервозностью, оно обрело наполненность и направление. Потому даже в спину капитана Квинна сейчас смотреть было тошно. Хайнек понимал, что, как бы чудовищно это ни звучало, хочет его. И чем дальше — тем желание становилось несноснее. Можно было, конечно, во всем обвинить неизвестную аномалию, но то, что переживал Хайнек, отличалось от того, что переживал Квинн. Агрессия, тем более не имеющая направления — на всех и ни на кого одновременно, — понятное явление. Более понятное. Существовали вещества, которые могли заставить человека бросаться на окружающих, но сексуальное возбуждение, которое не просто есть, а имеет четкий стимул — другое дело. Хайнек пытался анализировать, пытался вспомнить, были ли какие-то хотя бы малозаметные первые признаки, смотрел ли он и раньше на Квинна подобным образом, и окончательно запутался. Мозг отказывался анализировать, да и ноги заплетались. Квинн всегда был ему приятен. Как коллега, потом как друг, как соратник, как единственный близкий человек, от которого не осталось секретов. Поначалу, когда они только познакомились, бравый вояка, называющий себя психологом, Хайнека забавлял. Но со временем стало выясняться, что со всей своей прямолинейностью летящего снаряда Квинн на самом деле мог бы быть неплохим психологом. Не то чтобы Хайнек в этом разбирался. Но Квинн точно умел выслушать, когда это было необходимо. И понимал чуть больше, чем Хайнек смел рассказать. В этом была особая притягательность бесед с ним: поверхностный на первый взгляд, острый и насмешливый, раздражающийся по пустякам, он, однако не вызывал желания от него закрываться. Напротив, привлекал — живым, практичным умом, непринужденностью, верностью принципам. Однако все это влекло за собой лишь платоническую привязанность. Ну да, он эффектно выглядел. Но и эффектно выглядящие мужчины Хайнека никогда не привлекали. Хайнек мало знал о гомосексуальности. Психические болезни не особо его интересовали. У него и мнения своего на эту тему не было. Он бы не стал бросаться на таких людей с камнями, да и тюрьма, как он считал, была лишней. Насколько он знал, гомосексуальность распространялась на весь животный мир, так что люди не были исключением. Но… нет, он просто никогда не задумывался на подобную тему. И что бы сейчас сказал Квинн, если бы узнал, о чем думает его друг? Или ничего бы не сказал? Просто вскинул бы ружье? Мысли хаотически кружились в голове Хайнека, вызывая пугающую истерическую дрожь, приходилось заставлять себя сосредотачиваться на дороге, но ткань брюк теперь сдавливала слишком сильно, натирала. Постыдную боль Хайнек решил считать пусть малым, но искуплением за мысли и чувства, которые он уже едва ли мог преодолевать. — Профессор, что ты там копаешься? Ходить разучился? — Квинн сердито обернулся, и Хайнек сделал попытку догнать его, ушедшего вперед на десяток шагов. Хайнек впился взглядом в его лицо — очень бледен и как-то осунулся, возможно ли такое за несколько часов? На лбу, кажется, капли пота. Глаза лихорадочно блестят. Квинн несколько секунд, не моргая, смотрел в глаза Хайнека, но вдруг сбросил с плеча винтовку и почти бегом спустился по крутой насыпи, едва не влетев в обломок скалы, в которую тут же ударил кулаком — снова и снова, явно разбивая руку в кровь. — Квинн, погоди! Майкл, что ты делаешь?! — Не подходи! — выкрикнул в ответ Квинн, безуспешно пытаясь сокрушить кусок камня, потом застонал и опустился на колени, держась за запястье пораненной руки. Хайнек едва ли не скатился следом, упал на колени почти у самой скалы, рванулся к Квинну, за плечи разворачивая его к себе лицом: — Ты ополоумел? Совсем свихнулся? Квинн улыбался: — Тише, профессор, — негромко попросил он, — не надо меня трясти. Все в порядке. Я проводил… как ты это бы назвал? Эксперимент. Гипотеза подтвердилась. — Какая гипотеза, что ты несешь? — Легче, — ответил Квинн и блаженно откинул голову, опираясь на кусок скалы, который только что лупил. — Мне стало легче. Чем дольше сдерживать это, тем хуже. Знаешь, наверное, мистера Зигмунда Фрейда? Хайнек знал. Хотя думать об озабоченном, с его точки зрения, ученом сейчас не очень-то хотелось. Однако пришлось заставить себя это сделать. — Подсознательные импульсы, — проговорил он. — То, что мы вынуждены сдерживать, скрывая даже от себя. — Фрейд их делил на два подвида, — Квинн бросил на Хайнека свой чертов жесткий, проницательный взгляд, заставляя ссутулиться, незаметно отстраняясь. — Во мне много агрессии. Я это знаю. То есть… теперь знаю. На самом деле я считал себя довольно спокойным человеком совсем недавно. Сексуальные импульсы в меньшей степени относятся к потаенному. В моем случае. И меня не бросала совсем недавно жена… Вновь этот взгляд; Хайнек подумал, что согласен сейчас на что угодно, только избежать этого разговора. — Что ты хочешь сказать? — глупо и агрессивно отозвался Хайнек. — То, что чем больше ты сейчас пытаешься себя сдерживать, Аллан, тем хуже для нас обоих. Насколько я успел понять. И ты успел, я уверен. — Но я не хочу сейчас бить по скале. Может… да, может, я хочу застрелиться, но не разбивать кулаки! — Хайнек вдруг осознал, что кричит. — Тебе легко говорить! Ты же не хочешь врезать мне! Но даже если хочешь… А я… — резкий позыв к рвоте заставил Хайнека захлебнуться собственными словами, но тошнота быстро отхлынула, так что пришлось лишь проглотить горькую вязкую слюну. Хайнек поднял голову и понял, что Квинн странно смотрит на него. — Там, — хрипло прошептал Хайнек, неопределенно махнув рукой, — твое ружье где-то там… и мое, кажется. Так будет сподручней… — Что за хрень ты несешь?! — резко перебил его Квинн. Хайнек упрямо взглянул ему в глаза и, слыша, как срывается его голос, выпалил: — Я хочу тебя. Сейчас. Не абстрактного кого-то, а тебя. Это достаточный довод? — Я… — Квинн хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать. — Да я уже понял… вроде… Он вновь откинулся на злосчастную скалу и вдруг громко, надрывно расхохотался. Хайнек закрыл глаза, тоже опираясь на скалу и не замечая рюкзак, который так и не стащил с плеч. Сейчас этот смех мало его тронул. На самом деле он уже не вполне понимал, что вообще происходит. Все его существо вопило о необходимости разрядки, о желании прикосновений, о желании. Мысли окончательно перестали формулироваться, и Хайнек видел перед собой лишь вспышки: образы, поворот головы, краешек губ, дрогнувших в ухмылке, коротко остриженный затылок и край жесткого крахмального воротника, волосы, блестящие от геля, пальцы, играющие сигаретой так, что хотелось кричать. Хайнек с трудом вытянул ноги, раздвинув их, иначе было слишком больно, больно было даже шевелиться. Хайнек поднял голову, дыша ртом, и чуть слышно застонал, но через несколько секунд забился, словно в конвульсиях, захлебываясь воздухом и забыв собственное имя, потому что на его член под натянувшейся тканью брюк легла ладонь Квинна. Тот едва успел провести рукой по заметному бугру. Хайнек дернулся, сжимая в ладонях по сторонам от себя землю и каменную крошку, и, издав низкий звук, кончил. Он не видел, как, не мигая, Квинн наблюдает за его оргазмом, как задерживает дыхание на самом пике и несколько раз сглатывает, а затем хватает ртом воздух, потянувшись к нему, словно принюхивающееся дикое животное. Когда Хайнек немного пришел в себя, Квинн