Секс по телефону

Телефон разрывается, когда Саша входит в комнату, открывая дверь ногой. В руках кружка с кефиром, какие-то неполезные, но очень нужные сейчас бутерброды и ноутбук. Ну, если поработать не получится — а такое бывает, иногда мозги напрочь отказываются работать и запоминать, например, нужный текст — он хоть в ленту бездумно повтыкает, расслабит уставшую голову перед сном. Разрывается, кажется, не в первый раз и судя по рингтону вообще довольно давно. Саша все, что в руках, сгружает на тумбочку — и принимает вызов, даже не посмотрев на имя на определителе. Ну, кто еще может звонить ему вечером так настырно, не допуская даже мысли о том, что он может тупо спать. — Чего трубку не берешь? — вместо приветствия хмуро бросает Баярунас, и Саша привычно закатывает глаза. Оправдываться он честно не собирается — вот еще блин, поэтому просто хмыкает. Старается, впрочем, в это хмыканье чувства вины вложить побольше пополам с насмешкой. — И тебе привет, — Яр на том конце провода тушуется и бормочет что-то отдаленно напоминающее «привет». Саша улыбается. — Ты чего звонил-то? Он ставит громкую связь, открывая журнал вызовов. Чувство вины становится чуть более ощутимым и более гаденьким — пропущенных оказывается ровно шесть. К чувству вины примешивается чувство смутного беспокойства — а вдруг что-то случилось, а вдруг он куда-то вляпался, а вдруг нужно срочно лететь в Петербург и спасать этого бедового, вдруг-вдруг-вдруг?.. — Проверить хотел, живое оно или нет, — фыркает Яр чуть-чуть уязвленно. Саша молчит. Извиняться он не в состоянии — слишком устал, Баярунас долго обижаться не в состоянии в принципе по жизни. — Как выяснилось, живое. Говорит. Пациент скорее жив… Саша усмехается краем губ, слыша, как Яра голос с каждой секундой оттаивает, уютнее становится, теплее. Мягче. Теперь с ним, не дующимся из-за ерунды, даже разговаривать можно. Он к окну подходит, оставляя телефон на кровати, открывает его чуть шире, чем обычно. В комнате душно. В комнате нечем дышать, топят как безумные, и Саша с наслаждением вдыхает загазованный, зато ставший родным за несколько лет московский воздух. В Москве иногда хорошо. В Москве привычно и правильно, а то, что внутри иногда тянет тоской — это ничего, это терпимо. Саша почти не жалеет, что уехал из Питера, до сих пор не жалеет. Его "почти" вдруг с любопытством выдыхает в трубку: — А ты очередную премьеру репетируешь или просто выдыхаешься как чокнутый до того, что трубку взять сил не хватает? Саша закрывает глаза, подходя обратно к кровати, садясь на край фактически наощупь. Иногда очень нужно их закрыть. И слушать ехидный голос вот этого неугомонного самого-важного-человека-в-жизни. Он хмыкает, стараясь звучать раз в пять бодрее, чем есть: — И то, и другое, и можно без хлеба. Дурацкая отсылка к Винни-Пуху кажется вообще не такой смешной, как звучала в голове, и Саша внутренне готовится к писклявому баярунасовскому «все потому, что кто-то слишком много ест», но Яр удивляет. Как обычно. Лучше бы на этот раз не. — Уверен, что потянешь? — хмыкает Яр тем самым секси-войсом, от которого Саше обычно не то противно, не то смешно, когда он врубает это на твиче в компании со своими дурацкими чмоками в микрофон. Сейчас не противно. Сейчас реально очень смешно. Саша и ржет беззастенчиво, чувствуя, как тугая пружинка усталости потихоньку внутри расправляется, как все расслабляется, давая дышать и комфортно колотиться сердцу в грудине. Ну, на совковую шутку так антисоветски отреагировать определенно может только Ярослав мать его Баярунас. Отсмеявшись, Саша хмыкает почти укоризненно: — Блин, Баярунас, что за незапланированный асмр? «Здравствуйте, вы позвонили в «секс по телефону»? Яр молчит пару томительных секунд, а потом хмыкает задумчиво: — Ты знаешь, а это можно устроить… Чертов актер. Саша фыркает в ожидании, рассмеется он или выдержит марку — в том, что Баярунас с трудом сдерживает, он даже не сомневается. Ну, невозможно пороть подобную чушь на полностью серьезных щах, не-воз-мож-но. Это даже для Ярослава слишком круто. Тот не выдерживает. Сдувается. Хихикает эдак мерзопакостно в конце, а потом начинает откровенно ржать в голос. Саша ржет тоже, внутри чувствуя какую-то теплую, светлую легкость. Хорошее чувство. Ему оно очень сильно нравится. — Ну Саш, — Яр на том конце трубки уже, кажется, истерическим хохотом давится. — Ну какая у тебя самая дивная эротическая фантазия? Саша громко фыркает, выражая свое мнение о мысленных способностях этого долбанутого. — Тишина и сон. То, что к тишине и сну еще можно добавить Ярика, и тогда фантазия из дивной перерастет в райскую, он не уточняет. Только от Ярика не ждать подставы нельзя. Он, отсмеявшись, выдает вдруг совершенно серьезно и убийственно в-лоб: — Слушай, а ведь это же реально выход, Сашк. Я по тебе скучать задолбался. И видеть тебя раз