единственным источником света в уютной, но небольшой студии, к которой какой-то особенный трепет и иные чувства, чем к другим комнатам компании или того же общежития, служат светящийся экран телефона и настольная лампа. но и смартфон живёт на последних процентах заряда, пока хозяин черкает на исписанных и небрежно вырванных из ненужного чёрного блокнота кого-то из хёнов листах. джинсон, по-тихому стащив его, даже не посмотрел на имя. он на сто процентов уверен, что остальной макнэ-лайн не будет таскать повсюду подобные цвета на одежде или личных вещах.
хан тяжело вздыхает — за полтора часа работы в полном и таком нужном сейчас одиночестве удалось написать буквально две-три строчки, которые можно было бы назвать песней. да и те не радуют ни глаз, ни душу сейчас. хочется плакать от досады; но ещё больше — влить в себя седьмую кружку кофе без молока и сахара, чтобы в сон и мягкую кровать так притягательно не клонило и не манило.
он устало потягивается, разминая затёкшую шею и руки, и прикрывает глаза, медленно считая ровно до пяти. минхо-хён когда-то учил как правильно дышать после тяжёлой работы, чтобы отдохнуть и успокоиться. и советы всё-таки пригодились. джисон на время смотреть не хочет, боясь разочароваться в себе ещё больше, ведь ни одна из написанных песен вообще не нравится. в них есть что-то очень сильно отталкивающее: то к слову рифму подобрать — и даже интернет с этим не в силах помочь — крайне сложно, то строка, как её ни крути, в общий текст не вписывается, будто вырвана непонятно откуда, то все мысли, как по щелчку пальцев, из головы моментом исчезают. кажется, что просто кто-то фильтр поставил — всякая фигня на ум приходит, а адекватных идей как не бывало. такое случается; и довольно часто. но раньше легче всё было — состав у группы отсутствием одного человека не страдал и после его ухода не плакал. сейчас же уджина нет, а вместе с ним и крутых песен. будто кто-то вырвал из груди сердце, забрав и все чувства.
— да что ж такое-то? — джисон сминает очередной лист в руках, черкает сверху карандашом «полный бред» и отправляет самолётиком в угол к остальному непригодному барахлу. порванный в нескольких местах комок глухо ударяется о стену и, шурша, падает на пол. хан, если с ума пока что не сошёл, то уже на пути к этому. можно, конечно, обратиться за помощью к хёнам, но те давно находятся в общежитии, приняв душ, отужинав и спрятавшись под тёплым одеялом от всего остального. так что проходится использовать свои силы и запас энергии.
дверь подозрительно тихо скрипит, хотя давно требует срочной смазки, и джисон пугается, крупно вздрагивая и выдыхая удивлённое: «ох, чёрт». в студию сначала заглядывают кудрявые светлые волосы чана, после голова и недовольный взгляд; из-за дерева выглядывает плечо, с которого свисает чёрная куртка, и локоть — руки явно сейчас упираются в бок. он хмыкает строго, совсем как отец, и заходит в комнату, останавливаясь возле входа. по сведённым к переносице бровям и закушенной губе легко можно догадаться, что он зол. или только сердится, но хочет казаться грознее в глазах не слушающихся младших. джисону, вроде, и стыдно за то, что снова ослушался и засиделся допоздна за написанием новых текстов, а, вроде, и немного неловко, ведь всё-таки умудрился попасться.
— ты снова сидишь здесь? — чан вздыхает тяжело, включая роль «отец-хён-брат-друг» в одном лице, и проходит вглубь студии. небрежно скидывает мешающуюся куртку на кожаный диван, выдвигает стоящий рядом с джисоном стул и садится. все действия — быстрые, резкие и точные; будто заранее отрепетированы. хотя зная именно этих двоих, всякое возможно.
