Дежа Вю

      Считается ли это за Дежа вю, если ты помнишь, как не так давно побывал в абсолютно идентичной ситуации?       Джим подёргал перетянутыми клейкой лентой запястьями и разочарованно вздохнул, когда та не поддалась. Его накрепко привязали к этому проклятому стулу, а когда он оглянулся влево, то понял, что его напарник находится в таком же положении. По правде говоря, несколько месяцев назад они с Харви уже пережили похожую ситуацию, когда ворвались в злодейское логово неподготовленными и глупо попали в плен. Практически всё здесь напоминало о том случае: мрачное помещение (на этот раз заброшенный завод, а не тоннель), смерти товарищей из-за их опрометчивых решений и, к сожалению, знакомый мужчина, расхаживающий взад-вперёд у них перед носом.       — Ну разве это не… очаровательно.       Джим ещё раз подвигал запястьями, на этот раз действуя инстинктивно, нежели серьёзно пытаясь вырваться, но все его телодвижения были встречены язвительным смешком. Наслаждение Джеремайи сложившейся ситуацией было слишком очевидным.       Хотя, было бы не слишком честным винить в случившемся одного лишь Джеремайю.       Да, именно его людям удалось поймать полицейских и убить большую часть из них, но стоило признать — будь копы немного осмотрительнее, то всего этого можно было бы легко избежать.       Пять разведчиков сообщили, что Джеремайя скрывался в старом здании неподалёку от так называемой Зелёной Зоны. Все пятеро доложили, что в распоряжении у того была лишь незначительная кучка головорезов. Все пятеро поклялись, что им удастся застать Джеремайю врасплох.       И все пятеро ошиблись.       — Удобно, комиссар?       Это насторожило Джима. Не сказать, что осведомлённость Джеремайи о его новом звании заставила его занервничать — в конце концов, об этом говорилось по каждому телевизионному каналу, — скорее, его тон звучал подозрительно. Толстый слой сарказма вперемешку с ядом, сочившийся из каждой буквы, говорил Джиму об одном: грядёт нечто страшное. Хотя, если подумать, оно уже наступило.       — Примите мои искренние поздравления с повышением, — продолжил Джеремайя тем же едким тоном. — Однако, я не могу не полюбопытствовать, приняло бы правительство такое же решение, узнай они об истинном количестве ваших преступлений.       Это привлекло внимание Джима, и выражение его лица сменилось с равнодушного на весьма озадаченное.       — О чём ты говоришь?       Джеремайя моргнул один, два раза, прежде чем к его сбитому с толку выражению лица добавилась неторопливо поднятая ладонь, которой он попытался прикрыть несдержанное хихиканье.       — Господи, Джеймс. Неужели на твоей совести настолько много грехов? — он рассмеялся, а затем продолжил. — Я всегда об этом подозревал, но услышать, как ты открыто признаёшься…       — Ты, псих, отвечай, что здесь творится? Какой безумный план ты приготовил на сей раз? — не выдержал Харви. Звучал он скорее раздражённо, нежели испуганно. Джеремайе, очевидно, не было никакого дела до его возмущений, но он всё-таки перестал смеяться.       — Мой план был в этом, капитан Буллок, — Джеремайя обвёл рукой помещение. — К тому же, я бы предложил вам сменить работников. Ваши нынешние разведчики никуда не годятся.       Пальцы Джима сжались в кулаки, когда он понял, на что намекает Валеска, но не успел он вспылить, как вдруг кусочки пазла в его голове сложились в полноценную картину. Если Джеремайя подкупил его людей, значит…       — Ты хотел, чтобы мы сюда пришли, — сказал Джим, не скрывая непонимания. — Ты заставил наших людей привести нас в своё логово. Зачем?       — Ну… — Джеремайя кинул напарникам взгляд, очевидно призванный дать им понять, насколько его мотивы очевидны. — Чтобы убить вас, разумеется.       Джим и Харви резко вдохнули после этих слов и переглянулись, мысленно пытаясь придумать план побега. К сожалению, поблизости не нашлось ничего, что помогло бы им бежать. Почти как в прошлый раз.       — Должен признать, в этот раз всё проходит куда драматичнее, чем обычно, — Джим с Харви снова переглянулись, теперь с нескрываемым недовольством. — Но, видите ли, эти несколько месяцев я будто стоял на перепутье. Убить вас, не убить. Конечно, умом я понимал, что только убив вас, я смогу двигаться дальше. Ваша смерть означает меньше проблем, о которых мне стоило бы беспокоиться. Достаточно было бы одного выстрела в окно, пока вы сидели в офисе. Просто, эффективно и никаких забот.       — Но? — спросил Джим, не горя особым желанием узнавать подробности закулисных игр этого маньяка. Но он осознавал, что чем дольше разводит Джеремайю на монолог, тем более выгодным становится их с Харви положение.       — Но сердцем и душой я понимал, что не смогу так просто убить вас, — продолжил Джеремайя, гневно глядя на Джима. — Вы должны жестоко заплатить за то, что сотворили.       