Россійская имперія. Санктъ-Петербургъ.
Каменноостровскій проспектъ. Кабаре «Акваріумъ»
14 мая 1912 года
22:13
***
— Дмитрий, любовь моя это ты?! — капризно воскликнул князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон, когда услышал чьи-то шаги и надул свои накрашенные губы. Он готовится к своему выступлению в кабаре «Аквариум», так как аристократ иногда выступает певицей под именем леди Каролины Луизы Леаль и очень сильно волнуется, потому что в кабаре находится сам Григорий Распутин и аристократ кладёт кроваво-красную помаду на столик и замечает в зеркале тень, но обворожительная леди Каролина Луиза Леаль ожидает увидеть здесь и сейчас Высочайшего возлюбленного Великого князя Дмитрия Павловича. Князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон надел роскошное платье ярко-розового цвета, но из-за вечернего макияжа выглядел очень вызывающе с подведёнными бровями, кокетливой мушкой на щеке и кроваво-красными герленовскими губами и бисексуальную красоту князя подчёркивал парик шатенки! — Не боись меня красавица. Хочешь, кусай, хочешь меня? — с фальшивой лаской в голосе прошептал сибирский старец и крестьянин Григорий Ефимович Распутин над ухом русского князя в платье, а его тяжёлая ладонь разворачивает лицо на свет. Медленно стирает лишний штрих с накрашенных губ немного грубо, так что виден белый оскал. У князя Феликса Юсупова бешено колотится сердце, поскольку в зале сидит его Августейший любовник Великий князь Дмитрий Павлович и ждёт начала концерта. Опасно, дико, волнующе, а глаза у Распутина смеются, а палец всё ещё лежит на губах аристократа и царский друг был как животное, а волны похоти, запахи пота вожделения, исходившие от него лишали разума изнеженного аристократа. Григорий Ефимович давит, толкается безжалостно и тут же мысленно извиняется перед своим молодым любовником, который уже готов кончить от одного только слова только прикажи сиплым голосом в этой скверной тишине и одни только поцелуи, такие грубые, бесцеремонные причмокивания в его стиле вызывали у него львиную долю возбуждения, а уши заполняют похабные звуки. Глаза царского фаворита становятся почти чёрными и тот залился коварным смехом и изнеженному аристократу хотелось его задушить прямо здесь, но словно его что-то сдержало, словно от него исходила сатанистская сила, которая исходила от него и которая подчиняет себе всё вокруг, чем дольше все происходило, тем легче становилось обоим. Сердце колотилось в бешеном ритме, не желая успокаивать, тем самым молодой князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон проклинал Распутина и всё, что с ним связано. Он был зол на этого с виду обычного крестьянина из Тобольской губернии и эта злость мешалась со страхом, вызванным беспомощностью перед фактически всесильным царским фаворитом и старец стал грубо целовать аристократа в не совсем уж братской манере, а как свою любовницу. Это было как кисло-сладкое вино, которое не приносит ни капли удовольствия. — Григорий Ефимович, мне пора идти на сцену! — с блаженной улыбкой произнёс князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон и подставил свою шею и губы под очередные горячие и страстные поцелуи этого мужчины крестьянского происхождения и аристократ чувствует хитрую улыбку старца, а объятия так близко прижимают изнеженного Феликса к его телу. Он почти растаял от нежных прикосновений рук, что гладили его ниже поясницы, а шумные вздохи прямо в губы друг друга. Одни только поцелуи, такие грубые, бесцеремонные причмокивания в его стиле вызывали у него львиную долю возбуждения и ни перед кем ещё Григорий Ефимович Распутин не представал столь раскрепощённым хоть писаная светская красавица будь перед ним. Непривыкший к подобному обращению светский лев отзывался тихим стонами на каждое движение умелых рук, а грубые и страстные поцелуи в затылок оставляли след из красных пятен на чувствительной коже и сам молодой князь Феликс Юсупов, граф Сумароков-Эльстон мучительно с громкими стонами изгибался в спине. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из грудной клетки от нахлынувших неприятных эмоций, а ответом Григорию Распутину послужила бурная реакция аристократа Феликса: он выгибался, стонал от поцелуев, умоляя прекратить, но его собственное тело не могло врать. — Феликс, если хочешь продолжения, то приезжай ко мне домой на Гороховую, 64 после своего выступления, — вкрадчиво напоследок прошептал сибирский старец Григорий Ефимович и громкими шагами вышел из гримёрной модного кабаре.