Рождественский дух

      30 октября выпал первый снег. Именно в этот день Осомацу решился заговорить с ним впервые. Карамацу был в глупом колющемся свитере, из-под которого торчала форменная рубашка, а поверх он надел огромную куртку не по погоде — ведь всё ещё было тепло. Этот парень бездумно втыкал рядом с тонким слоем снега, пока на его замёрзшем лице таяли снежинки. В его бессмысленном взгляде (и ещё немного — в глупом виде) Осомацу уловил кое-что хорошо знакомое и почти родное, что заставило его подойти и по-настоящему познакомиться с одноклассником. Пусть и под конец второго триместра.       — Тебе нравится снег?       Карамацу далеко не сразу вышел из транса и отреагировал. Долгое время он пытался понять, зачем кто-то заговорил с ним, есть ли в этой фразе издёвка и стоит ли отвечать. Сомнения не ушли до конца, но ответ последовал:       — Сейчас слишком тепло, снег без холода не имеет смысла.       «Конечно, тебе тепло, ты надел три слоя одежды», — подумал Осомацу, рассматривая парня вблизи. На реснице Карамацу повисла снежинка, и она стала единственным, что занимало его сознание теперь.       — Где? — тихо переспросил Карамацу, узнав об этом. Он вытаращил глаза и перестал моргать, безуспешно перемещая зрачки по краям глаз в попытках узреть чудо природы самостоятельно.       — Тут.       Осомацу указал на верхнюю ресницу правого глаза, после чего парень направил туда все свои силы в попытке рассмотреть её. От неаккуратного движения снежинка слетела, и, поняв это, Карамацу чертыхнулся.       — Мы в одном классе, да? — почему-то спросил он, удивив Осомацу.       — Ты не помнишь своих одноклассников?       Карамацу молча отмахнулся.       — У тебя тоже нет друзей, — заключил Осомацу. Парень хотел было возразить, но вовремя понял, что нечем. Вместо этого он сунул покрасневшие руки в карманы распахнутой куртки и звучно хмыкнул.       — Хочешь моти? — в ответ предложил Карамацу. Осомацу молча кивнул.       Именно так он оказался дома у одноклассника и познакомился с его матерью.       Всё это Осомацу вдруг вспомнил на Рождество, сквозь собственное отражение ловя глазами снежинки за окном. Они мерно падали в кучу и сливались в единую белую массу, которая болезненно переливалась из-за света фонарей. За спиной Осомацу его родители недовольным тоном обсуждали мировую политику (он мог легко предугадать каждую их реплику), и отец по кусочкам опустошал тарелки на столе. Мамин брат глупо посмеивался над собственными шутками, полагая, что так спасает обстановку, а его малолетние дети тихо копошились в привезённых из собственного дома игрушках.       Послышался звук уведомления.       кг: То есть тот, кто приносит новые вещи в чужой дом, даже если это внутренности одного из членов семьи, это по определению Санта?       кк: иначе незаконное проникновение оправдать нельзя но им его прощают       кк: в один день к ним в дом заберётся маньяк в костюме санты и подарит им носок с конфетами а затем унесёт их телевизор взамен       кг: Вряд ли люди не станут бить тревогу, если их дверь взломают, и неважно, кто это будет.       кк: мы с этого начали       кк: ладно а что если это так просто потому что он не человек а дух?       кг: Духи берут что-то взамен, и ты уже назвал таких Сант ворами.       Капитан Глобал отправил стикер «лол».       кк: ёлка — простое украшение или часть ритуала призыва?       кк: звучит как название фильма       Красная Комета переименовывается в Рождественский Дух.       рд: ээй карамацу       рд: карарин не бросай меня       На языке Осомацу появился вкус моти, которых он не увидел на столе. Это был вкус дешёвого риса, купленного матерью Карамацу, но необычность и особую привлекательность ему добавила подача. У всех моти имелись миловидные кошачьи уши, один из которых, по мнению женщины, был сделан по образу и подобию сына. Не скрывая стыда, Карамацу тогда отказался заниматься каннибализмом (аргументом на её вопрос стало долгое, но тихое «ну мам») и «добрую» услугу оказал ему сам Осомацу. «А давно вы дружите?» — спросила хозяйка. «Вот уже полчаса», — взглянув на часы, любовно ответил Осомацу.       