уже стоял возле него, аккуратный, серьезный и неприступный. — У тебя есть во что переодеться? — деловито спросил он, бросил на сжавшегося Хайнека короткий взгляд и тут же, щурясь, взглянул за горизонт. Хайнек не ответил, но Квинн, как ни в чем не бывало, продолжал: — Хотя бы белье. Переоденься, пока не сильно пострадали брюки, а я схожу и поищу наши ружья. Хорошо? И, не дожидаясь ответа, Квинн начал карабкаться по осыпающемся склону прочь. Хайнек с трудом поднялся на ноги, которые казались ватными. Его шатало, зато впервые за уже… он понятия не имел сколько прошло времени, появилась возможность мыслить. Не самый подходящий момент. Сейчас он был бы рад остаться тупым жаждущим животным, только бы не ощущать всего того ужаса и стыда, что ощущал теперь. Поступку Квинна не было объяснения. Впрочем, на Майкла тоже влияло нечто, меняя его, его разум, характер. Под таким воздействием… Хайнек резко оборвал себя, взглянув на осыпающийся склон, поросший редким кустарником, потом растерянно обернулся и принялся стаскивать с плеч чертов рюкзак. Наверное, переоделся он быстрей, чем в армии, ломая ногти о пряжку ремня, чертыхаясь и путаясь в штанинах. Влажные от спермы трусы он, истерично озираясь, бросил куда-то за ближайший куст, сдерживая животное желание еще и закопать их. От этой мысли его начал пробивать смех, так что, вернувшись, Квинн застал его хихикающим и пытающимся вновь натянуть рюкзак. — Профессор? — Квинн протянул ему ружье. — Ты… — он запнулся, видимо, подбирая слова. «В порядке» сейчас звучало бы издевательством. — Ты здесь сейчас? — наконец, решился он. Хайнек выпрямился, вновь уронив рюкзак на землю. — Да, — ответил он сипло и прокашлялся. — Насколько это возможно. Я даже думать могу. Необычайное ощущение. — Отлично, — Квинн вдруг тоже улыбнулся и, резко подхватив рюкзак, быстро натянул его на спину не успевшему возмутиться Хайнеку. — Нам осталось совсем немного. Мне кажется, что наше прояснение временное. Вряд ли человеческая психика в плане бессознательного… так неглубока. И вновь Хайнек карабкался вслед за спешащим Квинном, смотря точно ему в спину, отчего спотыкался в два раза чаще, чем мог бы, и стараясь ни о чем не думать. Не думать получалось лучше, чем не чувствовать — не характерное для него состояние, показывающее, что влияние лишь временно отступило, но не прекратилось полностью. Теперь же он все еще ощущал прикосновения Квинна к своей ширинке, жесткое надавливание и поглаживание — достаточное для разрядки. И от этого Хайнеку казалось, что его опустили в чан с кипятком. А он ученый. И должен думать как ученый. С этой точки зрения Квинн поступил рационально, логично. Он дал им фору, не давал волю эмоциям, не вступал ни в какие глупые разборки. Вероятно, когда все закончится, Хайнеку придется во второй раз написать заявление на увольнение. В этот раз Квинн молча его подпишет. И даже это будет сделать проще, чем посмотреть ему в глаза. — Вот они, — внезапно заговорил Квинн, и Хайнек, который в этот момент споткнулся об очередной кусок скалы, невольно переспросил: — Что? — Те самые скалы. Кажется, мы на месте. Они встали плечом к плечу, смотря куда-то вверх, на неровные образования, солнце было в зените, и у Хайнека слезились глаза, так что пришлось их потереть, а затем приставить ладонь козырьком ко лбу. — Я же без очков, — вдруг растерянно заметил он. — И что? — удивился Квинн. — Я не так хорошо вижу без очков. И давно я без них? — Не знаю, — признался Квинн. — Не обращал внимания. На мой взгляд, видишь ты прилично. — Наши органы чувств работают на пределе возможностей, — задумчиво предположил Хайнек. — Отсюда усталость