«Тебя там хоть любят? Ты весел?»
Джорджия недолюбливает друзей мужа, особенно рыжую британку, с которой Дэвид слишком часто ведёт совместные проекты. Конечно, муж утверждает, что Кэтрин «по цветочкам» и «пестики» ей совсем не интересны. Но что он может знать?! Он же мужчина в конце-то концов! Откуда ему знать о том, что хочет женщина? На новоселье Дэвид приглашает Кэтрин, которая недели три была вне сети от слова «совсем». «Можно +1?» — Спрашивает Тейт, мужчина соглашается. Пусть приводит свою спутницу. Больше народа — больше веселья. Спутницей Кэтрин оказывается молоденькая девушка. Очень молоденькая. Высокая, подтянутая, с пепельно-русой копной вьющихся волос. «Квадратные» очки в роговой оправе скрывали темно-коньячные глаза, щеки и скулы были усыпаны веснушками. Одета девочка была просто и со вкусом: узкие светло-голубые джинсы с высокой талией, в них заправлена чёрная рубашка, на ногах кеды. Джорджия сразу заметила, как эти двое смотрят друг на друга. Она смягчилась. Значит, Кэтрин и Дэвид действительно всего лишь друзья. Бывшая Моффет, как настоящий инстаграм-задрот все ещё не могла понять, где это эти две стервы отдыхали? Ни одной геолокации! Но пейзажи были красивы. Теннант согласно кивал, рассматривая берег, фото из какой-то кофейни, просторный концертный зал. — Так куда вы ездили? Это очень-очень красиво! — Я хотела познакомиться с родителями Нэнси, и мы поехали… — Кэтрин закусила нижнюю губу. — Но это не все фотографии. — А почему не все? Там что-то неприличное? — Дэвид смеётся, шутит. — О, да! — Тейт рассмеялась. — Ее папа решил, что нужно выпить за знакомство. Это обязательно. Он… как это называется, дорогая? — Самогонка. — Сказал, что чистая, как слеза! Но сколько в ней градусов не сказал, — Тейт шутила и веселилась. Почему бы, собственно, и нет? Они пришли на — Хорошая шутка! Анастасия глянула на Джорджию строго. — Не то, чтобы шутка… — А потом рассмеялась, сжимая в руке ладонь возлюбленной. — Так куда вы ездили? — В Киев, — ответила Кэтрин. — Это где? — Уточнила Джорджия, слабо представляя, где может находиться этот населённый пункт. — Украина. — Это рядом с Россией, почти Россия, — стоило Анастасии уточнить, Дэвид сумел сохранить лицо только благодаря тому, что является профессиональным актером. Но мысленно мужчина орал. Громко и нецензурно орал. Джорджия поджала губы. Он не думала, что резидент той самой страны может быть таким адекватным и милым, и знающим английский. — А где вы познакомились? — На вашей свадьбе, меня позвал кузен, я не могла ему отказать. И там я встретила Кэтрин, она была прекрасна. Я не могла не подойти к ней, понимаете? — Понимаю, — Теннант едва ли не скрипнул зубами, опустошая бокал вина. До него наконец-таки дошло. Эта девушка — кузина Ельчина. Чертового Антона Викторовича Ельчина, который впился в подкорку, сожрал с потрохами, проник в его сознания с первого же дня. — Ты куришь? — Да… — Идём, проветримся. — Дамы, не скучайте. Стоило им выйти на веранду и плотно закрыть дверь, Дэвид вдарил ладонями по деревянным перилам. — Как он там? — Мужчина нервно закуривает. Он едва ли не дрожит, балансируя на границе нервного срыва. — Честно? — Да. — Херово, — глубокая затяжка. — Ты мудак, Теннант, влюбил в себя юнца и оставил. Ты ведь не любишь ее? Ну как, любишь, но не так. Это видно со стороны. — Да, что ты знаешь, ты… — Ну, говори. Кто я? Блядь? Левая, сторонняя девка? — У вас с Кэтрин правда все серьёзно? — Дэвид тушит окурок в