хан чувствует себя ребёнком, который накосячил и провинился перед своими родителями, а теперь отчитывается за странные глупости и шалости, вытворяемые вместе с друзьями во дворах домов. его глаза стремительно бегают по чужому лицу, упрямо избегая зрительного контакта, и стараются зацепиться взглядом за какую-нибудь незначительную вещь. выбившуюся из всей причёски прядку волос, например.
— мне просто нужно развеяться, поэтому я остался после репетиции, — он пожимает плечами, хотя внутри всё, наоборот, бушует. на протяжении двух часов он, оказывается, был не один на этом этаже всей компании.
чан качает головой, но смягчается — это видно по расцветающей на губах мягкой улыбке и со временем теплеющему взгляду. он проводит рукой по тёмным волосам джисона несколько раз и двигается ближе, устремляя взгляд на беспорядок на рабочем столе. раскрытый блокнот, несколько чистых листов и около десятка исписанных, поломанные и целые карандаши и едва живущий телефон. привычная обстановка во время написания. и если бы не любовь к чистоте, то все ровные поверхности в общежитии и компании были бы завалены также.
— у меня снова ничего не получается. чувствую себя ничтожеством, — джисон слишком жалостливо тянет последнее слово, будто хочет, чтобы его, наконец, пожалели; сказали, что всё это ложь и провокация, что он самый талантливый человек на свете, которого только приходилось за всю жизнь встречать.
и он этого добивается. чан принимает игру, отрицательно качает головой и говорит много-много о том, как повезло группе с ним, как фанаты его слишком любят, как сильно компания дорожит им. хан ярко и счастливо улыбается, тянется к хёну, получая порцию заботливых объятий. на самом деле, ему самому хочется кричать на всю улицу и здание jyp, как дорожат все вокруг бан чаном, лидером skz, лучшим другом, братом, примерным сыном, талантливым рэпером, вокалистом, танцором и продюсером. его, кажется, любит сразу вся планета, если не больше. и джисон, конечно, не исключение. да и глупо было бы отрицать важность чана в собственной жизни. тот словно яркий луч солнечного света в конце тёмного и сырого туннеля, где крайне трудно найти выход.
крис гладит хана по голове, иногда спускается ладонью до напряжённой спины и смотрит на единственный выживший лист с ещё «сырым» текстом. для группы петь про любовь непривычно — проще посвятить строчки вере в себя, желании двигаться вперёд и ни под каким предлогом не сдаваться. но джисон всё ещё подросток со своими переживаниями, мыслями и идеями; поэтому стремление сочинять песни о любви все поддерживают. и недавно вышедший саундтрек к дораме тому подтверждение — фанатам, как и мемберам, очень понравилось.
— давай вернёмся в общежитие, а завтра продолжим работу? — чан шепчет тихо, потому что слышит, как в его руках джисон расслабляется и сонно сопит, мило морща носик и позволяя минутную слабость.
— хорошо, — он не сопротивляется, легко соглашается и на ватных ногах встаёт со стула, не забывая о телефоне, что одиноко лежит на самом краю стола из-за своей ненадобности.
чан щёлкает по выключателю лампы, полностью погружая студию в темноту, на ощупь находит свою куртку, которую накидывает на плечи хана, и выходит вместе с ним в коридор, запирая дверь на ключ. джисон почти не соображает, до этого удобно устроившись в крепких руках хёна, но тихо ругается на то, что снова тот пойдёт на улицу без тёплой одежды. крис смеётся не особо громко, включая на своём смартфоне фонарик, и легко подталкивает хана к выходу. за всё то время, что они вместе, забота друг о друге стала неотъемлемой частью жизни. начиная с того момента, когда чан собрал сначала 3racha, а после и skz, и не заканчиваясь сегодняшним днём. никто не жалуется. ведь поддержка, любовь и взаимопонимание между мемберами — самое главное.