и… специфика мыслительной деятельности. Что-то заставляет наши тела работать в усиленном режиме. Если принять некоторые виды ускоряющих мозговую активность веществ… есть возможность на некоторое время ощутить… будто твои органы чувств стали работать лучше. Но это временный эффект. — Я надеюсь, это не означает, что потом ты ослепнешь, — нервно отозвался Квинн. — Я не знаю, что это означает, — забывшись, Хайнек посмотрел на него, — это просто предположение. Гипотеза. Квинн и не думал отводить взгляд. Он привычно щурился, на высоком лбу пролегли тонкие морщины. Он был, как и всегда, красив, капитан Квинн. Хайнека вновь замутило от воспоминаний, и он отшатнулся, налетев на скалу спиной. — Так, достаточно, — резко заговорил Квинн, вдруг подступая вплотную. Он ухватил Хайнека за плечи, встряхнув. — Посмотри на меня, профессор. Я говорю, посмотри на меня! Ты только что сказал, что стал лучше видеть, так что не надо так подслеповато щуриться. И послушай меня. Надеюсь, твой слух тоже работает на пределе возможностей? Нам сейчас нужен профессор Хайнек. Потрясающе умный и бестолково смелый эгоист, который в первый год нашего с ним знакомства доставлял мне невероятно много хлопот. Но не отбил охоты следовать за ним. Не меланхоличный страдалец, не стыдящийся себя эмоциональный слизень. Профессор, мать его, Аллан Хайнек. Поэтому. Посмотри. Мне. В глаза. Хайнек замер, словно против воли медленно подняв взгляд. Квинн выглядел разъяренным, но Хайнек чувствовал, что держал Квинн его за ворот одной рукой и плечи другой достаточно мягко, лишь не позволяя вырваться. По скулам Квинна ходили желваки, взгляд его был затуманен, словно он пытался что-то вспомнить: — Когда я служил… у нас был парень. Может, и не один, но про него стало известно. Его избили. Отправили на гауптвахту. Потом выпустили, так как людей не хватало. Через неделю он погиб, прикрывая корабль с беженцами. Посмертного награждения не состоялось. Я, конечно, думал тогда, как и все, что он долбанутый и его надо было изолировать. Но он был героем. И про это я тоже думал. Про фашистские концлагеря, в которых были тысячи таких парней. Может быть, ты тоже долбанутый. Как и я, кстати. — Я не… гомосексуал, — пробормотал Хайнек сипло. — У меня семья… была. — Я недостаточно хорошо в этом дерьме разбираюсь, профессор. Никто в нем не разбирается достаточно хорошо. Мне плевать, как это называется. Ты просто стал это чувствовать. Ничто не появляется просто так. Оно выплыло на поверхность. И у меня — тоже. Сначала я всю дорогу думал о том, как убиваю людей, которых считал друзьями, коллегами, начальством, семьей когда-то… Из-за каких-то мелких промахов я, гребаный извращенец, думал, кого мне лучше задушить, а кому проломить череп… В подробностях. И это было сильней меня, но тебя я не грохнул. Знаешь почему? И я не знаю. Думал, что проще будет задушить… — ладони Квинна медленно сомкнулись на шее Хайнека, у которого перехватило дыхание, хотя Квинн и не думал надавливать. — Но потом понял, что проще тебе все рассказать. Кому, как не тебе? Обо всем том дерьме, что есть во мне, о котором я даже не подозревал. До этого… похода… я считал себя… приличным человеком. Может, не таким уж хорошим. Хотя… скорее хорошим. Я всегда старался поступать по совести, поступать по чести. Мне кажется, теперь у меня нет ни того, ни другого. Но когда ты там корчился от оргазма, я впервые за этот день думал не об убийствах. Я думал о тебе, не испытывая ни капли злости, несмотря на то, что происходило. На самом деле… — правая ладонь Квинна отпустила шею Хайнека и взметнулась вверх, пальцы нежно провели по влажному от испарины виску