Джим даже не попытался избежать сурового взгляда, коим прожигал его Джеремайя, и вместо этого мягко уточнил:       — Дело в воссоединении с материком?       Так же внезапно, как и появилась, злоба на лице Джеремайи исчезла, сменившись весельем. Хотя улыбка не добралась до глаз.       — О, Джим, ты так отстал от жизни.       На этом объяснения закончились, и Джим с Харви озадаченно переглянулись, когда Джеремайя на секунду отвернулся от них. Никто из них не понимал, что происходит, и это лишь усугубляло ситуацию. Что бы Джеремайя не собирался вытворить, его мотивы и планы оставались непредсказуемыми. Это было бы опасно даже в случае столкновения с обычным готэмским карманником, что уж говорить о ком-то вроде Джеремайи Валеска. Решив не зацикливаться на неутешительных мыслях, Джим подготовился к худшему и возобновил предыдущую тактику: сдерживание.       — Я только одного не могу понять, — начал Джим, и Джеремайя повернулся к нему лицом.       — Лишь одного?       — Ты сказал, что у тебя было два выбора: убить нас или же не убивать. В прошлом ты уже много раз пытался нас убить, почему же в этот раз ты медлил?       Пару мгновений все молчали. Потом, буквально за секунду, выражение лица Джеремайи снова поменялось, и его тёмно-красные губы изогнулись в пугающей гримасе. Такой, словно ещё чуть-чуть, и его лицо разорвётся пополам. Но было в этом что-то странное… По меркам Джеремайи, естественно.       Да, его улыбка выглядела жутко, но она не достигала глаз. Вместо привычного маниакального блеска в них поселилось что-то… знакомое? Они выглядели не как глаза безумца, одолевшего своих злейших врагов, а как глаза нервничающего мужчины, который сидел на пороховой бочке, ожидая чего-то. Чего-то нехорошего. Словно с минуты на минуту придёт его мать и поймает за непослушанием.       Но не успел Джим считать это странное выражение, как глаза Джеремайи тут же засверкали искренним удовольствием, сфокусировавшись на пространстве за спинами копов.       — Это уже неважно, — пробормотал он достаточно громко, чтобы Джим услышал, а затем ещё громче произнёс: — О, как здорово, что вы решили к нам присоединиться, мистер Кобблпот!       Что ж, плакали надежды Джима на повторение прошлого сценария, когда Освальд ворвался в здание с пушками и спас их.       Джим и Харви выгнули шеи, увидев, как проплывает между ними Экко с автоматом в одной руке и воротником пальто Освальда в другой.       Когда Освальд вернулся в Готэм, стало заметно, что временный переезд сделал его чуточку уравновешенней. Полученная возможность перемещаться по миру утихомирила его страсть к завоеваниям, увезённые с собой средства обеспечили ему беззаботную жизнь, а ещё, судя по слухам, Освальд часто проводил время в компании привлекательных мужчин. Освальд выглядел расслабленным и счастливым. Джим никак не мог понять, зачем он вообще вернулся обратно, особенно если учесть огромный риск того, что его арестуют сразу же за кучу преступлений, совершённых задолго до падения готэмского моста, включая побег вместе с Нигмой, Селиной и Барбарой.       Мысли об этом Джим похоронил как можно глубже и предпочёл на них не задерживаться. Вместо этого он сосредоточился на возвращении Освальда и на том, что всё наконец-то вернулось на круги своя, раз Пингвин уже орёт благим матом.       — Он что-то вынюхивал снаружи, — сообщила Экко, перекрикивая возмущённые вопли Освальда, и передела Джеремайе автомат. Затем она вновь переключилась на Освальда, который ни на секунду не переставал вопить. Никакие угрозы, казалось, не подействовали на Экко должным образом, потому что она без лишних вопросов приковала Освальда к решётке.       — Спасибо, Экко, — сказал Джеремайя, и Джиму его тон показался подозрительно вежливым. Обычно он обращался со своей помощницей гораздо хуже.       — Не за что, Джей. Легкотня, — обыденно отозвалась Экко.       — Я выпотрошу вас обоих, — зашипел Освальд, на что Экко с Джеремайей лишь хихикнули, разозлив его ещё сильнее. Посмеиваясь, Джеремайя подошёл чуть ближе к Освальду и наклонился так, будто собирался рассказать на ухо страшный секрет, несмотря на то, что все присутствующие и так прекрасно его слышали.       — У вас был шанс это сделать, мистер Кобблпот. Неужели вы забыли? — спросил он настолько искренним тоном, что брови Освальда взлетели вверх от негодования. — И вы предпочли оставить меня в живых. Я до сих не понимаю, почему вы это сделали.       — На второй такой раз можешь даже не расчитывать, — выплюнул Освальд, тем самым подтвердив слова Джеремайи. Освальда можно было описать по-разному, но он никогда не был милостивым по отношению к врагам, и уж тем более никогда бы не упустил шанса поквитаться с Джеремайей. Учитывая перечисленные два пункта, было довольно сложно представить, по какой именно причине Освальд решил сохранить ему жизнь.       