они, ориентируясь по стенам, которые стоят сейчас так заманчиво и приглашают опереться на них, чтобы заснуть, наконец доходят до лифта. уже там, когда становится тепло и светло, джисон снова пристраивается к чужому теплому боку, закидывает его руку на своё плечо, вызывая добрую усмешку на губах, и пытается держать глаза открытыми, чтобы после не ползти на коленях по холодной земле до машины. перспективка, если честно, так себе. чан треплет мягкие волосы, прижимает к себе ещё крепче и сам мечтает о прохладном душе и любимой мягкой постели. свалить из компании никто не запрещал, да и остальные мемберы уже давно там, но лёгкий свет, проникающий из студии в коридор, привлёк внимание, словно слабо мерцающий огонёк мотылька. и хорошо, что он не уехал в общежитие с остальными, ведь джисон мог бы так и остаться сидеть до самого утра, пока усталость полностью бы не свалила, заставляя лечь на, пусть и крутой, но от этого вообще неудобный, диван спать.
лифт останавливается на нижнем этаже, двери медленно открываются, а крис немного тормошит хана по плечу, шепча о том, что пора выходить. джисон вздрагивает всем телом, мычит «ещё пять минуточек, хён. дай поспать» и даже бровью не ведёт, когда прячет лицо в чужой толстовке, будто это спасёт от нарушения долгожданного сна. чан качает головой — сначала младший не желает возвращаться в общежитие, продолжает работу над новыми песнями, а сейчас же никак не реагирует на то, что нужно дойти до машины, где можно немного и вздремнуть. и потом просто подхватывает его под колени, выходя из лифта, чем сильно удивляет оставшихся на ночную смену сотрудников. возле самого входа стоит пустой автобус, а менеджер открывает дверь и, забирая хана из чужих рук, укладывает его на сидения. крис падает рядом, мгновенно и с наслаждением прикрывая покрасневшие глаза. теперь можно и поспать.
— спокойной ночи, хён, — уже засыпая, бурчит джисон, кладёт голову на его плечо и крепко обнимает, как мягкую игрушку, проваливаясь в царство морфея и уже не слушая ответное хмыканье и пожелание.
***
джисон привык всегда работать; и ему неважно, что это, — отдых, обязательный процесс или желание стать ещё лучше. но сейчас какая-то засуха, и ничего не вяжется друг с другом; настроение не то; а хёны заняты совсем другим. так что в голове и рядом — одинокая пустота с редкими просветами где-то вдалеке. и это, если честно, нисколько не классно.
в студии снова темно, только в этот раз телефон заряжен до конца; на столе, как вчера, разбросаны исчёрканные листы, пол завален неудавшимися попытками, сломанные напополам карандаши лишь успевают жаловаться своим звонким хрустом. джисон, кусающий нижнюю губу в надежде на нормальные строки новой песни. круто, ничего не скажешь; все десять из десяти. и чан, который обещал помочь ему и который исчез в неизвестном направлении, будто так и надо.
хан, чтобы себя хоть маленько отвлечь от грустных мыслей и развеселить, пару раз крутится на своём стуле, лениво смотрит в тёмный потолок и вздыхает так тяжело, что выдох разносится эхом по студии.
— привет, серые и однотипные будни без капли вдохновения. я снова с вами, — иронично и, издеваясь над самим собой, шепчет он, проверяя время и наличие новых сообщений на телефоне. часы показывают давно за полночь, а о нём никто так и не вспомнил.
— снова разговариваешь с самим собой? мне вот интересно: это настолько весело, что ты променял нас на своё второе «я»? — чан, не удосужившись постучать в дверь, усмехается, включая во всей студии свет, и входит.
джисон вздрагивает весь, жмурится сильно, на стуле разворачивается к нему и после хмуро стреляет молниями из глаз — и страшно за свою жизнь, ведь пугают так уже не впервые, и обидно, что вспомнили только сейчас о своём обещании. он вздыхает как-то слишком уж разочарованно, закатывает глаза и возвращается к работе, прислушиваясь к звукам за спиной. крис пускает смешок, плавно подходит к другу и кладёт руки на его сгорбленные плечи, слегка массируя. он знает, вся группа знает — хан достался им всем за что-то очень хорошее, в подарок на рождество или тот же день рождения, ведь является прекрасным человеком. и, кажется, каждый готов кричать ему об этом, чтобы не волновался по пустякам, чтобы не изводил себя сильно, чтобы не переставал улыбаться ярко, как и прежде, чтобы продолжал оставаться самим собой, радуясь любой мелочи.
