Эффект Соловья

      Минул ноябрь, необратимо подкрадывалась зима. Небо с каждым днем становилось все тяжелее и угрюмее, и иногда с него сыпалась легкая снежная крупа. Темные свинцовые тучи и сейчас угрожающе шествовали по небосклону, тщательно пытаясь скрыть каждый луч солнца, которое всеми силами, но уже довольно слабо пыталось прогреть землю.       Гэвин вскинул голову, посмотрел в низко нависающее небо – похоже, сейчас либо разразиться ледяная морось, либо западает снег. Он припарковал машину у покрытой мокрым снегом лужайки без забора и теперь стоял рядом, облокотившись на ее крышу, смотрел на двухэтажный дом кремового цвета с мансардой и небольшой террасой – миленько. Скривившись от своего же эпитета, детектив взглянул на двоих, что стояли у пешеходной дорожки, ведущей к крыльцу. Судя по доносившимся повышенным голосам и напряжению в позе обоих, они оживленно спорили.       – Так у вас никогда не появится новый дом, – угрюмо пробормотал Гэвин, сплетя руки на груди. Сидевшая боком на заднем сидении автомобиля и спустившая ноги на асфальт Кора хмуро проследила за взглядом мужчины. Там она увидела Шарон, которая, яростно жестикулируя, беседовала с агентом по недвижимости. – Твоя мама слишком придирчива.       Мысленно согласившись с ним, девочка выбралась из машины, захлопнула дверцу и встала рядом с детективом. Это был уже шестой дом, который они вот так осматривали, не считая квартир в многоэтажках, и не соглашались на сделку. Кора недоумевала, почему нельзя просто взять и купить понравившийся дом. Но каждый раз ей читали лекцию о том, что «богатым был только ее отец», со смертью которого все накопления и настоящие акции растащили внутри его же компании. Даже, если бы Шарон подала в суд и как-то претендовала на часть его несметных богатств, дело бы она провалила с треском: ни в одном завещании или документах она не была указана в связи с разводом. Кора же, будучи несовершеннолетней, также не получила бы ни монетки. Удобно, мистер Эгертон.       – За эту халупу?! – ветер принес возмущенный, повышенный возглас Шарон, она всплеснула рукой в сторону дома. – Она, что, из золота?!       – Спорим, она его сейчас пошлет?       Мрачно спрогнозировал Гэвин, Кора плотно сжала губы в ниточку и кивнула. Теребя пальцами ремешок перекинутой через плечо сумочки, она продолжала смотреть на спорившую пару. Она считала свою мать красивой, доброй и очень смелой, любила она ее так же, как и отца: он ее ужасно баловал, водил в такие прекрасные и захватывающие дух места, что они навсегда впечатывались в детскую память яркими воспоминаниями. Они побывали с ним и в горах, и на море, проходили по стеклянному мосту. Когда Кора залилась слезами от страха и не смогла даже сдвинуться с места, Саймон предложил ей руку и усадил себе на плечи. Он был совсем другим, когда они оставались вдвоем – обычно мистер Эгертон был занятым и сдержанным. Кора ненавидела его контроль: одежда, рацион питания, занятия, игрушки… Кора ненавидела пони! Ненавидела этих уродливых кукол с намалеванными лицами топ-моделей и идеальной фигурой! Но ей никогда, никогда не позволяли играть ни с машинками, ни с роботами, ни тем более изображать супергероя.       Несмотря на все эти склоки, ей все же очень хотелось, чтобы родители смогли договориться и как-то ужиться друг с другом. Теперь, когда Саймон умер, ее мечта стала несбывшейся. Иногда Кора плакала, одиноко сидя в комнате Шарон, и тогда она все понимала, просто обнимала дочь за плечи и целовала в волосы. Прижимая девочку к себе, Шарон спрашивала, не хочет ли она уехать из Детройта. Кора утирая слезы, качала головой и отвечала, что ей нравится, когда «мамочка защищает людей».       Она все видела, все замечала и понимала. Продолжая смотреть на мать, девочка подала голос: тон ее сделался слишком взрослым и серьезным.       – Гэвин? – позвала она, полицейский в ответ лишь промычал, угрюмо наблюдая за тем, как его напарница наступает на агента и сейчас водрузит поверх его трупа победный флаг, о чем позже будет жалеть: что за несносная, не знающая поражения женщина?! – Ты любишь мою маму?       Он замер, боясь даже вдохнуть. Теоретически он знал, что когда-нибудь это случится, что придется быть честным с самим собой и делать выбор. Глядя на Шарон, которая сейчас изучала какие-то предложенные риелтором бумаги, сглотнул и ответил без тени улыбки.       – Да.       – Папа тоже ее любил. Но по-своему, – Кора задумалась, потупила глаза, рассеянно теребя ремешок сумки пальцами. – Ему нравилось, когда мама плачет. А я не хочу, чтобы она плакала. С тобой она улыбается.       Гэвин не ответил: черт, неужели даже шестилетний ребенок все замечает, только не он? Или он просто сопротивляется очевидной вещи и просто… Просто что? Боится?.. Да, вполне в его духе, в духе конченого труса. Рид помрачнел от своих же мыслей.       – Знаешь, что я подарю маме на Рождество? – он обернулся к девочке, подхватил ее заразительную улыбку. Она порылась в своей сумке и вытащила из нее на свет умещающийся на детской ладони сувенир. – Стеклянный шар.       – Красивый.       Гэвин взял его с маленькой руки, взболтал в воздухе и посмотрел внутрь, где хлопья искусственного снега устремились сначала к куполу стеклянного неба, а затем медленно начали опадать на крышу уютного домика с красной черепицей.       – Маме нравятся такие шары, – объяснила Кора, вставая на цыпочки, чтобы тоже посмотреть на снегопад. Гэвин опустился на водительское кресло, чтобы быть с девочкой на одном уровне и не смотреть на нее свысока. – Папа всегда дарил их ей. Но не так, как нужно. И не те.       – А как нужно?       – Не в то время, когда ругаются.       – Рефлекс Павлова, – усмехнулся Гэвин – этот Саймон был тот еще садист, оказывается: вызывать негативные ощущения от предмета, который приносит удовольствие.       – Что?       – Нет, ничего, – поспешно спохватился он и протянул шар девочке, подытожив. – Очень красивый. Уверен, ей очень понравится.       Кора взяла с его руки сувенир, случайно коснувшись пальцами, убрала в сумку, посмотрела в лицо мужчины.       – Ты останешься с нами, Гэвин? – внезапно спросила она. Он быстро отвел глаза, устремив их на Шарон, тяжело сглотнул накативший ком. После минутного молчания он ответил немного охрипшим голосом.       – Я бы хотел.       – Это было бы здорово.       – Думаешь?.. – Гэвин вскинул на девочку глаза и выдавил в ответ на ее лучезарную улыбку свое измученное подобие.       – Ты нравишься маме, – созналась она, нисколько не смущаясь. – И мне тоже.       – О, – только и смог выдавить он весьма смущенный и сбитый столку. Кора протянула к нему руку, пальцем прошлась по скошенной линии на носу.       – Откуда у тебя этот шрам?       Гэвин прерывисто втянул воздух, облизнул краешек губ, нацепил на себя улыбку и солгал.       – Учился кататься на двухколесном велосипеде в детстве. Неудачно, как видишь.       Кора залилась звонким смехом, и Гэвин напустил на себя мрачный вид. Резко он дернулся вперед, надвинул шапку с меховым помпоном девочке на глаза, еще более усилив ее смех.       – Ты смеешься надо мной?       – Гэвин не умеет кататься на велосипеде!       С трудом выдавила она сквозь смех, отступая назад и поднимая надвинутую шапку с глаз, на которые навернулись слезы. Гэвин уже стоял на ногах, выбравшись из машины и скрестив руки на груди, напустил на себя обиженный вид.       – Зато я умею стрелять из настоящего пистолета, не то, что некоторые, из водяного, пластикового.       Наигранно проворчал он, дразня, и показал девочке язык, отчего Кора вновь залилась смехом. Она утерла слезы и обернулась на принесший ветром взведенный голос агента.       – Мэм, повторяю, цены устанавливаю не я! Я очень сожалею.       – Она сейчас взорвется, – угрюмо предсказал Гэвин, покачав головой. Кора, закрыв рот ладонями, засмеялась. – Опять.       – Да ну и пошел ты нахрен!       Вскричала Шарон, резко развернулась и зашагала по дорожке к припаркованной машине, полы ее шерстного пальто колыхались в такт тяжелых шагов. Гэвин мысленно отметил, что ей очень шли строгие платья длиной чуть выше колен. Отдернув рукой попавшую в лицо прядь отросших гладких волос ее натурального иссиня-черного цвета, она чеканила шаг каблуками сапог. Поравнявшись с дочерью и напарником, она угрожающе выставила указательный палец и прошипела, только заметив ехидную улыбку последнего.       – Ни слова! Ни одного гребаного слова, Рид! Иначе я тебя убью прямо здесь и сейчас!       Ворча себе под нос, она уселась на пассажирское сидение, прибавила громкость на радио. Гэвин рассмеялся, помог Коре усесться, пристегнул удерживающие ремни и понял, что он не солгал ей: он действительно хочет остаться с ними. И в этот раз он действительно не считал себя трусом. Запрокинув голову, он обратил лицо к небу, с которого посыпались хлопья снега, и усмехнулся. Смахнув с волос снежинки, Гэвин раскрыл дверцу и расслышал откуда-то доносившуюся узнаваемую мелодию рождественских бубенцов.