В ответ на резкие слова Освальда Валеска лишь удовлетворённо хмыкнул и кивнул.       — Не сомневаюсь в ваших намерениях, — ответил он и отошёл подальше от Освальда. — Считайте, что сегодня я возвращаю долг. Я не собираюсь убивать вас, мистер Кобблпот. Я лишь собираюсь удерживать вас здесь до тех пор, пока Гордон и Буллок не будут убиты. В конце концов, я не могу позволить вам привести подкрепление и разрушить всё веселье.       — Как мило с твоей стороны, — процедил Освальд.       — Да, именно так, — согласился Джеремайя, а затем вновь обратил внимание на привязанных к стульям полицейских, пока Освальд продолжал шумно возиться со своими наручниками. — Наш новый гость меня прервал. На чём я остановился?       Повисло молчание, которое вскоре нарушил Харви, чей тон прозвучал настолько же серьёзно, насколько выглядело его лицо.       — Наше убийство.       — Ах да, конечно, ваше убийство, — Джеремая вытащил из кармана длинный изогнутый нож. — Что ж, я больше не заставлю вас ждать.       Джеремайя двинулся вперёд, и разум Джима закрутился в бешеный водоворот из неподдающихся контролю обрывочных мыслей. И вместо того, чтобы услужливо подкинуть ему идею о том, как выбраться из этой ситуации живым, он показывал ему обрывки воспоминаний и сожалений. А заодно и те вещи, которые он никогда не сможет воплотить в жизнь, если Джеремайя всё-таки осуществит задуманное. Использовать новую должность комиссара, чтобы помочь Готэму восстановиться от разрушений; отыскать Барбару и раскаяться перед ней за ошибки, а ещё, если получится, помириться с ней и наладить связь с их общим ребёнком; выйти на контакт с… Боги, ему столько всего нужно было исправить или хотя бы попытаться это сделать. Но, похоже, судьба решила распорядиться иначе.       — Какой в этом смысл, если они не знают причину?!       Джеремайя застыл и окинул прикованного к решётке мужчину мрачным взглядом, получив в ответ такой же тяжёлый, наполненный отчаянным блеском взгляд Освальда. Очевидно, Освальд пытался ухватиться за любую возможность сохранить Джиму жизнь.       — Поверь наслово человеку, который познал искусство мести, что она не имеет абсолютно никакого значения, если твоя жертва не знает, за что именно ей предстоит погибнуть, — продолжил он, растягивая время. — Они умрут, думая, что лишились жизни по мимолётной прихоти маньяка-психопата, и не испытают ни капли сожаления за содеянное.       Освальд явно мог придумать причину получше, однако Джим находился не в том положении, чтобы критиковать его.       Джим бы ни капли не удивился, если бы Джеремайя небрежно отмахнулся от Освальда как от назойливой мухи и без лишних слов закончил бы начатое. Однако, к его удивлению, в помещении повисла тишина. Джеремайя недовольно воззрился на Освальда, и пока молчание длилось, можно было заметить, как он нервно сжимает и разжимает пальцы вокруг ножа. Казалось бы — невозможно, — но Джеремайя словно прислушался к словам Освальда.       — Я знаю, что вы пытаетесь манипулировать мной и оттянуть момент смерти Гордона и Буллока, чтобы заодно придумать план побега.       Освальд нервно забегал взглядом по комнате, когда Джеремайя без труда раскусил его. Однако, вместо того, чтобы вернуться к делу десятисекундной давности и зарезать Джима, Джеремайя повернулся к пленникам спиной, уперев руки в боки. И, несмотря на то, что перед ним стояла Экко, было понятно, что Валеска говорит сам с собой.       Джим не смог разобрать ни слова, Освальд и Харви, судя по их реакциям — тоже. Однако было видно, что это явно был приятный разговор. Джеремайя активно спорил сам с собой, очевидно решая, клюнуть ли на удочку Освальда или нет. Вместо бесполезного угадывания, о чём же там болтает Валеска, Джим попытался высвободить руки из скотча.       — Эм, Джей? Может, поторопишься? — предложила Экко, и Джим замер на половине, сообразив, что Экко его заметила. Джеремайя повернулся к ней и, несмотря на плохой обзор, Джим увидел недовольство на его лице, словно Джеремайе хотелось нарычать на свою помощницу. Но в следующую же секунду его настроение переменилось, и Джеремайя пришёл в себя.       — Просто ответь им, — сказала Экко, решив сэкономить время своего босса, которое тот тратит на излишние раздумья. — Ты слишком много думаешь. К тому же, им всё равно не жить, так что они никому ничего не расскажут.       Джеремайя снова затих, видимо, раздумывая над словами девушки, как вдруг развернулся на каблуках лицом к своим пленникам с абсолютно спокойным видом, словно последние минуты он провёл не в горячем споре с самим собой.       — Похоже, несмотря на истинные намерения мистера Кобблпота, он в чём-то прав, — сказал Валеска с явным нежеланием признавать этот факт. — Любопытно, но присутствие здесь мистера Кобблпота — это одновременно отсрочка вашей смерти и причина, по которой я и собираюсь вас убить.       Джим с Харви стрельнули в Освальда недовольными взглядами, а тот открыл было рот, чтобы возразить, «я не просил его убивать вас, я вернулся в Готэм всего две недели назад», но Джеремайя прервал его, не позволив произнести ни слова.       — Не поймите неправильно, возвращение мистера Кобблпота в Готэм стало лишь катализатором, после которого я и решил, что настало время действовать. Но корнем всего этого является Брюс.       Повисла драматичная тишина.       — Кто бы сомневался.       И снова Джим с Харви, нисколько не впечатлившись, посмотрели на Освальда, получив в ответ такой же многозначительный взгляд.       — Назовите хоть одну из его затей, которая так или иначе не касалась бы Брюса Уэйна, — выплюнул Освальд им в ответ. Харви явно намеревался ответить на этот риторический вопрос, но так ничего и не сказал. Всех вернуло в реальность настойчивое покашливание Джеремайи, чьё недовольство буквально просачивалось в воздух.       — Спасибо за ваш вклад в разговор, мистер Кобллпот, — сказал он, прежде чем расплылся в широкой улыбке. — Да, я убью вас из-за Брюса. Ради Брюса.       — И ты решил, что он это одобрит? — спросил Джим. — С чего ты взял, что Брюс будет рад нашей смерти?       Улыбка Джеремайи не дрогнула, однако он очевидно напрягся после этих слов.       — Брюс часто бывает ослеплён своими принципами, поэтому не замечает лучшего варианта действий, — сквозь улыбку проговорил Джеремайя. — Но когда-нибудь он всё поймёт.       — Мы точно говорим об одном и том же Брюсе Уэйне? — насмешливо фыркнув, спросил Харви, проигнорировав удивлённые взгляды мужчин вокруг себя и сосредоточившись на Джеремайе. — Этот пацан упрямый как осёл и ещё ни разу не менял своё мнение.       — Это не совсем правда.       Улыбка Джеремайи, идущая в комплекте с безапелляционным заявлением, привела трёх пленников в замешательство. Однако, Валеска не счёл нужным объяснить, что он имел в виду, а копы не рискнули переспросить.       — Но я отчасти согласен с вашими словами, капитан Буллок, — продолжил говорить Джеремайя, перебирая в руках нож. — Брюс может быть довольно упрямым, когда того пожелает, и он никогда не отступится от своих моральных принципов. Взять, к примеру, фиаско с Кин.       Как по щелчку, общее настроение в комнате упало до нуля. Что о многом говорило, ведь спектакль с заложниками и присутствие здесь Джеремайи Валеска и без того вводили всех в глубочайшее уныние. Одно лишь упоминание о том дне превратило Джима в каменное изваяние, а его внутренности скрутило узлом от всепоглощающих чувств ярости и раскаяния. Джеремайя вновь улыбнулся, наслаждаясь состоянием Джима.       — Брюс особенно твёрдо стоял на своём в тот день, не так ли? — сказал Джеремайя, а его улыбка стала жуткой. — Вы так высоко отзываетесь о его моральных ценностях, но в то же время наказываете его, когда он им следует. Вы отняли у него названного отца.       — Захлопни пасть! — гневно выплюнул Харви в попытке защитить своего друга. — Там началась потасовка и пистолет непроизвольно выстрелил. Это была случайность.       — О, я в этом не сомневаюсь, — насколько мог искренне ответил Джеремайя. — Уверен, вы не собирались лишать беднягу Альфреда Пенниуорта жизни. Однако, вы его убили.       — Какое тебе до этого дело? — возмутился Харви. — Ты сам пытал Альфреда.       — Не скрою, меня никогда не беспокоила безопасность мистера Пенниуорта, но мне глубоко небезразличен Брюс. И меня волнует то, какую боль вы ему причинили.       — И что с того? Будто ты сам никогда не причинял боль Брюсу, — вставил своё слово Джим, стараясь звучать уверенно и чётко. — Всё, что ты делал — это причинял ему вред.       В ту же секунду напускное веселье Джеремайи испарилось, превратившись в пугающую гримасу. Он дёрнулся вперёд и яростно схватил Джима за волосы, запрокинув его голову и поднеся к его лицу кончик ножа.       — Не делайте вид, что убийство человека, который был ему как отец, и его изгнание из последнего безопасного пристанища в Готэме может сравниться с тем, что сделал я. Признаю, комиссар, мои методы имели недостатки, но я делал это из желания сделать его человеком, которым ему суждено было стать. Всё это я делал для него. А вы думали только о себе, пока Брюс расплачивался за ваши ошибки.       На долгие секунды между ними повисло угнетающее молчание.       — Итак, — продолжил Джеремайя, отпустив Джима, и шагнул назад. Его гнев тут же сменился на ледяное безумие, — когда я увидел, сколько боли вы причинили Брюсу, мне пришлось задействовать всю свою выдержку, чтобы не убить вас в ту же минуту. Как видите, я сумел сдержаться. По крайней мере, до тех пор, пока я не увидел, как мистер Кобблпот беззаботно пританцевал обратно в Готэм. Человек, совершивший тот же грех, что и Брюс, не получил за него никакого наказания. Я глупо предположил, что за помощь Барбаре Кин его ждёт арест и суд, но вы приняли его с распростертыми объятиями. Вытерпеть подобное предубеждение я уже не смог.       Затем Джеремайя ухмыльнулся, любовно взглянув на кинжал в своей ладони.       — Кажется, я закончил, — сказал он и повернулся к Освальду, который выглядел ещё более запутавшимся, чем прежде. — Достаточно весомый аргумент для мести?       — Почему? — спросил Освальд, и через мгновение Джеремайя недовольно нахмурился.       — Я же только что объяснил, — раздражённо ответил он, хотя с его лица не сползала маньячная улыбка.       — Нет, я не о том, — покачал головой Освальд. — Зачем вообще было сдерживаться? Ты говоришь, что хотел убить Гордона, но почему ты не сделал этого до моего возвращения в Готэм? Что тебя удерживало?       — Я.       Лицо Джеремайи моментально преобразилось.       Впервые за всё время он выглядел напуганным.       Он по-прежнему смотрел на своих пленников, застыв в одной позе и дав им шанс в полной мере насладиться его очевидной паникой. Прежде Джим никогда не видел безумца в таком состоянии — тот всегда держал лицо и вёл себя надменно. Однако, он припоминал, как видел нечто подобное вечность назад. Когда Джим впервые спустился в лабиринт и встретился с нервным одиноким юношей, до смерти боявшимся собственного брата.       Сейчас было явно не лучшее время для воспоминаний о прошлом. Вместо этого Джим наблюдал за тем, как Джеремайя усердно растягивает губы в фальшивой улыбке (это совсем не помогло скрыть страх в его глазах) и поворачивается к неизвестному человеку. Попытки Джеремайи звучать невинно и радостно провалились, когда он воскликнул:       — Дорогой!       Тишина. Тишина, из-за которой Джим задумался, не была ли это звуковая иллюзия, а не настоящий голос. Джеремайя неловко прокашлялся, хотя невооружённым глазом было видно, как отчаянно он пытается совладать с собой.       — Я так счастлив, что ты здесь!       — Не усугубляй положение тем, что врёшь мне прямо в лицо.       Игра на публику тут же испарилась, и Джеремайя опустил плечи. Но Джим едва обратил на это внимание, потому как, стоило незнакомцу произнести больше одного слова, сразу же стало кристально ясно, что он вовсе не незнакомец. Этот голос был ему знаком. Настолько, что внутри у Джима всё перевернулось.       Его догадки подтвердились, когда в помещении раздался звук шагов, и из тени на свет вышла высокая фигура.       — Срань господня, — пробормотал Харви, кратко и чётко описав ситуацию одним предложением.

***

      Спустя год и шесть месяцев после трагических событий, приведших к гибели ближайшего друга семьи Уэйнов, Альфреда Пенниуорта, Брюс Уэйн принял решение временно исчезнуть из публичного пространства и сосредоточиться на своём психологическом и эмоциональном благополучии. Он просит жителей Готэма отнестись к его ситуации с уважением и пониманием.       Джим всей душой ненавидел это официальное заявление.       Да, там было полно красивых слов, призванных надавить на жалость и предоставить максимально вылизанную картинку происходящего, и в конечном итоге это сработало именно так, как и планировалось. Ни один журналист не смог бы выйти сухим из воды, если бы вёл себя неуважительно и чересчур назойливо, пытаясь раздобыть побольше сплетен, поэтому большинство из них ограничились соболезнованиями, готовясь к тому, чтобы первыми урвать эксклюзив после возвращения Брюса на публику. Отлично сыграно — придраться не к чему.       Поэтому оно навсегда отпечаталось на совести Джима Гордона: сухое, обезличенное и тщательно продуманное обращение. В нём не было ни капли стойкости и шарма, присущих Брюсу — лишь холодный расчёт пиарщиков из Уэйн Энтерпрайз. И в этом был виноват только Джим. Из-за него это обращение и было опубликовано, из-за него общественность ничего не знала о Брюсе с тех пор, как Готэм потерял связь с материком. Брюса никто не видел — ни Люциус, ни Джим, ни кто-либо ещё — после того злополучного дня на пирсе.       Ровно до этого момента.       Потому что вышедший из темного угла заброшенного завода молодой человек, оказавшийся на пару дюймов выше и шире прежнего и одетый в привычные чёрные водолазку и брюки, оказался никем иным, как Брюсом Уэйном во плоти.       Джеремайя нервно хихикнул.       Повисла тишина, которую никто не решался разорвать первым.       — Надеюсь, у тебя есть хорошее оправдание, зачем ты это делаешь, — сказал Брюс; Джеремайя открыл было рот, чтобы ответить, но осёкся, стоило Брюсу авторитетно поднять руку. — В смысле, хорошее оправдание тому, почему ты решил сделать именно то, что я просил тебя не делать.       