— это не я вас променял на одиночество, а ты меня на какие-то супер-пупер важные дела, — бурчит джисон, резко ведёт плечами, но скинуть чужие руки с себя не получается. поэтому он наклоняет голову назад и видит широкую улыбка чана, милую ямочку на щеке и искры в глазах. — ты мне обещал, а пришёл только сейчас. обидно, вообще-то.
крис качает головой и, как вчера, садится на соседнее кресло, важно ногу на ногу закидывая:
— я задержался у директора. было какое-то прям важное, неотложное и внеплановое собрание всех лидеров, — он морщится устало, виски потирает и продолжает, прикрывая глаза: — даже йеджи там была, если тебя это утешит.
джисону в одно мгновение легче от объяснения не становится, но обида пропадает, как и нервные клетки чана со всеми этими советами и странными обсуждениями по каждому поводу. он двигается к старшему ближе, руками гладит волосы и обнимает, отрываясь от своего кресла. хан жмётся к нему ближе, почти садится на колени и шепчет, что — ладно, меня это утешит. а в ответ слышит — о господи, вы меня так обнадёжили, что я прям не могу — и замахивается в шутку кулаком, чтобы прописать по первое число за сарказм. чан расслабляется в его руках, выдыхает облегчённо и интересуется, с чем нужно помочь.
— да со всем, если честно. текст, вроде, в голове и крутится, но, как начинаю его записывать, получается непонятная ерунда. хотя любовь и есть бред, — хан закусывает щёку изнутри, но боли не чувствует, неотрывно смотря на хмурого криса, который качает головой и берёт первый попавшийся лист в руку, вчитываясь в перечёркнутые карандашом строчки.
он видит ещё сырой и незаконченный текст, но бреда, даже покрутив бумагу несколько раз в пальцах, не замечает. да и любовь — не выдумка сумасшедших. просто маленький джисон не влюблялся пока очень сильно, чтобы сразу навсегда и за руку только с одним человеком.
— текст, конечно, нужно доработать, но у тебя отлично выходит. да и ты ещё пока не знаешь, что такое настоящая любовь, когда, кроме одного человека, не видишь абсолютно никого, — крис замолкает и кивает в дополнение своих слов, отпуская хана. тот садится на стул обратно, думая о чём-то далёком, словно находится не здесь.
— а ты сам-то любил кого-нибудь? кроме родителей, нас, как друзей, и стэй, как фанатов? — вопрос срывается с губ вместе с печальным выдохом, как будто является нежеланным. а ещё остаётся без ответа, потому что чан честно не знает, что ответить, чем вводит джисона в заблуждение.
***
текст, над которым работал джисон без помощи чана, выходит каким-то скомканным и лишённым нужных слов и эмоций. а ещё совсем не хочет ложиться на нужный бит, не попадает в ритм и вообще бесит неимоверно. хан рвёт листок на несколько клочков, выбрасывает его в мусорное ведро и злится, складывая на груди руки.
— ты записался в садисты? потому теперь на бумаге тренируешься? — у чана подколы нисколько не смешные, глаза хитрые, а интонация редкой сволочи.
джисон смотрит в его сторону — волком; воет, как хищник, будто в лапу ветка попала, и обиженной тушкой плюхается на диван, хныкая. третья попытка отправилась к остальным неудавшимся, а потраченные зря и шаткие нервы даже ручкой не помахали на прощание.
— меня всё достало. никогда про любовь писать не буду, — хан психует, хотя с его нынешним состоянием этого делать не стоит вообще, и ползёт к чану, который, пусть и смеялся над ним пару минут назад, сейчас обнимет, пригреет и скажет что-нибудь крутое на своём языке лидеров.
