Потрясающий

Деку опустился перед ним на колени, и во рту Кацки пересохло. Свет заходящего солнца, льющийся сквозь тонкий тюль, падал прямиком на зелёную копну спутанных после тренировки волос, окрашивая её в желтовато-рыжий, и Кацки зарылся в кудри пальцами, дёргая их чуть грубовато, но не болезненно. Что бы кто ни говорил, но рыжий цвет Деку шёл. — Что с тобой сегодня такое? — поинтересовался он, откидываясь на спинку дивана, на котором сидел, и опуская взгляд на Деку у своих ног. Тот, не поднимая глаз, провёл пальцами по шнуркам кроссовок Кацки, которые он не удосужился снять в прихожей, и принялся распутывать их, будто снимать с Кацки обувь было чем-то привычным, обыденным. — Я не могу оказывать тебе знаки внимания просто так? — спросил Деку. Вроде спокойно, но вместе с тем — с лёгким вызовом в голосе, и Кацки подцепил его подбородок пальцами, резко дёргая его вверх и скалясь. — Злишься, что проиграл? В ответ Деку отвёл глаза, но ничего не сказал — только ловким движением вывернулся из несильной хватки. Их сегодняшняя тренировка прошла отлично — отлично для Кацки, разумеется, потому что окончилась она прижатым к земле лицом Деку с заломленными за спину руками. У него на губе до сих пор алела ссадина, по которой он то и дело проходился языком, раздражая только-только начинающую заживать ранку. — В следующий раз не проиграю, — заметил он уверенно, стягивая с Кацки правый кроссовок, и тот фыркнул негромкое «Ага, конечно» и закинул левую ногу Деку на плечо. Тот вскинул на него взгляд. Столкнулся с ухмылкой. Выдохнул. — Каччан. — Что? — самодовольно поинтересовался тот, возвращая ногу на место, когда Деку попытался скинуть её с себя. Тот попробовал ещё раз, и Кацки согнул ногу в колене, за шею притягивая Деку ближе к себе — он даже не стал сопротивляться, просто упёрся одной рукой в пол, удерживая равновесие. — Отлично смотришься у меня между ног. — Каччан! — выдохнул он снова, возмущённо, но на его скулах выступил слабый румянец. Теперь свет из окна падал прямо на его лицо, и Кацки медленно провёл большим пальцем по россыпи тёмных веснушек. Забавно. Три года назад он бы убил любого, кто посмел бы предположить, что они с Деку окажутся в подобной ситуации — в гостиной в их собственной квартире, уставшие после рабочего дня и тренировок, и даже не пытающиеся друг друга убить. Ну, ладно, последнее — это в случае Кацки; Деку не нашёл бы в себе сил убить даже муху. — Слабак, — ухмыльнулся он собственным мыслям, и Деку недовольно надулся, всё же снимая ногу со своей шеи и расшнуровывая второй кроссовок, который вскоре отправился в сторону к первому. Но Деку не встал с колен. Может, он и хотел, но просто не успел — потому что Кацки закинул ногу обратно, а ладонь его вернулась на лицо Деку. Большой палец лёг на нижнюю губу, оттянул её, и Деку даже не поморщился, когда ноготь задел растревоженную ранку. Смотреть на него сверху вниз было приятно. Пальцы скользнули с губ ниже, на шею, обхватывая её полной ладонью — собственнически, крепко, но без угрозы. Она была не нужна — у Деку и так приоткрылся рот, а кадык под ладонью Кацки скакнул вверх и вниз. Он опустил взгляд; ладонь, лежащая на полу, дёрнулась, будто хотела схватить руку Кацки, но осталась на месте, просто сжалась в кулак. — Ну и что ты... — Деку, — низко произнёс Кацки, сжимая ладонь — и с губ Деку сорвался тихий, судорожный выдох. — Какой же ты иногда мудак, Каччан, — сказал он искренне, даже с досадой, но взгляд больше не отводил — и смотрел так, что хотелось сжать пальцы на шее ещё сильнее. Потому что в глазах Деку была очевидная, абсолютно открытая нежность. Практически... трепет. — Иногда я не понимаю, за что я тебя люблю. На это Кацки не ответил, а просто сдвинул руку выше, закрывая Деку рот ладонью. Крепко, так, что тот болезненно замычал. Если честно, Кацки сам не понимал, за что его можно было любить — не