Сколько волка не корми...

Коннор – жутко красивый мальчик. Темноволосый, сероглазый, с мягкими, почти девичьими чертами лица и бледной кожей, сродни фарфоровой куколке, на которую не засмотрится только слепой. Его глаза с хитринкой, субтильное тело, руки, испещренные родинками - все тянет внимание на себя, и юноша знает об этом, нисколько не скрывая своей осведомлённости. Хэнк очарован, когда впервые видит его, спящего на холодном бетоне в закоулках одного из самых недоброжелательных районов города. Патрулируя улицы, Андерсен часто натыкается на подобные картины, но только в этот раз не может просто пройти мимо. Чумазый мальчишка, одетый слишком легко для холодной февральской ночи и укутанный в грязную куртку, захватил сердце мужчины, сонным прищуром взглянув на него из-под дрожащих ресниц. Предложение погреться в машине он встречает слабым кивком, доверчиво плетясь вслед, нисколько не смущаясь, что в машину его ведут полицейскую. Хэнк отдает ему свой ужин и позволяет попить из термоса. Тот жадно принимает все трясущимися тонкими пальцами и глотает, почти не жуя. И сам же первый нарушает тишину, глядя на свои руки, сжимающие термос: - Что тебе надо? Андерсен понимает – юноша шел сюда, уверенный, что за тепло и еду ему придется отплачивать, чем получится. Исходя из того, как буднично он принял подачку, без скромности и лишних слов, это происходило достаточно часто, чтобы привыкнуть. - Хочу помочь. - Ну точно. Святая благодетель. Мужчине совестно. Он протягивает ему свою толстовку, лежащую на заднем сидении, и молча наблюдает, как мальчик, горько усмехаясь, покидает с ней машину. Даже самому себе тяжело сказать, что больше отравляет душу – тот факт, что он отпустил юношу, не в силах больше ничем помочь, или что вообще позволил себе проявить слабость воли. У него маленькая квартирка в центре Детройта, длинношерстный кот по кличке Сумо и посттравматическое стрессовое расстройство, умело скрываемое в случаях, когда есть необходимость. Он чересчур мягкосердечен для копа – коллеги частенько по-доброму подшучивают над ним за это, хотя сам Андерсен понимает нешуточную серьезность проблемы. Однажды собственная доброта съест его заживо. Через пару недель Хэнк вновь встречает Коннора в участке. Он выглядит гротескно за прутьями обезьянника, будто нарисованный фломастерами поверх черно-белой фотографии в газете, даже находясь в полубессознательном состоянии и мелко трясущийся в лихорадке. Всю ночь юношу тошнит и ломает, и Андерсен старается помочь, полагая, что написанное в рапорте – нелепая ошибка офицера, привезшего его сюда. «Приобретение и хранение» ничуть не удивляет мужчину, но верить в это отчего-то не хочется, и Гэвин, наблюдающий со стороны, с насмешкой говорит что-то про ведьминские чары – он самолично извлек из кармана мальчишки пакетик героина. Спустя время предположение Гэвина на счет чар уже не кажется таким абсурдным, ведь юноша на самом деле имеет над Хэнком какую-то призрачную власть. А тот и не сопротивляется - наутро по окончанию смены он забирает Коннора к себе, чтобы отмыть и переодеть, накормить и помочь медикаментозно. Уже дома, удерживая мальчика под теплым душем, Хэнк обнаруживает среди родинок на его руках воспаленные следы от уколов, на коленях – ссадины и синяки на бедрах, и болезненно выступающие кости. Мужчина чувствует отторжение к сколам на фарфоре, старательно избегает мыслей о них, и это нежелание мириться с тем, что прекрасный образ юноши оказался очередным обманом доверчивого ума, терзает его еще долго. Много лет службы в полиции нисколько не закалили его. - Опять ты, - говорит он тихо и хрипло, утопая в белых простынях и принимая из рук мужчины стакан воды. Его глаза затуманены, он чуть улыбается – кривит бледные облезающие губы, и смотреть на него почти больно. Скоро его снова начнет рвать желчью и водой, он будет метаться по постели, расчесывая руки в кровь, бредить и плакать, а наутро ни черта не вспомнит. Хэнк ловит Коннора у двери через несколько суток, когда тот начинает отходить и предпринимает первую попытку бегства. Мальчишка несколько секунд смотрит на тяжелую руку, лежащую на дверном косяке и преграждающую путь, и переводит взгляд на Андерсена. Холод в его глазах почти