пепельнице. — Правда. Я не планировала ни с кем знакомиться. Пошла, чтобы Антона поддержать. — Я люблю его. — Я знаю, но зачем все это? — Я просто не мог иначе. Джорджия была беременна. И я не мог… — Почему? Не все мужчины женятся на беременных от них женщинах, но общаются с детьми, участвуют в их воспитании. — Я знаю… Мои родители — они глубоко религиозны, и если я разведусь или свяжу свою жизнь с другим мужчиной, они отвернуться от меня. Это в лучшем случае, — Дэвид едва ли не плакал. Все внутри болезненно сжималось, дрожало, ломалось на части. — Тише, великан, иди сюда, — Нэнси, а обнимает мужчину, утешительно гладит по спине. — Хочешь сказать это Антону лично? Объясниться? Прийти к общему знаменателю? — Хочу, но поймёт ли он? — Дэвид обнимает девочку в ответ с некой благодарностью, тычется лбом в хрупкое плечо, согнувшись в три погибели. — Антон не дурак. Он любит тебя, очень любит. Поедешь к нему? — Да, я хочу, очень хочу. — Тогда собирайся. Паспорт, загранник, грин-карта, все как всегда.———
Дэвид так и не понял, что девушки сказали Джорджии. Но она отпустила его в аэропорт безо всяких вопросов на следующее утро. В аэропорту было людно и душно. Девочки решили полететь с Дэвидом. Группа поддержки и переводчик. Теннант нервничал. Да так сильно, что Нэнси дала ему успокоительные, а Кэтрин велела весь полет спать и ни о чем не думать. На таможне, на границе, Анастасия переводила везде. Потому что так было проще, чем слушать доисторический английский. Следующая остановка была — Киевский вокзал. Им нужен был Сапсан. Скоростной поезд, чтобы добраться до Питера. — Предлагаю устроить сюрприз, — Анастасия откидывается в кресле, вытягивая ноги. — Какой? — До Дэвида ещё как-то не дошло, что он в Москве и едет на скоростном поезде в Культурную Столицу. — Антон играет в спектакле «Поворот винта». — Предлагаешь в отель, а потом в театр? — Кэтрин ловит чужую мысль. — Да! Только купим цветы. Подаришь ему цветы. — Цветы? Серьезно? — Есть идеи лучше? Начнёшь с цветов, а там видно будет.———
— Поздравляю, ты в Питере! В Культурной Столице России. — Поэтому на заборе… — Дэвид! — В два голоса возмутились девушки. — План таков: отель, цветы, Мариинка. — Что? — Мариинский театр. Оделись, конечно, все со вкусом. Дэвид выбрал темный-синий костюм-тройку и бабочку в тон. Девушки надели вечерние, но не пошлые платья и каблуки. Цветы купили красивые. Самые красивые, которые только можно было найти впопыхах поздней осенью. Белые розы. Двадцать одну штуку. Мариинский театр поражал Дэвида своей красотой. Питер, в целом, его поражал, удивлял. Красивый, древний город на реке. Влажный воздух, тёплая осень, чуть пасмурное небо. Дышать — не надышаться. Анастасия тихонько переводила пьесу им обоим. Антон играл рассказчика. Кэтрин за практически месяц нахождения в России кое-что понимала чисто интуитивно. Дэвид же был ни в зуб ногой, но старался понимать, внимательно слушал и смотрел на сцену во все глаза. Нэнси поймала кузена в гримерке перед выходом, после окончания спектакля. — Настя! Что ты здесь делаешь? — Ельчин был удивлён, ведь сестрав с Кэтрин должны были ещё недельку назад уехать обратно в Америку. — Да так, неважно. Идём, — девушка взяла Антона под локоток и повела за собой. — Куда? Что? — Идём-идем, твоя дорогая сестра тебе самый лучший в мире сюрприз сделать решила, самый дорогой, ебаный свет, — им на троих одни билеты на самолёт обошлись в 2 300.00 $ со всеми скидками и без пошлины. — Та-дам! — Нэнси