Джеремайя снова открыл рот, но в этот раз смолчал, очевидно, не зная, что на это сказать. Очередная пауза повисла секунд на пять, после чего Брюс едва заметно кивнул, словно он ожидал именно этого и ни капли не удивился.       — Дорогой… — начал Джеремайя, но Брюс вновь обрубил его слова. Его отчуждённое выражение лица менялось с каждым последующим мгновением.       — Я просил тебя этого не делать, Джеремайя, — сказал Брюс, произнося имя Валески со странной лёгкостью, которую Джим никогда прежде не слышал. Странности продолжились, когда Брюс наклонился ближе к Джеремайе и зашипел сквозь зубы. — Мы это обсуждали.       Джим нахмурился; он мог понять, почему Брюс решил в последний момент объявиться и спасти их от гнева Джеремайи, но, очевидно, за кулисами творилось нечто более запутанное, чем обычный геройский комплекс. Скорее всего, за те месяцы, что Джим не видел Брюса, тот втайне общался с Джеремайей. По правде говоря, в этом не было ничего удивительного, однако что-то в их общении всё равно не давало Джиму покоя. Их перепалка казалась удивительно знакомой.       — Он жестоко наказывает тебя за неповиновение, но прощает Пингвина за то же самое, если не хуже. С той лишь разницей, что в этом случае им движет эгоизм, а не нормы морали! — собравшись с духом, сказал Джеремайя. — Я это так не оставлю!       — Несмотря на то, что я попросил тебя оставить всё как есть! — возмутился Брюс; на лицах обоих появилось неприкрытое раздражение. — Я специально уточнил, чтобы ты оставил Гордона и Буллока в покое!       Два детектива обменялись потерянными взглядами, когда Брюс — юноша, которого они знали много лет — махнул рукой в их сторону и продолжил спорить с Джеремайей — сумасшедшим психом, чьи планы едва не сровняли Готэм с землёй — в таком странном тоне. Джима не покидало ощущение, будто они упускают из виду невероятно важные детали, которые объяснили бы причины, по которым Джим чувствует себя практически дома при виде их грызни.       — Я тебя расслышал, дорогой. И слышал все предыдущие миллионы раз, в которые ты это повторял, — огрызнулся Джеремайя, отчего на лице Брюса заиграли желваки. Из-за плеча Валески выглядывала растерянная Экко и беспокойно бегала между ними взглядом взад-вперёд.       — Возможно, ты неправильно понял мои слова. В таком случае мне было бы проще простить тебя, нежели знать, что ты осознанно сделал всё наоборот, — ответил Брюс, на что Джеремайя раздражённо фыркнул. — Мне казалось, что мы оставили позади этап, где ты игнорировал мои слова и просьбы, потому что думал, что оказываешь мне услугу.       — У меня не было намерений оскорбить тебя, Брюс. Всё просто: они причинили тебе боль, значит, заслужили смерти. Если не принять меры, то в будущем они снова причинят тебе боль, поэтому от них необходимо избавиться, — медленно проговорил Джеремайя, пока Брюс постепенно терял терпение. Джим всем своим естеством ненавидел Джеремайю и с большим трудом давил в себе желание заставить его заткнуться, но смолчал, понимая, что этим вскоре займётся сам Брюс.       — Не говори со мной так, будто я несмышлёный младенец, — зашипел Брюс, сжимая пальцы в кулаки; Джим же мысленно грезил о том, что именно сейчас Брюс разобьёт Джеремайе нос и избавит его от необходимости наблюдать за этой жутко неприятной (знакомо, знакомо, почему это так знакомо?) сценой.       — Я лишь пытаюсь объяснить, что… — с недовольством продолжил Джеремайя, но не успел завершить мысль.       — Пытаешься объяснить причину, по которой намеренно пошёл наперекор моим желаниям? Пытаешься подыскать себе достойное оправдание? — ответил Брюс, и на его лице проступило неожиданно жестокое выражение. — Ты устроил замечательное представление, Джеремайя, но, очевидно, ты так и остался трусом, который спрятался от всего мира под землёй и не научился взаимодействовать с людьми как нормальный, мать его, человек!       Повисла гробовая тишина.       Джеремайя выглядел так, словно Брюс только что влепил ему звонкую пощёчину. Он действительно был шокирован и не смог вовремя скрыть того, что слова Брюса причинили ему боль. В его бледных глазах отразилась удивительно глубокая смесь эмоций, но самой яркой из них была обида. Несомненно, сказанное Брюсом задело его за живое.       Что касается Брюса, то тот не торопился стирать с лица угрюмость, однако его взгляд всё же немного смягчился. Считать его эмоции, как и в случае с Джеремайей, не составило труда — Брюс определённо сожалел о своих резких словах. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить, что он был готов забрать их обратно.       Экко безмолвно глазела на них. Тишина длилась ещё несколько мгновений.       — Это…       В ту же секунду все взгляды в комнате обратились к Освальду, но он не обратил на них внимания, продолжая с интересом разглядывать Джеремайю и Брюса.       — Это что, любовная ссора?       — Барбара, прекрати.       — Ли, послушай меня.       — Ос…       — Валери, о чём ты говоришь?       Вот почему эта ситуация была ему знакома.       Это было ужасно, невозможно, глупо и любой другой негативный эпитет, который Джим только мог вспомнить, вот только он не был слеп. То, что происходило сейчас между Брюсом и Джеремайей напоминало ситуации, происходившие между Джимом и его партнёрами в прошлом. Они грызлись друг с другом так, как это часто делают пары во время ссор, и давили друг другу на болевые точки, о которых могут знать только очень близкие люди. Ну, и то, что Джеремайя называл Брюса «дорогой».       Но это абсолютно ничего не значило. Каждый в Готэме знал о чувствах Джеремайи к Брюсу, поэтому ласковыми прозвищами с его стороны никого было не удивить. К тому же, раньше юноши были друзьями, а значит, по определению хорошо друг друга знали.       Да, их поведение напоминало ссору между любовниками, но, в конце концов, это немыслимо! Неважно, что испытывал к Брюсу Джеремайя — как будто этот безумный социопат может испытывать что-то, кроме одержимости, — и неважно, что чисто теоритически Брюс мог испытывать некоторые ответные чувства — произошедшее между ними в прошлом перечеркнуло на корню любые возможные отношения. Только не после злодеяний, совершённых Джеремаей — это же абсурд! Полный абсурд. Брюс бы никогда не пошёл на это. Брюс даже не рассматривал бы такую возможность. Брюс бы никогда… Брюс не мог…       Брюс ничего не отрицал.       Вместо этого, Брюс и Джеремайя обменялись многозначительными взглядами, словно впервые за долгое время они сумели прийти к согласию, и Брюс неспеша подошёл к Экко. Девушка старательно делала вид, что ничего не слышала, но, когда Брюс протянул ей руку и озвучил вежливую просьбу, она без раздумий отдала ему ключи.       — Приношу извинения за все неудобства, которые причинил вам Джеремайя, мистер Кобблпот, — обыденным тоном сказал Брюс, отстегнув Пингвина от решётки. — Надеюсь, это не сильно омрачило ваше прибытие в Готэм.       — Ну, это не Готэм, если кто-нибудь не направит на тебя пистолет, — немного отстранённо, но задорно ответил Освальд. Даже слишком задорно, учитывая обстоятельства.       — Я прошу прощения, но какого хрена?!       Если Джим и потерял дар речи, то вот Харви, очевидно, нет. Его возгласы сразу же привлекли всеобщее внимание, но обращался он конкретно к Брюсу. Джим всегда был ближе к Брюсу, однако он не мог не признать, что Харви тоже был рядом с ним с самого начала. С той самой аллеи.       Лицо Брюса застыло, словно каменная маска, от которой Харви не стоило ждать никаких ответов. Он не выразил ни единой эмоции, столкнувшись взглядом с детективом, и словно предлагая ему продолжить, если осмелится, но Харви всегда был не из робкого десятка.       — Где ты, чёрт возьми, пропадал эти пять месцев? — потребовал Харви. — Почему ни разу не навестил старых друзей из участка и не дал нам знать, что ты жив, а не помер где-нибудь в подворотне? Или ты был занят, пока вёл дружеские беседы с Джеремайей Валеска?       — Мы не друзья.       Краткий комментарий Брюса удивил их, однако Харви лишь слегка кивнул; вероятно, его устроил такой ответ.       — Ну, я очень на это надеюсь, поскольку он — причина, по которой Готэм на целых полтора года превратился в зону боевых действий.       Все замерли в ожидании ответной реплики Брюса. В этот раз он не испепелял Харви взглядом. Не ответил в ту же секунду. Нет, Брюс сделал нечто, чего не делал ни разу с момента своего появления на заводе.       Он улыбнулся.       — Я имел в виду не себя и Джеремайю.       Сколько раз Брюс появлялся в главном лобби полицейского участка, готовый помочь Джиму в моменты кризиса? Сколько раз Джиму приходилось уговаривать Брюса держаться подальше от мест преступлений? Сколько раз Джим сидел за столом в поместье Уэйнов и ужинал, сидя прямо напротив Брюса?       Во всех этих сценариях присутствовала одна постоянная переменная, но Джим избавился от неё. Нет ничего удивительного, что он собственными руками уничтожил связь, образовавшуюся между ним и Брюсом. К величайшему неудовольствию Джима, Брюс действительно больше не был другом полиции и уж точно не был его другом.       — Хотя…       Опять же, в голосе Брюса читалось сомнение. Несмотря на то, что внешне он казался отстранённым, одно слово выдало его. Он взвешивал за и против.       Но в следующее же мгновение, ничто из этого не имело значения.       Потому что, впервые после долгих месяцев самобичевания, которое не позволяло Джиму нормально спать и наполняло собой почти каждую его мысль, он пересёкся взглядом с Брюсом.       