понимал, почему его вообще волновало, любит ли его кто-нибудь, особенно один конкретный мелкий задрот, который провёл всю жизнь, волочась за ним хвостиком — а потом обогнал так, что, несмотря на все победы, несмотря на успехи, несмотря на всё, что угодно, Кацки приходилось поспевать за ним на пределе сил. До сих пор. Каждый день. — Да ты сам мудак, — наконец, сказал он, и Деку на мгновение прикрыл глаза — а потом подался к ладони Кацки, не столько целуя её, сколько потираясь губами, как полный придурок, каким он и был. В глазах его явно читался вопрос, не собирается ли Кацки его отпускать: его нога до сих пор была закинута Деку на шею, но Кацки её не убрал — наоборот, дёрнул Деку ближе к себе, и тот с коротким возгласом опёрся обеими ладонями о пол. Кацки хмыкнул, сдвигая руку с его рта в волосы, вцепляясь в них, запрокидывая ему голову и получая в ответ протяжное, но тихое «Каччан», как будто других слов он не знал. С другой стороны, может, засранец просто понимал, как Кацки реагировал на дурацкое прозвище, произнесённое его голосом, и бесстыдно этим пользовался... Он сжал пальцы крепче, накручивая волосы на ладонь, и ухмыльнулся, когда Деку ойкнул от боли. Теперь он сидел слишком близко к Кацки, чтобы на него падал свет из окна — и это было даже немного досадно; он подумал было о том, чтобы отодвинуться, позволить солнечным лучам осветить зелёную копну волос рыжим, но тут Деку пересел сам. До этого он стоял, по сути, на четвереньках, опираясь руками в пол — теперь же полностью сел, а руки его легли Кацки на бёдра с внутренней стороны, чуть их раздвигая — так, чтобы подобраться ещё ближе. Его щека коснулась ноги Кацки, лежащей у него на плече, и он наконец улыбнулся, мягко и с этим дурацким выражением затаённого восхищения, которое Кацки замечал на его лице слишком уж часто. Раньше из-за него хотелось схватить Деку за кучерявую башку и поджечь ему волосы. Теперь... Кацки не хотел даже думать о чувстве, скручивающемся в груди. — Так и будешь сидеть? — спросил он, отпуская волосы Деку, напоследок их растрепав. Тот потёр затылок, покачал головой, передвигаясь к самой кромке дивана. Теперь его с пахом Кацки разделяло не больше пары сантиметров, и это... наводило на определённые мысли. — Ну как, не хочешь мне отсосать? — Ты такой романтичный, — пробормотал Деку, кривя губы. Но не возразил. В общем-то, Кацки в этом и не сомневался, поэтому просто ухмыльнулся, вновь откидываясь на диван и всё же убирая ногу с плеча Деку, чтобы не мешать ему заниматься делом. — Давай пари, задрот. Кто проигрывает на тренировке — отсасывает вечером, — предложил он с лёгкой ухмылкой, потому что был уверен, что сейчас Деку покраснеет, пихнёт его ладонью в бедро, пискнет что-нибудь смущённое и отведёт взгляд, но тот только тихо выдохнул. — Да ты себе губы за неделю сотрёшь. Кацки только и успел, что вскинуться с угрожающим рыком, потому что в следующую секунду Деку попросту зарылся лицом ему в пах, потираясь о него щекой и носом, и Кацки подавился собственной слюной. — Деку, — прорычал он, в этот раз уже не нарочно, но бестолку — херов задрот впился сильными пальцами в его ноги, с лёгкостью удерживая их раздвинутыми. Кацки вновь вцепился в его волосы, отдирая его от себя, и в этот раз Деку всё же поморщился. — Каччан?! — Деку! — Каччан!.. В глазах Деку светилась такая решимость, которую Кацки встретил полыхающим взглядом, что они оба не выдержали — уже через пару секунд губы Деку дрогнули в улыбке, и он уткнулся лицом Кацки в бедро, а тот просто громко фыркнул, несильно шлёпнув его ладонью по затылку. — Долбоеб. Деку только закатил глаза, но ничего не ответил, и Кацки даже не стал возражать. Если бы они начали пререкаться — по-настоящему пререкаться, не в шутку, — то до секса дело могло и не дойти. В прошлый раз их перепалка растянулась на несколько часов, заняла весь вечер, половину ночи и перешла в долгий