обжигает. - Будешь держать меня здесь насильно? - Лучше тебе еще немного перевести дух. - Избавь меня от своих жестов доброй воли! Мне не всралась твоя благотворительность, понял? Язвительность мгновенно разъедает остатки фарфора на его образе, но мужчина терпеливо цепляется за то, что напоминает ему о том, что он чувствовал, когда они впервые встретились. Серые глаза, волосы, руки, пальцы, колени, чтобы хоть как-то себя оправдать. Хэнк предполагает, что юношу попросту пугает перспектива остаться в долгу, безвозмездная помощь для него явно в новинку, и, возможно, он даже не знает, как на нее реагировать, но легче от этого не становится. И, когда на следующий день Коннор уходит из квартиры, прихватив с собой полсотни баксов, пока Андерсен спит, мужчина совсем не удивлен. Мальчишке не всралась его благотворительность. Мальчишке не всралась его благотворительность, но он возвращается к порогу квартиры спустя время, и Хэнк впускает его без лишних вопросов. У него нет эмоциональных ресурсов, чтобы злиться, он смиренно пожинает плоды своей слабости, глядя на Коннора, сидящего в старой одежде Коула на кухне. Виноватого, печального и безобразно красивого. Юноша появляется изредка. Хэнк встречает его на лестничной площадке, возвращаясь с работы домой. Общество друг друга с каждой встречей их напрягает все меньше, и тишина больше не гнетет, иногда разбавляясь посредственными разговорами. Коннор спит в обнимку с Сумо на диване, там же чаще всего лежат его вещи, даже когда его самого нет в квартире. Иногда он делает неловкие попытки отблагодарить Андерсена, которые всплывают не сразу – вымытая гора посуды, внезапно расцветшая бегония, чистое белье в сушилке. Мужчина ценит это и делает вид, что не замечает, как из его заначек пропадают деньги. Ему хотелось бы не знать, но он догадывается, на что они идут. Хэнк прощает юноше все его проступки, позволяет ему чуть больше, чем положено позволять едва знакомому человеку. Даже понимая, что это неправильно, он не чувствует возможности остановиться и ненавидит себя за это. Ему не жалко ни денег, ни еды, он боится, что однажды, обобрав его до нитки, высосав все, что возможно, Коннор просто уйдет. - Не дергайся. Он сжимает челюсть, скулит, но не дергается, пока Хэнк обрабатывает его рассеченную бровь. Юноша так и не смог толком объяснить, что произошло, но по его испуганному лицу, залитому кровью, с которым он появился на пороге, и так было все понятно. - Сколько их было? – спрашивает мужчина, осматривая его спину, цветущую синяками и ссадинами, пальцами мягко ощупывая ребра. Тот ежится, подбирая плечи: - Трое. - Дышать не больно? - Лучше бы ты меня выгнал, - отвечает мальчишка невпопад, - Я никогда с тобой не расплачусь. Коннор никогда с ним не расплатится. Он не понимает, что Андерсену от него нужно, не может поверить в беспристрастность его намерений. Доброта для него – агрессивная среда, он не может смириться с ней, осознать ее суть. Возможно, его терзает совесть, потому что он привык платить по счетам – отсасывать за десять долларов и сытный ужин или получать по лицу за украденную дозу. - Ты мне ничего не должен, - говорит Хэнк. Юноша поворачивается к нему, его глаза наполнены слезами, челюсть сжата. Он не хочет этого слышать, - Помогать тебе – это мой выбор. Мужчина пытается улыбнуться и чувствует, как мгновенно обжигает щеку оплеуха и как леденящей волной на него накатывает ясность мыслей. Коннор подскакивает с дивана. - ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! КОМУ ТЫ ПОМОГАЕШЬ? Мальчишка прав. Его паразитизм истощает ресурсы мужчины. Он не должен мириться с этим, не должен поощрять потребительство без равноценного обмена. Потому что отдавать всего себя, не получая ничего взамен изнурительно и бессмысленно. И, даже учитывая, что Андерсен утопающим посреди открытого моря вцепился в юношу как в единственное спасение, в его случае и впрямь лучшим вариантом было бы продолжать тонуть. После того разговора Коннор пропадает надолго. Хэнк измотан, но сдерживает ураган эмоций в руинах своего сознания. Ему тяжело ходить на работу, из-за обострившегося стресса сил не хватает даже на домашние дела. Гэвин, единственный из окружения Андерсена, кто знает о