Hold me tight.

Время приближалось к полуночи, когда мы пытались отогреть онемевшие конечности у костра. Я сидел молча, стараясь ни о чем не думать, дабы не спугнуть чарующую тишину и «пустоту» этого места. Мой друг же увлеченно что-то бормотал. Никогда, никогда я не использую это слова, «друг», понапрасну. Произнося его, я имею в виду нечто гораздо большее, чем равное число выпитых кружек пива. Дружба обязывает не меньше, чем брак. В богатстве и бедности, в болезни и здравии. А долг дружбы, как завещал нам осел из американского мультика, - прощать все обиды. Простить все, что можно простить, но не потерпеть предательства. - Аз, Буки, Веди, Глаголь, Добро.. – он любил повторять эти четыре буквы из старославянского алфавита, делал многозначительную паузу, а затем продолжал дальше. Меня этот странный ритуал забавлял, но я ни разу, НИ РАЗУ не позволил себе улыбнуться. Дело лишь в том, что я знал, знал на подсознательном уровне – для него это важно. Так же, как и для меня – просыпаться каждое утро. Чего стоит только этот благоговейный трепет перед словом «Добро». Будто молитва, которую завершают глубокомысленным «аминь». Мой спутник говорит мало. В его молчании часто смысла больше, чем в самых красивых словах. Чтобы научиться не тратить слова понапрасну, достаточно запомнить одну простую истину – все, что вы когда-либо сказали или скажете, является различными комбинациями букв нашего алфавита. Их 33. Самое время задуматься. Еще один важный аспект нашего путешествия – мы совершенно не нужны этому миру, мы ему не принадлежим. Мы пытаемся найти место, которое примет нас и заставит остаться. А пока, имея лишь ночные костры и старую гитару, на которой недостает одной струны, мы намного счастливее любого из вас, поверьте мне на слово. Мой друг слеп. Слеп в общепринятом смысле. Его глаза способны различать только день и ночь. Таким мой спутник был с рождения и не считает это своим недостатком. Не считает себя «убогим», «неполноценным» и готов доказать любому, что попадет кулаком в переносицу не хуже зрячего. Сам я какое-то время в его способностях сомневался, пока не увидел жизнь слепого своими глазами, Находясь с ним рядом каждый день, сутками напролет, я все понял. Он носил потрепанную старую одежду на несколько размеров больше. Опрятности ни на грамм, русые волосы, свисающие ниже плеч. Безобразно тощий, человек без возраста и положения в жизни. Но все это не могло сломить или испортить его. Он потрясающий, никак не в плане внешности, но замечательный. Замечательный человек и собеседник. От него исходит тепло. Настоящее тепло, человеческое. Иногда, вечерами, когда мы подолгу жжем костры, он берет в руки гитару и наигрывает что-то невразумительное, мне начинает казаться, будто от души моего друга исходит свет. Небесно голубой свет. Жаль, что мир принимает только поверхностных людей, не желая разобраться в самой сути. С другой стороны, я понимаю, что он не испытывает в этом необходимости. Однажды он сказал мне одну важную вещь. Ту его реплику я запомнил навсегда. - Я слеп. Слеп физически, я осознаю это. Но.. есть множество людей еще более незрячих, чем я. А знаешь, что самое страшное? Они этого не замечают. Выходит, я вижу лучше них всех. И кто из нас калека, кого из нас Он обделил больше? Слова его были чистой правдой. Он безошибочно на слух разоблачал ложь, с помощью прикосновения ему было достаточно, чтобы залезть человеку в душу так глубоко, что того пробирало до дрожи. По еле уловимым звукам шагов мог сказать о человеке многое. Возможно, даже больше, чем любой другой, оказавшись с ним лицом к лицу. Он подбирал музыку на слух. Создавал потрясающие мелодии в своей голове, которые попросту не умещались в узкие рамки семи знаков. История нашей дружбы началась до этого дня и простирается еще на многие года. Но начнем мы именно с этого вечера. И нам не важна ни дата, ни время года. Мы были, просто были, существовали вне времени. Но жизнь наша, как и всякая другая, имела оборотную сторону. Мы не были блаженными без определенного места жительства. Имеем имена, возраст, а он еще и пособие по инвалидности, на которое, собственно, жить нельзя. Я работаю механиком в мастерской недалеко от дома, не гнушаюсь любой работы, любого возможного легального заработка. Имею собственную квартиру, однокомнатную и не в центре Нью-Йорка, однако, мне хватало всегда, а теперь и нам тоже хватает. Свой автомобиль за несколько лет работы я собрал сам. Нет, по пути от него не отлетают «лишние» запчасти, он вполне пригоден для использования. И, к слову, давно мог бы купить поддержанную получше, но не вижу в этом необходимости. Кстати, мое имя Свейн. А цифра, обозначающая возраст, превратит полусказочную атмосферу в ничто. Имя моего друга и фамилия звучат смешно – Данки Дарнелл. И никак с ним не вяжутся. Я время от времени давал ему какие-то клички, на которые тот давал молчаливое согласие, но они все как-то не приживались сами собой. Бывали