спарринг, из-за чего на работу оба вышли невыспавшиеся, неудовлетворённые и в целом очень злые. В этот раз Деку явно не собирался оставаться неудовлетворённым, потому что его ладони скользнули по бёдрам Кацки, оглаживая их сначала снизу вверх, а потом наоборот, нарочно задевая прорези в ткани подушечками пальцев. Его лицо снова оказалось в опасной близости от члена Кацки — и в этот раз он не стал тереться о него сразу, а вскинул взгляд, спрашивая разрешения. Вместо ответа он получил похлопывание по волосам, и Кацки заметил, как он расплылся в улыбке — но тут же скрыл её, опустив голову. Жар его рта чувствовался даже через ткань джинс. Возможно, Кацки воображал его себе — потому что прекрасно знал, какой он на самом деле. Знал, как волосы Деку щекочут кожу, когда он склоняет голову, знал, как беспомощно дрожат его пальцы, когда он на пределе. Они проходили через это не в первый — не в последний — раз. Неловкими пальцами Деку расстегнул ширинку его штанов, не особо заморачиваясь с прелюдией, и Кацки чуть приподнял бёдра, помогая стянуть с себя джинсы. — Что, нетерпится? — ухмыльнулся он, когда Деку громко сглотнул, устраиваясь поудобнее, и его губы трепетно коснулись кожи живота над резинкой чёрных боксеров. Вместо того, чтобы ответить, он поднял на Кацки взгляд — и раскрыл рот, медленно опускаясь ниже, горячо, влажно выдыхая, и ноги дрогнули сами по себе. Кацки стиснул зубы. Даже на коленях Деку умудрялся смотреть сверху вниз. Он схватил его за волосы на основании шеи, дёрнул на себя, и тот подался вперёд всем телом, щекой и губами потираясь о постепенно твердеющий член. Кацки прижимал его так, что отстраниться было сложно — но Деку и не пытался; он даже не делал вид, что его что-то не устраивает — нет, он просто продолжал тереться, изредка проходясь по ткани языком, не столько облизывая, сколько надавливая. Ему не пришлось стараться долго. Устоять против такого Деку было невозможно. Когда его губы коснулись головки прямо через ткань, обхватили её с очевидным намёком, Кацки запрокинул голову и расслабил руку в его волосах, позволяя себе несколько мгновений передышки. Закрыть глаза, вдохнуть — пока на это есть силы. У Деку у его ног сбивалось дыхание — сильнее, чем у самого Кацки. Ему не нужно было даже смотреть на его лицо, чтобы представлять полуприкрытые глаза и раскрытые, пока что сухие шершавые губы. И выражение его лица. — Каччан... — у него был тихий, слабый голос, и в нём сквозило это его абсолютно злоебучее, абсолютно ненавистное «Ты потрясающий», и Кацки хотел услышать его вслух, по-настоящему, но был слишком гордым, чтобы признаться. Поэтому он просто закусил губу, ощущая короткие ногти, скользящие по выступающим тазовым косточкам, подцепляющие резинку трусов и тянущие её вниз — не полностью, но достаточно, чтобы освободить уже полностью вставший член. От прохладного воздуха по телу побежали мурашки, но вскоре их прогнала дрожь — потому что Деку обвёл головку языком, сдвинулся ниже, устраивая язык у основания, прижимаясь к члену лицом, и Кацки пришлось сознательно удерживать глаза закрытыми, чтобы не посмотреть на то, как Деку трётся о него своей веснушчатой скулой, пачкаясь в выступившей смазке. Деку не тянул время, но и не торопился: толком не отстраняясь, он обвёл языком основание, очертил все вены, прошёлся под головкой кончиком языка, и пальцы Кацки в его волосах непроизвольно сжались и снова разжались; он вытер вспотевшую ладонь о ворот футболки Деку, чтобы потом вплести пальцы обратно в кудри. Тот довольно выдохнул — дыхание опалило горячую кожу, которой тут же коснулись губы, и Кацки чуть сполз по дивану, ведомый руками Деку у себя на бёдрах. Когда Деку наконец обхватил головку его члена губами, Кацки открыл глаза и посмотрел вниз, ленивыми движениями перебирая спутанные пряди волос, иногда подёргивая за них, когда Деку слишком уж медлил, останавливаясь