кг: Прости, мама просила помочь.       рд: помнишь 30 октября?       Карамацу тут же начал печатать, но вдруг прервался и выдал простое «ага».       рд: ты реально даже спустя полгода не знал моего имени?       «Да», — чуть помедлив, прислал Карамацу. Осомацу легко мог представить, как в это самое время его друг хмурится и хмыкает — он всегда делал так, когда ответ был ему в тягость. Но не ответить, как обычно, в переписке было нельзя.       кг: А ты реально даже спустя полгода не мог запомнить теорему Виета?       Это был удар ниже пояса. Разве Осомацу виноват, что математика даётся ему хуже всего? Хотя, если брать остальные предметы, по ним парень чуть-чуть не дотягивает до последнего места в классе. Как бы он ни старался, как бы ни был внимателен на уроках, ничего не запоминалось, а информация вылетала через другое ухо. Возможно, дело в том, что пытался он всего пару раз, но фактов это не меняет.       рд: я и без неё сдал экзамен в прошлом триместре       кг: Пусть и с третьего раза.       рд: и как ты только это делаешь? ты ж на всех уроках тупо втыкаешь в одну точку       кг: Мне достаточно посмотреть на решение, чтобы понять алгоритм.       кг: Ну ладно, хочешь, я с тобой позанимаюсь?       рд: а толку?       кг: Обещаю, что в этот раз мы не будем целоваться и реально займёмся математикой.       Осомацу напрочь забыл об этом, и лёгкость, с которой (очевидно) написал Карамацу, заставила его покраснеть до ушей.       — Да кто тебе всё пишет? — вдруг отвлеклась его мать, обратив всё внимание присутствующих на парня.       — Никто, — отмахнулся тот, набирая сообщение.       рд: тебя мама отпустит?       кг: Поздно уже.       рд: жаль       кг: Я спрошу.       — Скрываешь что-то от собственной матери? — нахмурилась женщина.       — Оставь его, — улыбнулся её брат и тише добавил: — Наверняка это девочка.       — Девочка? — засмеялась мама. — Да он слова-то такого не знает, куда ему…       кг: Давай встретимся у магазина?       кг: Только я сначала помогу уложить дедушку с бабушкой спать.       рд: окей       Пока в диалог не вступил его отец — а это ещё то зрелище, — парень поспешил удалиться в свою комнату под новую порцию недовольных комментариев матери. Ему в голову пришла весёлая идея, и он не постеснялся тут же воплотить её.       — Откуда у тебя костюм Санты? — тут же выпалил Карамацу с улыбкой на лице, как только увидел друга. Сам он не сильно от него отличался: всем вниманием Осомацу теперь овладели глупые меховые наушники в форме кошачьих ушек. Это в очередной раз доказало ему, что главная беда в жизни Карамацу — это его собственная мать.       — Присягни на шапке Санты, что больше никогда не наденешь их.       — Блин, забыл, — сплюнул Карамацу и, резким движением стянув наушники, бросил их на лавку, где (как подразумевалось) они и договорились встретиться.       — Твоя мама как всегда, — усмехнулся Осомацу, доставая из кармана платок. В особо холодную погоду (а именно — ниже 3-4°С) у Карамацу всё время текло из носа водопадом, и он далеко не всегда замечал это. Теперь это уже превратилось в привычку — именно поэтому младший молча принял помощь и вдруг недовольно нахмурился.       — Ты слишком плохо отзываешься о ней, — обиженно заключил он, тщательно вытираясь.       — Как будто она думает обо мне лучше, — усмехнулся Осомацу. — Наверняка говорит что-то вроде: «А, этот раздолбай. Ничему хорошему он тебя не научит, только успеваемость упадёт».       — Вообще-то, — хмыкнул Карамацу, возвращая платок, — это не так. Она очень рада, что мы подружились. Мама всегда хотела, чтоб у меня был брат, поэтому… А ещё, — парень замялся, не решаясь продолжать, — каждый день она просит меня передать тебе привет и пожелать от неё удачи.       — Но ты не говорил мне.       Карамацу хмыкнул и нахмурился.       — Не хотел, чтобы ты смеялся.       — Я не смеюсь, — сказал Осомацу, в доказательство продемонстрировав серьёзное лицо.       — А, чуть не забыл, — опомнился Карамацу, окуная руки в огромные карманы его широченной куртки. — Мама дала пирожки, будешь?       — Я до смерти обожрался, — признался парень, похлопав по животу. Карамацу пожал плечами и вернул еду на место. — Но, думаю, выпить можно.       — Я денег не взял.       — Угощаю.       Осомацу купил в автомате две банки горячего кофе и поделился с другом, садясь рядом. Снег перестал, и стало до глухоты тихо. В домах неподалёку настойчиво блестели гирлянды, но парни интуитивно игнорировали их под тёплым светом фонаря. Когда кофе немного подостыл, Осомацу поставил его на лавку и, ткнув на собственную шапку, заговорил:       — К тебе кто-нибудь приходил? Батя там, дед, дядя?       — Не-а, — протянул Карамацу.       — Ну тогда, — Осомацу вдруг вытащил из кармана накладную бороду на резинке и, натянув её на лицо, вскочил перед другом: — Хо-хо-хо!       — Гадость, — тихо выговорил тот, сморщившись. Осомацу нахмурился.       — Сам такой.       Не успел он вернуться на место, как Карамацу играючи ущипнул его за вмиг покрасневший нос и притянул к себе.       — Фу, мне волосы в рот попали, — сплюнул младший, отстранившись.       — Мне тоже.       Успокоившись, Осомацу облизал губы в попытке запомнить вкус чужого кофе и стянул бороду, чтобы убрать её в карман, откуда она смешно торчала всё оставшееся время. Карамацу вдруг залип в одну точку, как часто случалось на уроках, и стал напевать знакомую рождественскую песню, которая заела в голове старшего, несмотря на то что он не знал текст. Тут Осомацу кое-что пришло в голову.       — Хочешь секрет? Когда я был мелким, мама водила меня на балет.       — Гонишь, — удивился Карамацу, вскинув брови.       — Без шуток. Я почти стал примой.       Карамацу странно и надолго задумался, и Осомацу решил прервать его:       — Не представляй меня в лосинах!       — Я не… — начал было Карамацу, но вовремя понял, что врать бесполезно. Вместо этого он указал на ворот Санты и нахмурился: — Погоди, что это у тебя?       Осомацу попытался было решить неизвестную проблему самостоятельно, но ничего не обнаружил — пришлось обращаться к помощи друга. Тот же недолго побубнил над чужим воротом и, зачерпнув небольшую кучку снега с края лавочки, бросил её за шиворот старшего. Не дождавшись привычного мышиного писка, Карамацу забыл про собственные вещи и бросился бежать подальше, пока его не настигла та же участь.       — Это грязная игра, мальчик! — завопил Осомацу.       Не останавливаясь, он голой (в отличие от Карамацу, который додумался захватить варежки) рукой подчерпнул снег с земли и обнаружил, что он совершенно не липкий, поэтому отомстить так просто не удастся. Осомацу ещё недолго побегал за другом, тщетно бросая в него разлетающиеся белые хлопья, и совсем скоро догнал его — не во всём же ему быть лучшим. Схватив Карамацу за руку, парень рванул к небольшому сугробу, оставляя за собой не только недопитые банки с кофе, но и бесформенные следы.       — Я наушники оставил, — вспомнил младший, оглядываясь, но не вырываясь из захвата Осомацу. Про себя они оба давно решили, что это уже не было так уж важно.       Когда Осомацу добежал до одному богу известной точки, он резко остановился и уронил друга на непротоптанный снег рядом с собой, а сам лёжа стал водить руками и ногами. Недолго понаблюдав за другом, Карамацу принялся делать то же самое, и им не нужно было подниматься, чтобы знать, каких замечательных ангелочков они сотворили.       