Кун-Лун открыт, и нет защитника в проходе

      Все беды чужака — от рукоблудства.       Давос знает три способа избавления от нежелательного возбуждения: ледяная вода, тренировка до упаду и усыпляющие легенды. Чужак визжит от воды, не умеет читать на нормальном языке, а до тренировок ещё не дорос умением. Зато шурудит под одеялом кулаком, кусая незаживающий второй кулак.       Давосу не завидно — смешно и непонятно. Кулак нужен, чтобы драться, чтобы охранять проход в Кун-Лун, а не под одеялом шуршать по члену. А если Давос опозорится и не сможет добыть Кулак, чтобы драться и охранять, то под одеялом он будет любить не собственную руку, а красивую женщину, которую подберут ему родители.       — Ты чего подглядываешь, извращенец? — говорит чужак зло, заметив, что Давос смотрит.       — Пытаюсь понять, зачем ты растрачиваешь впустую столько энергии.       — Это приятно, — вспыхивает чужак.       — Чушь! — фыркает Давос.       Приятно — это медитировать на закате под цветущими персиками. Материнские объятия приятны. Хорошая еда, от которой тело полнится силой. Солнце на коже после ледяного озера. Идти к цели, видя, как укорачивается расстояние, тоже приятно. Трогать себя — даже облегчения не приносит.       — Ты монах, — выплёвывает чужак. — Ты не поймёшь.       Давос и не хочет понимать. И вовсе не потому, что монах. Он опять фыркает и отворачивается, делая вид, что больше не подглядывает. Чужак некоторое время косится на него, потом снова принимается дёргаться.       На одеяло Давос не смотрит, насмотрелся уже. А вот лицо чужака — интересное. Розовое, яркое, будто светится изнутри. Длинные волосы влажные, липнут ко лбу и щекам. Глаза полуприкрыты и мечутся под веками. Блестящие губы яркие, натянутые вокруг закушенной руки. Лицо чужака вдруг искажается болезненной гримасой, и он тонко скулит, тоже как от боли, выгнувшись на циновке. Если бы Давос не знал, в чём дело, он бы и принял это за агонию. И то, как лицо чужака разглаживается и обмякает, становясь спокойным и почти просветлённым, принял бы за смерть.       Чужак засыпает как есть — одна рука во рту, полузакушенная, мокрая от слюны, медленно сползающая вниз; вторая — под одеялом, возле паха, где на одеяле проступает влажное пятно. Давос даже после тренировки не выматывается настолько, чтобы заснуть так быстро.       Когда чужак заявляет отцу, что хочет стать стражем, Давос представляет, как будет светиться дёргающееся от движений его кулака одеяло, и чуть не смеётся вслух.