на одном месте дольше обычного. Но он не спешил в целом — как будто изучал миллиметр за миллиметром, словно пробовал в первый раз, осторожно, заинтересованно, но без опаски. Он не пытался взять его глубоко, максимум до середины, и не старался даже доставить удовольствие как таковое. Просто наслаждался сам, словно забыв, что Кацки всё чувствует и хочет большего — впрочем, тот догадывался, что так и будет. Поэтому просто смотрел, как Деку двигает головой, плавно, медленно, вниз и вверх, вниз и вверх, и снова, снова и снова, постепенно ускоряя темп, но не отстраняясь, разве что иногда слизывая излишки слюны и выступающие капли смазки. Свободной ладонью Кацки вцепился в спинку дивана, запрокидывая голову и стараясь дышать ровно. Он не собирался останавливать Деку, конечно — знал, что тот вскоре наиграется, возьмёт глубже, позволит сделать с собой всё, что Кацки только захочет, — но от быстрого ритма горячего, влажного рта пальцы на ногах поджимались, а из горла рвались нежеланные хриплые стоны. Позволив себе ещё немного приблизиться к краю, Кацки дёрнул Деку за волосы — и тот отстранился с влажным звуком, облизываясь и не сводя взгляда с члена Кацки, блестящего от слюны. Тут же обхватил его рукой, размазывая влагу резкими движениями, прошёлся поцелуями по лобку у основания, широко лизнул мошонку, а потом и вовсе упёрся носом в основание члена, лаская языком яйца Кацки, обхватывая их губами, только чтобы выпустить изо рта и обхватить снова. Его глаза были полуприкрыты, ресницы дрожали, а тёмные веснушки выделялись на раскрасневшейся от возбуждения коже — с одной стороны они всё ещё блестели от слюны и смазки, и Кацки провёл по влаге пальцами, не стирая, а больше размазывая её по лицу Деку. Тот слабо застонал — и отстранился, вскидывая голову и открывая глаза. Обычно яркая зелень сейчас была приглушённой, затемнённой — возможно, из-за тени Кацки, которая падала Деку на лицо, или из-за чего-то другого. Ему было плевать, потому что он уложил на его волосы вторую руку, и обе ладони скользнули к вискам, зарываясь там в зелёные пряди. В таком положении он мог насадить Деку на себя полностью, и он бы не вырвался, не использовав причуду — и из-за этого по телу дрожащей волной разлился жар. А может, не из-за этого, а потому что Деку даже не дрогнул, не попытался убрать голову или скинуть с себя руки, когда Кацки придвинул его ближе к члену. Наоборот — разомкнул губы, касаясь головки языком, готовый выполнить любую просьбу. — Каччан, — выдохнул он, задевая член нижней раскрасневшейся губой, и Кацки, не смея моргать, медленно надавил ладонями вниз, вынуждая Деку замолчать и вновь сомкнуть губы на его члене. Он не столько двигал его головой, сколько задавал ритм, дёргая волосы, и Деку отзывался моментально: подавался глубже, стоило ему ощутить давление, отстранялся, тёрся о него лицом, когда Кацки просто вжимал его в себя, медленно, с наслаждением, глубоко вдыхая. И Кацки назвал бы его извращенцем — вот только самому приходилось кусать губу, чтобы не стонать при виде блестящих от слюны губ и щёк, при виде слабо кровоточащей ссадины, на которую Деку не обращал никакого внимания, при виде трепещущих ресниц, когда он насаживался особенно глубоко, практически до самого конца, а потом резко отстранялся, словно выныривал на поверхность, чтобы облизнуться, коротко вздохнуть и опуститься снова. С каждой минутой пальцы Кацки сжимались сильнее; он перехватывал контроль — постепенно, с очевидного разрешения Деку, слабо царапающего его бёдра от удовольствия, и в один момент, когда Деку позволил толкнуться ему в горло, крепко сжимая губы у основания и судорожно дыша через нос, Кацки попросту его не отпустил. Деку осознал не сразу — через пару секунд после того, как попытался отстраниться, и Кацки не смог подавить довольный стон, ощутив, как по всему его телу бежит крупная дрожь, как впиваются в