вывела брата к Дэвиду и Кэтрин. Антон сразу же очень сильно удивился. — Ущипни меня? — Юноша смотрел на Теннанта во все глаза и не мог поверить. Чертов шотландец был здесь. Здесь, в Питере! — Я люблю тебя, — Дэвид с трудом произнёс эти три слова. Но на душе стало легче. — А... это тебе. Антон принял цветы, сжал букет слишком уверенно в руке. — Ты чертов идиот! Почему ты не сказал, что не свободен? Ельчин был готов замахнуться, но Анастасия перехватила его руку. — Тише, он действительно любит тебя. Понимаешь? Просто… успокойся, вы поговорите и ты все поймёшь. Ты же знаешь, что если бы Дэвид не любил тебя, мы бы не притащили его сюда. — Да… но… — Просто обними его и отведи домой. Тебе стоит его хотя бы послушать, ты веришь мне? — Все-все, я понял. Я… — Ельчин его обнимает. Крепко-крепко, тычась лицом в изгиб шеи и едва ли не всхлипывая. Дэвид ничерта не понял. Ясно было только то, что они говорили о нем. Но стоило юнцу обнять его, как стало легче, теплее. Ельчин прижимался крепко, тесно. — Обязательно поговорите, а мы гулять, мальчики! — Кэтрин взяла возлюбленную за руку. Они ехали на метро, как совершенно обычные люди. Дэвид молчал. Он находился в некотором оцепенении и не верил в происходящее. Антон думал о своём. А правильно ли он сделал, что не прогнал Теннанта? Что желает дать ему ещё шанс? Мужчин встретила просторная двушка в центре Питера. Антон закрыл дверь нервно, с психом. — Я скучал. Действительно скучал, — юноша разувается, проходит в глубь. Идёт сразу на кухню. Надо выпить. Из алкоголя вино и коньяк. Начнём с вина. — Ты правда любишь меня? — Правда, — Дэвид соглашается, осматривая кухню. — Тогда почему оставил меня? — Антон разливает вино по бокалам, достаёт пепельницу, сигареты. Вечер обещает быть долгим. — Свадьба… это не было моим решением. Это решение родителей, — Теннант делает глоток красного сладкого, тянется за сигаретой. Курить жуть, как хочется. — Мой отец священник, наша семья была очень религиозной. Я итак пошёл против всех, когда решил стать актёром, а не служителем церкви. — Я не знал… Ты никогда мне не рассказывал об этом. Это ужасно, это давит на тебя столько лет, — Ельчин реагирует адекватно, более чем. Он цедит вино, раздумывая над сложившейся ситуацией. — Если я подам на развод без веской причины, то… — Они поставят на тебе крест? — О, нет. Они похоронят меня в переносном смысле. Я не буду для них существовать. — А другие родственники? — Ельчин тушит сигарету в пепельнице. — Они все такие, понимаешь? Повернутые на Боге и религии, — Теннант готов плакать. Потому что это выбор. Старая семья или новая семья. Остановится в прошлом или шагнуть в неизведанное будущее. — Мне жаль, мне очень жаль, дорогой. Я приму любое твоё решение, но сейчас позволь мне просто побыть рядом. Длинный, тощий шотландец. Антон держит его на своих коленях. Целует нежно-нежно, гладит широкими ладонями бархат медовой кожи. Юноша наслаждается богатством чужого тела. Они оба обнажены, соприкасаются руками, бёдрами, животами, губами. — Я люблю тебя, дорогой, мой прекрасный, — чуткие музыкальные пальцы касаются милого лица. Ельчин оглаживает щеки, лоб, очерчивает подушечками тонкие розоватые губы. Дэвид тонет в нежности. Он обхватывает губами изящные пальцы, ласкает языком мягкие подушечки, скользит кончиком между фаланг. Мужчина наслаждается близостью со своим возлюбленным. Антон томно выдыхает. Дыхание сбивается, тяжелеет. Он обнимает Дэвида за талию и снова целует. Ласково, с