— это твой выбор, но писать всегда на разные темы — очень интересно, — крис, конечно, что-то и балакает, но до расчитанного уровня не дотягивает. поэтому джисон ещё больше разочаровывается во всём: и в себе, и в песнях, и в лидере. — давай попробуем ещё раз?
— сейчас я хочу только в душ, спать и нормально поесть. к чёрту песни и любовь, — он широко зевает, прикрывая рот рукой, и сонно моргает. третья ночь без сна — нисколько не круто, плохо на здоровье сказывается, всю энергию и силы выкачивает. слава богу, чан рядом.
— а ты уверен, что к чёрту? может, стоит повременить с этим? подождать немного и после снова вернуться к работе?
— уверен, — бурчит хан и снова прячет лицо в тёплой кофте старшего, пока тот мягко обнимает за локоть, прижимает к себе и едва касается губами макушки. он удивлённо замирает, дышать перестаёт в этот момент и смотрит невидящим взглядом в противоположную стену. — что? хён, что ты делаешь?
— а на что похоже? — внезапно тихо спрашивает крис, чувствуя как джисон в руках начинает копошиться. через секунду перед лицом возникает его сосредоточенная мордашка, горячее и сбившееся дыхание обжигает подбородок, а руки упираются в колени.
— это было слишком странно, ведь ты обычно
подобным не страдаешь, — бурчит он, опуская голову, и вздыхает, вдруг утыкаясь носом в шею. по коже бегут мурашки, и теперь приходит очередь чана вздрагивать, краснея кончиками ушей. — ведь для этого есть я, хён.
честно, не так себе джисон представлял работу со старшим, когда соглашался на его предложение. совсем не так. а о руках на спине, ещё одном поцелуе в макушку, бешено колотящемся сердце, рое мыслей в голове даже и не думал. хотя ладно, будем до конца честными — о губах криса он мечтал.
— всё как-то слишком странно выглядит. не боишься, что сюда могут зайти? — хан приподнимается, оказываясь на одном уровне с лицом чана, и выгибает бровь в вопросе. это не только странно — это вообще что-то из ряда «вон» выходящее.
— боялся бы — ничего бы не сделал. а так, какой больной после работы останется в компании, когда спать хочется даже больше, чем в душ и есть? — тот отвечает спустя мгновение и смотрит в самую душу, заглядывая в её тайные уголки.
— наверное, мы с тобой оба больные, раз остались здесь, — младший смеётся, а крис ловит своими губами его, пальцами зарывается в волосах на затылке и тянет на себя ближе.
джисон снова замирает, не отталкивает, но и не спешит отвечать, потому что — слишком непривычно и неожиданно. чан облизывает языком нижнюю губу, не делая лишних движений и не спеша углублять поцелуй, будто ждёт на свои действия разрешение и отдачу. и почти получает — младший прикрывает сначала первый глаз, окончательно убедившись, что отвращения не испытывает, а после и второй. он выдыхает в поцелуй, вызывая ответный смешок, и чан нехотя отстраняется, сглатывая вязкую слюну и только пугая его:
— хён?
— я любил, правда. да и сейчас люблю, — он мягко лохматит шёлковые волосы и улыбается, подставляя щеку под неловкий тычок в ямочку. — только вот боюсь, что невзаимно, раз этот человек не ответил на мой поцелуй…
— просто этому человеку страшно, но твои чувства, честно-честно, взаимны, — крис удивлённо смотрит на него, и джисон медленно кивает.
дальше ему делать ничего не нужно — старший снова затягивает в поцелуй, на этот раз получая ответ. откидывает голову на спинку дивана, обнимает за талию рукой, захватывает чужой язык в сладкий плен и накручивает на палец прядь; а хан пересаживается на его бёдра и стонет глухо в поцелуй, хитро усмехаясь.