кожу его пальцы, как дёргаются губы и как сжимается горло. Мгновение — и он оторвал его от себя самостоятельно, запрокидывая его голову, позволяя судорожно вздохнуть. — Ка... — начал было он, но имя перешло в новый стон, потому что Кацки вновь насадил его на себя, и от вибрации, прошедшей по члену, пальцы в волосах сжались ещё сильнее. — Деку, — выдохнул он, подаваясь бёдрами вперёд; Деку содрогнулся, дёрнулся назад, и Кацки отпустил его, дожидаясь, пока пройдёт приступ кашля. В уголках зелёных глаз выступили слёзы. Одна из них даже скользнула вниз, по щеке, но Деку её не заметил. Просто посмотрел на Кацки снизу вверх, слизнул с нижней губы кровь и потянулся вперёд, замирая на расстоянии сантиметра. В его глазах было доверие. Очевидное. Полнейшее. А ещё — жар, много жара, и он отражался в его позе, в том, как его пальцы собственнически скользнули ближе к ягодице Кацки, впиваясь в неё ногтями, в том, как язык пробегался по влажным губам в ожидании продолжения. И эта смесь срывала Кацки стоп-кран абсолютно и полностью. Ему пришлось убрать руку из волос Деку, просто потому что нужно было уцепиться за край дивана — он уже не сидел на нём, а полулежал, неудобно упираясь шеей в спинку и прогибаясь в пояснице, чтобы удобнее было толкаться в горло Деку. Тот, пользуясь тем, что Кацки больше не ограничивал его движений, а просто отчаянно цеплялся за волосы, начал двигать головой самостоятельно, жадно подаваясь навстречу и уже не скрывая коротких полустонов, вырывающихся из него при каждом толчке. И кровь Кацки вовсе не бурлила от того, что эти его полустоны уж слишком напоминали проклятое «Каччан». Он сам не заметил, как закрыл глаза, как распахнул рот, ловя губами воздух, который тут же терялся в немых стонах; перед веками плавали белые точки, вспыхивающие с каждым новым движением губ Деку, с каждым новым касанием его языка, с каждой новой волной дрожи, проходящей по его телу, которую он так отчаянно стремился подавить, чтобы не отстраняться. Кацки не заметил, с какой силой его пальцы дёрнули кудри Деку, пока тот не застонал протестующе, пытаясь остаться внизу, хотя рука в волосах тянула вверх. Когда Деку поднял взгляд, у него были покрасневшие, припухшие глаза, а на и так влажных щеках блестели мокрые дорожки слёз, и Кацки спешно стиснул основание члена пальцами, шипяще выдыхая сквозь зубы — желание кончить Деку на лицо прожигало сознание раскалённым клеймом. Испачкать его, присвоить, показать, что там, на коленях, ему самое... — Иди сюда, — прохрипел Кацки, рывком за волосы поднимая Деку на ноги. Тот вскрикнул, кое-как вставая, и тут же его колени подогнулись, и он бы упал, не подхвати его Кацки под бёдра. — Н-ноги затекли, — просипел Деку хриплым, влажным, колеблющимся голосом, и Кацки рывком притянул его к себе, сам устраиваясь на диване поудобнее и устраивая на себе Деку. Одна рука легла на его красное колено, не закрытое тканью дурацких бридж, и Деку вцепился пальцами в майку Кацки, морщась и болезненно сглатывая, когда крепкая ладонь принялась растирать его ногу. Но отвлекаться от основного блюда Кацки не собирался. Вторая его рука подтянула Деку за поясницу ближе, грудь к груди, и Деку с судорожным стоном двинул бёдрами, потираясь о член Кацки. Его пальцы уже возились с молнией бридж — слишком уж долго, на вкус Кацки, — но в итоге он всё же справился, и, не церемонясь, стянул их вместе с трусами чуть ниже, насколько позволяла поза — так, чтобы можно было вжаться уже напрямую, голой кожей в голую кожу. С губ Деку слетел стон; он выгнулся, запрокидывая голову, закусывая разодранную губу, и Кацки не мог перед таким устоять — он уткнулся в шею Деку лицом, сначала просто вдыхая, а потом кусая, целуя, вылизывая горящую румянцем кожу, не оставляя на ней ни единого живого места. Он прижимал Деку к себе так близко, как только мог, при этом не мешая ему двигать бёдрами, дёргал ворот