Хайнека, — мне хотелось тебя поцеловать. Может, мы оба — извращенцы и нас надо изолировать от общества, но я только что выполз из ада. Благодаря тебе. И теперь думаю, что это чувство на фоне происходящего выглядит почти… священно. — Не богохульствуй, — пробормотал Хайнек, и они оба прыснули, прижавшись лбами. Квинн выпустил шею Хайнека, позволив тому наконец пошевелиться, сдвинуться с места, чем Хайнек и воспользовался, притянув Квинна в мягкий, почти невинный поцелуй. Он сам не понимал, как сделал это. Но что-то следовало сделать. После откровений Майкла, после того, что уже случилось, вряд ли поцелуй был таким уж запретным действием. Скорее символом поддержки и нежности. Только уже не вполне братской. Совсем не братской. Поцелуй длился всего несколько секунд, оба лишь прижимались чуть приоткрытыми ртами и потом одновременно, хоть и неторопливо, отстранились. — Странно, — пробормотал Квинн и нахмурился. — Еще бы, — горько ответил Хайнек. — Нет, я… не о том… в смысле… я никогда раньше не целовал кого-то… с бородой. Хайнек фыркнул, стараясь удержать рвущийся смех: — Ну, мне тоже твоя щетина… удивительна, но… — Хайнек резко оборвал сам себя, так как Квинн, слабо улыбаясь, вновь потянулся к его губам. Глаза его были закрыты. На этот раз Хайнек позволил себе чуть приоткрыть рот, куда тут же ворвался гибкий, уверенный язык Квинна. Хайнек не протестовал, давая возможность тому вести, лишь вновь отступил, прижимаясь к каменной породе, позволяя Квинну почти навалиться на себя. Сейчас его собственное возбуждение маячило где-то на краю сознания, но он прекрасно понимал, что ощущает Квинн. Это проступало во всем: в его резких движениях, срывающемся хриплом дыхании, в его сведенных напряжением мышцах, что Хайнек почувствовал, обняв Квинна за шею. Наверное, теперь уже тому требовалась… помощь. И Хайнек понимал, что согласится. Более того, что согласится запросто. Словно что-то надломилось в нем. Возможно, что-то важное, но сейчас Хайнек не испытывал ни сожаления, ни недавнего стыда. Но пока Квинн держался, он не смел проявить инициативу. Квинн же, закончив нежно терзать губы Хайнека, тяжело отстранился: — Пора все-таки найти то, за чем мы сюда пришли. Он двигался скованно, кусал губы, Хайнек мягко следовал за ним, все время держа его в поле зрения. Обойдя каменные выступы до половины, они наткнулись на куски булыжников и крошево, которое могло остаться только от взрыва. — Взрывчатка заложена снаружи, — с трудом проговорил Квинн. Он не выдержал, покачнулся, оперся рукой о каменный выступ. — Здесь провал. Вход в пещеру. Слишком ровный для того, что мог бы образоваться от взрыва или природного воздействия, — ответил Хайнек, заглядывая в темную дыру. Оттуда тянуло сухим воздухом, от которого запершило в горле. — Воздух разрежен? — Только попробуй сунуться туда вперед! — сердито заговорил за его спиной Квинн. — Дай мне пару минут. Я приду в себя. Я так понимаю, кто-то до нас искал эту штуку. И взорвал запертую дверь. Хайнек, который уже изучал край каменной плиты под ногами, рассеянно кивнул: — Похоже на то. Он обернулся как раз вовремя, чтобы успеть подхватить приблизившегося к нему Квинна. — Отцепись от меня! — Квинн попытался оттолкнуть профессора, но был прижат к каменному выступу спиной для устойчивости и заткнут поцелуем. Хайнек скользнул руками по напряженному торсу Квинна, по тяжело вздымающейся груди, животу и начал расстегивать ремень. Квинн молчал, закрыв глаза и сжав губы, но Хайнек счел своим долгом пояснить: — Тебе был нужен профессор Хайнек, а мне нужен капитан Квинн. Который не отстрелит что-нибудь себе или мне в самый ответственный момент, потому