Я ухожу

Когда тебя предают - это всегда больно. Я знаю, о чем говорю - меня так часто предавали и продавали подруги, коллеги и журналисты, что я почти привыкла к этому. Но когда тебя предают люди, которым ты доверяла больше, чем себе - это невыносимо. Я глубоко вдыхаю и часто-часто моргаю в отчаянной попытке остановить застилающие глаза слёзы. Каждая клеточка моего тела бунтует против того, что мне предстоит сделать, я почти задыхаюсь, но выбора у меня нет. Глаза щиплет, но я не заплачу. Прекрасно понимаю, что не могу позволить себе расклеиться сейчас, когда за плечами осталась половина пути. Пути, который я вообще не представляла себе возможным всего неделю назад. Одна неделя! Уму непостижимо, с какой межгалактической скоростью меня провели от второго места в короткой программе Финала Гран-При к перерыву в карьере... Кто-то тихо, но настойчиво стучит в дверь. Я мечтаю выторговать у судьбы ещё минутку и отложить встречу с неизбежной реальностью, но в глубине души знаю, что мне пора. Ещё раз смотрю на себя в зеркало и одёргиваю платье, с которым раньше у меня были связаны только положительные эмоции. Я знаю, что после сегодняшнего вечера оно полетит в мусорку - никогда больше я не захочу иметь ничего общего с этим днём. Такая ирония судьбы. Внутри я истерзана и разбита, но выгляжу как на картинке. Волосы сияют. Кожа без единого изъяна. Визажист изрядно потрудился, скрывая опухшие от слез и недосыпания глаза, но вряд ли это кто-нибудь заметит. Через считанные мгновения начнётся мое интервью, которое уже окрестили «сенсационным». А я ненавижу интервью. Особенно на камеру. И привести меня в студию могла либо смелость, либо глупость. Бледная тень в отражении зеркала не кажется мне смелой, поэтому остаётся лишь одно - моя собственная глупость. Или отчаяние? Одёргиваю себя, не позволяя вновь погрязнуть в пучине отчаяния, и выхожу в коридор. Здесь уже камера, суетится оператор, что-то щебечет девчонка-ассистент, визажист спешит припудрить мне лоб. Почему они все улыбаются? Сегодня что, праздник? Или даже для этих людей, далеких от жестокого мира фигурного катания, будет лучше, если я уйду? Но мне только семнадцать! Неужели я настолько плоха, что всем так не терпится отправить меня на пенсию? Вымучиваю из себя улыбку. Режиссёр кричит «Поехали», что-то щёлкает, камера таращит на меня свою чёрную глазницу и, хотя мои ноги наливаются свинцом, я делаю первый, но такой трудный шаг в реальность. Камера ведёт меня по длинным коридорам. Все кажется ненастоящим. На какой-то момент я даже ловлю себя на мысли, что все это не может происходить на самом деле. Это просто сон. Дурной. Извращённый. Наверное, скоро я проснусь и снова буду сама собой, а не этой заводной куклой, у которой за хорошеньким личиком дыра в сердце размером с вселенную. Я целую минуту иду по коридору в сопровождении камеры. Надо же, словно я действительно важный человек. Весь парадокс лишь в том, что «важный человек» ещё никогда в своей жизни не чувствовал себя настолько одиноким. Ненужным никому. Связанным по рукам и ногам контрактами, обязательствами и честным словом. В студии меня окружают люди. Они стоят за стеклом, за пультами, ведущий пододвигает для меня стул... А я чувствую себя пустым местом, игрушкой: поиграли - выбросили за ненадобностью. Мне хочется кричать, визжать и топать ногами, но все что я могу себе позволить - до боли прикусить губу, чтобы не разрыдаться. Мне подталкивают бумажки с вопросами и ответами. Я опускаю глаза, но буквы расплываются. Впрочем, я все помню наизусть. «Это мое решение. Я все выиграла. Хочу найти себя. Остаюсь со своими любимыми тренерами». Мне хочется выть от безысходности, но вместо этого я заставляю себя улыбнуться. С этого момента все развивается так стремительно, что я не успеваю уследить за происходящим. Ведущий произносит заготовленные фразы. Камера и взгляды устремляются на меня, я открываю рот, но не могу произнести не звука. В горле стоит тугой ком, я судорожно сглатываю и вздыхаю. - Я... Я приняла решение... - я запинаюсь. Я стараюсь сфокусироваться на камере, но все передо мной упорно двоится. Я пытаюсь вернуть контроль над ситуацией, но из глаз брызгают так долго сдерживаемые слёзы. - Извините, я не могу, - шепчу я. Я чувствую на себе сочувствующие взгляды. Все молчат, в студии гробовая тишина, но язык их тел красноречивее слов. Им стыдно. Так же как и мне. Потому что мир, в котором происходит то, что сейчас происходит со мной, фальшив и отвратителен. В каком-то отчаянном порыве я озираюсь по сторонам, надеясь найти хоть одно знакомое лицо. Безуспешно. Бывшие герои теперь заняты тренировками новых муз, которые с легкостью вытеснили меня из мыслей и творческих замыслов. Не помогли ни мой багаж, ни опыт, ни показательный номер-посвящение, который мне запретили прокатать для зрителей в последний раз. Я ожидала, что это будет нелегко, но не могла представить, что окажусь совершенно беспомощна перед шквалом этих раздирающих душу на части эмоций. Визажист вновь суетится над моим макияжем. Ассистент студии приносит стакан воды. А я никак не могу собраться с мыслями: сердце не успокаивается и тело словно сковано цепями. - Не волнуйся, - успокаивает меня телеведущий. В его глазах я вижу поддержку и жалость. - У нас ещё есть немного времени на запись. - Скажите, пожалуйста, эти первые слова за меня, - прошу я, изо всех сил стараясь придать своему голосу твердость, не сорваться от этого проявления банальной человечности в этом аду. - Потом, я обещаю, мы пойдём по сценарию. Он кивает. Что-то поправляет в своих заметках. Сосредоточенно жестикулирует оператору. А я чувствую отчаянную нужду подняться над всем этим: я вздергиваю подбородок, расправляю плечи и сцепляю пальцы в замок. Я не ощущаю ничего, кроме жгучего стыда за предстоящую капитуляцию, но усилием воли заставляю себя дышать глубоко и ровно, как перед важным стартом. Мне стоило огромных усилий прийти сюда. Что ж, я справлюсь. Это лишь ещё одна роль. Китри, Кармен, Клеопатра, отступница... И я просто хочу, чтобы этот день, наконец, закончился. Мне нужна передышка. Пусть даже на несколько часов. Я знаю, что завтра не будет легче. Завтра мне предстоит играть роль заводной куклы на катке в торговом центре. Именно туда, как на склад сломанных игрушек, в разгар сезона отправляют действующую чемпионку мира. Ведущий записывает нужные слова и вновь обращается ко мне. Я сдержанно улыбаюсь. С запинками, но повторяя заученные фразы, я отстранённо думаю о тех, кто сегодня будет захлебываться от счастья, передавая из уст в уста мои слова. О тех, кто заплачет, почувствовав мою боль. О тех, кто переключит канал, не понимая, почему семнадцатилетняя пигалица занимает пятничный эфир в прайм-тайм. Я думаю о маме, папе и, почему-то, Жене. И в голове, как вспышка падающей звёзды, возникает мучительно сладкая мысль довериться только себе и бежать. Мысль, которой уже не суждено стать реальностью.