его футболки, игнорируя треск ткани, чтобы добраться до веснушчатых плеч губами и зубами, оставить на них свои следы, хотел Деку того или нет — хотя, судя по тому, как он дёргал Кацки за волосы, не давая от себя отстраниться, против он не был. Но больше всего подстёгивало не это. А то, как откровенно захлёбывался стонами Деку. — Каччан! Каччан, Каччан, Каччан!.. — его шея и плечи подёргивались, и он выгибался в руках Кацки всем телом, откидываясь на его руки уже практически без сил. Движения бёдер стали резкими, неровными, сбивающимися, и вскоре Деку просто упёрся лбом ему в волосы, бормоча что-то неразборчивое, с редкими осмысленными вкраплениями полузадушенных «Да», «Каччан» и «Ещё, ещё, ещё». Его голос сорвался, когда Кацки обхватил оба члена горячей потной ладонью; зубы впились в плечо через ткань майки, и Деку подался бёдрами вверх, дрожа всем телом. Цепляясь одной рукой за незакушенное плечо, второй он скользнул вниз, помогая Кацки, обхватывая его пальцы своими — и этого хватило, чтобы оргазм врезался оглушающей волной, заставляя на мгновение забыть про боль в шее от неудобной позы, про синяки, оставшиеся с тренировок, про усталость. Осталось только добела раскалённое удовольствие и Деку, немо содрогающийся в его объятиях. Приходить в себя было горячо, влажно и липко. — Блядь, — тяжело сглотнул Кацки, ощупывая мокрое пятно на своей майке. А ещё морщась, потому что Деку только сейчас разжал зубы, и плечо моментально заныло. Тот с болезненным стоном попытался вытянуть ноги, но тут же ойкнул, и Кацки, закатив глаза, повалил его на диван, помогая выпрямиться в полный рост и растирая его ноги ладонями. — Ты весь в слюнях, — сообщил он самодовольно, прикусывая подбородок Деку, и тот только слабо отмахнулся, проводя тыльной стороной ладони по губам. — А кто виноват? — спросил он слабо и хрипло, сглатывая вязкую слюну. Его свободная ладонь поглаживала Кацки по волосам, лениво перебирая жестковатые пряди. В ответ Кацки шлёпнул ладонь ему на лицо, размазывая слюну и смазку, и с губ Деку сорвался слабый смех. Он попытался отвернуться, но ему не удалось, потому что Кацки навалился на него сверху, кусая Деку за щёку. — Отстань, Каччан! — он хрипловато закашлялся, потирая саднящее горло, расписанное узором багрово-красных засосов, при виде которых в груди Кацки разлилось горделивое тепло. Он ткнулся носом Деку за ухо, поворачивая его голову, чтобы куснуть за мочку уха, и Деку рассмеялся уже в голос, отрывая его от себя и глядя в глаза. — Каччан, ты... — выдохнул он, протягивая ладонь к лицу Кацки. От предвкушения по телу пробежали мурашки. «Потрясающий». Давай, Деку, скажи, что он потрясающий... — ...Улыбаешься. Кацки моргнул. А потом действительно ощутил, что пальцы Деку касаются уголка губ, расползшихся в самодовольной ухмылке. И ведь он понимал, из-за чего доволен. Прекрасно понимал. Из-за дурацкого Деку, расслаблено лежащего под ним, смеющегося, уставшего и счастливого. — Завали еблет, — буркнул он, толкая его в лицо ладонью и заваливаясь мёртвым весом, чтобы Деку больше не видел его лица — на случай, если на нём проявятся какие-то отвратительные эмоции. Но Деку всё понял, и его руки легли Кацки на плечи, поглаживая их лёгкими прикосновениями. Они полежали так ещё немного — достаточно, чтобы остыть полностью и во всей мере ощутить, насколько противно лежать со спермой, подсыхающей на животах и на одежде, и с расстёгнутыми ширинками. Но когда Кацки уже хотел было заворчать и подняться, Деку мягко коснулся губами его уха. — На следующей тренировке я тебя уделаю, Каччан, — прошептал он — и Кацки с рыком укусил его в щёку и попросту сбросил с дивана. А заодно и ногой пнул, а потом ещё пару раз — для профилактики и чтобы засранец прекратил смеяться. И чтобы не заметил дурацкую ухмылку, которая всё не желала слезать с лица — упорную, надоедливую и глупую. Как и тот, кто её вызвал.