периоды, когда, как мне казалось, его не существовало вообще. Мы всегда были вместе на подсознательном уровне, но порой Данки не появлялся неделями дома. Он знал, где лежат деньги, и брал, если ему было необходимо. К еде практически не притрагивался и не доставлял никаких хлопот. Моя квартира не была моей, в ней нельзя было ничего переставлять и ни к чему прикасаться. Сначала было сложно с этим мириться, но я вскоре привык. Его стараниями наша комната превратилась в пристанище художника. Да, Данки рисовал. Рисовал и продавал картины людям на площади. Никакого признания и всеобщей любви. Порой мне казалось, что картины его покупают скорее из жалости, хотя лично я находил их очень необычными и некоторые украшают наши стены. - Мир полюбит меня только лежащим в гробу. И то, совсем не факт. Часто говорил он. Такой вот добрый злой Данки. Меня мучил вопрос, как же он их различает, как создает свои картины, будучи незрячим. Ответ, как всегда, был мучительно прост и неясен. - Я все вижу, на ощупь. Но ведь он действительно знал каждую стоящую в нашем доме картину не хуже меня. Знал в точности, что и как на ней изображено. Помнится, раньше я буквально приходил в восторг от каждой его выходки, но ко всему привыкаешь. Когда он исчез в первый раз, я поставил на ноги всех полицейских. Я оббегал весь город, не находил себе места во время работы. На трое суток он словно выпал из жизни, никто его не видел, найти не смогли. Но ровно через три дня Данки снова возился в комнате со своими кисточками с привычным сосредоточенно-безразличным выражением лица. Так, будто ничего и не произошло. Он даже не взглянул на меня, когда я вернулся. - Ты заставил меня поволноваться. Где ты был? Я искал тебя по всему городу. Молчание. - Просто, я прошу тебя, не поступай так больше со мной. И наконец: - Я не могу этого пообещать, так как никуда не исчезал. Не волнуйся, я могу позаботиться о себе. Сам ведь знаешь, я практически волшебник. Данки усмехнулся и причинялся вычерчивать какие-то линии поперек своих набросков. Находить смысл в его словах или действиях я так и не научился. Не научился играть в его игры. Наверное, нужно начать с нашего знакомства. Как-то поздно вечером я возвращался домой через лесопарк, в которым мы теперь жжем костры. Нашел там Данки со всеми его пожитками и потрепанной гитарой. Привлекательность некоторых людей не может перебить даже убогая одежда, обстоятельства и возраст. Однако, кроме меня, видимо, никто притягательности этой не ощутил. Тогда я еще не знал, что он слеп, поэтому лицо бездомного, обращенное ко мне, не могло не напугать. Я подумывал кинуть денег ему или отдать свой ланч, который времени не нашлось съесть на работе. Но.. присел рядом. - Интересно, тебя ли я ждал все это время? Руки опустились на мое лицо. Странно, я не почувствовал страха. На подсознании чувствовал, что он не представляет опасности. Он не источал ее волнами, не пытался меня напугать. - Расслабься и посмотри внимательнее. Я незрячий. Наша встреча закончилась тем, что я разрешил ему приходить ко мне принимать душ и поесть. Однако, сам не заметил, как Данки остался у меня насовсем. У него появлялись какие-то вещи, явно не новые. Находок своих не объяснял, да и я не пытался спрашивать. И впоследствии никогда не пытался выяснить, куда он исчезал на несколько дней или больше. Данки стал моим волшебником, веру в которого я не желал терять. Жил у меня, словно дикий кот, мне до безумия нравилось это сравнение. Между нами, как ни странно, не возникало никакой напряженности или неловкости как в первые дни, так и в последующие. Он так легко и плавно вписался в мою жизнь, что я не успел ощутить никаких перемен. Впервые свой День рождения он отметил со мной. Точнее, он-то о нем забыл напрочь, видимо, где-то в блокноте своей памяти заменял числа, устанавливая новую планку своего возраста. Мы ни разу не говорили об этом. В первый год я как-то даже и не вспомнил про день его рождения. Говоря честно, с того момента, как Данки появился, многие праздники перестали ими быть. Я шел домой с бутылкой вина и небольшой коробочкой в руках и рассчитывал, что сегодня Данки таки вернется из своего очередного загула. Однако, ждать пришлось долго, он объявился лишь под утро. Я погрузился в полудрему, устав от бессмысленного, как мне казалось, ожидания. Остановился на пороге, глубоко вздохнул и начал говорить. Казалось, ему все равно, проснулся я или нет, слушает ли кто-нибудь то, что он говорит. Но, видимо, какое-то шестое чувство Данки подсказывало безошибочно, и я действительно открыл глаза. - Ты считаешь, это все-таки нужно отметить? Конечно, он знал. - Обычно люди его отмечают, но.. Но закончить реплику он мне не позволил. - Я всего лишь услышал запах перемен. И да, ты уже можешь отдать мне его. Затем Данки подошел, забрал у меня сверток, в который, спросонья, я вцепился намертво, и сел рядом. Неторопливо снял упаковку, покрутил в руках коробочку, как бы знакомясь с новым