Градус плавления железа

      Абдул двигается скоро, держит ритм твердо и не дает ни секунды передышки — Жану она и не нужна. Жану нужно держаться за его крепкие плечи, нужно смотреть в его темные бездонные глаза, нужно касаться его губ своими, судорожно вбирая воздух между поцелуями. Жан — одни сплошные эмоции, так долго копившиеся внутри — стонет и стонет, тянет темные пряди и задыхается, когда Абдул делает более мощные, глубокие толчки.       Блядство, только и думает Полнарефф.       Сколько времени у него не было секса?       Сколько времени он провел, бегая за каждой встреченной юбкой, обладательница которой всего лишь ему улыбнулась?       Сейчас, когда его член обвивают сильные крупные пальцы, помещаясь почти на всю длину, ему не хочется думать ни о юбках, ни вообще о чем-либо в этом мире. Ему хочется тупо толкаться, насаживаться, хочется обхватить ногами мощную спину и выгнуться в пояснице, потянуться к темной шее и обвести языком чужой кадык. Урвать все, что можно, пока этот араб здесь, позволяет прикасаться к себе и взахлеб повторять его имя.       Абдул хмурится, подхватывает ртом совершенно непристойное «Мохаммед», срывающееся с тонких влажных губ, смотрит на Жана и думает, что еще не слышал ничего более возбуждающего, чем этот голос, выстанывающий его имя.       Что тело с белоснежной кожей, прямо сейчас обливающееся под ним потом, выглядит обнаженным куда красивее, чем он представлял.       И что Полнареффу — старше него, ничуть не уступающему ему по силе — поза лежа с раздвинутыми ногами идет гораздо больше, чем боевая стойка с невидимой шпагой в руке.       Абдул смотрит и смотрит, а затем зацеловывает все лицо напротив, нежно убирает мягкие светлые пряди за уши и тянет зубами мочки, на которых отчаянно дергаются из стороны в сторону нелепые серьги-полусердца. Делает последние толчки перед тем как молча кончить, пока Жан открывает рот в немом всхлипе и не приходит секундой позже, громко, с облегчением выдыхая.       Они ни о чем не говорят, но Полнареффу уже хватает опыта, чтобы понять — это ничего не значит. Они по-прежнему если не друзья, то точно союзники, и не более. Жан только надеется, что ему позволят еще несколько секунд слабости, самых последних, и протягивает ладонь, боязливо перебирая густые распущенные волосы. Жмется ближе. Тычется носом куда-то Абдулу в грудь, стыдливо закрывая глаза. И удивленно приоткрывает рот, чувствуя, как его прижимают в ответ.       Как обхватывают смуглые, покрытые темными густыми волосками руки — обхватывают, гладят и ласкают. Крепкие и горячие, совсем не похожие на женские. Прижимают до предела, не оставляя между их телами ни миллиметра пространства.