За гранью вкуса

      Зима в Токио выдалась холоднее, чем обычно. Особо морозными ночами можно было даже разглядеть хрупкие снежинки, что несмело спускались с неба и погибали, касаясь асфальта — снега этот город не видел уже давно.       Но Эрина думает совсем не о холоде, вдыхая морозный декабрьский воздух. Она ведь привыкла измерять всё вкусовыми ощущениями. Если бы у Эрины спросили, какая на вкус эта зима, она бы сказала, что сладкая и свежая. У этой зимы вкус глазури, миндаля и спелых вишен.       В тот вечер она ускоряет шаг, торопясь на встречу, не только потому, что холод подгоняет её, задувая ледяным ветром в спину, а и потому, что ей хочется поскорей покинуть квартал ресторанчиков и придорожных кафе, кишащий ароматами, и оказаться на набережной, куда ветер не доносит никакие запахи, кроме речной свежести, и где можно хоть ненадолго позабыть о кухне и обо всех своих кулинарных хлопотах.       Хотя как тут позабудешь, если этот болван наверняка только и будет, что о готовке говорить да о своих новых рецептах.       — Привет, Накири!       Бодрый голос окликнул её у спуска с лестницы, в условленном месте встречи. Эрина мысленно выругала себя за то, что думает об этом, но ей кажется, что даже у его голоса есть вкус. Вкус ямайского чёрного кофе с ромом.       — Где твоя шапка, Юкихира?! — она решает начать с упрёка, чтобы было проще скрыть улыбку, готовую коснуться её губ при виде знакомого силуэта на фоне реки. Преодолев последние ступеньки ведущей на набережную лестницы, она шагнула к нему навстречу.       — Да ладно, не холодно ведь! — отвечает он как всегда беспечно, и от горящих в его глазах огоньков кажется, что действительно стало немного теплей.       — Дурак ты… — срывается с губ, и улыбка всё же проступает на её лице.       Эрина рада, что он выбрал именно это место. Эта часть набережной всегда по большей части пустует. Её и набережной-то назвать сложно, лишь узкая полоса бетонного покрытия, ни тебе скамеек, ни автоматов с напитками. По одну сторону река Сумида несёт свои спокойные воды, а по другую возвышается стена, скрывая ищущих уединения прохожих от городских глаз. От одного фонаря до другого добрых метров сто, поэтому островки света перемежаются с островками уютного полумрака.       Здесь совершенно не ощущается дух Рождества, в отличии от городских кварталов, где розовощёкие Санта Клаусы — прокравшиеся в Японию с запада рождественские вестники — улыбаются тебе с каждой витрины, а от буйства разноликих гирлянд хочется зажмурить глаза. Здесь царствует умиротворение. Свет в окнах зданий по ту сторону реки отражается на её поверхности золотыми дорожками, телевышка Скай Три переливается разными цветами на фоне чёрного неба, по воде проплывают катерки, украшенные оранжевыми фонариками, а луна, что время от времени выглядывает из-за облаков, небрежно бросает серебряный отблеск на город.       Если городские улицы представляются сейчас Эрине как помпезный бисквитный торт, то это место было словно мятное парфе — лёгкое и освежающее.       Они с Сомой неспешно идут вдоль набережной, рисуя своим дыханием облака пара в морозном воздухе. Эрина кутается в пальто и всё ворчит, что если не носить шапку и шарф в такую погоду, то можно запросто слечь с простудой, Сома же лишь отшучивается в своей обычной манере.       — Жду не дождусь отведать отвары, которыми ты меня будешь поить, если я заболею, — глаза его сверкают озорством.       — Вообще-то, спец по лечебной кулинарии у нас Хисако, вот к ней и обращайся за отварами, — Эрина пытается отбиться, словно не понимает, что он говорит это нарочно.       — Нет-нет, Накири, ты не отвертишься. Я доверю своё бесценное здоровье только тебе, — а в голосе по-прежнему ни намёка на серьёзность.       «Отличный момент, чтобы взять меня за руку», — думает Эрина, но его руки по-прежнему в карманах, а в следующее мгновение он уже даже не смотрит на неё — его взгляд устремлён куда-то вдаль, а на губах играет трудночитаемая усмешка. И Эрина понимает, что он снова потерялся мыслями где-то на бескрайних просторах кулинарных долин. Такой близкий, и в то же время такой недосягаемый. Лунный свет освещает его профиль, заставляя Эрину невольно задержать взгляд, прежде чем тоже отвести глаза в сторону.       