происходящем, шутит, что круг поисков для мальчишки очень узок, и глубокий наркотический приход – единственное место, где он может быть. Он настаивает, чтобы мужчина его не искал, но Хэнк, даже соглашаясь с ним, все равно неосознанно чуть более внимательно, чем обычно, вглядывается в узкие улочки во время ночного патрулирования. А к концу смены самому становится смешно, насколько тяжело ему оказывается смириться с потерей собственного паразита. За месяц он так и не убрал с дивана вещи Коннора, оправдывая себя тем, что на них сутками спит Сумо. Конечно же, он вернулся. - Прости меня. Их объятья стихийны. Почти бедствие, с какой стороны не посмотри, но Хэнк впервые за долгое время спокоен, чувствуя, как мелко в его руках в насквозь промокшей одежде трясется юноша. Едва ли он помнит, за что Коннор просит прощения. - Это ничего. В квартире Андерсен позволяет ему себя целовать. После душа от мальчишки пахнет мылом, с волос капает на футболку, сморщенные от влаги подушечки больших пальцев мягко касаются кожи у ушей. Хэнк боится двигаться, пока юноша так близко, боится отвечать на ласку. Он слишком привык держаться на расстоянии, наблюдать, затаившись, со стороны, как за диким зверем. Узкая сутулая спина в синяках и родинках. Ровная линия позвонков от опущенной шеи. Острые лопатки. Во всем этом есть своя извращенная привлекательность, и мужчина нередко засматривается на Коннора, смущаясь собственных мыслей. На Коннора, спящего без одеяла, распаренного после душа, на его ноги и изящную спину, на его губы, особенно когда он улыбается или смеется. На глаза с хитрющим прищуром. Тонкие пальцы. Босые ступни. Вьющиеся отросшие волосы. Бесспорно, Хэнк хочет его. Мальчишка оказывается его личным грехопадением. Запретным плодом. Он забирается холодными пальцами мужчине под футболку, целует его уши и щеки, горячо дышит в шею. Коннор невероятно прекрасен во всей своей лживой невинности, и Андерсену рвет крышу - на несколько мгновений даже получается забыть про исколотые руки, кражи и ночные припадки. Юноше удается вовлечь его в поцелуй – осторожный шаг в мир греха и фальши, голодный, но вежливый. Отчаянный, но бережный. Мужчине кажется, что у него все под контролем, но узкие ладони, тянущиеся к паху, удается перехватить только чудом. Он, внезапно отрезвленный и растерянный, чувствует себя последним глупцом, глядя на сидящего у него на коленях мальчишку в майке с чужого плеча. - Хэнк, не сопротивляйся, - его вкрадчивый тон окончательно приводит мужчину в себя, - Я знаю, ты хочешь. Вообще-то у Коннора были все шансы сторчаться. Он начинает употреблять, едва ему исполняется пятнадцать – тогда его впервые берут за употребление. Первое задержание за проституцию – спустя год, второе – через пару недель после первого. Затем мелкие хулиганства, вандализм, бродяжничество, и неясно, где во всей этой истории его родители и школа, Хэнк несколько раз прочесывает его дело, чтобы хоть за что-то зацепиться – безрезультатно. Он снова не спит ночами, тратит большую часть зарплаты на реабилитационные курсы для юноши, а тот сбегает, чтобы потом вернуться в слезах, прося прощения, пользуясь чертовой беспомощностью Андерсена перед ним. Через пару месяцев мужчина и сам худеет на пятнадцать фунтов. Как следствие бессонницы, под глазами поселяются синяки, а продуктивность на работе порой снижается до нуля. Гэвин сочувственно хлопает коллегу по спине, когда того оставляют на дежурстве, – примерно так он выглядел много лет назад, когда потерял Коула, и остается только догадываться, что происходит у него в жизни сейчас, потому что в какой-то момент он перестает рассказывать обо всем сам. У Хэнка опускаются руки, когда санитарка из лечебницы звонит сообщить, что Коннора опять нет в палате. Он еще долго держит у уха трубку, исходящуюся короткими гудками, и упускает момент, в который та вместе с телефоном летит в стену. Как назло, мужчина испытывает жуткое желание застрелиться, когда в участке решают, что у него лучше изъять значок и оружие на время. Коннор звонит ему на мобильный в одну из тех ночей, в которую удается уснуть. Он говорит лишь адрес, но даже этого достаточно, и Андерсен, потеряв всякий сон, подрывается с койки. Они ни разу не связывались по телефону, и