Наконец-то, наконец-то Джим посмотрел в глаза человеку, которого ранил столь глубоко. Он до дрожи в коленях боялся этого момента, но в то же время осознавал, что у него не получится сбежать от ответственности. Возможно, он сможет всё исправить. Сделанного не воротишь, уж точно не в этот раз, но, может быть, он сумеет подобрать нужные — любые — слова, чтобы облегчить жизнь им обоим.       Но…       Только…       Что-то изменилось. В худшую сторону.       Раньше, когда Джим смотрел на Брюса — действительно смотрел на него, — он видел напуганного ребёнка, сидящего на пожарной лестнице в той аллее. Не сказать, что Брюс совсем не повзрослел, просто… Его взгляд оставался детским и принадлежал тому маленькому мальчику, которого Джим повстречал, а потом и полюбил в процессе поиска убийцы его родителей. Он мог взрослеть и меняться внешне, его взгляд мог черстветь, но при этом оставаться знакомым.       Это всегда были глаза Брюса.       Но не сейчас.       Джим не узнал мужчину, который стоял в нескольких метрах от него. Он выглядел как Брюс, говорил голосом Брюса, но эти глаза больше не принадлежали Брюсу, которого знал Джим. Он не мог даже объяснить, что же именно не так, настолько этот взгляд был непонятным, словно текст, написанный на неизвестном языке. В прошлом Джим всегда правильно считывал внутренние монологи Брюса; тот был стойким парнем, но при этом целеустремлённым. Он умел скрывать свои чувства, но только не от Джима. Он не хотел и не пытался этого делать, но сейчас… Джиму нечего было в нём рассматривать. Он лишился этой привилегии после всех страданий, которые причинил Брюсу.       Пока Джим настойчиво выискивал хоть каплю присутствия юноши, который когда-то встал между ним и Барбарой, внимание Брюса переключилось на Джеремайю.       Джеремайя упрямо избегал смотреть в сторону Брюса, очевидно, продолжая обижаться, но уже в следующую секунду они смотрели друг на друга с нечитаемыми выражениями лиц. Джеремайю вообще никогда нельзя было понять правильно, а Брюс отказывался впускать Джима в свои мысли — но как только взгляды этих двоих встретились, Джима посетило странное чувство, будто все они внезапно стали третьими лишними.       Между ними промелькнуло нечто похожее на взаимопонимание, и уже в следующую секунду Джеремайя заметно повеселел, слегка изогнув губы в улыбке.       Казалось, на Брюсе это короткое взаимодействие никак не отразилось — его лицо и язык тела остались неизменными, — но с другой стороны, изменилось абсолютно всё.       Лёгкой походкой он сократил расстояние, разделяющее его с Джеремайей. Он встал почти вплотную к нему и ни на секунду не прервал зрительного контакта. Джеремайю, казалось, отсутствие личного пространства нисколько не смущало, потому что, вместо того, чтобы отступить назад или отвести взгляд, он лишь смотрел в глаза Брюса с нескрываемым любопытством. Скорее всего, он тоже не знал, что произойдёт дальше, однако (в отличие от Джима с Харви) не испытывал никаких неудобств или волнения по этому поводу, лишь интерес к тому, что же Брюс собирается сделать. Возможно, причиной этому являлось то, что Брюс всегда оставался для Джеремайи непредсказуемым. И в данный момент Джим его прекрасно понимал. Он бы и за миллион лет не догадался, какими будут следующие действия или слова Брюса.       — С ним мы тоже не друзья.       Брюс потянулся первым, а Джеремайя встретил его на полпути, без промедления переплетя вместе их пальцы. Губы Джеремайи растянулись в слишком довольной, по мнению Джима, улыбке, и Брюс улыбнулся ему в ответ, пусть и не настолько выразительно.       Именно Брюс прервал этот тихий (ужасный, отвратительный, премерзкий) момент, заговорив словами, которые явно были мягче тех, что грозились посыпаться с уст Харви и Джима, стоило бы им собраться с мыслями. Но даже несмотря на то, что Брюс был нежен, и очевидно обращался к одному лишь Джеремайе, внутри Джима всё перевернулось. И боль от этого ничуть не уступала той, которая возникла от вида Брюса, который держит Джеремайю за руку.       — Пойдём домой.       Не дожидаясь ответа, Брюс потянул Джеремайю к выходу, но тот, похоже, вовсе не возражал и с готовностью последовал за Брюсом, оставляя Джима и Харви позади.       В голове Джима стоял шум. Настолько громкий, что он едва мог расслышать происходящее вокруг. Он решил не винить себя за это — за последние полторы минуты изменилось абсолютно всё. Мир перевернулся с ног на голову, когда Джим вгляделся в силуэт юноши, с которым он встретился в злополучной аллее много лет назад, идущего за руку с безумцем, в чьих силах было уничтожить Готэм подчистую.       — Я всё ещё злюсь на тебя, — сказал Брюс, на что Джеремайя тягостно вздохнул и открыл дверь, впустив в темноту завода свет готэмского солнца.       — Я знаю, дорогой.