предметом. - Новые краски, которые мне не подходят. Ты совершенно не представляешь, какой подарок мне нужен. Спасибо. Все было произнесено совершенно искренне, так, что не появилось ни малейшего желания затаить обиду. Он как-то просто превращал плохое в хорошее. И сам был плохим и хорошим одновременно. Но нечего и говорить, друг мой не знаком с понятием «эмоции». Дело тут даже не в слепоте. Понятно, что он лишен возможности выражать что-либо с помощью глаз, но вот мимика. Данки обладатель очень выразительного лица, но то всегда неподвижно, словно каменное изваяние. Ни разу я не видел, как он открыто радуется или грустит, не помню слез или широкой улыбки на его лице. Все скрывалась в его словах, которые имели волшебную силу, и тепло разливалось по моему нутру. Я знаю, что он оценил. До восьми утра мы на двоих распили бутылку принесенного мною вина. Никаких фужеров, я сомневаюсь, что в этом доме вообще имеется такого рода посуда, просто передавали бутылку из рук в руки. И, практически в стельку пьяный, я отправился на работу, а Данки только проводил меня привычно пустым взглядом. А по возвращении вечером я не застал никого дома. Складной мольберт и краски мною подаренные он унес с собой. Я, давно уже ничему не удивляющийся, только тихо выругался и лег спать. Прошел не один день, прежде чем мы увиделись вновь. Произошло это так же посреди ночи, я проснулся от грохота, исходившего из дальних углов нашей комнаты. Он пытался что-то найти, впервые вообще с тех пор, как мы живем вместе, он так отчаянно стремился отыскать что-то. Я перевернулся, чтобы оказать лицом к комнате и лишь молча наблюдал за ним. Конечно, его тонкий слух уловил едва слышные поскрипывания кровати. И конечно, Данки знал, я не сплю. А время шло. - Что ты ищешь? Никакой реакции. Через несколько секунд я услышал, как рвется полотно. Одно, еще одно. Его последние работы. Что стало причиной столь сильной ненависти к самому себе? Или он опять играет, с самим собой на этот раз. Таким вот необычным образом, к примеру, в пазлы. Разрушь свою жизнь до основания, а затем попытайся собрать вновь. Живя с ним, я научился строить самые невероятные догадки. Моя одинокая жизнь механика-полупьяницы превращена в интересную головоломку. Но впрочем, эти бессонные ночи мне оплачиваются сполна. На данный момент я настолько счастлив, насколько мне бы этого действительно хотелось. Стрелка равномерно двигалась, прерывая звуки рвущихся полотен равномерным тиканьем. Я не предпринял ни единой попытки остановить Данки, зная, что это бесполезно. Лопнула струна. Он с остервенением принялся разбивать старую гитару об пол. Я подумал о том, что соседи уже наверняка в курсе переворота в нашем доме, но все-таки не сказал ни слова. Зато заговорил он. - Потерянное время. От инструмента остался лишь гриф, щепки и порванные струны. Данки подошел и сел на кровать рядом со мной. - Это нормально, любить тебя? Сказать, что я удивился – не сказать ничего. Странно, он, устраивавший мне игры разума едва ли не каждый день, сидел сейчас со мной рядом, такой простой и… беспомощный, не в физическом плане, в душевном. А именно, его душа сейчас была открыта. Он намеренно позволил мне заглянуть в нее. Это был лучший подарок, который мне могла преподнести ночь. Верный друг - лучшее, что может случиться с человеком в этой жизни. И дружба в отличие от любви никогда не умирает. Отвечать я не стал. А он, видимо, все понял. Дальше не последует никаких объятий, он не положил голову мне на плечо. Мы не сидели молча, смотря на полную, особенно яркую в этот день, луну. Все как-то проще в нашем с ним мире. Только теперь я обратил внимания на завернутую бумагу.. картину? - Это для тебя. Ты повесишь ее над кроватью. Посмотри, если хочешь. Это «посмотри, если хочешь» было тактичным намеком мне немедленно в встать и сделать то, что он сказал. Где-то на полу лежал канцелярский нож для резки бумаги. Всегда на своем месте, как и все предметы в комнате. Его-то я и направился искать, но, к своему удивлению, ничего не нашел. Принадлежности, которые он забрал в ту ночь, назад так и не вернулись. Но смысла спрашивать, как всегда не было. Он расскажет сам, если посчитает нужным. Пришлось аккуратно разорвать бумагу руками. В темноте я долго не мог сфокусировать взгляд. Поймал луч ночного света, я разглядел на картине два удаляющихся силуэта. Они идут рука об руку, перед ними бескрайний бушующий океан. Внизу, Азбука Брайля, что-то написано. Для меня это всего лишь пробитые, вероятно гвоздем, отверстия на листе бумаги. Он видит в них смысл. - Friendship never die, - произнес Данки с жутким акцентом и улыбнулся, хотя его бездонные глаза по-прежнему ничего не выражали. У него потрясающая улыбка, кстати. То, о чем я думал совсем недавно. Возможно, вся наша жизнь – сплошная утопия, мы с ним умело время не только друг другу, но и самим себе. Однако, святая вера в нашу ложь делает ее правдивой. А правда, как известно, для каждого своя.