Хэнк даже подумать не мог, что юноша знает его номер. Он порывисто одевается, толком не задумываясь над тем, что делает, и быстрым шагом покидает дом. В жизни Андерсена мальчишка занимает больше места, чем в квартире, в первую очередь, потому что места там больше ни для кого и нет, кроме него и Сумо. Коннор – это исключительное все, что происходит с Хэнком вне работы. Хорошее и плохое, интересное и скучное, слезливое и смеющееся – все. И, отыскав его в проулке у какого-то бара в луже собственной рвоты и мочи, почти не соображающего, мертвенно бледного, мужчина отчетливо ощущает, насколько всеобъемлющим и всепоглощающим может быть его «все», и как мало после него останется, если оно пропадет внезапно. Он вызывает скорую заранее, зная, что что-то не так, и ожидает ее, сидя с мальчишкой на руках у самой дороги. - Сэр, кем вы ему приходитесь? - Я… офицер полиции. - Могу я увидеть ваше удостоверение? Хэнк ждет Гэвина в коридоре, нервно пересчитывая медсестрер, проносящихся мимо. В палату к Коннору его не пускают – принимающая их врач посчитала его слишком подозрительным еще до того, как оказалось, что удостоверения при нем нет. Она толком ничего не говорит о состоянии юноши, и, хотя Хэнк сам все прекрасно понимает, ему жизненно необходимо быть рядом, и он едва не срывается с криками на женщину, когда Гэвин появляется рядом. Андерсен отходит и не слышит, о чем они говорят с врачом, но по лицу Рида и так понятно, что все прошло гладко. - Ты знал, что этим все закончится. - Еще ни черта не закончилось, Гэвин. Он выберется. - Я не сомневаюсь насчет него. Выберешься ли ты? Хэнк вздыхает, обессиленно роняя голову в ладони. Несколько месяцев он занимался саморазрушением, жертвовал привычным, тонул в проблемах, которые сам себе придумал, но в чьих интересах? Ради себя, чтобы обеспечить себе компанию, или ради мальчишки, чтобы дать ему любовь и заботу, каких он, возможно, никогда не видел в жизни? Даже сейчас едва ли он может сказать, что именно довело его до такого состояния – эгоизм или любовь. И не одна ли это большая попытка потешить самолюбие, если забота о юноше – не более, чем желание стать кому-то необходимым? Гэвин, чуть медля, обнимает его. Они стоят посреди коридора еще около десяти минут, прежде чем разойтись. У Коннора передозировка амфетамином, он приходит в себя долго и неохотно, пока Хэнк разбирается с бумагами, чтобы снова записать его на лечение. В больнице они оба проводят не меньше недели, пока юноша в беспамятстве. - Ты такой придурок, если честно, - его первые слова Хэнку после произошедшего. Мужчина оборачивается, смотрит бесцветно на него, тот пытается улыбнуться – на бледном лице улыбка смотрится инородно и нелепо. В его чертах мало что напоминает о прежнем Конноре. Кажется, настоящего мальчишку Хэнк и не знал. Перед ним на больничной койке лежал другой Коннор. Коннор трезвый. Коннор, у которого есть будущее. Честный и открытый Коннор, не запятнанный собственными грехами, - Ты такой, блядь, придурок, Хэнк. Юноша тянет к нему тощие руки в катетерах, касается пальцами щетины, когда тот садится рядом, мягко очерчивает линию челюсти, но Хэнк уходит от поцелуя, когда он тянет его на себя, и они еще долго сидят в тишине, прежде чем их прерывает медсестра. Андерсен обещает себе, что это последняя попытка. Как только Коннор достаточно оправляется, он снова отдает его на терапию. Морально он истощен настолько, что больше как будто не чувствует беспокойства насчет ее успешности. Он ничего не говорит мальчишке, смотрит мимо, совершенно пустой, а тот едва не плачет, лишившись вдруг всего, что его питало все это время. Они так и расстаются, без слов, прекрасно осознавая, что что-то порвалось. Что-то, что давным-давно было обречено. Хэнк медленно возвращает доверие коллег и начальства к себе, когда ему позволяют снова начать работать. Гэвин приглядывает за ним, старается осторожно выяснить, что произошло за время его отсутствия, но мужчина молчит – едва ли он сам понимает это. Через неделю к нему возвращается аппетит. Через две - чувствительность и эмпатия. Через месяц – доверие коллег и удостоверение. Через два месяца возвращается Коннор. - Я чист, Хэнк, - такой неузнаваемо живой и смущенный, - Я чист.