что не в состоянии контролировать собственное тело. Кожа Квинна была горячей и сухой. Хайнек машинально лизнул ладонь прежде, чем забраться ею под теплую ткань трусов. Квинн по-прежнему молчал, не открывая глаз, лишь дернулся, когда ладонь Хайнека сомкнулась вокруг его члена. — Так не пойдет, — пробормотал Хайнек, выпустил член, все-таки заставив Квинна недовольно застонать, после чего, прижав член ладонью к животу Квинна, резко сдернул его брюки и трусы до середины бедер. — Не придется переодеваться, — сообщил он. Это было чистым безумием. В двух шагах от них опасно темнел провал, из которого тянуло странным воздухом. Ружья валялись на земле. Под ногами крошился битый камень. И могло случиться что угодно, но впервые Хайнеку было плевать на то, что могло бы случиться. И Квинну тем более. Хайнек ловил его заполошное дыхание, то и дело прижимаясь ртом к полуоткрытому рту, не столько целуя, сколько лаская кончиком языка сухие губы. Он не сразу приноровился к незнакомому углу, однако движения эти знал любой мужчина старше двенадцати лет, каким бы постыдным и опасным ни называли сам процесс окружающие. Ладонь уверенно скользила по твердому члену, сдвигая необрезанную крайнюю плоть, сжимала, потирая головку, вновь скользила к самому основанию, так что ребро ладони сильно прижималось к жестким темным волоскам в паху Квинна. Хайнек не мог сказать, сколько все это продолжалось. Логичным было бы предположить, что совсем недолго. Квинн, упрямо молчавший, вдруг начал шумно дышать, сипло постанывая, первые капли спермы Хайнек машинально растер по члену, но потом Квинн дернулся навстречу, а Хайнек выпустил член из ладони, чтобы снова сжать его у основания, запоздало поняв, что, скорее всего, сперма попала на его штаны. Впрочем, их в любом случае пришлось бы выбросить, так что плевать. Мысль, которая все это время пыталась сформироваться, наконец сложилась в слова. Теплые, бесстыдные и искренние. Он мог бы спрятать эту мысль, закрыть рот, забить ее в самую глубину, чтобы она опять легла грязным пятном где-то под слоями приличного и одобренного, но Хайнек, глядя в непривычно растерянные глаза Квинна, уверенно проговорил: — Это было чертовски здорово. После чего небрежно стряхнул ладонь и вытер ее о грязные брюки. Квинн понял голову, и Хайнек со смущенной нежностью наблюдал, как тот громко сглатывает, раз, другой, как подрагивает его кадык, вздымается грудная клетка, бьется жилка на влажной от испарины загорелой шее. Квинн так и стоял со спущенными штанами, постепенно опадающий член был почти скрыт смятой полой рубашки, и Хайнек, вдруг поняв, что несколько секунд стоит, уставившись на видневшиеся из-за ткани черные волосы в паху Квинна, торопливо отвел взгляд. В этот же момент Квинн все-таки наклонился, подтягивая трусы и штаны, неторопливо, аккуратно застегнулся, вытер ладони о бедра и ловко поднял с земли винтовку. Хайнек последовал его примеру и, выпрямившись, ощутил дыхание Квинна у своего затылка: — Профессор, прежде чем идти… зайди мне за спину… пожалуйста. И не высовывайся, что бы ни случилось. Мы оба помним, как ты стреляешь. — Мог бы уже называть меня по имени, — сам не понимая зачем огрызнулся Хайнек и прикусил язык. — Аллан, — тут же послушно исправился Квинн. — Не высовывайся, хорошо? Он стоял очень близко. В этом, конечно, не было никакой необходимости. Как не было необходимости в паузе, что возникла сразу после. Теплое дыхание щекотало затылок, и Хайнек позволил себе пару мгновений ни о чем не думать, а лишь ощущать его. После чего послушно шагнул в сторону и отступил за спину Квинна. Ружье больше не казалось ему такой уж хорошей защитой.