Это уже не первый раз за этот декабрь, когда он вот так внезапно вызывает её на вечернюю прогулку, и она уже не пытается выяснить, свидание это или нет. Хоть что-то и щекочет в груди, но почему-то кажется, что так всё и должно быть. Просто идти с ним рядом, слушать байки из его детства, иногда случайно соприкасаться с ним локтями, вместе провожать взглядом катерки. Когда он обращает на неё свой взгляд, она видит в нём целый лабиринт эмоций, идей, даже иногда нежности, и не смеет просить о большем.       Эрина пытается понять, какой вкус у этого чувства, и на ум приходит гвоздика. Тёрпкая и пряная, как та, что добавляют в глинтвейн, чтобы придать ему нотки волнующей жгучести.       — А на Рождество у тебя какие планы, Юкихира? Отдохнёшь от готовки хотя бы на день? — она решает сменить тему, чтобы немного успокоить тот маленький шторм, готовый разбушеваться где-то на подкорках души.       — Ты всерьёз думаешь, что я позволю себе отдыхать от готовки, пока ты не скажешь, что мои блюда вкусные? Ха! Я буду готовить тебе праздничный ужин, Накири. Так что приготовься к незабываемым ощущениям, — он задорно подмигивает ей, и в этот раз не отводит взгляд.       Фонарь остался позади, и они оказываются в слабо освещённом отрезке набережной, поэтому у Эрины есть повод надеяться, что Сома не увидит покрывший её щёки румянец. Ну или хотя бы подумает, что во всём виноват морозный воздух.       Но судя по той ухмылке, что пляшет на его лице, он всё прекрасно видит и понимает.       — Все вкусы этого мира мне хорошо знакомы. Вряд ли ты сможешь меня чем-то удивить, — она надувает щёки и держит на лице маску гордости, чтобы не выдать себя ещё больше.       Его шаги замедляются, и она в непонимании останавливается, оборачиваясь на Сому, который теперь стоит позади неё. Чёлка упала ему на глаза, поэтому Эрина не может видеть, что выражает его взгляд, но ухмылка по-прежнему говорит о том, что нет в этом мире ничего, что могло бы стать для Сомы границей.       — Да ладно? — говорит он, делая шаг к Эрине, и в следующий момент она всё же чувствует прикосновение его руки, когда он берёт её за локоть и притягивает ближе к себе. А ещё через момент его глаза совсем близко, и, наконец, через ещё один, одновременно и короткий, и бесконечно долгий момент, его губы оказываются на её губах.       Тогда мир вокруг дрогнул, и все огни погасли. И луна, и оранжевые фонарики на катерках, и окна в домах по ту сторону реки. Эрина закрывает глаза и позволяет шторму разбушеваться.       Этот вкус и правда новый для неё. Немного солёный, хоть и с нотками неуловимой сладости. В нём ощущается мускат, корица и ещё что-то, едва осязаемое, но Эрина не может понять что именно, потому что сердце в груди стучит слишком сильно, мешая проявить все свои навыки великого дегустатора.       Поэтому она позволяет себе расслабиться в объятиях Сомы, растворяясь в этом таинственном и даже немного сакральном вкусе поцелуя.       Время замедляется, и Эрина не замечает, что с неба начал падать снег. Когда Сома отстраняется, на его щеках тоже виден лёгкий румянец, а на ресницах и чёлке блестят снежинки. Воздух вокруг них превращается в вакуум, поглощая пространство.       — Ну как, смог удивить? — шепчет Сома, и его шёпот — это единственный звук, который существует для Эрины в этом переродившемся мире. Губы всё ещё покалывает от этого нестерпимо манящего вкуса, который она не может разгадать.       И не хочет разгадывать. Хочет и дальше тонуть в этой тайне.       — Не знаю, что и ответить, — теперь она не пытается скрыть дрожь в голосе. Её маска гордости треснула и рассыпалась мелкой пылью, затерявшись среди начинающегося снегопада. — Ведь я совсем не распробовала.       Сома усмехается, понимая намёк, и дистанция между ними снова исчезает.       Теперь Эрине кажется, что вкус у этой зимы стал ещё слаще.