в две недели задолбался. Я, может, ласки хочу. И любви. Саша от неожиданности давится кефиром. Не то что бы он никогда не думал о сексе по телефону, он просто с Яриком об этом не думал. Не ассоциировал, не соотносил в голове две мысли. Думал их как-то, ну, слишком уж параллельно друг от друга, чтобы хоть как-то потом в голове их между собой соотносить. Сейчас соотносит. От перспектив хочется выть, ну, потому что скучать задолбались они оба, а здесь еще и гребаный, блин, Баярунас с его чертовым голосом-мечтой аудиала. Бесит. И пугает. Ярик его состояние, кажется, четко считывает — потому что негромко вздыхает в трубку: — Закрой глаза. И представь меня. Чувствуешь что-нибудь? Саша кефир отставляет на тумбочку и послушно веки опускает. Представляется, блин, слишком хорошо. Каждый изгиб, каждая родинка. Он говорит, сам собственный голос не узнавая — слишком низко, слишком томно, слишком с хрипотцой: — Хочу. Тебя. Вот это чувствую. Ярик рвано, хрипло выдыхает — а потом шепчет неровно: — Я тебя тоже. Блять. Саша думает, что вообще-то еще не поздно остановиться, свести все к шутке и вспоминать о неслучившемся только периодически и стебом. Выдохнуть получается только негромкое, слабое, неуверенное: — Поговорим об этом? Яра хватает на смешок и на заикающееся «а-ага». Саша не может сдержать нервное хихиканье. Блять, они реально собираются говорить об э т о м. О том, как классно было бы переспать прямо сейчас. Проще сыграть несколько двойников подряд. Саша знает не понаслышке. Он вдыхает глубоко, начиная первым — почему-то мысль о том, что Яр на том конце трубки жадно ловит каждое слово, заставляет его чувствовать себя увереннее. — Я бы хотел тебя поцеловать. В губы. Долго и нежно, как в тот первый раз. И в шею. Мне очень нравится… целовать тебя в шею. Это не смешно? Ярик бормочет сиплое «нет». А потом неожиданно перенимает инициативу сам: — Я очень люблю твои родинки на плечах. Я бы… я бы их коснулся. Ну, пальцами. Губами. Неважно. Главное, коснулся бы. Я… считаю их, пока ты не видишь. Саша чувствует, как в горле застревает комок нежности и желания к тому, кто не рядом, но очень сильно нужен. Нужен рядом. Здесь. Чтобы целовать в шею и считать родинки. Он не знает, как долго они перебрасываются словесными поцелуями и ленивыми нежностями, не до конца понимает, когда все становится вдруг настолько неловким, странным и высокоградусным, что приходится расстегнуть так и не снятые джинсы и скользнуть рукой вниз, под белье, обхватить горячее и влажное. От негромкого голоса — Саша не помнит, не помнит, не помнит, хоть убейте, в какой момент громкая связь стала слишком громкой, недостаточно интимной, в какой момент он переключил на обыкновенный режим и прижал свободной подрагивающей рукой телефон к уху — внутри взрываются и сгорают звезды. Собственная фраза вдруг оглушает, вдруг кажется _слишком_ и _чересчур_ громкой, когда он практически шепчет: — Я бы хотел тебя взять. Ярик молчит несколько мгновений — Саша успевает остановиться, замереть и подумать, что он, наверное переборщил, увлекся этой легкой и приятной игрой для двоих, когда Яр наконец хрипло бормочет: — Как бы ты это сделал? И Саша отпускает. Себя, Яра, ситуацию — да все в этом мире он сейчас отпускает и пускает на самотек. Он говорит, срываясь на вряд ли очень эротичный полушепот, захлебываясь словами, о том, как бы он растягивал и брал, вываливает все те обрывки несвязных мыслей, о которых думается вечером в душе и в которых всегда фигурирует знакомый тонкий профиль. Думать об этом сейчас проще — Ярик сипло стонет, рвано дышит и выдыхает периодически «дадада» ему прямо в ухо. Саша особенно резко двигает рукой, совпадая с очередным тонким, но сиплым «пожалуйста, Саша!» — и з а д ы х а е т с я. Потому что хорошо. Потому что вместе, потому что рядом, пусть и в сотнях километров друг от друга — и потому что Яр на том конце трубки красиво стонет в динамик. Саша закрывает глаза — и практически видит, как тонкое тело выгибается дугой от наслаждения, как закатываются немного синие глаза, и темная челка падает на взмокший лоб Саша выдыхает, как только горло перестает сжимать судорога удовольствия: — Я тебя люблю, Яр. Ярик дышит тяжело, почти судорожно, а потом все же немного осоловело выдает: — И я тебя. Саше вообще-то надо сейчас обтереться, переодеться и поменять постельное. Ну или хотя бы отдышаться, убедить сердце не так активно стучать в грудине молотком по взбесившейся наковальне. Баярунас хрипло и протяжно выдыхает в послеоргазменной неге. Саша страшно залипает. Залипает — и думает, что раз уж графики снова так безбожно их подставляют, раз уж встретиться получится только через несколько недель, не раньше, раз уж у них появился самый в этом мире неловкий способ снимать напряжение… Раз уж все так сложилось, надо будет обязательно — о б я з а т е л ь н о — повторить.