Скоро Осомацу устал и подвинулся ближе к другу, чтобы тот, схватив его за ворот, стал осыпать чужие губы медленными поцелуями. Едва ли он был в состоянии выдержать такой натиск, поэтому пыл Карамацу остудила красная шапка с белой каймой, кляпом воткнутая ему прямо в рот.       — И зачем снег кончился? — вздохнул Карамацу, лёжа примеряя новый головной убор. Осомацу тут же подскочил и стал сыпать на него белые хлопья, тающие от его заледеневших ладоней. — Ляг обратно. Посмотри лучше на звёзды.       Осомацу послушался, хотя замёрз и не особенно понимал, как они посмотрят на звёзды сквозь облака. Вместо этого он стал нащупывать ладонь парня, надёжно спрятанную под вязаной варежкой. Так не пойдёт — решил Карамацу и стянул её, чтобы согреть посиневшие пальцы друга своими. Осомацу совсем не воодушевляло серо-синее небо, и, с усилием размыкая слипавшиеся ресницы, он повернулся и с интересом стал наблюдать за выходившим изо рта парня паром.       — В Рождество же сбываются желания, да? — шмыгнув, заговорил Карамацу.       — Ну.       — Через год, — он повернулся, — я хотел бы так же отметить Рождество вместе с тобой.       — Дурак, — покраснел Осомацу, нахмурившись, — ты сказал, и оно не сбудется.       — Почему?       — Надо было про себя загадывать.       — Никто же больше не слышал! — Пауза. — Тогда ты загадай.       Осомацу задумался и закрыл глаза, чувствуя на себе взгляд друга. Когда он вдруг понял, что засыпает, то резко протёр глаза и вздохнул.       — Что загадал?       — Нельзя говорить.       Карамацу цыкнул и отвернулся. По его лицу Осомацу видел, что он совсем не успокоился и отчаянно желал узнать эту новую тайну. Но традиции для старшего оказались важнее — уж очень ему хотелось встретить следующее Рождество так же. Взамен Осомацу решил разговорить его снова.       — У тебя есть список?       — Какой? — тут же заинтересовался Карамацу.       — Ну, тот самый, который есть у каждого одинокого лоха-старшеклассника. Список того, что он хотел бы сделать до конца школы… или лета там, ещё чего-нибудь.       — Не-а.       — У меня был в средней школе. Не поверишь, но там был пункт «целоваться под снегопадом».       — Гонишь, — усмехнулся парень для галочки.       — Вообще, да, — сознался Осомацу, покачав головой. — Всегда ненавидел зиму.       «Но не теперь», — добавил он мысленно, вслух же парень не мог позволить себе выговориться по причине острой непереносимости сентиментальных фраз, вызывавших у него невыносимое чувство стыда. Карамацу же ничем подобным не обладал, а также достаточно хорошо знал Осомацу, чтобы догадаться самостоятельно и снова увлечь его в череду коротких, но таких тёплых поцелуев. За его спиной Осомацу заметил фонарь, под светом которого медленно опускались снежинки, больше похожие на искорки. Долго ждать не пришлось.       — Слушай, — вдруг вспомнил Осомацу, — ты же знал про те слухи обо мне?       — Да, — помедлив, ответил Карамацу, несмотря на то что это не вязалось с его прошлой ложью.       — И ты из-за них позвал меня есть моти?       Карамацу хмыкнул и отвернулся. Что ж, иногда глубокий провал предвещает новый подъём, решил Осомацу. Раньше он и подумать не мог, что эти слухи могут не только лишить его бесценного времени, но и подарить нечто важное. Нечто, что легко ускользнуло бы от него, окажись он по другую сторону баррикад, в кругу не тех людей и не тех интересов. Он не видел бы серого неба, искрящихся снежинок, тёплого пара, выходящего изо рта, замёрзших пальцев, разноцветной гирлянды и маленькой родинки под слипающимися ресницами. Было ли что-нибудь настолько же важное и значимое, на что Осомацу мог променять всё это?       Ему исполнилось 16, и он был счастлив просто быть здесь, рядом с Карамацу. Будут ли они тут через год? Кто знает, как распорядится вселенная. Но одно они знали точно — эту глупую ночь они запомнят на всю жизнь.