любовью, соприкасается языками, прикусывает слегонца нижнюю губу. Теннант оглаживает ладное тело партнёра, скользит ладонями по плечам и предплечьям, обнимает за талию, прижимаясь грудью к чужой груди. Мужчина льнет губами к белой шее, собирает губами солёную влагу, крепко целует, кусает, засасывает кожу, оставляя следы цвета спелой багряной рябины. Антон едва не задыхается. Они так давно не были близки, так давно не касались друг друга. Ельчин накрывает возлюбленного собственным телом. Дэвид довольно жмурится, подставляется под ласку. Антон кусает ямку между выпирающими ключицами, мажет языком по солнечному сплетению и обхватывает покрасневшими губами набухший из-за возбуждения сосок. Мужчина под Ельчиным гортанно стонет, выгибается в спине, раздвигает стройные ноги. — Я люблю тебя, — Антон срывается на шёпот, прижимается щекой к дрожащему мужскому животу. — Мой прекрасный, великолепный… — широкая ладонь накрывает курчавый затылок, соскальзывает вниз, оглаживая шею. Ельчин покрывает лёгкими влажными поцелуями крепкие бёдра, оглаживает внутреннюю сторону, где кожа нежная — нежная и очень чувствительная, наполненная нервными окончаниями. Дэвид томно выдыхает, срывается на чувственный стон. Тонкие юношеские пальцы влажные и скользкие. Антон растирает лубрикант между ягодиц. Дэвид натурально всхлипывает, они так давно не были близки. Все ощущения приумножаются, плоть напитывается сладостной дрожью удовольствия. Ельчин — сущий Дьявол, искуситель, самый чуткий любовник. Движение пальцев ненавязчиво-лёгкое, плавное, подушечки давят на железу. Розовый юношеский язык гладко скользит в такт по твёрдой жаркой плоти, обводит румяную головку, собирая выступившую влагу. Антон смыкает плотно губы. Покрасневшие от поцелуев, припухшие, мягкие губы. Дэвид скулит, стонет, едва срывается на крик. Его голос дрожит, гортань вибрирует, язык жмётся к небу. Теннант собирает кудрявые вихры в кулак, натягивает темно-русые волосы у корней, не в силах сдерживать себя и свои греховные желания. Ельчин и сам безумно возбуждён, он хочет брать, брать, брать. Но сдерживает себя до ноющего ощущения внизу живота и щенячьего восторга в груди. Потому что Дэвид обезоружен, эмоционально распят и полностью открыт. Он откликается телом на малейшую ласку. Стоит Антону опуститься ртом на восхитительный член, плотнее сжать губами ствол, — возлюбленный тут же стонет, позволяет себе вольность вскрикнуть, широко открыв рот, обнажить ряд белых зубов, розовые дёсны и мягкий язык. Пальцы на ногах поджимаются от одной только мысли, что его, гребанного сорокалетнего шотландца, с благоговением любит мальчишка; с невероятной страстью и отдачей. Антон его действительно любит. Придерживает руками под бёдра бережно, двигается неспешно, тягуче-медленно, наполняет мужчину собой, будто чарку вином до самых краев. Дэвид приподнимает бёдра навстречу, обнимает Ельчина за спину, впивается ногтями в веснушчатую кожу, покрытую звёздочками — родинками. Царапины остервенелые из-за страсти и накативших огненным шаром чувств; следы красные. Дэвид просит: сильнее, быстрее, острее. Он жаждет забыться или забиться в экстазе, чтобы поймать момент, кураж, волну и не о чем больше не думать. Забыть про Джорджию, родителей и семью. Шагнуть вперёд, в неизвестно — предполагаемое будущее, обвить Антона виноградной лозой, обнять голодным питоном.«Но что будет потом, когда марево оргазма спадёт? Что ты почувствуешь? Теперь ты любим, ты весел?»